Текст книги "Солнце полуночи"

По следу я двинулся быстро, с любопытством, беспокоясь тем сильнее, чем глубже он уводил в лесной мрак. Что Белле понадобилось здесь?

След оборвался внезапно, он так никуда и не привел. Белла сделала несколько шагов в сторону от тропы, в папоротники, где коснулась упавшего дерева. Возможно, села на него.

Я сел на то же место и огляделся. Все, что она видела отсюда – папоротники и лес. Скорее всего шел дождь: запах был размытым, на дереве он так и не закрепился.

Зачем Белла сидела здесь в одиночестве – а она была здесь одна, в этом я нисколько не сомневался, – среди сырого и сумрачного леса?

Выглядело это бессмысленно, и в отличие от остальных моментов, возбуждавших мое любопытство, спросить о том, что она делала в лесу, в непринужденном разговоре я не мог.

«Да, кстати, Белла, я тут разнюхал след твоего запаха в лесу после того, как ушел из твоей комнаты – всего лишь мелкое проникновение со взломом, нет причин беспокоиться… я там у тебя… пауков истреблял…» Как раз то, что надо для завязки разговора.

Понимая, что я так и не выясню, о чем она думала и чем занималась здесь, я раздраженно скрипнул зубами. Мало того, ситуация слишком уж напоминала одно из моих предположений в разговоре с Эмметтом: Белла забрела одна в лес, а там ее запах учуял тот, кто в состоянии найти ее по следу.

Я застонал. Ей не просто не везло: она сама напрашивалась.

Что ж, значит, ей нужен защитник. Я был готов присматривать за ней, оберегая от вреда, до тех пор, пока мне будет чем оправдываться.

Вдруг я поймал себя на мысли: хорошо бы Питер и Шарлотта задержались в наших краях подольше.

Глава 8. Призрак

За два солнечных дня, которые провели в Форксе гости Джаспера, я с ними почти не виделся. И дома бывал ровно столько, чтобы лишний раз не волновать Эсме. А в остальном вел существование скорее призрака, чем вампира. Невидимый в тени, я таился там, где мог наблюдать за предметом моей любви и одержимости, – видеть и слышать ее благодаря мыслям тех счастливцев-людей, которые могли без опасений разгуливать вместе с ней под солнцем, иногда случайно задевая рукой ее руку. На такие прикосновения она вообще не реагировала; руки у них были теплыми, как и у нее.

Вынужденное отсутствие в школе никогда прежде не казалось мне тяжким испытанием. Но солнце, по-видимому, радовало Беллу, поэтому я старался поменьше возмущаться.

Утром в понедельник я подслушал разговор, потенциально способный подорвать мою уверенность в себе и превратить в пытку время, проведенное в разлуке с ней. Но его окончание меня порадовало.

Майка Ньютона я слегка зауважал. Оказалось, он смелее, чем я думал. Он не просто сдался и отполз в кусты, зализывать и растравлять душевные раны, – он решил повторить попытку.

Белла приехала в школу пораньше и, видимо, решив не упускать солнце, пока оно есть, в ожидании первого звонка устроилась возле корпуса, на скамейке для пикника, которой пользовались редко. На ее волосах солнце играло совсем не так, как я ожидал, – придавало им рыжеватый отблеск.

Там ее, опять рисующую каракули, и застал Майк, и воодушевился от такой удачи.

Мучением было лишь бессильно наблюдать за ними и прятаться в лесной тени от яркого солнца.

Она поздоровалась с ним настолько радостно, что он возликовал, а я, напротив, расстроился.

«Значит, я ей нравлюсь. Если бы не нравился, она бы так не улыбалась. Готов поспорить, что на бал она хотела пойти со мной. Интересно, что у нее такого важного в Сиэтле…»

Он обратил внимание на то, как изменились ее волосы.

– Никогда не замечал у тебя рыжину в волосах.

Я нечаянно выдернул с корнем молодую ель, на которую опирался, увидев, как он взял прядь ее волос.

– Ее видно только на солнце, – ответила она. И к моему нескрываемому удовольствию, слегка отпрянула, когда он заложил волосы ей за ухо.

Майку понадобилось потратить минуту на пустую болтовню, чтобы снова набраться смелости.

Она напомнила ему о сочинении, которое все мы должны были сдать в среду. Судя по чуть горделивому выражению на ее лице, свое она уже написала. А Майк забыл напрочь, так что теперь свободного времени у него серьезно поубавилось.

Наконец он перешел к делу, – причем я сжал зубы так, что мог бы искрошить ими гранит, – но и тогда не смог заставить себя задать вопрос напрямую.

– А я хотел предложить куда-нибудь сходить вместе.

– Да?.. – отозвалась она.

Последовала краткая пауза.

«“Да”?.. И что это значит? “Да” – в смысле, она согласна? Стоп, я же еще ничего не предлагал».

Он судорожно сглотнул.

– Ну, можно поужинать где-нибудь… а сочинением займусь попозже.

«Вот болван, и сейчас не спросил».

– Майк…

Муки и ярость моей ревности с последней недели ничуть не ослабели. Нестерпимо хотелось пронестись через всю территорию школы так быстро, чтобы никто из людей не заметил, схватить ее и утащить от этого типа, которого в тот момент я ненавидел так, что мог бы прикончить просто ради удовольствия.

А вдруг она скажет ему «да»?

– По-моему, затея с ужином неудачная.

Я снова смог дышать. Окаменевшее было тело расслабилось.

«Значит, Сиэтл был все-таки отговоркой. Не надо было спрашивать. О чем я только думал? Спорим, все из-за этого чокнутого, Каллена».

– Почему? – угрюмо спросил он.

– Знаешь… – она колебалась, – если ты кому-нибудь передашь то, что я тебе сейчас скажу, я из тебя дух вышибу…

Я взорвался хохотом, услышав из ее уст угрозу. Испуганная сойка вскрикнула и поспешила упорхнуть.

– Но Джессика будет оскорблена в своих лучших чувствах.

– Джессика?

«Что? Но… а-а. Ясно. Кажется… хех».

Его мысли утратили связность.

– Майк, ты что, слепой?

Вот и я о том же. Ей не стоило рассчитывать, что все вокруг так же наблюдательны, как она, но случай-то был более чем очевидный. Если Майк с таким трудом решился пригласить Беллу, неужели нельзя было догадаться, что те же трудности возникли у Джессики? Видимо, слепоту к чувствам окружающих у него вызвал эгоизм. А Белле такой эгоизм настолько чужд, что она замечала все.

«Джессика. Хех. Ого! Хех».

– Аа, – только и выдавил он.

Белла решила воспользоваться его замешательством.

– Пора на урок, не хватало мне еще снова опоздать.

С этого момента Майк стал ненадежным источником для наблюдений. Он так и сяк вертел в голове известие о Джессике, и мысль о том, что она считает его привлекательным, ему уже нравилась. Но лишь за неимением лучшего, а не так, как если бы на месте Джессики очутилась Белла.

«А она, пожалуй, симпатичная. Фигурка ничего, сиськи уж всяко больше, чем у Беллы. Синица в руках…»

И он увлекся новыми фантазиями, такими же пошлыми, как те, которым он предавался о Белле, но теперь они лишь раздражали меня вместо того, чтобы приводить в бешенство. Ни той ни другой он не заслуживал, а сам оценивал обеих почти одинаково. После этого я перестал прислушиваться к его мыслям.

Белла скрылась из вида, а я притаился у прохладного ствола огромного земляничного дерева и принялся перескакивать из одних мыслей в другие, продолжая присматривать за Беллой на расстоянии и всякий раз радуясь возможности увидеть ее глазами Анджелы Вебер. Мне хотелось найти какой-нибудь способ поблагодарить эту девушку – просто за то, что она хороший человек. Становилось легче при мысли, что в окружении Беллы есть тот, кто достоин называться другом.

Глядя на лицо Беллы в том ракурсе, в каком представлялась возможность, я замечал, что она чем-то расстроена. И удивлялся: мне казалось, выглянувшего солнца должно хватить, чтобы она то и дело улыбалась. За обедом я увидел, как она посматривает на пустующий стол Калленов, и возликовал. Наверное, и она скучает по мне.

После школы она собиралась куда-то с другими девчонками, и я уже машинально планировал продолжить наблюдение, но все пришлось отменить, когда Майк пригласил Джессику на свидание, которое он поначалу задумал для Беллы.

И я сразу направился к ее дому, заодно быстро прошел круг по лесу, убеждаясь, что поблизости нет никого опасного. Зная, что Джаспер предупредил своего названого брата, чтобы тот не появлялся в городе – и при этом сослался на мою невменяемость как объяснение и вероятную опасность, – рисковать я все же не желал. В намерения Питера и Шарлотты не входило вызывать к себе враждебность моей семьи, но намерения – штука переменчивая.

Да, я преувеличивал. И сам это понимал.

Будто зная, что я наблюдаю за ней, и сжалившись над мучениями, которые я испытывал, не видя ее, по прошествии томительного часа Белла вышла на задний двор. В руке она несла книгу, под мышкой – одеяло.

Я бесшумно забрался повыше на ближайшее к двору дерево.

Она расстелила одеяло на влажной траве, легла на живот и принялась листать потрепанную, явно зачитанную книгу, отыскивая место, где остановилась. Я заглянул в книгу поверх ее плеча.

А, опять классика. «Чувство и чувствительность». Стало быть, она поклонница Остин.

Я смаковал ее запах, который слегка изменился под солнцем и на открытом воздухе. От тепла он, кажется, стал слаще. В горле вспыхнул пожар желания, боль вновь ощущалась свежо и яростно, потому что я так долго пробыл вдали от Беллы. Некоторое время я потратил, чтобы обуздать боль, заставляя себя дышать только носом.

Она читала быстро, изредка скрещивая поднятые щиколотки. Книга была мне знакома, поэтому я не читал вместе с ней, а смотрел, как солнце и ветер играют с ее волосами, но вдруг она оцепенела, рука замерла на странице. Она дочитала вторую главу. Следующая страница начиналась с середины предложения: «…возможно, обе дамы не выдержали бы такого длительного испытания, несмотря на требования приличий и материнские чувства…»[5]5
  Перевод И. Гуровой. – Примеч. пер.


[Закрыть]^*

Захватив толстую пачку страниц, она резким движением перевернула ее, будто прочитанное ее рассердило. Но чем? Сюжет только начинал развиваться, появились первые намеки на конфликт свекрови и невестки. Состоялось знакомство с главным героем, Эдвардом Феррарсом, превозносились достоинства Элинор Дэшвуд. Я перебрал в памяти всю предыдущую главу, пытаясь отыскать что-нибудь потенциально оскорбительное в донельзя благовоспитанной прозе Остин. Что могло растревожить Беллу?

Она остановилась на заглавной странице «Мэнсфилд-парка». И начала читать новый роман – том у нее в руках был сборником.

Но дочитала лишь до седьмой страницы – на этот раз я следил за текстом вместе с ней. Не успела миссис Норрис подробно разъяснить, как опасно было бы Тому и Эдмунду Бертрамам не встречаться с их кузиной Фанни Прайс, пока все они не повзрослеют, как вдруг Белла скрипнула зубами и захлопнула книгу.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она отложила книгу в сторону и перекатилась на спину. И закатала рукава, открывая солнцу руки выше локтей.

Почему не что иное, как семейная история, вызвало у нее такую реакцию? Еще одна загадка. Я вздохнул.

Она лежала совершенно неподвижно, только один раз отвела волосы от лица. Они раскинулись веером вокруг ее головы – река каштанового оттенка. Одно движение руки, и она опять замерла.

При свете солнца она выглядела воплощением безмятежности. Что бы ни потревожило ее душевный покой, теперь оно улетучилось. Дыхание замедлилось. Прошло несколько длинных минут, и ее губы задрожали. Она что-то бормотала во сне.

Меня охватили неловкость и раскаянье. Потому что мой нынешний поступок, строго говоря, не относился к хорошим, хоть и не был настолько плох, как мои еженощные визиты. В сущности, сейчас я не вторгался на чужую территорию – дерево росло на соседнем участке – и не совершал более тяжких преступлений. Но я же знал: с наступлением ночи я опять сделаю то, что заслуживает осуждения.

Даже сейчас меня тянуло нарушить границы. Спрыгнуть на землю, бесшумно приземлиться на цыпочки, подкрасться к ее уголку, освещенному солнцем. Просто чтобы быть к ней ближе. Расслышать ее слова, будто она шепчет их для меня.

Меня удерживали от этого поступка отнюдь не мои ненадежные нравственные принципы, а мысль о том, что сам я окажусь на солнце. Даже в тени моя кожа казалась неестественной, похожей на камень, и мне не хотелось видеть Беллу и себя бок о бок под ярким светом. Различия между нами уже были непреодолимы и достаточно мучительны даже без этой картины, возникшей у меня в воображении. Можно ли выглядеть карикатурнее, чем я в этом случае? Мне отчетливо представилось, в какой ужас она придет, открыв глаза и увидев меня рядом.

– М-м-м… – застонала она.

Я вжался спиной в ствол дерева, прячась в густой тени.

Она вздохнула.

– Мм.

Я не опасался, что она проснется. Ее сонный лепет был приглушенным и грустным.

– Эдмунд… а-ах.

Эдмунд? Мне снова вспомнилось то место в книге, на котором она бросила читать. Как раз когда в ней первый раз был упомянут Эдмунд Бертрам.

А, так она видит во сне вовсе не меня, осознал я, падая духом. Ненависть к себе вспыхнула с новой силой. Ей снятся вымышленные персонажи. Может, не только сейчас, но и всегда она спит и видит одного лишь Хью Гранта в шейном платке. Плакало мое самомнение.

Ничего разборчивого она больше не сказала. День продолжался, а я, снова чувствуя себя беспомощным, смотрел, как солнце медленно спускается по небу и тени подползают к ней по лужайке. Хотелось отогнать их, но наступление темноты, само собой, было неизбежным; вскоре тени завладели ею. Когда свет угас, ее кожа стала такой бледной – призрачной. Волосы снова потемнели, по сравнению с белым лицом казались почти черными.

Наблюдать эти перемены было жутковато – казалось, сбываются видения Элис. Успокаивало лишь ровное сердцебиение Беллы, без этих звуков происходящее выглядело бы страшным сном.

Когда домой вернулся ее отец, я вздохнул с облегчением.

Я почти не слышал его, пока он вел машину по улице к дому. Легкое недовольство… в прошлом, осталось от рабочего дня. Ожидание вперемешку с голодом – видимо, с нетерпением ждет ужина. Но его мысли были настолько тихими и сдержанными, что я не знал точно, прав ли я. Уловить удавалось только самую их суть.

Интересно, как звучат мысли ее матери, благодаря какому сочетанию генов она получилась настолько уникальной.

Белла сразу проснулась и рывком села, едва шины отцовской машины зашуршали по мощенной кирпичом подъездной дорожке. Огляделась, явно озадачилась, обнаружив, что уже стемнело. На краткий миг ее взгляд был направлен в сторону тени, где прятался я, потом она быстро отвела глаза.

– Чарли? – негромко позвала она, все еще вглядываясь в деревья, окружающие маленький двор.

Хлопнула дверца машины, Белла вскинула голову. Потом порывисто вскочила, подхватила одеяло и книгу и бросила еще один взгляд в сторону деревьев.

Я перебрался на дерево поближе к заднему окну тесной кухни и стал слушать, как проходит их вечер. Интересно было сравнивать слова Чарли с его приглушенными мыслями. Его любовь к единственной дочери и беспокойство за нее ошеломляли, но общался он с Беллой буднично и немногословно. Большую часть времени они сидели в дружеском молчании.

Слушая, как Белла рассказывает о том, что собирается съездить завтра вечером в Порт-Анджелес вместе с Джессикой и Анджелой, пройтись по магазинам, я корректировал собственные планы. Держаться подальше от Порт-Анджелеса Джаспер своих гостей, Питера и Шарлотту, не просил. И хотя я знал, что недавно они насытились и не собирались охотиться нигде вблизи нашего дома, решил приглядеть за Беллой на всякий случай. Ведь где-нибудь поблизости всегда есть нам подобные. Не говоря уже обо всех грозящих людям опасностях, о которых прежде я не задумывался.

Я услышал, как она беспокоится, что отцу придется самому готовить ужин, и улыбнулся: мое предположение подтвердилось, опекун в этой семье она.

А потом я ушел, зная, что вернусь, когда она будет спать, и пренебрегу всеми этическими и нравственными доводами против этого поступка.

Но в личное пространство Беллы я вторгаюсь не для того, чтобы подглядывать за ней. Я здесь, чтобы охранять, а не плотоядно пялиться на нее, как наверняка поступил бы Майк Ньютон, будь он достаточно ловким, чтобы лазать по деревьям. Я не повел бы себя по отношению к ней так возмутительно и пошло.

Я вернулся к себе, не застал дома никого и ничуть не огорчился. Сейчас мне не хотелось выслушивать растерянные или пренебрежительные мысли, в том числе сомнения в здравости моего рассудка. На столбе, поддерживающем лестничную площадку, Эмметт оставил мне записку.

«Футбол на поле у Рейнира – а? Давай?»

Я нашел ручку и написал под его словами «извини». В любом случае даже без меня команды были равноценны.

В кратчайшей охотничьей экспедиции я довольствовался мелкой и довольно мирной живностью, по вкусу уступающей хищникам, потом переоделся и бегом вернулся в Форкс.

Этой ночью Белла спала беспокойно. Металась под одеялом, выражение ее лица становилось то тревожным, то сиротливым. Я задумался о том, какие кошмары ее преследуют… и вдруг понял, что мне, пожалуй, лучше о них не знать.

В ее бормотании я различал лишь пренебрежительные отзывы о Форксе, произнесенные мрачным тоном. Только однажды, когда она выдохнула «вернись», ее ладонь дрогнула и открылась жестом бессловесной мольбы, у меня появился шанс предположить, что она, возможно, видит во сне меня.

Следующий учебный день, последний, который я по милости солнца провел в заточении, в целом прошел так же, как предыдущий. Похоже, Белла приуныла еще сильнее, чем вчера, и я задумался, не откажется ли она от своих планов – она была явно не в настроении. Но она же Белла, так что наверняка поставит удовольствие друзей выше собственного.

Сегодня она надела темно-синюю блузку, и этот цвет идеально оттенил ее кожу, придал ей оттенок свежих сливок.

Уроки кончились, Джессика согласилась заехать за спутницами.

Я поспешил домой за машиной, узнал, что Питер и Шарлотта уже прибыли, и подумал, что вполне могу позволить себе дать девчонкам час-другой форы. Слишком муторно было бы следовать за ними, придерживаясь ограничений скорости – отвратная мысль.

Все собрались в ярко освещенной гостиной. Питер и Шарлотта заметили мою рассеянность, пока я запоздало приветствовал их, не слишком искренне извинялся за свое отсутствие, целовал ее в щеку и жал ему руку. Сосредоточиться мне так и не удалось, поддерживать общий разговор я не стал. Как только представилась возможность вежливо удалиться, я отошел к роялю и принялся тихонько наигрывать.

«Какое странное создание, – думала Шарлотта, блондинка с очень светлыми, почти белыми волосами и ростом с Элис. – А при прошлой нашей встрече был таким нормальным и любезным».

Мысли Питера приняли тот же оборот, как обычно бывало у этих двоих.

«Наверняка это из-за животных. Нехватка человеческой крови рано или поздно сведет их с ума», – заключил Питер. Волосы у него были почти такими же светлыми, как у Шарлотты, и практически такими же длинными. Они напоминали друг друга во всем, кроме роста, так как Питер был почти таким же рослым, как Эмметт. Гармоничная пара, всегда казалось мне.

«Удосужился прийти домой? Ну и зачем?» – съязвила Розали.

«Ах, Эдвард. Больно видеть, как он страдает». Радость Эсме была омрачена ее волнениями. А причины волноваться у нее имелись. История любви, которую она нафантазировала для меня, стремительно скатывалась в трагедию, и с каждой минутой это ощущалось все острее.

«Удачного вечера в Порт-Анджелесе, – жизнерадостно пожелала мне Элис. – Дай знать, когда мне можно поговорить с Беллой».

«Ну ты и позорище. Поверить не могу, что вчера ночью ты упустил добычу только ради того, чтобы поглазеть, как кто-то спит», – ворчал Эмметт.

Все, кроме Эсме, вскоре перестали думать обо мне, а я продолжал играть приглушенно, чтобы не привлекать внимания.

Довольно долго я не прислушивался к ним, просто играл и ждал, когда музыка отвлечет меня от тревоги. Всякий раз, когда Белла оказывалась вне поля зрения, не тревожиться было невозможно. За разговором я снова стал следить только с началом прощаний.

– Когда снова увидите Марию, – чуть настороженно попросил Джаспер, – передайте ей мои наилучшие пожелания.

Вампирша Мария создала и Джаспера, и Питера: Джаспера – во второй половине девятнадцатого века, Питера – не так давно, в сороковых годах двадцатого. Однажды Мария разыскала Джаспера, когда мы жили в Калгари. Этот визит был богат событиями настолько, что нам пришлось сразу же переехать. Джаспер вежливо попросил ее в будущем держаться от нас подальше.

– Вряд ли наши пути в ближайшее время пересекутся, – со смехом отозвался Питер: Мария была бесспорно опасна, и они с Питером не испытывали друг к другу особой приязни. Ведь Питер, как-никак, способствовал дезертирству Джаспера. Любимцем Марии всегда был Джаспер, и она считала несущественной мелочью то, что когда-то намеревалась убить его. – Но если это произойдет – непременно передам.

Они обменялись рукопожатиями, гости собрались уходить. Я оборвал на середине фразы песню, которую играл, и поспешно поднялся.

– Шарлотта, Питер, – кивнул я им.

– Было приятно вновь повидаться с тобой, Эдвард, – с сомнением произнесла Шарлотта. Питер только кивнул в ответ.

«Сумасшедший», – бросил мне вслед Эмметт.

«Кретин», – одновременно высказалась Розали.

«Бедный мальчик», – это Эсме.

А Элис укоризненно сообщила: «Они едут отсюда прямиком на восток, к Сиэтлу. И к Порт-Анджелесу даже не приблизятся». В доказательство она продемонстрировала мне свои видения.

Я сделал вид, будто ничего не слышу. Мои доводы и без того выглядели неубедительно.

Только в машине я немного расслабился. Солидное урчание двигателя, который по моей просьбе форсировала Розали – в прошлом году, пока еще не злилась, – успокаивало меня. Каким же облегчением было находиться в движении и знать, что с каждой милей, вылетающей из-под моих колес, я становлюсь все ближе к Белле.