Текст книги "Солнце полуночи"

Глава 10. Гипотеза

– Можно еще один вопрос? – вместо того чтобы ответить мне, осторожно попросила она.

Я был на грани и опасался худшего. Но продлить этот момент было бы заманчиво. Видеть, как она находится рядом по своей воле, пусть даже всего на несколько секунд. Вздохнув, я обдумал дилемму и ответил:

– Один.

– Слушай… – Она на миг замялась, словно решая, какой из вопросов задать. – А как ты понял, что я не заходила в книжный, а сразу направилась на юг? Я просто никак не могу понять, как ты об этом узнал.

Я не сводил глаз с ветрового стекла. Вот он, еще один вопрос, в котором она ничем себя не выдает, а мой ответ откроет слишком многое.

– Мне казалось, мы теперь откровенны друг с другом, – осуждающе и разочарованно заметила она.

Забавно. Она вела себя неизменно уклончиво, причем даже не прилагая стараний.

Что ж, она хочет от меня откровенности. А этот разговор все равно ничем хорошим не кончится.

– Ну хорошо, – ответил я. – Я следовал за тобой по запаху.

Мне хотелось взглянуть ей в лицо, но я боялся того, что на нем увижу. И вместо этого я стал прислушиваться к ее дыханию: сначала оно ускорилось, потом снова выровнялось. Спустя минуту она снова заговорила, и ее голос звучал спокойнее, чем я ожидал.

– Ты так и не ответил на один из моих первых вопросов…

Я бросил на нее взгляд и нахмурился. Она тоже тянула время.

– Какой?

– Как ты читаешь мысли? – спросила она, повторяя тот же вопрос, который задала в ресторане. – Ты можешь прочитать мысли любого человека, где бы он ни был? Как ты это делаешь? А остальные в твоей семье?.. – Она осеклась и снова вспыхнула.

– Это уже не один вопрос, – указал я.

Она только смотрела на меня, ожидая ответов.

А почему бы не сказать ей? Ведь она уже почти обо всем догадалась, а чтение мыслей – тема гораздо проще той, что нам только предстоит.

– Нет, так умею только я. Но не всегда и не везде. Я должен достаточно хорошо знать человека, которого читаю. Чем лучше знаком мне чей-то… «голос», тем больше расстояние, с которого я могу расслышать его. Но все равно это расстояние не превышает нескольких миль. – Я пытался придумать понятное ей объяснение. Сравнение, доступное ее пониманию. – Это все равно что находиться в огромном зале, полном людей, которые говорят все разом. Голоса на заднем плане сливаются в гул. Иногда мне удается сосредоточиться на одном из них, но лишь в том случае, если этот человек мыслит ясно. Так что я обычно отключаюсь от этого гула – порой он здорово отвлекает. И потом, так проще казаться нормальным, – я нахмурился, – мне постоянно приходится следить за тем, чтобы отвечать не на мысли, а на слова, которые произносит мой собеседник.

– Как думаешь, почему ты не слышишь мои мысли? – спросила она.

Я снова ответил ей правдой и еще одним сравнением.

– Не знаю, – признался я. – Могу лишь предположить, что твой разум работает не так, как у всех. Как будто ты мыслишь на длинных волнах, а я способен принимать только ультракороткие.

Едва прозвучали эти слова, я понял, что сравнение ей не понравилось. Предчувствуя ее реакцию, я невольно улыбнулся. И она меня не разочаровала.

– Мои мозги работают неправильно? – она повысила голос. – Значит, я урод?

Еще одна забавная ситуация.

– Голоса в голове слышу я, а ты беспокоишься, что ты урод. – Я рассмеялся. В мелочах она разбиралась легко, а сталкиваясь с вопросами посерьезнее, тормозила. Все те же вывернутые наизнанку инстинкты.

Белла прикусила губу, складка у нее между бровями стала глубже.

– Не волнуйся, – успокоил я. – Это же просто гипотеза…

А обсудить предстояло еще одну, более важную. Мне не терпелось перейти к ней. С каждой проходящей секундой все острее ощущалось, что мы оттягиваем неизбежное.

– И мы снова вернулись к разговору о тебе.

Она вздохнула, все еще кусая губу – я встревожился, что она ее прокусит. Потом уставилась мне в глаза, ее лицо стало тревожным.

– А мне казалось, теперь мы откровенны друг с другом, – тихо заметил я.

Она отвела глаза, мысленно решая некую дилемму. И вдруг замерла, глаза широко раскрылись. Впервые за все время по ее лицу метнулся страх.

– Господи! – ахнула она.

Я запаниковал. Что она увидела? Чем я напугал ее?

И тут она потребовала:

– Сбавь скорость!

– В чем дело? – Я так и не понял, чем вызван ее ужас.

– Ты гонишь под сотню миль в час! – закричала она на меня, бросила взгляд в окно и отпрянула при виде проносящихся мимо темных деревьев.

Из-за этого пустяка, небольшого превышения скорости, она в страхе подняла крик?

Я закатил глаза.

– Успокойся, Белла.

– Хочешь, чтобы мы разбились? – завопила она.

– Мы не разобьемся, – заверил я.

Она со свистом втянула воздух, потом заговорила чуть спокойнее:

– Куда ты так спешишь?

– Я всегда так езжу.

И я встретился с ней взглядом, забавляясь потрясенным выражением ее лица.

– На дорогу смотри! – возмутилась она.

– Белла, я ни разу не попадал в аварию. Меня никогда даже не штрафовали. – Я усмехнулся ей и указал на свой лоб. Ситуация принимала все более комичный оборот – из-за такого абсурда, как возможность пошутить в ее присутствии о тайном и странном явлении. – У меня здесь антирадар.

– Очень смешно, – саркастически высказалась она, все еще больше испуганная, чем злая. – Ты забыл, что Чарли полицейский? Меня приучили соблюдать правила дорожного движения. И потом, если твой «вольво» обмотается кренделем вокруг дерева, – тебе-то что, отряхнулся и пошел дальше!

– Мне-то что, – повторил я и невесело рассмеялся. Да, авария для нас кончится по-разному. У нее есть полное право опасаться, несмотря на мои водительские способности. – А тебе – нет.

И я со вздохом пустил машину черепашьей скоростью.

– Довольна?

Она вгляделась в спидометр.

– Почти.

Неужели и это слишком быстро для нее?

– Не выношу медленной езды, – пробормотал я, но заставил стрелку откатиться назад еще на деление.

– По-твоему, это медленно?

– Довольно разговоров о том, как я вожу машину. – Я потерял терпение. Сколько раз еще она намерена уклоняться от моего вопроса? Три? Четыре? Неужели ее догадки настолько ужасны? Я должен узнать о них, и немедленно. – Я все еще жду рассказа о твоей новой гипотезе.

Она опять прикусила губу, ее лицо стало встревоженным, почти страдальческим.

Я обуздал свое раздражение и постарался смягчить голос. Расстраивать ее мне не хотелось.

– Я не буду смеяться, – пообещал я, надеясь, что нежелание делиться со мной вызвано только ее смущением.

– Я больше опасаюсь, что ты рассердишься, – прошептала она.

Я заставил себя спросить ровным голосом:

– Все так плохо?

– В общем, да.

Она отвернулась, не желая встречаться со мной взглядом. Убегали секунды.

– Начинай, – подбодрил я.

Ее голос стал робким.

– Я не знаю, с чего начать.

– С начала. – Я вспомнил, что услышал от нее перед ужином. – Ты говорила, что твоя фантазия тут ни при чем.

– Верно, – согласилась она и снова умолкла.

Мысленно я перебирал возможные источники ее вдохновения.

– Что навело тебя на эту мысль – книга? Фильм?

Надо было все же пересмотреть ее книги, пока ее не было дома. Я понятия не имел, есть ли в стопке томиков в потрепанных бумажных обложках Брэм Стокер или Энн Райс.

– Нет, – повторила она, – то, что случилось в субботу на побережье.

Этого я не ожидал. Местные сплетни о нас не отличались ни оригинальностью, ни точностью. Неужели я пропустил какой-то новый слух? Белла подняла взгляд от своих рук и заметила на моем лице удивление.

– Там я встретилась с давним знакомым – Джейкобом Блэком, – продолжала она. – Чарли дружил с его отцом, когда я была еще маленькой.

Джейкоб Блэк. Не то чтобы знакомое имя, но оно что-то напомнило мне… нечто из давних времен… Я засмотрелся вперед, сквозь ветровое стекло, перебирая воспоминания, чтобы установить связь.

– Отец Джейкоба – один из старейшин племени квилетов, – пояснила она.

Джейкоб Блэк. Эфраим Блэк. Наверняка потомок.

Хуже просто некуда.

Ей известна правда.

В голове у меня вертелись возможные последствия, пока машина пролетала темные повороты дороги. От тоски мое тело стало жестким и неподвижным, если не считать мелких машинальных действий, которые требовались, чтобы рулить.

Ей известна правда.

Но… если она услышала правду еще в субботу, значит, весь этот вечер она ее знала, и все же…

– Мы пошли прогуляться, – объясняла она, – и он рассказывал мне старые легенды, хотел напугать, наверное. Одна из них была про…

Она умолкла, но теперь ее сомнения были излишними. Я уже знал, что она скажет. Оставалась лишь одна загадка: почему она все еще со мной.

– Продолжай, – попросил я.

– Про вампиров, – выдохнула она, выговорила тише, чем шепотом.

Почему-то услышать это слово из ее уст было еще тяжелее, чем знать, что ей все известно. Я вздрогнул, пришлось снова брать себя в руки.

– И ты сразу вспомнила про меня? – спросил я.

– Нет. Он… упомянул твою семью.

Ирония заключалась в том, что потомок Эфраима нарушил договор, который его предок поклялся соблюдать. Внук или даже правнук. Сколько же лет прошло? Семьдесят?

Надо было сообразить, что опасность исходит не от стариков, которые верят в легенды. А от подрастающего поколения, разумеется, – от тех, кто слышал предостережения, но лишь посмеялся над древними суевериями: вот кто грозил разоблачением.

По моим представлениям, это означало, что теперь я вправе истребить немногочисленное и беззащитное береговое племя, если пожелаю. Эфраим и горстка его сторонников давно мертвы.

– Сам он считает это глупыми суевериями, – вдруг сообщила Белла, в голосе которой снова слышалась тревога, словно она прочитала мои мысли. – Он и не рассчитывал, что я в них поверю.

Краем глаза я видел, как беспокойно она сжимает пальцы и вертит ими.

– Это я виновата, – после паузы добавила она и пристыженно опустила голову. – Я вынудила его рассказать мне эту легенду.

– Почему? – Теперь говорить ровным голосом мне было нетрудно. Худшее уже свершилось. И пока мы обсуждаем детали откровения, нам некогда переходить к последствиям.

– Лорен удивлялась, почему ты не поехал с нами, – хотела мне досадить, – вспомнив об этом, она скорчила гримаску. Я слегка отвлекся, гадая, каким образом кому-то удалось вызвать Беллу на разговор обо мне. – А парень постарше, тоже индеец, сказал, что в резервации ваша семья не появляется, но таким тоном, словно вкладывал в эти слова какой-то другой смысл. Вот я и предложила Джейкобу пройтись, чтобы выяснить у него, в чем дело.

С этим признанием ее голова клонилась все ниже, лицо становилось… виноватым.

Отведя взгляд, я расхохотался. Смех прозвучал резко. Она виновата? Да что она могла сделать, чтобы заслужить такой упрек?

– И как же ты это выяснила? – поинтересовался я.

– Попробовала пофлиртовать с ним – сама не ожидала, что получится, – объяснила она – судя по голосу, даже теперь не веря в свой успех.

Мне оставалось лишь представлять – вспоминая, какой привлекательной она казалась всем парням, хотя сама этого не сознавала, – какое впечатление она способна произвести, прилагая старания для этой цели. Я вдруг проникся сочувствием к ничего не подозревающему малому, против которого в ход были пущены такие мощные силы.

– Хотел бы я на это посмотреть, – признался я и снова зловеще рассмеялся. Я был бы не прочь увидеть реакцию парня, лично стать свидетелем его крушения. – А еще меня обвиняла, будто я ослепляю людей! Бедный Джейкоб Блэк.

На виновника моего разоблачения я злился далеко не так, как следовало бы. Соображать он был не в состоянии. Разве можно рассчитывать, что хоть кто-нибудь откажет этой девушке, о чем бы она ни попросила? Нет, я мог лишь посочувствовать бедняге, душевному покою которого Белла нанесла такой урон.

Я почувствовал, как она краснеет, – по тому, как потеплел воздух между нами. Бросил на нее взгляд и обнаружил, что она засмотрелась в окно. И молчала.

– И что же было потом? – напомнил о себе я. Пора было вернуться к страшной истории.

– Я полезла искать информацию в Интернете.

Практична, как всегда.

– И он подтвердил твои догадки?

– Нет, – ответила она. – Ничего не совпало. Почти все, что нашлось, выглядело глупо. И…

Она опять осеклась, я услышал, как стукнули, сжимаясь, ее зубы.

– Что? – поторопил я. Что еще она нашла? Что помогло ей разобраться в этом кошмаре?

Помолчав еще немного, она прошептала:

– Я решила, что все это не имеет значения.

На полсекунды мои мысли остановились от шока, а затем все сложилось. Почему сегодня она отослала подруг вместо того, чтобы сбежать с ними. Почему вновь села ко мне в машину вместо того, чтобы броситься бежать, зовя на помощь полицию.

Как всегда, ее реакция была ошибочной, совершенно ошибочной. Она притягивала к себе опасность. Приманивала ее.

– Не имеет значения? – выговорил я сквозь зубы, наполняясь гневом. Ну и как прикажете защищать того, кто… так решительно настроен остаться без защиты?

– Да, – подтвердила она негромким и неизвестно почему нежным голосом. – Для меня не имеет значения, кто ты такой.

Она невозможна.

– Тебе безразлично, что я чудовище? Не человек?

– Да.

Я невольно задумался, в своем ли она уме.

Пожалуй, я мог бы устроить ей лучшее лечение из возможных… У Карлайла есть связи, он найдет самых квалифицированных врачей, самых одаренных психотерапевтов. Возможно, удастся как-нибудь исправить то, что у нее не в порядке, – что побуждает ее преспокойно, с ровно бьющимся сердцем сидеть рядом с вампиром. Естественно, я буду охранять эту клинику и навещать ее так часто, как она только разрешит…

– Сердишься. – Она вздохнула. – Лучше бы я ничего тебе не рассказывала.

Можно подумать, утаивание этих тревожных склонностей помогло бы кому-нибудь из нас.

– Нет. Я предпочитаю знать, о чем ты думаешь, даже если тебе самой твои мысли кажутся бредом.

– Значит, я снова ошиблась? – чуть воинственно спросила она.

– Речь не об этом! – У меня опять судорожно сжались зубы. – «Не имеет значения!» – уничижительно передразнил я.

Она ахнула.

– Так я права?

– А не все ли равно? – возразил я.

Она глубоко вздохнула. Я сердито ждал ответа.

– Вообще-то нет. – Ее голос снова звучал сдержанно. – Но мне хотелось бы знать правду.

Вообще-то нет. На самом деле это не важно. Ей все равно. Она знает, что я не человек, а ужас, и это не имеет значения для нее.

Отмахнувшись от тревог за ее рассудок, я ощутил прилив надежды. И попытался сдержать его.

– Что тебе хотелось бы знать? – спросил я. Секретов уже не осталось, только мелкие подробности.

– Сколько тебе лет?

Мой ответ был машинальным и глубоко укоренившимся в сознании:

– Семнадцать.

– И давно тебе семнадцать?

Я постарался не улыбаться ее покровительственному тону.

– Довольно давно, – признался я.

– Ясно. – Она вдруг воодушевилась, улыбнулась мне. И пока я глазел на нее, снова тревожась за ее рассудок, ее улыбка стала шире. Я нахмурился. –  Только не смейся, – предупредила она. – Разве тебе можно выходить днем?

Несмотря на ее просьбу, я расхохотался. По-видимому, ее поиски в Сети дали вполне обычные результаты.

– Выдумки, – заявил я.

– И солнце не сожжет?

– Выдумки.

– И в гробу не надо спать?

– Выдумки.

Сна в моей жизни не было так долго – до последних нескольких ночей, когда я смотрел, как спит Белла.

– Я не сплю, – пробормотал я, чуть подробнее отвечая на ее вопрос.

Она помолчала.

– Вообще не спишь? – уточнила она.

– Никогда, – выдохнул я.

Встретив ее внимательный взгляд, в котором читались удивление и сочувствие, я вдруг затосковал по сну. Не по забвению, как прежде, не по спасению от скуки, а просто потому, что захотел увидеть сон. Может, если я забудусь и увижу сон, я смогу несколько часов провести в мире, где мы с ней будем вместе. Ей снился я. И я хотел видеть ее во сне.

Она воззрилась на меня с выражением, полным радостного изумления. Пришлось отвести глаза.

Я не мог увидеть ее во сне. И ей не следовало видеть меня.

– О самом главном ты до сих пор не спросила, – сказал я. Каменное сердце в моей безмолвной груди, казалось, стало тверже и холоднее, чем прежде. Ей придется понять. Рано или поздно надо убедить ее, что это все же имеет значение – в большей степени, чем что-либо другое. Например, что я люблю ее.

– О чем это? – недоумевая, удивилась она.

Это лишь прибавило резкости моему голосу.

– А разве тебе не интересно, чем я питаюсь?

– Аа, это… – Ее тон я не смог истолковать.

– Вот именно. Неужели не хочешь спросить, пью ли я кровь?

От этого вопроса она вздрогнула и отпрянула. Наконец-то.

– Ну, об этом я знаю от Джейкоба, – заявила она.

– И что же он тебе наговорил?

– Что вы… не охотитесь на людей. Сказал, что твоя семья считается неопасной, потому что вы охотитесь только на животных.

– Он правда сказал, что мы неопасные? – циничным тоном переспросил я.

– Нет, не так. – И она пояснила: – Он сказал, что вы якобы не опасны. Но квилеты из осторожности не хотят, чтобы вы появлялись на их земле.

Я смотрел на дорогу, мои мысли безнадежно запутались, горло обжигало знакомое пламя.

– Значит, он прав? – спросила она так невозмутимо, будто просила подтвердить прогноз погоды. – Насчет охоты на людей?

– Квилеты памятливы.

Она кивнула самой себе и задумалась.

– Но не стоит терять бдительность, – поспешил добавить я. – Квилеты правильно делают, что сторонятся нас. Мы опасны, несмотря ни на что.

– Ничего не понимаю.

Да, она не понимала. Как ее вразумить?

– Мы… стараемся держаться, – объяснил я. – Обычно это нам удается. Но порой и мы совершаем ошибки. Как я, например, когда остался с тобой наедине.

Ее запах все еще был силен. Я постепенно привык к нему и мог почти не обращать внимания, но нелепо было бы отрицать, что мое тело стремится к ней по худшим причинам из возможных. Мой рот буквально переполнился ядом. Я сглотнул.

– По-твоему, это ошибка? – спросила она, и в ее голосе проскользнуло горькое разочарование, обезоружив меня. Она хотела быть со мной – несмотря ни на что, она хотела быть со мной.

Надежда встрепенулась вновь, я подавил ее.

– И очень опасная, – сказал я чистую правду, желая, чтобы она каким-то чудом перестала иметь значение.

Некоторое время Белла молчала. Я слышал, как изменился ритм ее дыхания – стал странно-сбивчивым, но испуганным не казался.

– Рассказывай, – вдруг попросила она голосом, который исказило страдание.

Я вгляделся в нее.

Казалось, что-то причиняет ей боль. Как я допустил такое?

– Что еще ты хочешь узнать? – спросил я, пытаясь придумать способ избавить ее от мучений. Она не должна страдать. Я просто не могу позволить, чтобы она страдала.

– Почему вы охотитесь на животных, а не на людей? – все еще мучаясь, уточнила она.

А разве это не очевидно? Или, может быть, и это не имеет для нее значения?

– Не хочу быть чудовищем, – пробормотал я.

– Одних животных ведь недостаточно?

Я поискал еще одно сравнение, чтобы она поняла.

– Не знаю точно, прав ли я, но, по-моему, так жить – все равно что питаться только тофу и соевым молоком. Мы называем себя вегетарианцами, это шутка, понятная только в нашем кругу. Такая пища не до конца утоляет голод – точнее, жажду. Однако она придает нам сил и помогает сдерживаться. Почти всегда. – Я понизил голос. Мне было стыдно за опасность, которой она подверглась по моей вине. За опасность, которую я продолжал представлять. – Порой бывает особенно трудно.

– Сейчас тебе трудно?

Я вздохнул. Конечно же, она не могла не задать тот самый вопрос, на который я не желал отвечать.

– Да, – признался я.

На этот раз я не ошибся, предугадывая ее физическую реакцию: дыхание осталось ровным, сердце билось размеренно. Этого я и ждал, но ничего не понимал. Почему она не боится?

– Но сейчас ты не голодный, – заявила она с полной уверенностью.

– С чего ты взяла?

– Определила по твоим глазам, – не раздумывая, ответила она. – Я же сказала, что у меня появилась еще одна гипотеза. Я заметила, что люди, а мужчины в особенности, чаще дуются, когда их мучает голод.

Я усмехнулся, услышав от нее «дуются». Это еще слабо сказано. Но как обычно, она была абсолютно права.

– А ты наблюдательная. – Я снова засмеялся.

Она слегка улыбнулась, складочка снова появилась между бровями, словно она сосредоточилась на чем-то.

– На выходных ты охотился вместе с Эмметтом? – спросила она, когда я перестал смеяться. Ее непринужденная манера завораживала не меньше, чем раздражала. Неужели она уже так много воспринимает спокойно? Мне казалось, к состоянию шока я сейчас ближе, чем она.

– Да, – подтвердил я, а потом, когда уже собирался на этом и остановиться, мной вдруг овладел тот же порыв, что и в ресторане: захотелось, чтобы она больше узнала обо мне. – Уезжать мне не хотелось, – медленно продолжал я, – но пришлось. Мне легче рядом с тобой, когда я не чувствую жажды.

– Почему тебе не хотелось уезжать?

– Вдали от тебя мне… тревожно. – Я решил ограничиться этим определением, хоть ему и недоставало силы. – Когда в прошлый четверг я просил тебя не свалиться в воду и не попасть под машину, я не шутил. Все выходные я беспокоился о тебе и больше ни о чем не мог думать. После того, что случилось сегодня, мне с трудом верится, что ты благополучно провела выходные и осталась целой и невредимой. – И тут я вспомнил про ссадины у нее на ладонях. – Вернее, почти невредимой, – поправился я.

– Что?

– Ладони, – напомнил я.

Она вздохнула, уголки губ опустились.

– Упала.

– Так я и думал. – Я не сумел сдержать улыбку. – Поскольку речь о тебе, могло быть гораздо хуже, и эта вероятность не давала мне покоя все время, пока я был в отъезде. Эти три дня выдались очень долгими. Я успел изрядно потрепать нервы Эмметту и остальной семье тоже. Кроме Элис.

– Три дня? – Ее голос вдруг стал резче. – А разве вы не сегодня вернулись?

Я не понял, в чем дело.

– Нет, еще в воскресенье.

– Тогда почему же никто из ваших не появлялся в школе? – потребовала ответа она. Ее вспышка меня озадачила. Похоже, она не сознавала, что и этот вопрос имеет отношение к мифологии.

– Ну, ты же сама спрашивала, не жжет ли меня солнце, – нет, не жжет, – сказал я. – Но в солнечную погоду мне лучше не выходить – по крайней мере, там, где меня может кто-нибудь увидеть.

Этим я отвлек ее от загадочного недовольства.

– Почему? – спросила она, склонив голову набок.

Объяснить это с помощью подходящего сравнения я не рассчитывал, поэтому просто пообещал:

– Покажу когда-нибудь.

И сразу же задумался, не придется ли мне нарушить это обещание – слова вырвались сами собой, но я даже представить себе не мог их последствия.

Но беспокоиться об этом было слишком рано. Я вообще не знал, позволено ли мне будет увидеться с ней снова после всего, что случилось сегодня. Хватит ли моей любви к ней, чтобы выдержать расставание?

– Но позвонить-то ты мне мог, – сказала она.

Неожиданный вывод.

– Но я же знал, что с тобой все в порядке.

– Зато я не знала, где ты. И мне… – Она вдруг умолкла и перевела взгляд на свои руки.

– Тебе – что?

– Мне это не понравилось, – робко призналась она, кожа на ее скулах порозовела. – Не видеть тебя. Я тоже беспокоилась.

«Ну, теперь ты доволен?» – спросил я себя. Вот она, моя награда за все надежды.

Осознание, что самые смелые из моих фантазий не столь уж далеки от истины, ошеломляло, приводило в восторг, ужасало – главным образом ужасало. Так вот почему для нее не имеет значения, что я чудовище. По той же причине правила утратили для меня всякую силу. По ней же все прежние разрешения и запреты не имели надо мной власти. И по той же причине мои приоритеты сместились на одну ступеньку вниз, чтобы освободить для этой девушки место на самом верху.

Белла тоже беспокоилась за меня.

Я понимал: это ничто по сравнению с моей любовью – ведь она смертная, изменчивая. Ее не заперли без всякой надежды на освобождение. И тем не менее она беспокоилась настолько, что рисковала жизнью, сидя здесь со мной. И делала это с радостью.

Этого достаточно, чтобы я причинил ей боль, если поступлю правильно и расстанусь с ней.

Способен ли я сделать что-нибудь так, чтобы не ранить ее? Хоть что-нибудь?

Все произнесенное нами, каждое наше слово становилось еще одним зернышком граната. Неожиданное видение, посетившее меня в ресторане, оказалось уместнее, чем я думал.

Надо было мне держаться на расстоянии. И ни в коем случае не возвращаться в Форкс. Я только причиню ей боль.

Что остановит меня теперь? Помешает все окончательно испортить?

Мои чувства в этот момент, ощущение ее тепла на моей коже…

Нет. Меня не остановит ничто.

– Нет… – застонал я еле слышно. – Так нельзя.

– Что такого я сказала? – спросила она, поспешив взять вину на себя.

– А разве ты не видишь, Белла? Одно дело – мучиться самому, и совсем другое – когда страдаешь ты. Не хочу слышать, что тебе пришлось так тяжело, – в этих словах были и правда, и ложь. Эгоист во мне воспарил от сознания, что она хочет меня так же, как я хочу ее. – Так нельзя. Это небезопасно. Я опасен, Белла. Пожалуйста, постарайся это понять.

– Нет. – Она упрямо надула губы.

– Я не шучу. – Я вел настолько отчаянную борьбу с самим собой – отчасти добивался, чтобы она вняла моим предостережениям, отчасти силился сдержать эти предостережения в себе, – что слова с рычанием рвались сквозь зубы.

– Я тоже, – не отступала она. – Я же сказала: не имеет значения, кто ты. Уже слишком поздно.

Слишком поздно? Мир на бесконечную секунду стал унылым, черно-белым, пока я видел в своих воспоминаниях, как тени ползут через солнечную лужайку к спящей Белле. Неизбежные, неудержимые. Они лишили ее кожу оттенка, ввергли ее в темноту, в царство Аида.

Слишком поздно? В голове завертелись видения Элис, налитые кровью глаза Беллы смотрели на меня равнодушно, бесстрастно. Но она никак не могла не возненавидеть меня за такое будущее. За то, что я отнял у нее все.

Нет, быть слишком поздно еще не могло.

– Не смей так говорить, – прошипел я.

Она уставилась в боковое окно, снова прихватив зубами губу. Ее пальцы сжались в кулаки на коленях. Дыхание стало сбивчивым.

– О чем задумалась? – Мне надо было знать.

Она покачала головой, не глядя на меня. Я заметил, как что-то блеснуло на ее щеке, словно кристалл.

Агония.

– Ты плачешь?

Я заставил ее плакать. Я причинил ей столько боли.

Она смахнула слезу тыльной стороной ладони.

– Нет, – солгала она, и ее голос дрогнул.

Некий давно погребенный в глубине инстинкт побуждал меня протянуть к ней руку, и на эту единственную секунду я вдруг почувствовал себя человеком, более человечным, чем когда-либо. А потом вспомнил, что… это уже не про меня. И опустил голову.

– Прости, – с трудом выговорил я. Как объяснить ей, что меня переполняют сожаления? Сожаления обо всех дурацких ошибках, которые я совершил. Сожаления о моем нескончаемом эгоизме. Сожаления о том, что ей не повезло воспламенить во мне эту первую и последнюю трагическую любовь. Сожаления о том, над чем я не властен, – о том, что судьба избрала меня палачом, которому суждено положить конец ее жизни.

Я сделал глубокий вдох, не обращая внимания на свою проклятую реакцию на ее запах, которым полнилась машина, и попытался собраться с силами.

Мне хотелось перевести разговор, подумать о другом. На мою удачу, любопытство, которое возбуждала во мне эта девушка, оказалось неиссякающим.

– Объясни мне одну вещь, – попросил я.

– Какую? – ее отклик прозвучал сипло, в голосе все еще слышались слезы.

– О чем ты думала сегодня прямо перед тем, как я выехал из-за угла? Выражение твоего лица я не понял: ты как будто не испугалась, а на чем-то старательно сосредоточилась. – Я вспомнил ее лицо – силясь не думать о том, чьими глазами смотрел на нее, – и выражение решимости на нем.

– Пыталась вспомнить, как обезвредить нападающего, – чуть более твердым голосом объяснила она. – Ну, знаешь, в целях самообороны. Собиралась вбить ему нос в башку. – На все объяснение самообладания ей не хватило. Тон менялся, пока в нем не возобладала ненависть. Никаких преувеличений, ни оттенка юмора в ее бешенстве. Я видел ее хрупкую фигурку – тонкий шелк поверх стекла, – заслоненную мясистыми чудовищами в человеческом обличье, с тяжелыми кулаками, готовыми причинить ей боль. И мысленно закипел от бешенства.

– Ты готовилась драться с ними? – Я чуть не застонал. Ее инстинкты были смертоносными – для нее самой. – Неужели тебе не пришло в голову убежать?

– На бегу я часто падаю, – смутилась она.

– А позвать на помощь?

– Как раз собиралась.

Я покачал головой, не веря своим ушам.

– Ты была права, – сказал я с оттенком досады в голосе. – Я действительно мешаю судьбе, спасая тебе жизнь.

Она вздохнула и уставилась в окно. Потом повернулась ко мне.

– Завтра увидимся? – неожиданно требовательно спросила она.

Если уж мы все равно катимся прямиком в ад, почему бы не порадоваться поездке?

– Да, мне ведь тоже сдавать сочинение. – Я улыбнулся ей, и это было приятно. Очевидно, путаница с инстинктами была свойственна не только ей. – Займу тебе место в кафетерии.

Ее сердце затрепетало, мое, хоть и мертвое, потеплело.

Я остановил машину перед домом ее отца. Она не сделала попытки выйти.

– Так ты обещаешь завтра быть в школе? – настойчиво уточнила она.

– Обещаю.

Как могла эта ошибка доставлять мне столько радости? Тут точно что-то не так.

Она удовлетворенно кивнула самой себе и принялась стаскивать мою куртку.

– Оставь себе. – Я поспешил остановить ее, желая отдать ей что-то на память обо мне. Вроде той крышки от бутылки лимонада, которая сейчас лежала у меня в кармане. – Ведь тебе завтра не в чем ехать.

Но она отдала куртку и грустно улыбнулась.

– Не хочу объясняться с Чарли.

Да уж, ее можно понять. Я улыбнулся.

– Ах да.

Она уже взялась за дверную ручку, но вдруг замерла. Ей не хотелось уходить – точно так же, как мне не хотелось отпускать ее.

Чтобы защищать, пусть даже еще несколько минут…

Сейчас Питер и Шарлотта были уже далеко, несомненно, оставив Сиэтл позади. Но существовали и другие.

– Белла… – позвал я и поразился, обнаружив, как это приятно – просто произносить ее имя.

– Что?

– Пообещаешь мне кое-что?

– Хорошо, – легко согласилась она и тут же подозрительно прищурилась, будто заранее придумывая причину возразить.

– Не ходи в лес одна, – предостерегающим тоном произнес я, гадая, не вызову ли у нее этой просьбой желание возразить.

Она растерянно заморгала.

– Почему?

Я вгляделся в сомнительную темноту. Отсутствие света не представляло затруднения для моих глаз, но и другому охотнику не стало бы препятствием.

– Я – не самое опасное, что есть в здешних местах, – сообщил я. – Давай этим и ограничимся.

Она содрогнулась, но быстро опомнилась и даже улыбнулась, отозвавшись:

– Как скажешь.

Ее дыхание, коснувшееся моего лица, было таким сладким.

Я мог бы провести вот так всю ночь, но ей требовалось выспаться. Два одинаково мощных желания вели во мне непрекращающуюся борьбу: желание быть с ней против желания ей добра.