Текст книги "Неудобная женщина"

– Она просидела так три часа, – сказал Миллер, когда экран погас. – Три часа! И все это время просто смотрела.

– В школе не стали вызывать полицию?

– Нет, – ответил он. – Закон не запрещает никому сидеть в машине. И они не знают Клэр. Она кажется безобидной.

Он снова сел рядом.

– Я бы и не узнал об этом, если бы Шарлотта не заметила Клэр, когда приехала за дочерью.

– Шарлотта?

– Моя невеста. Я скоро женюсь. Возможно, именно это послужило толчком для Клэр. У Шарлотты есть дочь Эмма. Она примерно того же возраста, что была Мелоди, когда мы с Клэр поженились. Клэр уверена, что я «снова это сделаю». Она так мне и написала. «Я не дам тебе снова это сделать».

Миллер сказал, что после этого он ей позвонил. Он хотел урезонить Клэр напрямую, без участия полиции.

– Я не хотел, чтобы ее снова арестовали, – объяснил он. – Я пытаюсь защитить ее… от самой себя. Безрезультатно, должен признать. Поэтому я позвонил вам. Понятия не имею, что мне делать.

Он знал, что у него были рычаги воздействия, учитывая ситуацию у школы. Но он пытался поговорить с Клэр. Но увы, она была не готова к диалогу.

– Она просто бросила трубку, – сказал Миллер. – Но перед этим обвинила меня в том, что я устроил за ней слежку. Бред собачий.

– Почему она решила, что за ней следят? – спросила я.

Миллер пожал плечами.

– Откуда мне знать? Может, заметила что-то подозрительное. А может, ей просто померещилось.

Он снова устало вздохнул.

– У меня через три недели свадьба. Что бы Клэр ни задумала, боюсь, что она сделает это скоро. Она захочет сорвать свадьбу.

– Времени почти не осталось.

В глазах Миллера плескался страх.

– У нее есть оружие, – сказал он.

– Какое?

– Револьвер. Она мне показывала. Допотопный, достался ей от первого мужа, но, насколько я знаю, он в рабочем состоянии.

Он посмотрел на меня с тревогой, словно предупреждая: этот пистолет – не шутки.

– Вы можете считать, что я зря паникую, – сказал он, – но, учитывая ее дурацкую выходку и то, в какой она ярости, я не могу выбросить из головы мысль о том, как далеко она может зайти на этот раз.

В голосе появились умоляющие нотки – он явно просил о помощи.

– Конечно, я могу нанять телохранителей, но не хочу жить как в тюрьме. И не желаю такой жизни для Шарлотты или Эммы.

– Вы думаете, она и им причинит вред?

– Я не знаю, на что она способна. В этом-то и проблема. Она сумасшедшая.

Он был похож на ребенка, которому нужны заверения, что все будет хорошо.

Это был момент истины.

– Что, по-вашему, я должна сделать?

Миллер замялся – типичная реакция. Те, кто нанимает пожирателей грехов, часто не желают переступать черту.

Как и другие, Миллер пошел в обход.

– Вы упомянули, что ушли из полиции, потому что не могли предотвратить убийство, – сказал он наконец. – Возможно, в этот раз сможете.

Казалось, его встревожили собственные мрачные мысли.

– Я боюсь ее, Слоан. Боюсь того, на что она способна.

Я подумала, мог ли Миллер преувеличить опасность, исходящую от его бывшей жены. Конечно, женщина на видео была не в себе, но одно дело – измалевать краской машину или даже швырнуть банку в полицейского, отсюда далековато до убийства. Но я уже знала, что недооценить склонность человека к насилию так же легко, как и переоценить. Миллер просил защитить его, его будущую жену и ее дочь от женщины, чье поведение и тогда и сейчас пугало его. Она была угрозой, и он хотел, чтобы я ее сдержала или предотвратила. У меня было несколько клиентов с похожей проблемой, и мне всегда удавалось им помочь. Эта задача едва ли могла стать исключением.

Так что я согласилась.

– Мне нужен адрес и телефон Клэр, – сказала я.

Миллер продиктовал.

– Где она работает?

– У нее нет офиса. Она преподает французский. Репетитор. Ездит от ученика к ученику.

– У нее все та же машина?

– Да.

– Это единственный ее автомобиль?

– Вроде да.

– Шарлотта живет с вами?

– Нет.

– Мне нужен ее адрес.

– Зачем?

– Чтобы быть в курсе, если Клэр окажется поблизости от ее дома.

Миллер посмотрел на меня озадаченно.

– Я могу отслеживать ее электронно, – объяснила я. – В наше время никого не нужно стеречь. Как минимум лично. Если я замечу, что она направляется к кому-то из вас, я сообщу.

– Договорились. Благодарю.

– А пока я подумаю, как еще… – Я запнулась, потому что слово показалось мне неоправданно жестоким. – Удержать ее.

У Миллера словно камень с души свалился. Он протянул мне руку, и я ответила крепким пожатием.

– Спасибо, – сказал Миллер.

Вот как он начался.

Конец моей карьеры.

3

Вечером Джейк спросил, не хочу ли я сыграть в бильярд после работы. Я не хотела. Вместо этого я отправилась домой.

Вообще-то дом маленький и уютный, но я снова остро почувствовала, как мне не хватает отца. Я переехала к нему на время болезни и как могла ухаживала за ним. Он храбрился, держался молодцом, пытался даже скрывать боль.

Но мои мысли были не об этом.

Я готовила ужин и вспоминала отца – но не его смерть. А его жизнь – как моя мать разрушила его карьеру, выдвинув против него сфабрикованные обвинения в коррупции.

Инспектор потом сообщил отцу, что это был «истеричный телефонный звонок». Она не сообщила никаких подробностей, не предоставила никаких доказательств. Мой отец замешан в грязных делишках, сказала она, но не все так просто. Она не имела в виду, что он берет взятки. Деньги тут ни при чем. Он хотел стать комиссаром полиции. Делал одолжения другим и ждал от них того же в ответ – что в нужный момент за него замолвят словечко, и он продвинется по службе. «Раб своих амбиций» – так она его назвала.

Неделю спустя она зашла в кабинет отца, достала из ящика стола револьвер и выстрелила себе в голову.

В тот день я задержалась в школе. Как обычно, я собиралась войти в дом через заднюю дверь, но она была заперта. Я вошла через переднюю. Окликнула маму, но ответа не было. Я заглядывала во все комнаты, а потом увидела ее в кабинете отца.

Она лежала на полу, поджав ноги. Мне была видна только одна сторона ее лица и лужа крови вокруг. Несколько мгновений я просто стояла, не в силах пошевелиться или позвать на помощь. Тишина стояла такая, будто мир вокруг исчез.

Мне тогда было всего семь лет. Я ничего не знала о том, как она разрушила жизнь отца. Когда я подросла, он понемногу рассказывал мне эту историю. К тому моменту, как я поступила в полицейскую академию, история сложилась целиком.

Обвинения матери и ее последующее самоубийство стали для отца приговором. И не важно, была ли в ее словах правда. И не важно, что у нее могли быть сотни других причин убить себя. Дело было сделано – кто в здравом уме назначит комиссаром полицейского, чья жена застрелилась после такого звонка?

Вот какие трагические события привели к отставке моего отца, а следом – к горечи и разочарованию. Он оказался обречен на одиночество. Рядом не осталось никого из его старых товарищей.

После смерти матери ему было тяжело воспитывать меня в одиночку. Ему приходилось браться за несколько подработок за раз. Охранник в супермаркете, парковщик у ресторана Ivy, сторож на различных киностудиях. На эти деньги он оплачивал мне учебу в приходской школе, покупал красивые туфли и платья, чтобы я не выглядела голытьбой, и даже сумел отложить небольшую сумму на школьную поездку в Нью-Йорк, когда мне было семнадцать.

Эти мысли всегда вызывали у меня в душе гнев на мать из-за ее ужасных беспочвенных обвинений. Но в этот раз я подумала о Саймоне Миллере – о том, что планирует совершить его бывшая жена. Жизнь Миллера, как и жизнь моего отца, могла быть разрушена из-за женских обвинений.

Проглотив ужин, я занялась изучением бумаг, которые перед отъездом вручил мне Миллер.

Все записи были подшиты к одному длинному и подробному отчету. Там было и заключение психиатра, и «досье», которое позволило получить общее представление о том, что она сделала после смерти Мелоди – она практически сразу же развелась с Миллером.

Но на этом она не успокоилась.

В течение следующих недель она направила письма в юридическую контору Миллера и в калифорнийскую коллегию адвокатов.

Миллер не стал сидеть сложа руки. Суд запретил ей приближаться к нему. Становилось все хуже и хуже. Кончилось все тем, что Клэр отправилась к нему домой с банкой красной краски. Она написала «растлитель» на двери и на машине. Он вызвал полицейских. Когда они приехали, она оказала сопротивление. Было ясно, что она не в себе, поэтому суд назначил психиатрическую экспертизу. Согласно отчету доктора Фредерика Линда, Клэр утверждала, что отец пытался ее убить. По мнению психиатра, эти обвинения были связаны между собой. В обоих случаях доказательств у нее не было.

Доктор не скупился на заключения. Клэр Фонтен…

Подозрительная, не доверяет другим. Убеждена, что другие ей лгут. Уверена, что за ней следят. Замкнута.

Агрессивно и враждебно настроена.

Диагноз неутешительный: паранойя.

Клэр провела три месяца в психиатрической лечебнице. Выпустили ее только с условием, что она оставит бывшего мужа в покое.

К бумагам Миллер приложил два снимка. Первый – фотография Шарлотты, элегантной женщины чуть за сорок. Дорогая, но не кричащая одежда. У нее явно есть деньги – возможно, она происходит из богатой семьи, но она носила свое богатство легко и непринужденно, будто старое кольцо. На втором снимке была Эмма – девочка в свободном летнем платьице. Длинные светлые волосы, сияющие голубые глаза. Счастливая, беззаботная, жизнерадостная юность.

Мой отец верил, что детектив, расследующий убийства, всегда должен помнить, что жертва была личностью. Нужно посмотреть на убитого и сказать себе – это был живой человек со своими чувствами. Мужчина, женщина, ребенок – они заслуживали быть живыми, и так к ним и надо относиться.

Я решила последовать отцовскому совету и поступить так же с Шарлоттой и Эммой, но с другой целью. Моя задача – защитить их, а не найти того, кто причинил им зло.

Прочитав досье Клэр, я подумала, что она и в самом деле опасна.

Поэтому я стала искать информацию – не о ее прошлом, о ее настоящем. Нужно было понять, что было у нее на уме, когда писала письма с угрозой Саймону Миллеру.

Я решила начать с работы и вбила в поисковой строке «Уроки французского. Клэр Фонтен». Тут же выскочил ее сайт – на фотографии Клэр была по-деловому одета и тепло улыбалась. Она выглядела совершенно нормальной, профессионалом в своем деле. Она хорошо излагала мысли и писала разумные вещи. Потенциальным клиентам предлагалось пройти тест из десяти вопросов, чтобы определить свой уровень.

Сайт сам по себе был очень практичным. Никаких видео, никакой музыки или графических эффектов. Все было предельно четко.

Я просмотрела ее объявления на сайтах по поиску работы – их отличала та же простота.

Тогда я задала более широкий поиск и нашла несколько упоминаний. Некая Лорейн Фергюсон выложила фотографию с выпуска – среди учеников была Клэр в мантии и конфедератке, лицо едва заметно в толпе.

В кратком некрологе она упоминалась как вдова Макса Слейтера – инженер-строитель, тридцать семь лет, умер от рака.

Были и другие упоминания, но они почти не добавляли штрихов к ее портрету, увлечениям или чему-то еще. Так, в двадцать три года она участвовала в пародийной постановке «Венецианского купца». Клэр играла цветочницу, Макс Слейтер выступал в роли «злодея, сборщика долгов». Видимо, так они и познакомились.

Из открытых источников я узнала об их свадьбе, рождении дочери Мелоди и покупке дома в районе Мид-Уилшир – ничего необычного.

Спустя пять лет после смерти мужа она вышла замуж за Саймона Миллера. Он был влиятельным человеком, поэтому свадьба удостоилась заметки в «Лос-Анджелес таймс». На фотографии была запечатлена счастливая пара – Клэр в белом кружевном платье, с букетом в руках и Саймон во фраке.

Затем в жизни Клэр настала черная полоса.

7 мая 2013 года на пляже Каталины нашли тело Мелоди. Местные репортеры сообщали, что это был несчастный случай. Вскрытие установило, что она утонула – никаких признаков насильственной смерти.

В следующий раз Клэр попала в новостные сводки 4 июня. Она ушла от Миллера почти сразу же после смерти Мелоди, но месяц спустя очутилась на его пороге с банкой краски в руках. Все происшествие уместилось в одну колонку – наметанным глазом я определила, что заметку состряпали на основе полицейского отчета.

Следующие пять лет имя Клэр не всплывало ни в каких официальных бумагах.

Но теперь она снова угрожала Саймону Миллеру – а также его будущей жене Шарлотте и ее дочери Эмме.

Они нуждались в моей защите.

Необходимо было установить круглосуточное наблюдение за Клэр.

Тем же вечером я отправилась по адресу, который мне дал Миллер. Машина Клэр была припаркована на улице в квартале от ее дома. Я остановилась на обочине, достала из бардачка магнитный GPS-трекер и приблизилась к белому PT Cruiser, который видела на записи. На улице никого не было, и я сразу же прикрепила маячок к днищу автомобиля.

Дома я разработала стратегию по сдерживанию Клэр. Продумав различные элементы плана, я рассчитала требуемое время и оценила свой гонорар. Как обычно, я подстраховалась на случай возникновения непредвиденных обстоятельств, которые могли повлечь за собой дополнительные расходы. Затем я заполнила типовую форму контракта и отправила на утверждение Миллеру.

Сплошная рутина.

Но в жизни нередко одно внезапно становится другим: школьный бойфренд становится мужем, первая работа – образом жизни, а простой с виду проект оборачивается трагедией.

Было уже за полночь, и я даже удивилась, когда всего через пару минут мне пришел ответ от Миллера. Сумма его устраивала, а письмо заканчивалось фразой: Любой ценой.

Письмо я, как обычно, сохранила на компьютере. Папка Клэр Фонтен – едва ли ее дело будет чем-то отличаться от других. Проблема Саймона Миллера будет решена – комар носа не подточит. А я получу свой гонорар и займусь другими делами.

Пора было подумать о других клиентах. Но вместо этого я продолжала размышлять о Клэр – о ее прошлых поступках и нынешних угрозах Миллеру. Эти мысли пробудили воспоминания о матери. Постепенно два этих образа зловещим образом слились в моем разуме в один, ненависть к матери отравила мои чувства к Клэр Фонтэн.

Отравила, подумала я. Да, вот это слово.

Клэр

1

Когда я подъехала к «Старбаксу», Рэй Патрик уже сидел у окна. Высокий, поджарый, с седеющими волосами. На нем были белые брюки, голубая рубашка и темно-синие замшевые мокасины на босу ногу. Вся одежда явно из какого-то дорогого бутика на Родео-драйв.

Когда я приблизилась, он поднялся и протянул мне руку.

– Приятно познакомиться, Клэр.

Наши руки на мгновение соединились.

– Будете кофе? – спросил он.

Я покачала головой. Мое внимание привлекла книга на столике, которую он читал до моего появления, – биография Леонардо да Винчи.

Я кивком указала на портрет на обложке:

– Его первым воспоминанием была птица. Вот почему он так увлекался полетами.

Казалось, Рэю пришлась по душе эта история.

– Видимо, вы много о нем знаете.

– Я писала о нем работу в колледже.

– Ава упоминала, что вы изучали искусство в Париже.

– Историю искусств. Я не художница.

– Как и я. Я просто продаю чужие картины.

Мне нравится, когда люди относятся к себе с долей иронии.

Этим Рэй напоминал Макса. Та же улыбка наготове. Мне пришлось сказать себе, что это сравнение ни к чему не приведет, и это несправедливо по отношению к Рэю или любому другому человеку.

Рэй слегка откинулся назад.

– Как вы начали учить французский?

Уже давным-давно никто не задавал мне этого вопроса. Тем острее было воспоминание о детстве. Словно наяву я увидела письмо от овдовевшей бабушки – она просила меня приехать в Париж и пожить у нее, предлагала оплатить мне учебу. Изящным почерком она написала: Tu seras en sécurité ici. Здесь ты будешь в безопасности.

Loin de ton père. Вдали от отца.

Она единственная, кто мне поверил.

Она пыталась убедить отца отпустить меня во Францию для моей защиты. Он отказался.

С чего вдруг я позволю женщине, которая считает меня чудовищем, воспитывать мою дочь?

На этом разговор был окончен.

Когда мне исполнилось восемнадцать, он больше не мог меня удержать, и первым же самолетом я вылетела к бабушке в Париж.

– У меня была возможность уехать во Францию, – ответила я Рэю, – в Париж.

– Сколько вы там прожили?

– Четыре года. Я училась в колледже.

– И это были лучшие годы вашей жизни?

– Одни из лучших.

– Но вы наверняка уже немного говорили по-французски до вашего отъезда.

– Почему вы так решили?

– Из-за вашей фамилии – Фонтен.

– Это фамилия отца, но он не говорил по-французски. Француженкой была мама. Она учила меня с детства. Первым я запомнила ее любимое слово.

– Какое же?

– Amour[8]8
  Любовь (фр.).


[Закрыть].

Я собиралась перейти к занятию, но расспросы на этом не закончились:

– Вы учите в основном взрослых?

– Пятьдесят на пятьдесят.

– А сколько лет самому юному ученику?

– Четыре.

– Непросто, должно быть, приходится.

– Да в общем-то нет. Я люблю учить детей. Они впитывают знания как губка.

– Но не всегда же?

– Не всегда.

– А этот четырехлетка – девочка или мальчик?

– Девочка.

– Маленькие девочки очаровательны.

– Как и мальчики.

Он кивнул.

– Согласен.

Я достала блокнот.

– Начнем?

Почему-то в этот раз каждое слово, которое я произносила, вызывало поток воспоминаний.

Maison. Дом.

В те мгновения, когда я произносила слово, а Рэй еще не повторил, мир словно замирал, а время текло вспять, навевая давние образы.

Дом, в котором мы живем с мамой. Пахнет хлебом. Она испекла к Рождеству la bûche de Noél[9]9
  Рождественское полено (фр.)


[Закрыть].

Все тот же дом, но уже без нее. Запертая дверь в комнату – чтобы отец не смог войти. Я боюсь заснуть – вдруг он сделает новую попытку: накроет мое лицо подушкой и прижмет ее изо всех сил.

Квартира бабушки на бульваре Распай с большими окнами. Я стою на балконе и смотрю вниз.

Дом, где живем мы с Максом и Мелоди. На заднем дворе раскиданы игрушки, в пластмассовом детском бассейне плавают пальмовые листья.

Дом, в который я возвращаюсь каждый вечер.

Темный.

Притихший.

Пустой.

– Мэй-сон, – произнес Рэй.

– Нет, – поправила я, – Мэ-зон. «С» произносится как «з».

– Во французском всегда «с» читается как «з»?

– Если она стоит между двумя гласными, то да, – объяснила я и перешла к следующему слову.

– Voiture. Машина.

Вот я, совсем малышка, сижу на заднем сиденье нашей машины, стекла опущены, куда ни посмотри – всюду расстилается пустыня. Прямо перед нами вздымаются округлые скалы парка Джошуа-Три. Внезапно мама восклицает: Смотри, Клэр, койот!

Ее больше нет с нами, я сижу на пассажирском сиденье все той же большой черной машины, ем мороженое и стараюсь радоваться, но моего отца словно поразила какая-то мысль – он резко давит на газ, но тут же тормозит, словно его охватило ужасное сомнение. Куда мы едем, пап? И его мрачный ответ: поплавать.

Рэй ничего не замечал. Он просто повторял слова, которые я выбрала, чтобы объяснить особенности произношения на французском. Для человека, который никогда не учил иностранные языки, он схватывал все очень быстро. Должно быть, дело в его психической выносливости. К концу урока большинство учеников выдыхаются, а из Рэя энергия била ключом.

Занятие длилось больше часа, но благодаря рвению Рэя время пролетело почти незаметно.

Он попытался заплатить за дополнительное время.

– Это будет справедливо, – сказал он, предлагая деньги.

– Не нужно, спасибо.

Усердие, самоотдача и энтузиазм не требуют оплаты. Я взяла с него пятьдесят долларов, и мы условились встретиться через два дня в то же время.

– Надеюсь, вам было так же интересно, как и мне, – сказал Рэй.

– Да, конечно.

– У вас неистощимое терпение, Клэр, – сказал он на прощание. Я оглянулась. – Спасибо.

Выходя из кафе, я увидела стайку девочек-подростков. Они шли по парковке, закинув рюкзаки через плечо, смеясь и болтая.

Потом я заметила Рэя. Он подошел к своей машине, черному «Мерседесу». Походка у него была легкая и уверенная – так ходят те, кто находится в мире с собой.

Он по-настоящему мне понравился. На мгновение я позволила себе понежиться в этом теплом, естественном и комфортном чувстве, а затем со всей строгостью напомнила себе, что Саймон мне тоже нравился.

* * *

Пока я ехала к следующему ученику, раздался звонок. Звонила Линда Бергман, владелица сервиса, который находит переводчиков «на все случаи жизни».

Туристку из Франции привезли в клинику «Седарс-Синай».

– Ее зовут Дельфин Перрон, – сообщила Линда. – Она путешествовала в одиночку, поэтому помочь ей некому. Она потеряла сознание прямо посреди Голливудского бульвара. В больнице хотят быть уверены, что она понимает слова врача. Палата 517, в два часа. Сможете подъехать?

Я посмотрела на часы. У меня будет всего полчаса, чтобы туда доехать, припарковать мою колымагу и добраться до палаты. Но за такой перевод платят в два раза больше, чем за репетиторство, так что попытка не пытка.

– Впритык, но должна успеть.

По дороге я миновала «Спаго», модный ресторан в Беверли-Хиллз. На углу был припаркован черный «Мерседес». Водителя было видно только со спины. Я поймала себя на мысли, не мог ли это быть Рэй Патрик.

«Седарс-Синай» – клиника немаленькая, но мне удалось добраться до палаты 517 за пять минут до встречи с врачом. Пациентке на вид было около двадцати. Я представилась на французском, но она ответила мне по-английски и попыталась продолжить, но очень скоро стало ясно, что языка ей не хватает. Мы перешли на французский. Она приехала в Лос-Анджелес, потому что ей очень нравятся американские кинозвезды. Ей всегда хотелось увидеть город, где многие из них живут. Это была короткая поездка – к середине месяца ей нужно было веруться в Лион, где она работала кассиршей.

Я спросила, кто ее любимые звезды. Дженнифер Лоуренс и Брэдли Купер – они оба «des grands artistes»[10]10
  Великие артисты (фр.).


[Закрыть]. Она тоже хотела бы стать актрисой, но не во Франции. Французское кино такое скучное. А актеры там снобы.

Вошел доктор, невысокий, с редеющими волосами, – внешне он чем-то напомнил мне Мехди. Что, если он тоже где-то прячет корону из «Бургер Кинга»?

Я попросила, чтобы он говорил короткими фразами и дал мне время на перевод.

Он кивнул и заговорил.

Рентген показал, что у Дельфин опухоль в мозгу. Доброкачественная она или злокачественная, может определить только операция. После возвращения во Францию она должна немедленно записаться к нейрохирургу.

Я постаралась сообщить эту пугающую новость как можно спокойнее.

Она застала Дельфин врасплох, слова поразили ее словно молния. Она медленно моргнула. Губы приоткрылись. Она пыталась осознать весь кошмар происходящего.

Я обернулась к доктору.

– Вы можете что-нибудь добавить?

Я хотела, чтобы он сказал что-то обнадеживающее или хотя бы менее ужасное.

Этот диагноз столького лишил Дельфин – она заслуживала лучика надежды.

Но врач мрачно уставился на меня.

– Ей нужна срочная операция. Как только она вернется во Францию.

Я поняла, что все очень серьезно. Он ничего не добавил, потому что хороших новостей у него не было.

Его взгляд говорил: скорее всего, опухоль злокачественная, а раз так, то двадцатилетней Дельфин осталось жить не больше пары месяцев.

Я посмотрела на нее.

– Tu dois te faire opérer dès que possible. Тебе нужна срочная операция.

Ситуация была очень серьезной, и я добавила:

– Immédiatement. Немедленно.

В глазах Дельфин заблестели слезы, но она молчала. Она наверняка верила, что в у нее все еще впереди. У нее есть в запасе долгие прекрасные годы. Ее ждут любовь, приключения, слава кинозвезды. А теперь это будущее оказалось перечеркнуто.

Дрожащей рукой она коснулась виска.

– Si tu veux, je peux rester avec toi, – сказала я. – Если хочешь, я останусь с тобой.

– Oui, ce serait bien, – ответила она. – J’ai besoin de toi. Да, пожалуйста. Ты мне нужна.

Когда я наконец вернулась к машине, я не спешила зводить двигатель. Нервы были на пределе: смерть снова стала осязаемой, на все легла тень небытия. Я думала о том, как короток наш путь, прежде чем мы уйдем в вечность.

Туда, где сейчас Макс.

Туда, где Мелоди.

Я подумала об Эмме.

У меня так мало времени, чтобы остановить Саймона.

Но как?

Что мне сделать?

Одно письмо я ему уже написала. Бесполезно делать это снова.

Я уже в тупике, или это был последний разумный шаг?

Если так, то остаются только неразумные?

Это очень опасный вопрос, но я должна задать его себе:

На что ты готова?

Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь указал мне путь. Я огляделась словно бы в поисках проводника. Люди въезжали и выезжали с парковки. Люди в халатах. Люди в инвалидных креслах. Некоторые из них смотрели в мою сторону.

Все, что они могут увидеть, – женщина, неподвижно сидящая за рулем.

Совершенно неподвижная.

Если бы кто-нибудь сейчас нарисовал мой портрет, я бы казалась совершенно одинокой.

Так оно и есть.

И тут я поняла – больше всего на свете мне хотелось, чтобы кто-нибудь поверил мне. Увидел ту же угрозу и почувствовал ту же опасность. Друг.