Текст книги "Айла и счастливый финал"

Глава 9

Центр Помпиду – музей современного искусства, огромное здание, которое словно вывернули наизнанку.

Его коммуникации выставлены напоказ и окрашены в различные цвета: водопровод – зеленым, трубы отопления и вентиляции – синим, электропроводка – желтым, эскалаторы и лифты – красным. Эти дерзкие цвета бросают вызов благородной парижской сдержанности. И по какой-то причине эти безумные детали неодолимо притягивают меня к этому музею.

Я хотела прогуляться, ведь я так мало хожу в обычные дни – суши-ресторан прямо за углом, не говоря уже о «Домике на дереве», – но Джош бросил быстрый взгляд на мои туфли и повел меня к ближайшей стоянке такси. Да, я надела самые высокие каблуки, какие только у меня были. Однако Джош по-прежнему оставался выше меня на добрых пятнадцать сантиметров. Правда, теперь мне не придется так уж сильно тянуться, если он попытается меня поцеловать. А я надеюсь, что он попытается.

Вестибюль музея производит не менее сильное впечатление. Когда мы проходим мимо информационной стойки, Джош снова берет меня за руку. У нас потные ладони. Мы поднимаемся на переполненных эскалаторах все выше, и выше, и выше, вдоль стены из стали и стекла. Сверкающие улицы Парижа тянутся к горизонту. Мы обсуждаем все, что привлекает наше внимание, – людей, машины, соборы, даже Эйфелеву башню, – но не потому, что нам больше не о чем говорить, просто нас окутывает чувство, что нам много чего нужно сказать друг другу. Но с чего начать?

Мы переходим на другой эскалатор, чтобы подняться на пятый уровень, и я становлюсь на ступеньку выше, поворачиваясь лицом к Джошуа. Теперь наши глаза на одном уровне. Мы начинаем смеяться, хотя для этого не было никакого повода, и тут он внезапно берет меня за руки и подается вперед.

Вот этот момент!

Джош медлит. А потом передумывает и отстраняется. Я наклоняюсь, подбадривая, как бы говоря ему, что это самый подходящий момент, его улыбка возвращается, наши глаза закрываются, его нос утыкается в мой и… бип!

Мы подпрыгиваем от неожиданности. Из его кармана снова раздается писк.

– Извини, – смущенно говорит Джош. – Извини.

Он отпускает мои руки и достает телефон, чтобы отключить звук. А потом вдруг неожиданно смеется.

– Что такое? – Все внутри меня трепещет.

– Он получил работу. – Мой любимый неверяще качает головой. – Он действительно устроился на работу.

Джош показывает мне экран телефона, с которого нам улыбается парень с взъерошенными волосами. Он поднял вверх указательный и средний пальцы – знак победы. Это лучший друг Джошуа, Этьен Сент-Клэр.

– Где Сент-Клэр сейчас учится? – Я улыбаюсь, несмотря на наш несостоявшийся поцелуй.

По неизвестным для меня причинам друга Джошуа чаще называют по фамилии.

– В Калифорнии. В Беркли. Он сказал, что устраивается на работу в кинотеатр, но я не поверил ему. – Джош снова качает головой, и мы переходим на последний эскалатор. – Он за всю свою жизнь ни дня не проработал.

– А ты? – интересуюсь я, потому что многие ученики из нашей школы совмещали занятия с работой.

Джош хмурится. Он стыдится своего ответа и признается:

– Нет.

– Я тоже, – вздыхаю я.

Нас обоих охватывает чувство вины за то, что мы родились в богатых семьях.

Джош снова смотрит на экран телефона. Я наклоняюсь и рассматриваю фотографию поближе.

– Уф. Это самая уродливая униформа на свете. Разве кто-то может выглядеть хорошо в бордовом полиэстере?

Джошуа улыбается.

Эскалатор заканчивается. Джош быстро печатает ответ, выключает звук на телефоне и убирает его в карман. Интересно, рассказал ли он Сент-Клэру о нашем свидании? Интересно, заслуживает ли эта новость внимания?

Мы направляемся к галереям, но наше внимание привлекает толпа, собравшаяся в ресторане на верхнем этаже. Столы убраны, и целая армия стройных моделей пробираются через толпу. На головах их красуются белые завитые парики, на губах – белая помада, на щеках вместо румян белые круги. Джош поворачивается ко мне и склоняет голову:

– Пойдем?

– Почему бы и нет, – заинтересовавшись происходящим, отвечаю я. – Мне кажется, там должно быть интересно.

Мы проскальзываем внутрь, и он подхватывает два бокала с проносимого мимо подноса. Уверена, мы самые молодые из собравшихся. А еще, похоже, это частная вечеринка. Из-за гула возбужденных голосов и странной, быстро сменяющейся музыки в зале необычайно шумно даже для Парижа.

– Как будто празднуют Новый год! – кричу я.

– Но не настоящий! – Джош наклоняется, чтобы прокричать мне в ответ. – Это как будто фильм какой-то, все такое ненастоящее! Я обычно встречаю Новый год в одиночестве в своей спальне, смотрю телевизор.

– Да! Именно! – соглашаюсь я.

Джош передает мне бокал и кивком указывает на гигантскую декоративную алюминиевую конструкцию. Мы ныряем под нее. Здесь немного тише, и я поднимаю бокал:

– За Новый год? Или новый учебный год?

Он театральным жестом прижимает руку к сердцу:

– Мне очень жаль, но я не стану пить за это.

– Ладно. – Я смеюсь. – Как насчет… комиксов? Или Жоанна Сфара?

– Предлагаю тост, – Джош с насмешливой серьезностью поднимает бокал, – за новые начинания.

– За новые начинания, – подхватываю я.

– И за Жоанна Сфара, – не унимается Джош.

– И за Жоанна Сфара. – Я снова смеюсь.

Раздается звон бокалов, и я замечаю, что Джошуа смотрит мне прямо в глаза, так, как принято у французов. Моя улыбка становится шире.

– Ха! Я так и знала, – восклицаю я.

– Что знала? – не понимает Джош.

– Ты смотрел мне в глаза, – поясняю я. – Мне всегда казалось, что ты притворяешься, будто не знаешь местных традиций. Но ты их знаешь, потому что слишком хорошо все подмечаешь.

С видом победителя я делаю глоток шампанского. Пузырьки щекочут кончик языка, и на моем лице расплывается такая довольная улыбка, что Джош не может сдержать смех.

Спасибо Франции за то, что алкоголь здесь можно пить с восемнадцати лет, а мы по местным меркам уже почти совершеннолетние. В Америке этот номер бы не прокатил.

– А вдруг я смотрел на тебя потому, что мне этого просто хотелось? – Джош удивлено приподнимает брови.

– Готова поспорить, ты и французский знаешь, – бросаюсь я в наступление. – Ты никогда не говоришь на нем в школе, но держу пари, у тебя с ним нет никаких проблем. Люди сколько угодно могут притворяться глуповатыми, но некоторые поступки выдают их.

Джошуа натужно кашляет. Кажется, пузырьки попали ему не в то горло.

– Притворяться глуповатыми? – отдышавшись, сипит он.

– Я права, верно? – не унимаюсь я. – Ты свободно говоришь на французском.

Джош качает головой:

– Не у всех из нас, знаешь ли, один из родителей француз.

– Но я готова поспорить, что ты прекрасно знаешь язык. – Меня не так-то просто сбить с толку.

– Может быть, да… А может быть, и нет. – Он снова улыбается.

– Тогда почему притворяешься, будто ничего не знаешь? – Я кручу в пальцах ножку бокала. – И будто тебе на все плевать?

– Мне на самом деле плевать. На многое, – уточняет он.

– Тогда зачем притворяешься глуповатым?

Он делает еще один приличный глоток шампанского.

– Знаешь, ты задаешь слишком сложные для первого свидания вопросы, – хитро щурится Джош.

Кошмарный румянец заливает мои лицо и шею.

– Извини, – бормочу я.

– Все нормально. Мне нравятся девушки, которые бросают мне вызов, – усмехается Джошуа.

– Я не хотела бросать тебе вы… – пытаюсь я объяснить свое поведение, но Джош прерывает меня:

– Все нормально, расслабься.

Я выгибаю бровь, и он смеется.

– Серьезно, – говорит он. – Мне нравятся умные девушки.

Мой румянец становится еще ярче, хотя, казалось, куда еще. Интересно, он знает, что я лучшая ученица в классе? Я никогда не говорю о занятиях, потому что не хочу, чтобы люди судили обо мне по школьным оценкам. А еще я знаю, что его бывшая девушка, Рашми, тоже умна. Она в прошлом году заняла по оценкам второе место.

Джош что-то еще говорит, но его слова тонут в резко усилившемся шуме из ресторана. Я качаю головой. Он снова пытается что-то сказать, но я все еще его не слышу, поэтому любимый берет меня за руку. Поставив пустые бокалы на проносимый мимо поднос, Джош ведет меня мимо разрозненных групп гуляк, а потом мы наконец-то вываливаемся в коридор, хватая ртом воздух и отчаянно хохоча.

– Так… – выдыхая, говорит Джош. – Здесь нам больше делать нечего.

Я киваю в сторону выставочных залов, и мы, взявшись за руки, направляемся туда. Здесь холодно, почти как в морге, а экспонаты из зала в зал становятся все более странными. Например, перед нами предстают миниатюрные скульптуры, изображающие самые обычные предметы обихода, вот только рассмотреть их можно, лишь опустившись на колени. Или можно посмотреть короткометражку о том, как специально затопили забегаловку. Или коллекцию марионеток, из задниц которых торчат цветные карандаши…

– Это выглядит… – Я не могу подобрать подходящего слова.

– Будто им неудобно? – заканчивает за меня Джош.

– Я хотела сказать, как цветные анальные свечи, – поправляю я.

Джошуа взрывается смехом, и на нас сердито смотрит пожилая дама с мертвой лисой на плечах. Лисий мех, выкрашенный в фиолетовый цвет, выглядит так же странно, как и окружающие нас экспонаты.

– Именно так лиса стала фиолетовой. Кто-то в задницу вставил ей цветной карандаш, – шепчет Джош мне на ухо.

Я прикрываю рот рукой, но все равно по залу эхом разносится мое хихиканье. Дама снова сердито смотрит на нас, и мы спешно сбегаем в следующий зал.

– О боже мой. Это все… не то, на что я надеялась, – только и могу сказать я.

– Как ты можешь так говорить? – сквозь смех возмущается Джош.

Я трясу головой:

– Я хотела странностей, но, мне кажется, это немного чересчур.

– Неважно. Я с тобой, – пытается подбодрить меня Джош. – А в такой компании мне все равно, где находиться.

– Мне тоже… – От его слов я буквально слабею.

– Идем. – Джош сжимает мою руку.

Он притягивает меня ближе, пока мы идем дальше, и наши тела то и дело касаются друг о друга. Поразительно, какое у него крепкое тело. Какой он настоящий, какой живой и сильный.

– Мы еще не посмотрели на работы твоего финского фотографа, – напоминает Джош. – Может, они здесь?

Мы сворачиваем к выставке, разместившейся в дальних залах музея. На стенах висят сотни, а может, тысячи зернистых фотографий без рамок. Мы подходим к одной из них: на ней изображен смятый пакет из-под чипсов. Прежде чем сделать снимок, фотограф положил рядом с предметом записку. Слова написаны на финском, а ниже стоит дата.

– Ха, – произносим мы одновременно.

Джош показывает на другую фотографию. На ней пустое автобусное сиденье, а рядом похожая записка.

– Он что, таким образом описывает свою повседневную жизнь? Или я чего-то не понимаю? – Я оглядываюсь в поисках таблички на французском, нахожу ее у двери и подхожу ближе, чтобы прочитать. – Это не его вещи. А какой-то женщины.

Джош тихонько присвистывает:

– Неудивительно, что здешняя обстановка напоминает спальню маньяка-преследователя. – Он наклоняется. – Вот дерьмо! Посмотри на эту. Уверен, это действительно дерьмо.

Я спешу к Джошуа.

– Откуда у него дерьмо этой женщины?! – восклицаю я с отвращением.

– Может, зашел в общественный туалет после нее? – тут же выдвигает предположение Джош. – Наверное, собирался сфотографировать унитаз, а тут ему так повезло. Видимо, смыв не работал.

Я громко фыркаю:

– Представляю его мысли: «Я так долго ждал, пока ты оставишь частичку себя мне на долгую память, но ты постоянно пользовалась работающими унитазами».

Я притворно ахаю и игриво толкаю Джошуа. Он смеется и толкает меня в ответ, и только я взвизгиваю, как в зал заходит дама с фиолетовой лисой. Если бы взглядом можно было убить, мы бы с Джошуа уже давно лежали на полу мертвые. Мы выпрямляемся, как по команде, но едва сдерживаем смех, пытаясь сосредоточиться на фотографии смятой банки колы.

– Его возлюбленная какая-то неряха, тебе не кажется? – шепчет Джош.

Я снова прикрываю рот руками.

– Са-а-а-а-а-мая настоящая засранка, – не унимается Джошуа.

– Прекрати, – шиплю я в ответ, пытаясь сдержать слезы от смеха. – Вот это да, ты только посмотри! Откуда он достал ее обстриженные ногти?

– Если бы ты была моей девушкой, – шепчет Джош, – я бы фотографировал твой мусор, пока ты не видишь.

– Если бы ты был моей девушкой, – шепчу я в ответ, – я бы выставила эти снимки в зарубежном музее, чтобы ты о них не узнал.

Джош сдавленно усмехается. Дама тут же поворачивается к нам и громко топает ногой. В этот момент она похожа на персонаж какого-то мультфильма. И это становится последней каплей. Мы взрываемся истеричным гоготом и выбегаем из зала.

– Если бы ты был моей девушкой, – говорю я, с трудом переведя дыхание, – я бы сняла твою кожу и выкрасила ее в фиолетовый, чтобы надевать на пафосные мероприятия, как шарф!

Джош останавливается и складывается пополам от смеха.

– Ох, черт. – Он стирает слезу. Из-за угла выскакивают два музейных охранника. – Быстрее, быстрее, быстрее!

Мы несемся по коридору, а охранники устремляются за нами. Но как только мы добегаем до эскалаторов, они почему-то сдаются и прекращают погоню. А ведь даже десяти метров не пробежали! Зато они принялись укоризненно цокать нам вслед, пока эскалатор увозил нас вниз.

– Вот тебе и охрана, – растерянно говорит Джош. – Может, стоило украсть картину?

Я смеюсь и тут понимаю, что он стоит на ступеньку ниже. И широко улыбается. Напряжение между нами такое сильное, что я почти не различаю его лица. Джошуа берет меня за руку и внимательно рассматривает мою ладонь. Она намного меньше, чем его.

– Если бы ты была моей девушкой… – повторяет он. – Я бы увел тебя с пафосного мероприятия и отвез в какое-нибудь менее гламурное место.

Я накрываю большим пальцем чернильное пятно на его указательном пальце:

– А если бы ты был моим парнем, я бы сказала, что знаю хорошее местечко в конце улицы.

Джош вскидывает голову и поднимает брови. Я улыбаюсь.

– Если бы ты была моей девушкой… – начинает он, но на улице раздается громкий хлопок, из-за которого я не слышу его последние слова.

Фейерверки заполняют небо розовыми, синими, белыми, зелеными и оранжевыми всполохами. Поднимающиеся на эскалаторах посетители встречают их аплодисментами.

– Если бы ты была моей девушкой… – продолжает Джош, прижимаясь носом к моему уху.

Я поворачиваю голову, и в ту же секунду исчезают огни и люди. Мне кажется, что мы стали одним целым. И наш поцелуй какой угодно, только не скромный.

Его губы сильно прижимаются к моим, а мои – к его. Наши рты открываются, языки встречаются. Мы голодны, безумно голодны. Глаза у меня закрыты, но я представляю себе лицо Джошуа, освещенное фейерверками. Оно становится то светлым, то темным. Губы его на вкус, как шампанское, которое мы недавно пили. И это вкус настоящей, неподдельной, взрослой страсти. Это вкус моего самое потаенного желания.

Глава 10

Мы продолжаем неистово целоваться, когда Джош доезжает до первого этажа. А дальше происходит несколько событий сразу: он стремительно становится выше меня, отчего его подбородок ударяет меня по носу, я же теряю равновесие, заваливаюсь вперед, и мы оба валимся на гладкий бетонный пол.

– Черт побери! – Джош смотрит на меня, и его глаза расширяются. – Черт побери!

Из моего носа течет кровь.

– Он сломан?! Я сломал тебе нос?! – пугается Джош.

Я трогаю нос и морщусь, а потом трясу головой, словно не произошло ничего страшного. Затем поправляю непристойно задравшееся на бедрах платье.

– Я в порядке, – бормочу я, но слова звучат как «Я в подядке».

Джош помогает мне подняться на ноги и уводит подальше от эскалатора. Затем он быстро хлопает себя по карманам пальто, как будто тщетно пытается найти что-то. Тут один из посетителей, элегантно одетый мужчина, наблюдавший за разыгравшейся перед ним сценой, достает стильный носовой платок и передает его мне.

– Merci, – говорю я своему случайному помощнику, но слово опять звучит забавно: «Мевси».

Я прижимаю платок к носу, а затем убираю его и с удивлением понимаю, что он выглядит как театральный реквизит из сцены убийства.

– Нет… Нет… – не останавливаясь повторяет Джош. – Мне жаль… Мне так жаль!

– Да все нормально! – Надеюсь, он понимает, что я говорю. – Подумаешь, кровь из носа пошла.

Я нерешительно протягиваю платок элегантному мужчине, и тот выразительно машет рукой, призывая оставить его себе. Я благодарно киваю в ответ и Джош уводит меня к ближайшему туалету.

– Я правда в порядке, – уверяю я Джошуа и вижу, как он с силой прижимает руку ко лбу, явно пытаясь успокоиться. В глазах его плещется ужас.

Я внимательно осматриваю пострадавший нос. Кровь все еще идет, к тому же еще и подбородок покраснел, цветом напоминая спелый помидор. Да уж, повезло! Завтра на моем лице будет красоваться ужасный синяк. Стоит ли в сложившейся ситуации радоваться тому, что мое платье все еще чистое? Из кабинки выходит женщина с безупречной черной кожей и идеально острыми высокими скулами. Увидев меня, она невольно охает.

– Что случилось? – спрашивает она на французском, а затем достает из сумочки целую упаковку салфеток и пихает мне их в руки.

– Постоянно попадаю в какие-нибудь неприятности, – мычу я. – Мне так неловко.

На самом деле я лгу. Мне, конечно, и правда неприятно, вот только я слишком тихая и послушная для того, чтобы постоянно попадать в неприятности.

Я подношу салфетку к носу и, аккуратно зажав переносицу, жду, когда кровь перестанет течь. И жду. И жду. Я уверяю женщину, что мне больше не нужна помощь. Не особо приятно, знаете ли, когда на тебя пялится незнакомец, пусть даже и доброжелательно настроенный. Наконец она успокаивается и уходит. А из-за двери тут же доносится голос Джошуа, который обеспокоенно – на чистом французском – спрашивает красавицу, все ли со мной в порядке.

Ага! Так я и знала.

Когда кровь наконец-то останавливается, я выхожу из туалета. На моем лице сияет довольная улыбка. Джош стоит вплотную к двери, напряженно сцепив руки.

– Айла, мне так жаль. Ты уверена, что я не сломал тебе нос? – Он никак не может успокоиться.

Моя улыбка становится еще шире.

– Уверена, – пытаюсь я успокоить любимого.

На мгновение беспокойство Джошуа ослабевает, а затем он хмурится в замешательстве.

– Un nouveau record, – говорю я. – Combien de temps çat’apris? Une heure?

Новый рекорд. Сколько на это потребовалось времени? Час?

Джош щурится. Затем понимает, что я услышала, как он говорил по-французски, хотя недавно утверждал, что не знает языка.

– Au moins quatre-vingt-dix minutes, – нехотя признается он.

Как минимум полтора часа. Именно столько времени у меня ушло на то, чтобы узнать правду.

Я пристально смотрю на любимого. Мой взгляд становится красноречивым.

Наконец он качает головой и смеется. Я улыбаюсь, на этот раз ласково, чтобы Джош знал: его секрет в безопасности.

– Полагаю, ты больше не захочешь показать мне хорошее место, о котором говорила? – Джош потирает шею, пытаясь скрыть смущение. – Менее пафосное и более подходящее для свидания?

– Даже не знаю, – поддразниваю я его. – Это же тайное место. Можно ли тебе доверять?

– Я отлично храню секреты, – пылко уверяет Джошуа.

Я осторожно толкаю его в бок:

– Знаю.

На улице ветрено и свежо, и такая погода только добавляет мне безрассудства. Я не знаю, нарушает ли то, что я собираюсь сделать, какой-то кодекс дружбы и скажу ли я вообще об этом Курту. Все возможно. Но сейчас мне все равно.

На наших лицах сияют улыбки, а в воздухе вновь искрится напряжение, пока мы быстрым шагом преодолеваем четыре квартала. Я сворачиваю налево на rue[20]20
  Улица (фр.).


[Закрыть]Chapon и направляюсь к зданию с облупившейся белой краской и красными деревянными ставнями. У панели с кнопками я останавливаюсь. Джош выглядит удивленным, скорее, даже шокированным.

– Только не говори, что у тебя есть квартира, – изумленно говорит он.

Я вбиваю код и дожидаюсь, когда дверь с жужжанием откроется.

– Заходи, – говорю я, загадочно улыбаясь.

– Я думал, мы пойдем в какой-нибудь бар или клуб. Я правда заинтригован, Мартин, – усмехается Джошуа.

Я морщу нос. Джош копирует мою гримасу.

– Да, – подкалывает он меня. – Твоя фамилия больше походит на имя.

Я поднимаюсь по лестнице, улыбаясь про себя, а Джош тихо следует за мной. Мне очевидно, что с каждым пролетом Джошуа все сильнее и сильнее терзает любопытство.

– Нам на самый верх, – предупреждаю я.

Мы преодолеваем пролет за пролетом, пока не доходим до верхней площадки. Джош выжидающе… нет, скорее нервно смотрит на фиолетовую дверь и коврик с леопардовым принтом.

– Не угадал. – Я веду его ко второй двери, чуть меньше размером, которая спряталась в темном углу. – Нам сюда.

Джош дергает за ручку и понимает, что дверь заперта. Я достаю из сумочки тяжелый железный ключ.

– Знаешь, – говорит он, – если бы ты не была такой хрупкой и милой, я бы сейчас бежал отсюда сломя голову. Все это напоминает начало какого-то триллера или фильма ужасов.

– Никогда не доверяй милым, хрупким девушкам, – хищно ухмыляюсь я.

Я вставляю ключ в замочную скважину. Сердце у меня колотится где-то в горле – он назвал меня милой! Затем я проворачиваю ключ, дожидаюсь тихого щелчка, и со скрипом распахиваю дверь.

Джош щурится, пытаясь рассмотреть хоть что-то в темноте.

– А…-а. Снова ступеньки. Ну конечно… – бормочет он.

– Это последний пролет. Обещаю, – пытаюсь я подбодрить любимого.

Джош следует за мной внутрь, и я жестом прошу его закрыть дверь.

Мы оказываемся в полнейшей темноте.

– Подожди здесь, – шепчу я. – Ты взял топор?

– Только наручники, – также шепотом отвечает мне Джош.

– Очуметь, – хмыкаю я. – Ну, что есть, то есть.

Я смеюсь, преодолевая последние ступеньки. Они узкие, неровные и крутые, поэтому я наступаю на них с осторожностью. Затем поднимаю руку и дотягиваюсь до люка. Еще один поворот ключа, сильный толчок, и путь свободен. Теперь на лестнице не так темно. Я смотрю вниз, а Джош изумленно смотрит на меня, пораженный льющимся в проход светом звезд.

Джош выходит на огороженный участок крыши, на его лице восторженное выражение. Я закрываю люк, и перед нами открывается сверкающая и мерцающая огнями панорама города.

– Весь Париж как на ладони, – шепчет он.

Я впервые слышу в голосе Джошуа благоговение. Извилистая река, древние соборы, величественные дворцы – да, отсюда видно все. Вид отсюда даже лучше, чем из Центра Помпиду. Море огней пульсирует, жизнь под нашими ногами бьет ключом – празднование Белой ночи в самом разгаре.

– Добро пожаловать в «Домик на дереве». – Я свечусь от гордости. – У меня никогда не было настоящего домика на дереве, и я посчитала это место хорошей заменой. Единственное, что требуется, – это представить, что мы сидим на дереве.

– Поверить не могу… – Джош еле подбирает слова от восторга. – Это место твое?

– Моей тети. Tante Жюльетта живет в квартире с фиолетовой дверью. Я играла тут в детстве, а когда начала учиться в Париже, она отдала мне ключ. Нам с Куртом иногда хочется… сбежать от действительности.

Джош осматривается, задерживаясь взглядом то на одном предмете, то на другом. Крошечная площадка на крыше выглядит уютной, хоть и забита множеством старых вещей: здесь нашлось место деревянной лестнице, двум разномастным плетеным креслам, покрытому мхом глиняному горшку с воткнутой в него искусственной розой, сложенным в кучу круглым камням, треснутому зеркалу в позолоченной раме, коллекции светло-зеленых бутылок из-под лимонада, чемодану со сломанным замком и голове белой лошади с детской карусели. А внизу, прямо за низким бетонным бордюром, расстилается один из самых прекрасных городов на свете.

– Все эти предметы мы с тетей нашли на улице, – объясняю я. – У нас существует правило, что décor[21]21
  Украшение, декорации (фр.).


[Закрыть], – я произношу это слово отчасти шутливо, отчасти серьезно, – мы не покупаем.

Джош приседает на корточки и осторожно касается лошадиной гривы:

– И люди оставляют такие вещи на улице?

– У своих домов. Они выставляют их для мусорщиков, – объясняю я.

– А это? – Он показывает на расколотую фарфоровую миску, заполненную до краев свежей водой.

– Это для Жака, бездомного кота, который иногда заходит к нам в гости.

Джош трясет головой:

– Мда… Это невероятно. Ты должна приводить сюда всех своих возлюбленных.

Это шутка, но, когда Джош выпрямляется, я понимаю, что он ждет от меня ответа.

– Я встречалась лишь с одним парнем. И он никогда не был здесь. – Я наклоняюсь, чтобы достать из чемодана плотный вязаный плед. – Только что поняла, что соврала тебе.

– Ты приводила его сюда? – прищуривается Джошуа.

– Нет, – смеюсь я, поднимая плед. – Его я купила, а не нашла на улице.

Джош едва заметно, но явно облегченно выдыхает. И я улыбаюсь в ответ, а затем расстилаю плед. Мы садимся лицом друг к другу, подвернув под себя ноги.

– Расскажи мне о нем, – просит Джошуа. – Расскажи, к кому я должен ревновать.

– Итак… Его зовут Жак, он не очень большой, но у него самые восхитительные маленькие лапки в мире.

– А если серьезно? – Джош явно не настроен шутить на эту тему.

– Да там не о чем рассказывать. Я же не встречалась с этим парнем уже два года. – Мне неловко говорить на эту тему.

– Уф… Ладно, проехали. – Мой любимый молчит немного, а потом легонько толкает локтем мое колено. – И все-таки я хочу услышать о парне.

– Его зовут Себастьен. – Я вздыхаю. – Он француз. Учится в школе в десяти минутах ходьбы от нашей. И нас познакомила моя тетя.

– Ого! – Джош морщится. – Та, что живет внизу?

– Она самая. Тетя Жюльетта дружит с его маман, и прошлой зимой они решили свести нас на бранче, хотя мы даже не догадывались об их намерениях. Это было унизительно. Но знаешь, что самое странное… Мы ведь и правда сошлись. Встречались по-тихому несколько месяцев.

– Встречались по-тихому? – не понимает Джош.

– Не хотели говорить своим любопытным родственничкам о том, что их план сработал. – Я усмехаюсь. – Поэтому все от них скрывали.

– Но кто-то же знал? – не успокаивается Джошуа.

– Конечно. Курт знал. И друзья Себастьена, – соглашаюсь я.

– И… что произошло? – выдыхает мой любимый.

– Оказалось, что он не такой уж и хороший парень. – Я опускаю взгляд. – Ему не очень нравился Курт.

– Мне жаль. – Джош снова морщится. – И насколько серьезными были ваши отношения? Вы дошли до… этого?

– Ты имеешь в виду, был ли у нас секс?

Джошуа поражает моя прямота, и он смущенно склоняет голову.

– Да, – отвечаю я.

Джош пытается скрыть удивление. Опять. Полагаю, все в нашей школе думают, что я девственница, вернее, так думают те, кто не верит в то, что я сплю со своим лучшим другом.

– Но мне трудно назвать наши отношения серьезными, – поспешно объясняю я. – Мы же живем во Франции, а здесь не предают такого большого значения сексу. Конечно, нужно быть осторожным, пользоваться презервативами и бла, бла, бла… В Америке к этому относятся серьезнее. Понимаешь? Хотя Себастьен был моим единственным парнем. Не хочу, чтобы ты неверно все…

– Нет. – Джош быстро качает головой. – Я понимаю.

Следует длинная пауза.

– А что насчет тебя? – Меня тоже разбирает любопытство.

– То же самое, – медленно произносит он. – Всего одна.

Поднимается ветер, и я потираю свои голые руки.

– Но ты любил ее? – Для меня сейчас очень важно получить ответ именно на этот вопрос.

– Думал, что любил… – Джош переводит взгляд на город. – А потом мы поняли, что обманывались в своих чувствах, но все равно не спешили расстаться, потому что… Не знаю почему. Может, считали, что мы должны любить друг друга. По крайней мере, я так думал. Я хотел любить. – Он смотрит на меня. – Ты когда-нибудь любила?

– Нет, – шепчу я.

Да! Тебя!

Мимо дома проносится мотоцикл, и мы слушаем, как его глухой рев затихает вдали. Джош бросает на меня взгляд, а потом поворачивается ко мне.

– Ты дрожишь, – говорит он обеспокоенно.

– О, я в порядке. Люблю холодную погоду.

Но Джошуа уже стоит на коленях, снимая пальто, которое затем накидывает на мои плечи. Меня поражает не только его жест. Мое тело охватывает вожделение. От пальто пахнет цитрусовыми, чернилами и Джошуа.

– Я видел тебя тем вечером, – говорит он.

– Что? – Мои глаза распахиваются. – Каким вечером?

– Прошлым летом, – отвечает Джошуа. – Я пришел в кафе ближе к полуночи на следующий день и увидел там тебя. Я понимал, что это маловероятно, но… У меня возникло чувство, что ты можешь прийти туда. И ты пришла.

Мне знакомо это чувство. Оно было и у меня.

– А почему я тебя не видела? – Я почему-то расстраиваюсь, хотя с тех пор прошло много времени и сейчас мы вместе с Джошуа сидим и любуемся самым прекрасным городом на земле.

– Я так и не зашел. Увидел тебя через окно, и ты… – Джошуа явно неловко.

– Была с Куртом, – заканчиваю я за него.

– Поэтому я пошел дальше, чувствуя себя полным идиотом, – выпаливает он. – Если бы я только знал… Жаль, что не знал. Со мной ты смеялась и флиртовала и…

– Флиртовала?! – восклицаю я.

– Да. – Он улыбается. – Мне показалось, что я нравлюсь тебе.

– Ох ты ж господи! Мне стыдно. – На секунду я прячу лицо в ладонях, потому что мне действительно стыдно.

– Нет! Это было мило. – Джошуа убирает мои руки от лица. – Поверь мне, это было очень, очень мило.

– Ага, как же. Сейчас мне хочется умереть, спасибо. – Легче мне не становится.

– Нет, я серьезно, – жарко уверяет меня Джош. – Ты всегда мне нравилась, но я думал, что это не взаимно. Ты никогда со мной не разговаривала. Поэтому я не верил, что у нас что-то получится, а потом сошелся с Рашми, и вот… Но прошлым летом я понял, что ты просто стесняешься.

Стоп, стоп, стоп!

– Я всегда тебе нравилась? – Я не верю своим ушам.

– Суперумная сексуальная девушка, которая читает комиксы? – смеется Джошуа. – Ты прикалываешься? Конечно, ты привлекла мое внимание.

Сексуальная! Я вдруг стала сексуальной. Раньше никто так меня не называл. Милой? Да, бывало. Очаровательной? Да, часто. И мне всегда хотелось поколотить этих людей. Я даже не знала, что невысокие девушки могут быть сексуальными. Всегда считала, что ко мне всю жизнь будут относиться как к этакой миленькой феечке.

– Ну, кровь из носа – это определенно сексуально. – Я укутываюсь в пальто.

Джош утыкается лицом в руки и стонет:

– Поверить не могу, что сделал это.

– Мне кажется, это сделали законы физики, – пытаюсь я его утешить.

– И мой подбородок, – не сдается он.

– Но если не считать этого недоразумения, то все было круто, верно? – Я смеюсь. – Поцелуй под фейерверками, озаряющими ночное небо, совсем как в каком-нибудь романтическом фильме.

– Жаль, что я все испортил, – вздыхает Джошуа.

– Знаешь… ты всегда можешь повторить, – шепчу я.

Он поднимает голову:

– Устроить салют?

– Нет… Первый поцелуй… – Мои щеки заливает краска, а руки трясутся от волнения.

– Думаю, это называется второй поцелуй, – улыбается любимый.

Я подталкиваю его колени своими:

– Ты вынуждаешь меня снова просить об этом? – Мне делается по-настоящему стыдно… снова.