Текст книги "Молодые, но взрослые: поиск доверия себе и своим решениям"

Однако это не мой путь, потому что тогда эта книга не состоялась бы. Я чувствую глубокую потребность оставаться в команде ваших детей, учеников, ваших молодых сотрудников и коллег. Я не пытаюсь подлизаться к молодежи и не собираюсь садиться в спасательную шлюпку, оставив вас на «Титанике», напротив, приглашаю выслушать их, чтобы дать и вам возможность спастись. Потому что, во-первых, никогда не поздно; во-вторых, понимаю, все это может сильно страшить, и вообще это самая настоящая коперниковская революция, от которой зависит будущее каждого. Правда в том, что нам следует признать: пока мы не слишком хорошо с этим справлялись.

Молодые взрослые предлагают нам возможность побывать в финале фильма «Матрица» в роли главных героев, выбрать синюю или красную таблетку.

Синяя таблетка – давай закончим на этом. Закрой книгу, более взрослый читатель, вернись к своим занятиям и сделай вид, что ничего не случилось. Дела обстоят прекрасно, все как прежде, вы случайно наткнулись на предвзятые размышления психотерапевта, который осмелился задеть вас за живое, и теперь вы отрицательно отзоветесь о прочитанном здесь в разговоре с кем-то – это займет десять минут, и потом вы выкинете эти мысли из головы. Продолжайте жить своей жизнью, не читайте роман Элены Ферранте[21]21
  Элена Ферранте (род. 5 апреля 1943, Неаполь) – псевдоним всемирно известной итальянской писательницы, автора ряда романов, среди которых роман «Лживая взрослая жизнь».


[Закрыть], чтобы не сталкиваться со взрослыми, которые живут лживой жизнью, облачитесь в лучший костюм и беседуйте только с теми, кто во всем с вами соглашается. Никто не скажет, что вы неправильно ведете себя с людьми, с которыми вы состоите в отношениях, и прежде всего со своими детьми; они ваши, они принадлежат вам, и только вы знаете, что лучше для них. Не доверяйте никому, особенно тем, кто кажется вам всезнайкой или хочет запутать вас, поднимая темы, вводящие вас в когнитивный диссонанс и заставляющие задуматься о вещах, которые вы считаете само собой разумеющимися: у вас много дел, вам некогда тратить время зря. Практикуйте свои пороки втайне, это ваше дело, вы взрослые, черт возьми! И сами знаете, как прожить свою жизнь. Отрицайте доказательства, хлопайте себя по плечу, успокаивайте себя и окружающих, чтобы сохранить статус-кво. Не допускайте вмешательства в вашу жизнь. Следуйте тем же путем, которым шли, и никогда не меняйтесь. Вам и так хорошо – и вовсе нет необходимости слышать эти слова от меня, зеркало и так говорит об этом каждое утро.

Красная таблетка – оставайтесь со мной. Эта книга не обвинение в адрес родителей главных героев, и, если временами вас это задевало, знайте: то же самое я говорю и о себе. Есть такая поговорка: «На миру и смерть красна». Я не намерена ставить вас в неловкое положение, моя цель – дать слово тому, кто хочет выразить мнение, отличное от вашего. Это ваши дети, студенты, сотрудники, более молодые товарищи по раздевалке в бассейне, ваши будущие начальники, помощницы по хозяйству и сиделки.

Ведь можно не подпитывать токсичное и патологическое отношение, зацикленное на производительности, – а вы своими усилиями и сомнениями подпитываете его. Можно уйти от ситуации, когда поколения взаимно обвиняют друг друга, пытаясь вылить свои фрустрации на других – старых, молодых, систему или Сатурн.

То, чему научили меня молодые люди, поделившись своей болью, касается всех.

И вас тоже.

Мы можем от этого избавиться и исправить ход жизни тех, у кого имеется хоть капля желания это сделать. Кто знает, может, получится даже изменить коллективный нарратив на эту тему.

Амбициозно? А как может быть иначе? Мы оказались не в лучшей ситуации, нам нужны серьезные перемены.

Оставайтесь со мной. «Я покажу тебе, глубока ли кроличья нора… Помни, я лишь предлагаю узнать правду, больше ничего…»[22]22
  Цитата из фильма «Матрица».


[Закрыть]

Поколение терапии

Зачем приходят молодые взрослые?

Нам всем есть что сказать, но не у всех есть привилегия быть услышанными.

У любого, кто обращается к терапии, есть необходимость сказать о своих потребностях. Обычно это просьба о помощи.

Что я могу для вас сделать? О чем вы меня просите?

Этот вопрос я задаю в самом начале первой встречи, чтобы понять, соответствуют ли ожидания человека работе, которой я занимаюсь, тому, что я в состоянии предложить. Я должна знать, могу ли чем-то помочь. Или человеку нужно к другому специалисту.

Нередко приходится сталкиваться с запросами, которые правильнее переадресовать в отделение неотложной помощи, брачное агентство, священнику или тому, кто лечит наложением рук. Однако люди пускаются в путь, который не назовешь легкой прогулкой. Именно по этой причине бывает так, что я снова спрашиваю: что я могу для вас сделать? О чем вы меня просите? Я делаю это, чтобы отслеживать траекторию клиента. Иногда мы чувствуем, что запутались, или же причина, по которой клиент искал моей помощи, может быть исчерпана.

Они чувствуют: они не стали самими собой, существуют, а не живут. Нуждаются в осознании собственной ценности. Ощущают, что люди, которые их воспитывали и подавали пример, не удовлетворяют их желанию проникнуть в глубину. Им нужно понять, почему то, что они чувствуют, отличается от того, что они демонстрируют. Они пытаются повзрослеть.

Я постепенно научилась распознавать в новых клиентах молодых взрослых. Когда они приходят, усаживаются и начинают разговор, они задают один совершенно определенный вопрос. В нем слышна просьба о помощи (им действительно очень плохо – настолько, что они хотят лечь на кушетку, и я бы сказала, что они единственные клиенты, кто на нее ложится). Они обращаются ко мне, чтобы я помогла им по-настоящему жить, потому что чувствуют: они не стали самими собой, существуют, а не живут. Они нуждаются в осознании собственной ценности. Ощущают, что люди, которые их воспитывали и подавали собой пример, не удовлетворяют их желанию проникнуть в глубину. Им нужно понять, почему то, что они чувствуют, отличается от того, что они демонстрируют, как себя ведут. Они пытаются добиться в жизни последовательности и правды, тоже повзрослеть.

Они идут к терапевту, потому что ищут надежное место, где смогут проявить аутентичность, потому что больше не могут откладывать встречу с самими собой. Они интуитивно догадываются, что терапия – это хорошие восстановительные отношения, если удастся найти в терапевте человека, с которым можно работать на условиях прозрачности, искренности, аутентичности и верности. Верности себе, союзу с другим, условиям сеттинга, в котором вы оба находитесь. Верности друг другу двух несовершенных людей, которые хотят положить начало совершенству.

Это совершенство и есть подлинная, аутентичная встреча с собой. Совсем юные слишком молоды, чтобы суметь сформулировать такой запрос, но у них все равно происходит такая встреча.

Молодые взрослые приходят ко мне, чтобы дать себе шанс на душевное здоровье, и прилагают к этому серьезные усилия, раз уж взялись за дело. Они чувствуют, что выбора у них нет.

Терапия обходится им дорого – во всех смыслах. Половина пытаются оплачивать услуги психотерапевта самостоятельно, параллельно учась и работая. За их спиной часто стоят семьи, которые, если и знают, что эти молодые взрослые ходят на терапию, не до конца понимают, о чем речь. Взрослые в этих семьях находятся в кризисе, то есть и сами больны. Они это отрицают, и дети, следуя традиции родителей, называют рак плохой болезнью, а сильную депрессию – истощением.

После статьи в Wall Street Journal психолога Пегги Дрекслер[23]23
  Пегги Дрекслер «Миленниалы – поколение терапии» // Peggy Drexler, Millennials Are the Therapy Generation // The Wall Street Journal. 1 marzo 2019. www.wsj.com/articles/millennials-are-the-therapy-genera#tion-1155145228. Прим. авт.


[Закрыть] миллениалов, или поколение Y, также окрестили поколением терапии.

Это родившиеся с 1981 по 1996 год, им сейчас от двадцати семи до сорока с хвостиком. Лично я бы отнесла к поколению психотерапии и людей постарше, сместив нижнюю границу еще на несколько лет назад. Однако сейчас не это важно. В любом случае речь идет о тех, кто в 2022 году запросил бонус на психолога[24]24
  Бонус на психолога – дотация, предоставляемая итальянским Национальным институтом социального обеспечения людям, страдающим от стресса, депрессии, тревожных расстройств и т. д.


[Закрыть].

Дрекслер рассказывает о клиентке Кристине двадцати восьми лет. Она оказалась в терапии в девять лет после развода родителей, во второй раз – в колледже, после пережитого сексуального насилия. Кристина всегда проживала терапию очень конкретным и прагматичным образом. Как в сериале: со мной что-то случается, жизнь в точке перелома, и само собой разумеется, что ее отводят к специалисту или она сама идет к специалисту, чтобы разобраться с травматичным событием.

Однако и у меня есть клиенты с подобной историей, большинство из них уже перебывали у двух, трех, четырех моих коллег. Обычно они проходили отдельные этапы терапии, выполняли небольшие фрагменты работы со страданием, и во время вторичного захода такая работа поначалу могла даже помогать, но они не задерживались в ней. Когда клиент возвращался в терапию (ему становилось ясно, что начатое не завершено), второй заход также длился недолго: они не чувствовали, что их воспринимают всерьез.

Вспоминается Ирис, которая недавно открылась мне на сеансе, заявив: «Доктор, мне пора кое о чем вам рассказать. Я до сих пор умалчивала об этом, потому что, когда я упоминала об этом двум врачам до вас, они отнеслись поверхностно. Мне кажется, это самая настоящая проблема, но я диагностировала ее у себя сама после поисков в Google».

Ирис двадцать семь лет, и с последнего класса школы она вырывает у себя волосы. Она заметила, что на линии роста волос образовались проплешины, испугалась, что это увидят окружающие, и это стало для нее сдерживающим фактором. И теперь она уже много лет носит свои красивые, очень длинные рыжие волосы всегда распущенными, потому что на темечке у нее волос нет. Она отрастила шевелюру, чтобы скрыть улики, много лет не ходит в парикмахерскую. Сама перестала подстригать волосы с тех пор, как однажды, взяв ножницы, чтобы немного подровнять кончики, задумалась: а не нанести ли себе порезы на участке без волос, который сама себе создала.

«У меня больше не вырастало волос, которые я могла бы вырывать. Думаю, что я решила: тогда мне нужны корочки, чтобы я могла их ковырять», – призналась Ирис. И добавила, что испугалась собственных мыслей, поняла, что это ненормально, и с тех пор ограничивается выдергиванием пушка, который упорно пытается пробиваться на поверхности черепа. Ирис не прощает этих попыток, и на голове у нее все увеличивается участок, на котором больше никогда не появится волос.

Она поведала мне, что летом, когда она сдавала в школе выпускные экзамены, то парилась от жары и с хвостиком на голове учила «Ночную песнь пастуха, кочующего в Азии»[25]25
  «Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии» – стихотворение великого итальянского поэта Джакомо Леопарди, входит в школьную программу итальянских школ.


[Закрыть]. Тогда мать и углядела эту проплешину, отвела к дерматологу, тот прописал витамины, на этом дело и кончилось. Я подтвердила, что Ирис страдает серьезной формой трихотилломании, это разновидность членовредительства, и на это мы не должны закрывать глаза.

То же самое ей сообщил и Google, но Ирис испытала облегчение, узнав, что человек, сидящий перед ней, подтверждает диагноз. «Моя мать меня больше никогда об этом не спрашивала», – сказала она мне. А Ирис нужно, чтобы кто-то об этом беспокоился. Пусть человек воспримет ситуацию серьезно и скажет: «Ирис, я верю, что ты глубоко страдаешь». Не будем больше притворяться, что это не так, перестанем удовлетворяться объяснениями, что все люди страдают, потому что тогда страдания Ирис теряются на фоне несчетного множества других.

Она смотрит на меня огромными глазами и плачет, когда я произношу эти слова. Она плачет, потому что ее утешила моя фраза о том, что ей очень плохо. Ведь она тоже в этом уверена, но не знает, замечают ли это другие, и теперь терапевт просто стал ее плюс один в жизненном событии. Она до сих пор сталкивалась с проблемой в одиночестве, инкогнито и в парике.

Некоторые эксперты сходятся во мнении, что резкое появление социальных сетей и использование цифровых технологий пошло на пользу разговорам о душевном здоровье, олицетворением которого является поколение Y, – благодаря образцам, которые у всех на виду (и тут мы сразу вспоминаем признание Симоны Байлз). На ум приходит и Селена Гомес, которая также не стала лгать и создала целую онлайн-платформу для рассказов о своем душевном здоровье и даже сняла про это документальный фильм. Можно, чуть подумав, серьезно расширить этот список.

Бытует мнение, что с молодыми что-то не так. Они совсем не умеют терпеть – вот и собирают заумные названия несуществующих расстройств. Мол, у них не было строгих родителей, а потому они не умеют преодолевать даже малейшие трудности.

Однако чувствую разлитый в воздухе скептицизм. Бытует мнение, мол, с этими молодыми людьми всегда что-то не так, вечно они выдумывают себе новые диагнозы (та-а-ак, а это что еще за FOMO[26]26
  FOMO – от англ. Fear of missing out, боязнь пропустить интересное (сокр. БПИ) – тревожное психическое состояние, когда человек боится пропустить интересное или важное событие. Возникает в том числе из-за просмотра социальных сетей.


[Закрыть], круть!). Мало их в детстве по попе хлопали, они совсем не умеют терпеть – вот и собирают все эти заумные названия несуществующих расстройств. Мол, у них не было строгих родителей, какие были у нас, они не столкнулись в раннем возрасте с выбивалкой для ковров, а потому не умеют преодолевать даже малейшие трудности.

По правде говоря, в этой банализации я видела нечто иное. В психологии это называется контрафобной реакцией, а на самом деле является видом экзорцизма[27]27
  Экзорцизм (лат.) – изгнание злых духов.


[Закрыть]. Он заключается в массовом использовании проекции и отрицания в качестве защитного механизма. В первом случае мы приписываем другим то, что на самом деле относится к нам. Поступаем так, чтобы иметь возможность дать этому жизнь, – но только вне нас, чтобы наблюдать за этим на расстоянии. Во втором случае усиленно отрицаем ценность этого или даже само его существование.

Таким образом, на мой взгляд, можно считать справедливой гипотезу, что интерес молодых взрослых к вопросам психического здоровья и заботу о нем мы высмеиваем потому, что своим примером они напоминают нам: мы-то сами проигнорировали этот вопрос и, возможно, совершили ошибку. Высмеивая их, мы заявляем, что все это неважно и нас, конечно же, не касается. У нас все прекрасно, это они страдают из-за всего подряд.

Вот что интересно, мы определенно видим повсюду признаки того, что миллениалы находятся в поиске – терапии, любой формы тьюторства. Они говорят, что им чего-то не хватает. Это еще одна причина, почему их якобы игнорируют, неправильно понимают или по-настоящему не любят.

Они чувствуют, что не получили нужных ингредиентов для рецепта подлинной, аутентичной жизни, потому что ингредиенты передали им люди, у которых такой жизни нет. Эти люди – мы, взрослые.

Фактически они заявляют своим семьям, своему начальству, тем, кто их вырастил и выучил, своим коучам и взрослым вокруг них: ваших усилий было недостаточно. Этого мало, чтобы подготовить человека к самостоятельной, полноценной, приносящей удовлетворение жизни.

Они чувствуют, что не получили нужных ингредиентов для рецепта подлинной, аутентичной жизни, потому что ингредиенты передали им люди, у которых – как они мне говорят – у самих такой жизни нет.

Эти люди – мы, взрослые.

Чему учат меня молодые взрослые

На автограф-сессии моей последней книги в Милане молодая взрослая, имени которой я, к сожалению, не запомнила, попросила: «Док, напишите для нас книгу про молодых взрослых».

В начале того вечера я сказала, что уже два года как хотела ее написать, однако интуиция моего издателя подсказывала, что в тот момент в двери настойчиво стучалась тема женственности.

Отложив на время книгу о молодых взрослых, я получила возможность встретить еще больше представителей этой группы и глубже изучить темы, вокруг которых могла бы построить свой рассказ, – через их живой голос.

Я хочу дать вам возможность заглянуть в замочную скважину – соблюдая все необходимые предосторожности! – и поделиться историями.

Работая с молодыми взрослыми, я заметила, что тема самости стала несущей конструкцией на пути, который мы прошли вместе. Они жаждут контакта с истинным я и возможности разделить свой опыт с другими людьми. Ищут отзеркаливания, подсказок, помощи. Финальная версия их жизни, с которой они согласятся, неизбежно будет их собственной, но они знают, что им не справиться с этим в одиночку.

Каждый из нас убежден, что он такой в мире один, что он рекордсмен по неудачам, малодушию и неподлинности, неаутентичности, это унижает и мешает опознать внутри себя нечто большее. Феномен этого поколения – в необходимости кризиса, говорит французский психоаналитик Поль-Клод Ракамье[28]28
  Ракамье П.-К., Таккани С. «Необходимый кризис» (Paul-Claude Racamier, Simona Taccani, La crisi necessaria, Franco Angeli, Milano 2010).


[Закрыть].

Слово молодым взрослым

Если бы за нас говорил оркестр

‹…›

Взросление звучало бы как крещендо

Скрипок и бед.

Colapesce & Dimartino[29]29
  Colapesce & Dimartino – итальянская музыкальная группа.


[Закрыть] «Поп-музыка»

Декорации: семья

– Мне двадцать пять лет. Я уже два года пытаюсь окончить магистратуру. Мне предстоит в третий раз сдавать экзамен по русскому языку, а я вместо того, чтобы учиться… знаете чем занимаюсь? Читаю книги о родительстве.

Я смотрю на Анналауру и жду, пока она продолжит. Я предполагаю, ей есть что сказать. Она изучает лингвистику. У нее есть парень, но они пока не собираются заводить детей. Вместо того чтобы корпеть над русской грамматикой, она держит на прикроватном столике книги по психологии и педагогике.

– …Снова заглядывала моя тетя. Доктор, помните сестру моей матери, тетю Россану, которая, несомненно, сумасшедшая, но в семье мы всегда делали вид, что она просто немного своеобразная? Она подожгла кухню, когда дяде сделали прививку от ковида, а она была против прививок. Она заходит в чат родственников, чтобы полить нас грязью, но в конце добавляет смайлик с бьющимся сердцем. Она утверждает, что ее дочь – врач, и никто не знает, зачем она это делает, потому что у нее есть только сын, который учится на медбрата. Она ходила и рассказывала всем вокруг, что моя сестра сделала аборт, и с тех пор мы держим ее на расстоянии. Так вот. Через две недели у моей матери день рождения, и у нее тоже, потому что они близнецы. И мои вчера вечером за ужином обсуждали, что хотели бы устроить совместный обед в честь этого события…

У Анналауры дрожат губы.

– Я читаю книги, как быть родителем, потому что не уверена, что мои родители хорошо справляются с этим. Изучаю материалы, чтобы понять, оправдано ли мое представление о том, какими должны быть родители. Я ищу объективное подтверждение своим мыслям. Без этого я чувствую себя одинокой, и все заканчивается тем, что сумасшедшей кажусь себе я.

Анналаура замолкает на несколько секунд. Я не тороплю ее.

– Знаете что? Если бы вы сейчас попросили меня загадать желание, больше всего мне бы хотелось, чтобы мои родители пересмотрели свое отношение к этой теме. Чтобы они попытались вникнуть, задаться вопросом о причинах, о том, что может чувствовать моя сестра. Выйти за рамки того, что моя мать вчера вечером посчитала единственно важным: «Если мы не отпразднуем все вместе, что подумает тетя и ее муж?» Во-первых, да кому есть до этого дело? Во-вторых, семья, в которой ты родилась, все еще важнее для тебя, чем та, которую ты создала. Третье: да о чем они могут подумать, если по поводу всего остального они вообще никогда не задумываются. Например, что моей тете необходима помощь. После той истории с кухней было бы правильно отправить ее на принудительное лечение, а не выдавать пожар за несчастный бытовой случай. Нам также следует подумать о том, как чувствует себя мой двоюродный брат, мать которого разглагольствует о его несуществующей сестре… А вместо этого мы поддерживаем весь этот театр, смеемся над ней, как только она отворачивается, злословим на ее счет, а потом хотим устроить для нее вечеринку с полным набором, от закуски до торта, лишь ради спокойной жизни, а то что может подумать семья? Я ей ответила: «Мама, семья должна задуматься!» Будем надеяться, что так оно и будет.

– А что ваша мать? – осторожно уточняю я.

Анналаура пришла в мой кабинет с тревогой, за которой мы обнаружили, что она чувствует себя чужой в собственной жизни по многим причинам: любовь, учеба, поиск идентичности, представления – точно так же, как чувствуют себя остальные молодые взрослые. Она неизбежно заводит разговор о семье. Я с семьей Анналауры незнакома, но по ее историям могу составить о ней впечатление, скажем так, атмосферное. Внутри меня копятся ее рассказы, эмоции, прилагательные, которые она выбирает для своих родственников, курьезные случаи. Однажды она принесла несколько фотографий – клиенты часто так поступают. В другой раз рассказала, что ее мать читает все, что я пишу, а потом заявляет: ничего из этого ей не нравится, она абсолютно не согласна с моими словами.

– В тот момент я заплакала. Вчера вечером, за столом. Я плакала, потому что – вы, доктор, знаете, – когда меня что-то волнует, я демонстрирую это всеми доступными мне способами, – и я не смогла сдержать слез. Я плакала, потому что была зла и расстроена. Мне казалось, это очередная упущенная возможность – ясно и честно высказать свое мнение в отношении тетиного дня рождения. Я вовсе не собиралась игнорировать тетю или ее пятьдесят пятый юбилей. Я предлагала сказать, что нам неприятны ее заявления, что нельзя замалчивать, что она раззвонила по всей округе о личной жизни моей сестры. Что семья должна иметь смелость не молчать, когда это необходимо. В нашей семье должны признать, что к тете следует относиться как к человеку с проблемами, что она не просто чудаковатая и что мои дядя и двоюродный брат нуждаются в поддержке, они не должны оставаться с этим один на один. Что мы не согласны, как к тетиному поведению относятся. И если всем этим не займутся, пение «С днем рождения тебя» и фотографии с фальшивыми улыбками следует считать оскорблением, а не праздником. Предвосхищая ваш вопрос: в этот момент мама поднялась и принялась убирать со стола. Не произнеся ни слова…

Семья должна иметь смелость не молчать, когда это необходимо.

Я слушаю ее с вниманием, которого заслуживает любой излагающий нечто прочувствованное, настоящее, личное, описывающее возможные действия, чтобы события обрели смысл, которого они лишены. Я полностью погружена в материал, который она приносит на встречи со мной, и не отстраняюсь, замечая, что рассказы Анналауры мне знакомы.

Она ищет подтверждений в учебниках. Я нахожу их в набросках из жизни, которую рассказывают мне другие молодые взрослые ее возраста.

Аврора, двадцать шесть лет, учительница начальных классов. За несколько дней до этого рассказала об ужине, посвященном выпуску брата из университета. По ее словам, она ощущала себя необъяснимо комфортно. Поразмыслив на этот счет, поняла: ощущение комфорта стало возможным благодаря тому, что она почувствовала себя в состоянии дать отпор родственникам, в особенности отцу.

– Я пришла на ужин со значком с надписью о защите прав меньшинств, приколотым к пиджаку. За столом пытались издеваться надо мной: давай, расскажи, что это за штука. Я рассказала об антирасизме и постколониальных движениях. Я была горда собой, потому что смогла высказаться на эту тему перед людьми, которые свободно используют слова негр, гомик и неотесанный провинциал. Я спорила без нажима, я продемонстрировала им, что так поступать не следует, я способна спокойно беседовать об этом за ужином. Думаю, мне не показалось, я действительно была убедительна. Доказательством послужил тот факт, что отец воскликнул: «Так, значит, все эти деньги, что я потратил на твое обучение, не были выброшены на ветер!»

Обидно только, что не он оплатил мне университет: мама заплатила налоги, а я работала, чтобы купить учебники. Интересно, действительно ли он считает, что содержал меня, или просто притворялся крутым, потому что ему нечего было сказать? Доктор, важно, что я была собой. Я знала, что разбираюсь в этих вопросах, потому что интуитивно считаю их важными, и я потратила время, чтобы изучить их как можно глубже, а заодно и себя. Я присутствовала там вся, полностью. Я была собой там, за столом с отцом и матерью, вместо которых я хожу в налоговую – теряю время, потому что они не прилагают бумажные чеки в нужном порядке, часть теряют, не знают, какие документы можно скачать. Я ела филе сибаса, пытаясь держаться на расстоянии от родителей, потому что они не умеют себя вести. Отец обращался к официанту: «Начальник», щелкая пальцами…

Двадцатидвухлетний Лука принес мне истории об ужинах в доме отца.

– Он притворялся, что ему есть что всем сказать, обращался со своей возлюбленной так, словно она чихуахуа, а она при этом виляла хвостом, словно она и есть чихуа-хуа. Мне неловко от мысли, что я должен познакомить с ним Аурелию, я беспокоюсь, что он и к моей девушке отнесется как к миленькому домашнему питомцу. Мне неловко при мысли, что она увидит очередного пятидесятилетнего мужика, который смотрит ей не в глаза, а ниже.

Отец притворялся, что ему есть что сказать, обращался со своей возлюбленной так, словно она чихуа-хуа. Мне неловко от мысли, что я должен познакомить с ним Аурелию, я беспокоюсь, что он и к моей девушке отнесется как к миленькому домашнему питомцу. Мне неловко при мысли, что она увидит очередного пятидесятилетнего мужика, который смотрит ей не в глаза, а ниже.

Меня смущает, что я не знаю, смогу ли защитить ее от его назойливого внимания, мне неловко, что я отношусь к тому же полу, что и этот токсичный мужлан, мне неловко предупреждать, что отец старается вести себя как можно приличнее – я это вижу, – но у него не выходит. Я понимаю, что он старается изо всех сил, но он действительно не может. Он просто не в состоянии избавиться от мачизма, из-за которого верит: если с женщинами случается что-то плохое, они либо преувеличивают, либо сами на это напросились. Он не способен по-настоящему поинтересоваться, как у меня дела, и рассказать, как дела у него самого, не в состоянии признать, что несчастен, несмотря на деньги, карьеру, чихуа-хуа и тридцатилетнюю подружку. И он не пытается понять, когда я говорю, что не имею желания идти к нему на ужин во вторник вечером, кричит, что я отталкиваю отца. Когда я откладываю его знакомство с Аурелией, он утверждает, будто я не хочу вовлекать его в свою жизнь. Я даже не утруждаю себя тем, чтобы объяснять ему причины. И знаете почему? Многие считают, с таким человеком бесполезно разговаривать, он не поймет. Я так не думаю. Напротив, считаю, что отец мог бы понять меня, но это бы его унизило. Если бы я увидел, что он краснеет, я бы проникся к нему жалостью и не знал, что делать дальше, потому что мы всю жизнь избегали именно того момента, когда станем по-настоящему близки и перестанем ограничиваться только тем, чтобы быть отцом и сыном исключительно по праву крови…

Отец мог бы понять меня, но это бы его унизило. Если бы я увидел, что он краснеет, я бы проникся к нему жалостью и не знал, что делать дальше. Мы всю жизнь избегали момента, когда станем по-настоящему близки…

Фильмы, где основное внимание уделяется группам родственников, собравшимся за одним столом, как у Моничелли[30]30
  Марио Моничелли (15 мая 1915 – 29 ноября 2010) – итальянский комедиограф и кинорежиссер.


[Закрыть] и Винтерберга[31]31
  Томас Винтерберг (род. 1969) – датский кинорежиссер, сценарист и продюсер, соавтор (вместе с Ларсом фон Триером) манифеста «Догма 95». В 2021 году стал обладателем премии «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» за картину «Еще по одной» (2020).


[Закрыть], очевидно, не развлекательное кино. Традиция семейных сборищ типична для большинства культур, она видоизменялась со временем, но всегда в этом была возможность объединить некоторое количество людей, которые заодно могли бы обсудить дела, праздники, задачи, объединиться в союзы и столкнуться друг с другом. Еще совсем недавно детей на такие собрания не допускали: в среде европейской буржуазии к общему столу звали лишь взрослых, детей оставляли на кухне со слугами. Однако в наши дни дети быстро нагнали упущенное, заняв самое престижное место – во главе стола. Дело в том, что за обедами и ужинами вы пользуетесь ртом не только затем, чтобы класть в него еду, но и чтобы говорить и молчать. И именно об этом мне рассказывают Анналаура, а также Аврора и Лука.

Присцилла поразила еще больше – не степенью важности проблемы, а тем, как необычно она поведала мне о своем восприятии некомпетентности матери. Однажды она принесла на сеанс книгу в глянцевой обложке. Я помнила эту книгу, потому что читала ее дочерям, когда они были совсем крошками, перед сном. Со слезами на глазах она спросила меня, могу ли я ей почитать. Такого я не ожидала. Я спросила, почему она об этом просит. Разрыдавшись, она рассказала, что просила об этом и свою мать, которая тоже была совершенно сбита с толку, но принялась читать, однако без всякого выражения – по словам Присциллы, без вовлеченности. Присцилле от этого стало больно, и во время сессии она принялась читать сама, но скорее себе. Самой себе маленькой, в детстве, историю двух антропоморфных персонажей – матери и щенка, – разлученных друг с другом. Она читала убежденно и с полной отдачей, порой даже обыгрывая текст по-актерски. Я спросила, для чего ей это, почувствовав в ней необходимость погрузиться глубже. Она ответила, что хочет начать все с самого начала. Она чувствовала, что они с матерью не понимают друг друга до конца, у нее было ощущение, будто что-то от нее ускользает, что мать ведет себя неискренне. Она думала, мать никогда не перестанет так себя вести, а скорее всего, она никогда и не вела себя по-другому. В двадцать семь лет, собираясь съехаться со своим молодым человеком, Присцилла все еще тешилась типичной для подростков, но нечастой в ее возрасте фантазией: а вдруг она не дочь своих родителей? Она верила, что тайна ее происхождения поможет объяснить отсутствие связи с матерью, которая казалась чужой.

Рассказывая о своих семьях, мои клиенты-миллениалы часто затрагивают этот вопрос. Вот что они пытаются узнать: откуда ты родом? От кого ты родился, кто тебя вырастил, если родители кажутся тебе настолько чуждыми и ни на что не годными?

Итак, Присцилла мечтала начать все сначала. Снова стать маленькой девочкой, которая еще не научилась читать и каждый вечер укладывается спать в присутствии любящей матери, от которой она все еще глубоко зависима, хотя уже выросла. Ей не удается проработать их отношения, потому что, как ей кажется, она не понимает, что они собой представляют, и подозревает, что, по сути, они так и не начались. Если бы она могла, она бы вернулась туда, куда никто не может вернуться (назад, в прошлое), и заново попыталась их обрести. Словно пытаясь сказать, что до этого момента жизнь была просто генеральной репетицией, которая прошла не слишком хорошо, но она очень надеется, что все еще может сбыться. Присцилле хотелось бы заполучить машину времени, но увы…

Я экстраполирую сценарии, вижу связи, улавливаю общее и частное. Не забываю об Анналауре. Она рассказывает: родители сообщили ей, что она преувеличивает. Мол, ты не можешь не пойти, все пройдет хорошо, вот увидишь. Чего тебе стоит сходить на обед? Мама и тетя будут рады, а это ведь самое главное, верно?

В конце концов, оказавшись в изоляции и без союзников, Анналаура приняла единоличное решение – не идти на этот день рождения. Так она выразила свой протест.

– В их представлении семья – это какое-то племя, я бы даже сказала, феномен из мира животных. Они замкнуты, молчаливы, защищают себя. Неужели они не понимают: это свидетельствует о том, что над ними нависла одна или сразу несколько опасностей?