Текст книги "Огненные цветы"

И вновь армия «Потомак» была отброшена через Бул-Ран почти к самому Вашингтону.

И вновь, к вящему неудовольствию многих южан, включая горячие головы вроде Стюарта и Роджера О’Нила, Джексон Каменная Стена не воспользовался плодами победы.

– Поймите меня правильно, Джеб, – говорил Роджер. – Ли – превосходный стратег, но, видит Бог, как полевой командир вы стоите их с Джексоном, вместе взятых. Окажись вы на месте Джексона – и по улицам Вашингтона уже не янки бы расхаживали, а наши.

– Знаете, в чем вся беда? – мрачно заметил Стюарт. – Ли не хочет победы или, во всяком случае, поражения Союза, которому он в свое время присягнул на верность. Ему нужно только одно – чтобы правительство признало независимость Виргинии и других штатов Конфедерации.

Это было не личное – общее несчастье солдат по обе стороны баррикады. Синдром Каина – Авеля. Брат против брата. Брат убивает брата.

В битвах семи дней Джеб Стюарт противостоял своему тестю, генералу Филиппу Джорджу Куку, командовавшему у Макклеллана кавалерией.

Одна из его золовок была замужем за главным хирургом армии конфедератов, а другая – за одним из генералов федеральных войск.

26 октября 1862 года Макклеллан, вновь возглавивший армию «Потомак», предпринял очередное вторжение в Виргинию. Лонгстрит остановил его, и Линкольн заменил Макклеллана на генерала Амброза Бернсайда, которому было приказано атаковать Ричмонд. Это оказалось одним из самых неудачных решений, принятых президентом за все годы войны.

С фанатичной решимостью, граничившей с безумием, Бернсайд обрушился с фронта на армию генерала Ли, окопавшуюся на высотах под Фредериксбергом. И хотя противник значительно превосходил их числом – сто тринадцать тысяч штыков против семидесяти пяти тысяч, – ветераны-конфедераты одержали в этой кровавой мясорубке, равной которой не знала до того история войн, победу.

Шесть раз отважные пехотинцы армии северян ходили в атаку чистым полем против опустошительного огня артиллерии и батальонов противника. Голубые и серые мундиры, цвета федералов и конфедератов, – все смешалось в кучу. Сверкали штыки. Трепетали вымпелы на остроконечных пиках. И шесть раз атакующих отбрасывали назад, и перед каменными стенами, защищавшими оборонительные рубежи у Мэри-Хайтс, оставались тысячи трупов.

В самый разгар боя Ли проговорил со слезами на глазах:

– Может, это даже и хорошо, что война такое ужасное дело, а то, глядишь, и во вкус войти недолго.

Когда все кончилось и подсчитали потери, выяснилось, что северяне оставили на поле битвы тринадцать тысяч солдат и офицеров, южане – пять с половиной.

Фредериксберг, ужасы которого столь красочно описывали военные корреспонденты, произвел такое гнетущее впечатление и на Севере, и на Юге, что в высших кругах Ричмонда и Вашингтона начали поговаривать о необходимости скорейшего достижения согласия, иначе и в армии, и среди гражданского населения могут начаться бунты.

Незадолго до Рождества 1862 года Линкольн обронил в разговоре с ближайшими помощниками:

– Мы на грани национальной катастрофы.

А участникам пышного новогоднего бала, устроенного в особняке Джефферсона Дэвиса, будущее, напротив, виделось в радужных тонах.

Даже герцог Ольстерский вынужден был признать, что его пессимистические прогнозы касательно неизбежного развала Конфедерации оказались необоснованными. И оружия, и продовольствия, и одежды хватало. Боевой дух по сравнению с началом войны даже поднялся. Ричмонд по-прежнему оставался жизнерадостным, процветающим городом, ни в чем не испытывающим недостатка.

Правда, приходилось считаться с начавшейся инфляцией. Одно яйцо стоило доллар, фунт кофе – пять. Но в «Равене», как и на других плантациях, жизнь текла спокойно и безоблачно.

Мужчины ушли на фронт, и на плечи женщин легла вся ответственность за ведение хозяйства в условиях военного времени. Постановлением правительства, принятым сразу после объявления войны, хлопковые плантации превращались, по сути, в фермерские хозяйства. Здесь вовсю шили, ткали, красили – в общем, происходило возрождение старинных домашних ремесел. Женщины трудились в коптильнях и бесплатно раздавали пищу солдатам на марше. Равена, ее мать вместе с Джесси Фарнсворт и другими знатными дамами Ричмонда пять дней в неделю работали в госпиталях, оказывая помощь раненым. А помимо того, давали званые вечера и устраивали танцы для фронтовиков, находившихся в отпуске либо на излечении после ранения.

– Рад, что ты сделалась такой патриоткой, – похвалил жену Роджер, которому накануне Рождества дали отпуск. – Генерал Ли называет тебя, твою мать и миссис Фарнсворт самыми сознательными из женщин Ричмонда, работающих на войну.

– Я работаю не на войну, Роджер. Я работаю на мир. Я стараюсь сделать все от меня зависящее, лишь бы вернуть мир и покой в сердца людей, пострадавших на войне. А ведь большинство из них еще совсем мальчики.

– Это герои. И они заслуживают не жалости, а гордости.

Равена промолчала. Нет смысла объяснять Роджеру, что если уж и лежит в основе ее поведения патриотизм, то это патриотизм человечности. Любовь к ближним обоего пола.

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, писал Джон Донн.[11]11
  Донн, Джон (1572–1631) – английский поэт.


[Закрыть] Каждый человек есть часть Материка… Я един со всем Человечеством.

По какой-то ассоциации Равене вспомнилась Ирландия, и в горле ее встал комок.

– Что-нибудь не так? – спросил Роджер.

– Ничего. – Равена выдавила из себя улыбку. – Абсолютно ничего. Я рада, что ты дома, Роджер, и что ты жив и здоров.

– Это правда?

– Иначе бы я не говорила.

Он потянулся обнять ее.

– Все это время я надеялся, что отношения у нас наладятся.

– Может быть. – Равена подставила ему щеку для поцелуя. – Дай мне немного времени, Роджер. Не торопи.

– Как скажешь.

Через два дня, в сочельник, Равена впервые за последний год легла с ним в одну постель. Для этого у нее были и свои причины, так что оправданий себе она не искала. Рейнолдс ушел на фронт вскоре после начала войны, а он был последним мужчиной, с которым она занималась любовью. Давно это было. Слишком давно для женщины с таким сексуальным аппетитом. Ну и разумеется, она чувствовала себя обязанной по отношению к мужу. Солдат, рискующий жизнью ради торжества дела, в которое он верит. Достойный мужчина. Храбрый воин. Несомненно, он заслуживает тепла и ласки. Она его жена.

С того, самого первого раза, послужившего прелюдией к их совместной жизни, не было им так хорошо друг с другом.

– Разлука смягчает сердца, – прошептал Роджер ей на ухо.

«Воздержание горячит кровь», – подумала про себя Равена, но вслух ничего не сказала.

Приподнявшись на локте, Роджер посмотрел ей прямо в глаза.

– Чудесно было бы, если бы нынче ночью ты понесла, верно?

– Чудесно, – искренне откликнулась Равена.

– Вот это настоящий рождественский подарок, – засмеялся Роджер.

Через неделю они были на президентском балу в честь Нового года.

– Новый год – новое начало для Конфедерации, – провозгласил президент Дэвис первый в ряду бесчисленных тостов под шампанское, завезенное из заморских краев.

А в сотне миль к северу, в Вашингтоне, шампанского не пили. Нечего было праздновать.

В Белом доме президент Авраам Линкольн просматривал последний вариант документа, который ему предстояло вынести на суд народа Соединенных Штатов в новогоднюю ночь.

Прокламация об освобождении.

…При свидетелях подписываю и скрепляю печатью Соединенных Штатов…

Президент Авраам Линкольн.

В ту же самую ночь военный корреспондент Джулия Уорд Хау, описавшая некогда отступление Бернсайда после поражения при Фредериксберге, засмотрелась на мерцающие вдали, словно звезды на черном небе, огни военного лагеря. Потом она вернулась к себе в палатку и сочинила вдохновенное стихотворение, призванное поднять боевой дух северян:

Труба Его трубит, назад пути уж нет. Предстанем в Судный день Пред Ним держать ответ. Не дрогнет же наш дух, И пусть разит рука. Бог с нами – на века.

Впоследствии эти строки обрели бессмертие под названием «Боевой гимн Республики».

Глава 9

Никогда еще будущее конфедератов не выглядело таким радужным, как в первые месяцы 1863 года. Так вспыхивает напоследок падающая звезда.

В мае заменивший бездарного Бернсайда генерал Хукер – Вояка Джо – предпринял очередное наступление на Ричмонд.

Оно было остановлено у Ченселлорсвилла, где кавалерия Джеба Стюарта налетела на правый фланг наступавших и рассекла девяностотысячную армию Хукера на несколько частей. Хукер отступил через реку Раппаханнок, оставив на поле сражения семнадцать тысяч убитыми. В отчаянной попытке найти наконец удачливого военачальника Линкольн поставил на место Хукера четырехзвездного генерала Джорджа Мида.

Победу конфедератов омрачало одно печальное обстоятельство. В сражении погиб Джексон Каменная Стена, причем его по ошибке застрелили двое своих же солдат.

Джексона заменил Стюарт, получив при этом очередную генеральскую звезду.

– Этих двоих следовало бы линчевать, – говорил Стюарт Роберту Ли. – Да разве это солдаты? Им бы кур на ферме выращивать. И что за дрянь берут нынче в армию?

– Любого, у кого есть две ноги, две руки, два глаза и кто умеет стрелять, – мрачно ответил Ли. – Взгляните правде в глаза, Джеб, колодец вычерпан почти до дна.

Позиционная война, истощающая обе стороны, подходила к концу.

В июне 1863 года под началом Джеба Стюарта был двенадцатитысячный корпус и двадцать четыре орудия. 5 июня все это воинство облачилось в парадные мундиры, чтобы явить себя очам президента, его кабинета и самых богатых и влиятельных представителей южной аристократии.

Наклонившись к мужу и дочери, герцогиня прошептала:

– Чем-то это напоминает бал, который дала герцогиня Ричмондская накануне Ватерлоо.

– Недурное предзнаменование, – откликнулся герцог.

Четыре дня спустя Стюарт атаковал на том же участке, у Ченселлорсвилла, пятнадцатитысячный кавалерийский корпус федералов и отбросил его за Раппаханнок. Его звезда достигла зенита.

А еще через три недели Роберт Ли предпринял свое фатальное вторжение в Пенсильванию.

– Чтобы не перекрикиваться через все поле сражения, хочу, Джеб, с самого начала объяснить вам вашу задачу. Она состоит в том, чтобы сковывать силы Хукера; он ни за что не должен узнать, что Юэлл направляется к Семетри-Хилл. А с вами мы встретимся в Йорке первого июля и вынудим Хукера принять сражение у Кэштауна, где один из наших флангов с тыла будут защищать горы.

– И уж там-то мы разорвем их на куски. – Полковник О’Нил был явно удовлетворен ближайшей перспективой.

Стюарт следовал приказу до тех пор, пока его не соблазнила возможность стремительного рейда по тылам противника.

26 июня он вышел на правый фланг к Хукеру и пересек Потомак, рассчитывая прервать связь войска северян с Вашингтоном и вызвать у них панику на фланге и в тылу. В каком-то смысле эта атака имела исключительный успех: удалось захватить сто двадцать пять вагонов с продовольствием, в котором так нуждались южане, не говоря уж о тысяче пленных. Но те же самые трофеи сделались обузой – пленные вместе с обозом позволяли двигаться со скоростью всего лишь двадцать пять миль в день вместо предполагавшихся сорока, что и позволило бы Стюарту соединиться с Ли в Йорке 1 июля.

Тщательно разработанный последним план пошел прахом. Кавалерия Стюарта была ему нужна не только для поддержки наступающей пехоты, но и для получения разведывательных данных, ибо Ли и понятия не имел о передвижениях Хукера и его командиров.

Пока Ли ожидал Стюарта, между передовыми отрядами сближающихся армий то и дело происходили незначительные стычки, и в результате Ли пришлось дать крупное сражение у Геттисберга – взамен Кэштауна, где местность была бы куда более благоприятной для конфедератов.

Раз за разом захлебывались атаки войск Роберта Ли. В решающий момент сражения при Геттисберге генерал конфедератов Джордж Пикетт двинул свой пехотный корпус численностью в двенадцать с половиной тысяч человек в самый центр обороны северян. Была отбита и эта атака, стоившая конфедератам четырех с половиной тысяч убитыми. К тому времени, когда появился наконец Джеб Стюарт, сражение уже было проиграно, и он добился лишь того, что в результате его отвлекающих действий Ли смог осуществить организованное отступление. Решающее сражение Гражданской войны было выиграно северянами.

Последняя атака кавалеристов Стюарта на фланг федеральных войск была отбита отрядом во главе с самым молодым из генералов федеральной армии – стройным человеком с волосами по плечи и загнутыми вниз усами.

– Здорово владеют конем ребята, – отдал должное противнику Стюарт. – Никогда еще у янки таких не видел.

Этого двадцатипятилетнего генерала звали Джордж А. Кастер.[12]12
  Джордж Армстронг Кастер (1839–1876) – реальное историческое лицо; офицер, прославившийся в годы Гражданской войны в США; воевал на стороне северян.


[Закрыть]

В самый разгар схватки Стюарт заметил, что его надежный помощник полковник Роджер О’Нил ведет себя как-то странно. В сабельной стычке один на один с противником он внезапно подался назад и поскакал в совершенно ином направлении.

Потом, когда все закончилось, Роджер был бел как бумага и дрожал всем телом.

– Да что с вами, Роджер? – участливо спросил Стюарт. – Вид у вас такой, словно призрака увидели.

Глаза О’Нила лихорадочно горели.

– Истинно так, сэр, как раз призрака я и увидел.

С этими загадочными словами Роджер удалился, оставив Стюарта гадать, что бы они могли означать.

Воспоминания о битве при Геттисберге преследовали Джеба Стюарта до самого конца его короткой жизни.

Он часто впадал в меланхолию, а когда умер от пневмонии его любимый банджист Суини, то и музыка в лагере замолкла.

– Петь больше не о чем, вот бедняга и помер, – заметил Стюарт вскоре после похорон Суини. Они с Роджером распивали бутылку в генеральской палатке.

– Ничего, все еще образуется, – попытался успокоить его Роджер.

Стюарт посмотрел на него мутными от выпитого глазами и криво усмехнулся:

– Глупый ты англичашка.

Роджер воинственно вскочил со стула.

– Не смейте называть меня англичашкой! Наплевать мне на то, что вы четырехзвездный генерал, попробуйте-ка еще раз…

– Извините, не стоило мне так говорить. – Стюарт взмахом руки вернул Роджера на место. – Просто не люблю, когда меня утешают. Да вы и сами не хуже моего видите, что Конфедерация расползается по швам. Господи, да ведь мы же мобилизуем четырнадцатилетних парнишек. Ужасно! А известно ли вам, что в кавалерию берут только тех, кто приводит собственного коня?

Роджер выглядел совершенно потрясенным.

– Я знал, конечно, что дела обстоят неважно, но не думал, что настолько скверно.

Рыжие волосы и борода Стюарта были растрепаны. Накануне он посмотрел в зеркало и подумал про себя: «Кажется, скоро буду выглядеть настоящим безумцем».

Он опустил взгляд на стакан, повертел его в руках и принялся декламировать:

– Не было гвоздя, подкова отвалилась…

– Это еще что такое? – нахмурился Роджер.

– Есть такой старый стишок, – грустно улыбнулся Джеб. – Королю был отправлен нарочный с важным сообщением с поля битвы. Но у коня отвалилась подкова, сообщение так и не дошло до адресата, и сражение было проиграно.

Роджер не мог заставить себя посмотреть в глаза Стюарту, в которых застыло страдание.

– Пожалуй, пойду к себе, сэр. У меня еще писанины полно на сегодня.

– Валяйте, полковник. – Генерал склонился над столом, устало подперев подбородок.

Именно при Геттисберге Брайен О’Нил получил свое первое настоящее боевое крещение. Был он в то время уже полковником – командиром одного из полков бригады Джорджа Кастера.

После сражения он удостоился личной похвалы генерала:

– Знаете, полковник, будь у меня еще пара полков вроде вашего, я бы дал такого пинка Ли под зад, что он бы у меня долетел до самого Ричмонда.

– Вчера у нас была такая возможность, – бесстрастно заметил полковник О’Нил. Среди высших офицеров, служивших под командой генерала Мида, бытовало мнение, что слишком уж он осторожен. Этот взгляд нашел подтверждение и в жестком телеграфном послании президента Линкольна командующему от 5 июля: Ни в коем случае не дать противнику уйти!

Но Мид топтался на месте еще целую неделю. За это время Ли успел перегруппировать свои деморализованные войска на южном берегу Потомака, и Конфедерация получила временную передышку.

Джордж Кастер был вне себя от ярости, и только одно его утешало: «Ну что ж, еще раз зададим им жару, теперь уж никуда не денутся». Со свойственной ему живостью он перескочил на другое:

– Скажите, полковник, а после войны вы собираетесь остаться в армии?

– Э-э, – заколебался Брайен, – боюсь, что нет, генерал. У меня, видите ли, есть некоторые обязательства.

Он думал об Ирландии и Равене.

Кастер бросил на него острый взгляд.

– Как только увидел вас впервые, сразу понял: вот человек, у которого есть цель в жизни. И какова бы она ни была, вы ее достигнете. У вас есть воля и решимость. А это ничуть не менее важно, чем мужество. А уж если есть и то, и другое, и третье, остановить не может ничто. Да, полковник, в счастливый для себя день я вытащил вас из этого траченного молью Десятого.

За год, что Брайен прослужил под командой Джорджа Кастера, он сделался таким же верным приверженцем пылкого генерала, как его брат Роджер – генерала Джеба Стюарта.

Вскоре после Геттисберга один капитан из полка Брайена сказал ему:

– Знаете, полковник, у Семетри-ридж какая-то чертовщина мне привиделась. Мелькнул перед глазами один малый, серомундирник, по-моему, тоже в чине полковника. И хоть и не до того было – самый разгар боя, – я подумал: «Что это полковник О’Нил переоделся в конфедератскую форму?» Ну просто ваша копия, сэр.

– Может, показалось? Ведь ваш конь – белая молния, из тех, что мы получили в конце июня, слишком быстро летает, разве что дым из ноздрей не валит, – рассмеялся Брайен.

– Да нет, сэр, сходство на самом деле поразительное.

В действительности Брайен просто прикидывался, будто этот случай его вовсе не задел. Еще младенцем ему было не по себе, когда он инстинктивно ощущал себя всего лишь половиной целого. Глядеть на Роджера было то же самое, что смотреться в зеркало. Только цвет волос разный. Да, они терпеть не могли друг друга, но ни один не мог отрицать, сколь тесно связан с другим. Это как «серебряная нить», что навеки соединяет мать с ребенком. А нить, связывающая близнецов, еще прочнее. Случалось, мысли Роджера передавались ему с такой ясностью, словно он сам их высказал. Чаще всего это только усиливало враждебность. Именно поэтому скорее всего они с годами все больше отдалялись друг от друга, будто стараясь избавиться от нежеланного вторжения. Вспоминая слова капитана: «Сходство на самом деле поразительное», – Брайен чувствовал, что у него волосы на затылке шевелятся. Да есть ли на всем свете третий с такой же внешностью, как у него? Трудно поверить в подобное совпадение. Но предположить, будто полковник конфедератов – его брат-близнец, еще более дико. Нет-нет, просто в бою капитан настолько разгорячился, что у него возникли галлюцинации. В коловращении всадников и лошадей мелькнуло чье-то знакомое лицо – вот и все, и ничего больше.

Брайен глубоко вздохнул и попытался выбросить эти мысли из головы. Но так или иначе вся эта история пробудила годами дремавшие воспоминания о семье. Ирландия. Родной дом. Отец с матерью. Роджер. Равена. Где они? Как они? Судя по газетным публикациям, положение в Ирландии сейчас значительно лучше, чем когда он много лет назад бежал оттуда. В английской либеральной партии раздавались все более громкие призывы полностью пересмотреть имперскую политику по отношению к бедному строптивому брату. Оно и неудивительно, ведь ныне эту партию возглавляет смутьян по имени Уильям Гладстон. Сейчас он лорд хранитель печати, но целит куда выше.

Брайену вдруг сделалось необыкновенно тоскливо. Он тряхнул головой. Как часто хотелось дать знать родным, что жив и здоров. Но это было невозможно. Это означало бы предать начальника полиции и других доблестных участников подполья, которые помогли ему скрыться. Нет, Брайен О’Нил должен оставаться среди мертвых. И да будет ему земля пухом!

После Геттисберга инициатива перешла на сторону северян, и они уже больше не отдавали ее противнику, нанося ему удар за ударом.

На западе армия генерала Гранта взяла Джексон, Чемпион-Хилл, Порт-Гудзон и все теснее стягивала кольцо вокруг главной линии коммуникаций южан – реки Миссисипи.

Затем, в Теннесси, пала Чаттануга, за которой вскоре последовали Лукаут-Маунтин и Мишинари-Ридж.

Конфедерация шаталась, но, к разочарованию президента Линкольна, его войска никак не могли нанести противнику решающего удара. После каждого поражения, после каждого оставленного города или городка боевой дух южан только укреплялся, сопротивлялись они все более яростно.

12 марта 1864 года главнокомандующим федеральными войсками был назначен Улисс С. Грант.

Начал он с того, что задал крепкую головомойку генералу Миду за совершенно бездарное использование кавалерии.

– Послушайте, черт возьми, эти парни готовились к делу три года и при Геттисберге доказали, что они умеют драться. Этого мерзавца Джеба Стюарта пора наконец остановить, да так, чтобы больше не рыпался. Он с самого начала войны у нас как шило в заду сидит. Прикажите Филу Шеридану разобраться с ним.

Генерал Фил Шеридан, командующий кавалерийским корпусом армии северян, был кривоногий коротышка, который больше всего любил врубаться со своими людьми в самое пекло, ругаясь на чем свет стоит и размахивая саблей.

– За Филом я готов в огонь и воду, – произнес Кастер.

– А я за вами, – откликнулся Брайен О’Нил.

11 мая, в местечке под названием Йеллоу-Таверн, у них появилась возможность подтвердить свои слова делом.

Уверенно двигаясь по дороге, ведущей в Ричмонд, кавалерия янки буквально «выманила» Рыжую Лису из норы и заставила вступить в бой. Джеб Стюарт принял вызов и двинулся наперехват противнику.

У деревушки Йеллоу-Таверн, что на ручье Тернпайк, они и сошлись. Вокруг расстилались невысокие холмы – местность, идеальная для кавалерийского сражения. Одетые в голубое всадники Шеридана перекатывались через холмы подобно волнам, набегающим на берег. И разбивались о прибрежные скалы: конфедераты стояли насмерть.

И Джеб, и Фил Шеридан были в самом пекле, пролетая вихрем вдоль своих рядов, пересыпая команды отборной бранью и убеждая солдат стоять до конца и скорее умереть, чем хоть пядь земли уступить «гнусным мятежникам» либо «проклятым янки».

Ближе к полудню настойчивые атаки Кастера на корпус Ломекса, удерживающий ключевые позиции на левом фланге Стюарта, начали приносить плоды. Ломекс стал подаваться назад.

– Сейчас дожмем их! – заорал Кастер. – Вперед!

Полк Брайена О’Нила врезался в ряды всадников в сером и отбросил левый фланг Ломекса на триста ярдов. Кавалеристы и лошади метались в клубах пыли, так что порой было трудно отличить своих от чужих.

На вершине холма полковнику Роджеру О’Нилу удалось сбить воедино разрозненный отряд кавалеристов, что сразу же поставило под угрозу фланговые порядки Кастера. Под опустошительным огнем полковник Брайен О’Нил немедленно подался назад.

Джеб Стюарт вырвался вперед, беспрестанно паля из пистолета по отступающим янки. Под многими всадниками с той и другой стороны лошади были убиты, и кавалерия превратилась в пехоту. Полковник Брайен О’Нил соскочил с лошади и встал во главе спешенных, потерявших от страха голову людей. В результате наступающих мятежников встретила лавина огня. В ход пошли новые многозарядные карабины Спенсера. Конфедераты ложились один за другим, словно спелая пшеница под косой.

Какой-то сержант, не сумев перезарядить под огнем опустевший магазин карабина, отшвырнул его в сторону и вытащил пистолет.

Он прицелился в рыжебородого, мчащегося впереди конной цепи, и почти в упор выстрелил в него. Лошадь Стюарта бешено захрапела и встала на задние ноги, выбросив всадника из седла. Пуля попала Джебу в печень.

Его положили на носилки, и, пока выносили, к боли от раны добавилась непереносимая душевная боль. Стюарту открылась удручающая картина: его непобедимые некогда когорты, гордость всей армии, уступали в центре, справа, слева мощному давлению Шеридана, люди которого прорвали фронт сразу в нескольких местах, раздробили силы Стюарта и теперь методично уничтожали их по отдельности.

– Нет-нет, занимайтесь своим делом, – простонал он, видя, что Роджер двинулся за носилками. – Лучше пасть, чем быть разбитым.

Глаза Роджера заблестели от слез. Он притронулся к руке своего любимого командира и сказал сдавленным от горя голосом:

– Да нас и так уже разбили, Джеб. Просто их оказалось слишком много.

Он повернулся и посмотрел в сторону отдаленного холма, где удерживали последнюю позицию спешившиеся всадники конфедератов. Вокруг нее медленно стягивалось кольцо противника.

Вдруг Роджера потряс приступ бешеной ярости.

– Ах ты, негодяй, гнусный ублюдок! – загремел он, размахивая кулаками.

– Это вы о ком, полковник? – спросил один из санитаров.

Вспышка прошла так же мгновенно, как и возникла. Казалось, Роджер и сам не мог понять, что его так задело.

– Э-э, да ни о ком в особенности, капрал. Несите.

Между тем именно там, на верхушке холма, полковник Брайен О’Нил со своими людьми выкуривал из гнезда последних ос. Сражение закончилось. Поле боя осталось за Шериданом.

Генерал объезжал фронт, благодаря солдат и поздравляя с победой ближайших помощников – Меррита, Уилсона, Крегга и Кастера. Всем им было где-то между двадцатью и тридцатью. Самому Шеридану – тридцать два. В тот день под Йеллоу-Таверн торжествовала молодость.

Шеридан подал Кастеру руку.

– Отлично сработано, Джордж, ваши люди первыми погнали их назад. – И – полковнику О’Нилу: – А вы, полковник, были вообще великолепны, здорово отбили их атаку. – Генерал нахмурился. – Вам известно, что один из ваших ранил Джеба Стюарта?

Новость поразила Брайена.

– Нет. О Господи! Такая суматоха была, за всем не уследишь.

Шеридан снял шляпу и задумчиво посмотрел вдаль. Поднимая вокруг себя густые клубы пыли, откатывались назад остатки кавалерийского корпуса конфедератов.

– Надеюсь, выкарабкается. Конник он, ничего не скажешь, первоклассный. Я бы не прочь как-нибудь еще раз схлестнуться с ним.

Но дни ратной славы да и земные сроки Джеба Стюарта были уже позади. Теряя сознание, он успел еще прошептать полковнику Роджеру О’Нилу:

– Роджер… тут у меня роза в петлице… Передайте ее Флоре и скажите, что я люблю ее.

По смерти генерала дань его памяти отдали многие знаменитости, что с Юга, что с Севера. Красноречивее других высказался кавалерист-ветеран, генерал федеральных войск Джон Седжвик:

– Такой чистой породы в нашем деле свет еще не видывал.