Текст книги "Секс в Мегаполисе 2"

После той встречи прошло 7 недель, и Инна наконец-то решилась сделать аборт. Домой она вернулась за полночь и стала прокручивать встречу с одноклассницей, Леной, что произошла неделю назад. Та, затащив Инну к себе домой козыряя карьерным ростом, говоря, что стала известным гинекологом, имеет свой кабинет в Москве. За бутылочкой красного вина просто распотрошила Иннину душу, терзая своими расспросами. Она не знала, почему с ней разоткровенничалась, наверно устала всё держать в себе.

Правда и та рассказала, что до сих пор не замужем, так же, как и она в сердцах сказала:

– Все они сволочи!..

Инна сболтнула что беременная, что не знает, как поступить: оставить ребёнка или сделать аборт?

Ленка, конечно же, заверила, что не надо оставлять неизвестно от кого. На том и порешили.

Утром Ленка отвезла ее в клинику, и там сделали Инне то, о чем до сих пор жалеет.

Она не плакала, не истерила, даже не было больно, было ощущение внутренней опустошённости; повеяло холодком, озябнув, накрылась покрывалом. Сжавшись в комок, почувствовала себя подростком, что не знала ничего не о сексе, не о любви. Кажется, жизнь должна начаться с чистого листа, и Инна невольно уже в полудрёме задумалась о будущем: будет ли в нем счастье и любовь?

Ей не спалось, встав пошла в ванную. Глядя на себя в зеркало она искала ответы, но не находила, ощущая лишь беспокойство, не ведая, что будет с ней в дальнейшем…

…Сидя в салоне машины заторможено выходя из прошлого входя с испугом в сегодняшний день, погруженный в сумерки, тяжело вздохнув, она пробурчала:

– Всё равно стану счастливой!..

Кажется, они подъехали к дому, где жила Таня.

Это Инна смогла понять, после того как та припарковалась, да ещё с диким возгласом:

– Блин! Понаехали!.. Понаставили свои машинки, нельзя нормально припарковаться… – оглядываясь назад, – всё, Инн, вылетаем!.. Руки в ноги и стрелой на пятый этаж!.. Времени в обрез. Стамбовский меня сожрёт, если я опоздаю.

Выйдя из машины, они побежали к подъезду, волоча за собой багаж, через минуту исчезая за входной дверью.

Каждой из них хотелось заняться собой. Инна, еле волоча ноги, пошла на кухню, чтобы поставить чайник.

Таня побежала в спальню, оставив там багаж, опрометью выбежала и побежала в направление ванны, заметив свет на кухне, на ходу выкрикнула:

– Я не буду чай! Мне некогда чаи гонять… – рывком открывая дверь в ванную комнату, – ванну приму и на вылет. Стамбовский уже эсемесками закидал. Ждёт.

Инна, снимая чайник с плиты, наливая, буркнула:

– Да чеши ты куда хочешь!.. Мне и одной неплохо… – наливая в бокал кипяток бросая в него пакетик чая.

Она сейчас думала о своём: как ей здесь в мегаполисе начать новую жизнь.

Мысли были настолько перепутаны, что невозможно сосредоточиться. Ей хотелось отбросить всё то, через что она успела пройти в свои ещё молодые годы.

Казалось бы, концы обрублены, узелков нет; ничто не мешает, чтобы начать жить по-новому, но надо с чего-то начать, а ухватиться не за что.

Тане было легче у той в жизни какие-то ориентиры, куда она сломя голову несётся, не ставя не во что подруг.

Главное!.. Это мужики, от которых ей надо урвать по максимуму. Замуж пока никто не предлагал, но кошельками и связями с ней всё же делились, и та это использовала во благо себя – красивой.

Приняв ванну, Таня, прикрываясь полотенцем, шлёпая мокрыми босыми ногами по ламинату, понеслась в спальню наводить марафет.

Инна невольно задумалась, кажется в ней проснулось чувство зависти, она про себя тихо прошептала:

– Везёт некоторым!.. Не жизнь, а сказка… – громко прихлёбывая чай, встав из-за стола, подошла к окну; задумавшись, что ещё недавно была свободной от всего, жила сегодняшним днём «не парясь» заглядывала в будущее с любопытством и не иначе.

Посмотрев вдаль, заметила девчонку, идущую по бордюру, а рядом с ней парнишку.

Тяжело вздохнув, Инна подумала, что и ей хотелось бы вот-так пройти по бордюру, с лёгкостью парящей бабочки, ловить влюблённый взгляд со стороны какого-нибудь юнца и с кокетством шагать, сознавая, что он тебя обожает и от того быть по-настоящему счастливой.

Она уже и не помнила ощущения счастья, что поглощало бы тебя всю, растворяя во Вселенной, когда ты ощущаешь себя частичкой солнца тем лучиком, при виде которого всем хорошо, уютно и лица озаряются улыбками.

Удручённо глядя за окно, сознавая, что абсолютного счастья нет, Инна невольно подумала, как она обделена.

Понимая, что она вынуждена держать себя в сетях табу, в постоянном воздержании. Ведь это несправедливо. Её тело должно отдавать женскую энергию и подпитываться желанием мужчин обладать им не ради похоти, а в порыве высоких чувств любви.

Инна, поставив бокал с чаем на подоконник, посмотрев на своё холодное отражение в стекле окна, удивилась, заметив, что молодая женщина улыбнулась ей краешком губ; у неё перехватило дыхание дрожащими губами тихо произнесла:

– Прости подруга, вижу, что я тебя совсем «Забембала».

Отражение с грустью посмотрело.

Инне стало обидно, даже призрак обделён счастьем. Она подошла к выключателю, выключив свет, вновь подойдя к окну, отметила, что призрак бесследно исчез. За окном по небу блуждали одинокие звёзды.

Вбежавшая Таня глядя в сторону окна с недоумением спросила:

– Блин, ты, что сидишь без света? У меня не экономят… – не услышав ничего в ответ, поспешила спросить, – включить?

Инна, тяжело вздыхая, беря с подоконника бокал, прихлёбывая холодный чай, себе под нос пробормотала:

– Не надо. Не слепая. Я так отдыхаю. Релаксация.

Таня на ходу буркнула:

– Не истери подруга!.. Всё будет тип-топ!.. Прорвёшься! Не сорок первый! – остановившись в дверях, – не ты первая не ты последняя…

Услышав звонок мобильного, опрометью выбежала.

Из глубины соседней комнаты послышалось:

– Да я уже совсем готова. Жди! Через 40 минут подъеду…

Через минуту уже стоя в дверях кухни, вся из себя «расфуфыренная», глядя в темноту, Таня, не решаясь включить свет, отрапортовала:

– Это мой, ждёт меня в клубе! Я убегаю. Ты осваивайся и не комплексуй, будь как у себя дома! – назидательно, – и не экономь!.. Пользуйся всем спокойно!.. Еда в холодильнике… – убегая.

Через пару секунд послышался грохот двери. Инна, оставшись наедине с собой, вглядываясь в вечернюю промозглую мглу разглядев в бликах уличных огней Таню, невольно позавидовала той.

Инна, открыв створку окна вдохнув морозного воздуха, вновь вгляделась во тьму. Моросил промозглый дождь вперемешку со снежной порошей. В воздухе чувствовалось приближение сильных морозов. Лицо обдало холодным воздухом с тяжёлым привкусом горькоты. Сквозь моросящий дождь и снег в блеклом освещение разглядела Таню, та как раз садилась в своё авто. По улице бродили одинокие прохожие, прячась под зонтами. Мир поражал серостью, казалось, что она в него не вписывалась. Передёрнув плечами то ли от пробежавшей по всему телу зависти, её буквально перекоробило, то ли от уж очень промозглого воздуха; глотая остатки холодного чая, тихо про себя констатировала, что ей так не суждено жить, по крайней мере, сейчас.

Таня была игриво весела, красива. А она, Инна, для остальных всегда была из серии хорошеньких. И за глаза её осуждали за желание нравиться, быть любимой. Отражающим фоном была опять же Таня. Та была более современна, считалась гламурной дамой, бойкая на язычок, умела к месту сказать то, что хотели слышать. Не то, что Инна, которая рубила словцом с плеча. Пусть где-то как-то она умнее Тани, начитана, однако та всегда кружилась в нужном месте с нужными людьми. Те ей были нужны как воздух, они давали ей стимул жить: современно, модно, богато. Тогда как для Инны те подчас казались хвастунами, мотами, бабниками, а иной раз и клоунами. В таких знакомых она явно не нуждалась.

Этот Стамбовский?! Имел деньги жаждал ещё больше. Постоянно ввязывался в какие-то авантюры, глядя всем олигархам буквально в рот пресмыкаясь перед ними, ставя задачу походить на них, шел по «трупам». Таня была «подсветкой», чтобы те разглядели в нём себе подобного; мимоходом они затаскивали Таню в постель. Она была разменной монетой в игре Стамбовского, правда та не сетовала, а была подчас польщена вниманием «денежных мешков», так как пользовалась содержанием их кошельков. «Дядечки» платили за любой каприз. Поэтому ей было легко сорваться и вылететь в Париж на модный показ или на глобальные скидки, «погарцевать» по Европе со своим новым вздыхателем. Она купалась, как ей казалось в роскоши, которую давал кто-то, но не Стамбовский. Он и сам «питался» с рук тех же господ.

Таня любила «шиковать»; накупив на распродажах шмоток, озадачив администратора бутика доставкой, шла настоящей «Мадам» искоса наблюдая как «мальчик – посыльный» шествуют рядом с ней, сгибаясь под тяжестью огромных пакетов, помогая ей их донести до авто…

…Инна включила свет, закрывая створку окна, вновь встретилась со своим немым отражением в стекле. Она постаралась разглядеть отражение молодой женщины, что не сводила с неё глаз. Это её поразило, считая, что это судьба. Подмигнув Инна предложила той выпить чаю, показывая на свой бокал. Отражение как бы пошатнулось, убегая вглубь мглы.

Инна, приблизившись к стеклу окна, провела рукой по своему отражению. Ей показалось, что та напротив неё улыбнулась, но как-то очень вымученно. Приблизив свои тонкие пальцы к её губам, прошептала:

– Не бойся!.. Теперь нас двое.

Отражение от её дыхания едва пошатнулось.

Инна, предложив глоток чая, сказала:

– Мы с тобой одной крови: я и ты!.. – отражение улыбнулось.

Инна, всматриваясь, взмолилась:

– Ты не убегай, побудь со мной!.. Мне одной страшно… – добавляя, – в конце концов, выслушаем, друг друга, возможно и поймём…

Отражение отшатнулось, удаляясь, погрузилось во мглу.

Инна поспешила выключить свет, чтобы посмотреть, куда исчезла та, которая её только что навестила. Но той уже и след простыл.

Оставшись наедине с собой, Инна сказала:

– Как всегда!.. Только познакомилась со своей судьбой и расстались, даже ничего не сказала… – думая, чтобы это значило?

Считая, что это какой-то знак, найдя в холодильнике «Яичный ликёр» поспешно выпила пару глотков. Она расплакалась, кажется, только сейчас ощутила последствие стресса, перетряхнув внутри себя своё прошлое, ощущая, что оно было тем негативом, что довлел над ней непомерным грузом.

Невольно она произнесла:

– Не реви! Все будет нормально. Если судьба показалась и к тому же очень даже ничего, как две капли «ты», значит, будет подругой, поймёт и простит…

Инна запричитала, сморкаясь в кулак, размазывая по щекам слезы:

– Не выдержу больше испытаний… – отчаянно пробормотав, – не могу, устала…

Тут же успокаивая себя:

– Не дрейфь!.. Всё будет путём! Что-нибудь придумаем!..

Перестав лить слёзы, насухо вытирая разводы туши на щеках, констатировала:

– Москва слезам не верит! – подытоживая, – это всё погода… – зло, – противная! – посмотрев в окно, наблюдая за бегущими согнутыми под зонтами фигурками, – просто омерзительная…

Вдруг поймав себя на мысли:

– Эко тебя! Кажется, ты сходишь с ума. Возьми себя в руки! В ванную и спать!.. – с мыслью, что так и надо сделать выбежала из кухни.

Через полчаса квартира погрузилась в темноту и немую тишину. Инна, расположившись в зале на софе посапывая, дремала. Ей было по фиг: кто с кем, когда чем занимается.

Её не волновала не Таня, не О. Б.

Она нежилась в сладкой дрёме, кажется, что ощутила покой.

Как давно она не ощущала себя в состоянии покоя…

…Это было так давно в очень далёком детстве, когда она жила в деревне у своей бабки по отцу. Ту звали Марфой. Соседки полушутя, с полу издёвкой называли Марфушей.

Бабушка работала в совхозном коровнике. Уходила засветло, приходила затемно. И лишь в ночи отдавала всё своё тепло, заботу своей младшей внучке. А их у неё было пятеро.

Дочь, живущая вместе с ней наверно не зная, чем занять досуг с утра до вечера занималась сексом со своим мужем, настоящим бездельником. Тот был тунеядец. Не хотел работать, оправдывая своё нежелание одним, говоря, что он барского рода и не собирается работать в грязи, да ещё и за копейки. Дочка работала сторожем на коровнике, тот с ней делил её тяготы службы в подсобке, утешая сексом. Но бабушка не корила дочь, а наоборот жалела, видя, что у той нет нормальной семейной жизни. Внуков она любила. Однако Инну больше всех. Та была от младшего сына, её любимчика. Тем более что тот жил как-никак в городе и слыл работящим. Зарабатывал для своей «королевы», как она за глаза называла мать Инны. Она явно ту не долюбливала, так как до её слуха доходили слухи об изменах той с соседом, что приехал из Германии. Она частенько выпытывала о матери у Инны, спрашивая как там мать? Кто приходит? С кем общается? И внучка за чаем с плюшками выдавала все тайны матери.

Инна замечала, что мать светится при встрече с Колькиным отцом, даже однажды видела, как тот её при ней поцеловал в губы, это было в их сарае. Мать тогда умоляла дочь не говорить ничего отцу. И девочка молчала. Потому что не было ссор в доме. Просто напросто забывала об этом случае, не придав ему особого значения, не видя в том ничего зазорного.

Бабка в очередной наезд к ним, выговорила матери, назвала ту при отце «шлюхой» слёзно умоляла того с ней развестись пока не поздно. На что тот сказал, что он не хочет разводиться с женой, напоминая матери, что у него маленькая дочка. Рассорившись с сыном, бабка уехала, говоря, что её ноги не будет в доме этой «шлюхи». Мать это никоим образом не трогало. Она вообще никак не воспринимала мать мужа. Единственно, что ей нужно было от той так это только деньги, ну и помощь в воспитании дочери, заботило одно, чтобы та взяла ее к себе на лето. И та брала к себе девочку и давала деньги, жалея в первую очередь сына, которому она никогда не желала такой жены, что буквально вила из него верёвки.

Однако Инна этого не замечала. Она была счастлива. Детство было – подарком. Её любили родные люди. И возможно, исходя из этого, она хотела найти такого мужчину, за которым она жила бы «Королевой», как в бытность и её мать. Она искренне считала брак родителей – счастливым.

Как ни странно, О. Б. был хорошим мужем, но потом зациклился на ребёнке. Этого, к сожалению, она ему дать не могла. Наверно поэтому его и толкало в объятия молодых, считая, что те подарят ему первенца. Но и они ему не давали. Пока он не встретил Эмму, которая памятуя их стремительный роман, рассказала, что сделала от него аборт. Он чтобы как-то загладить вину, стал к ней ходить с мольбой простить его. Так они стали вновь любовниками. Через пару месяцев та сказала, что беременная и не хочет делать второй аборт. Тот был поставлен перед фактом, что у них будет ребёнок. О. Б. ставя на весы брак с Инной и отношения с Эммой, понимая, что есть та, которая скоро родит, выбрал последнюю. Слёзно вымолив прощение у Инны, ушёл к той. Инна отпустила, так как считала, что ребёнок не виноват. Но чего это стоило, знала только одна она…

…Состояние покоя нарушил резкий телефонный звонок, это была Таня. Она позвонила, чтобы предупредить, что буквально через три часа в 23.20 вылетает в Турцию в Мармарис. Их пригласил на уик-энд один богатенький «дядечка», Аркадий Борисович. Они не смогли ему отказать в радушии, в полушёпот, говоря, что тот очень нужен Стамбовскому. И как-то вскользь призналась, что она ещё там не была, но все говорят, что очень уж шикарно. Таня, закругляясь, напомнила Инне, что еда в холодильнике. Добавив также, что квартира теперь в ее полном распоряжении. После разговора с подругой Инне стало грустно, она практически никогда не отдыхала, тем более не выезжала на курорт вот так с наскока без каких-либо сборов. Тяжело вздохнув, позавидовала «Танюшке – веселушке»…

Глава 4. Турецкий уик-энд

…Таня любила незапланированные вылеты за границу. Предлог был всегда дежурный: у того или иного «дядечки» что-то в типе юбилея, где-то там нужная встреча или простой уик-энд, и как всегда под руку тем попадался Стамбовский, которого все почему-то хотели видеть рядом с собой в компании с Таней…

…Прилетев в Турцию, они оказались в шикарном отеле, где всё включено. Перебрав за ужином. Все разошлись по своим номерам.

Утром, Таня, открыв глаза, едва различила спящего в кресле Стамбовского. Рядом с ней на большой кровати спал незнакомый мужчина. Напрягая память, она вспомнила, что это тот «богатенький дядечка», который их пригласил на уик-энд. Он, держа на ней свою руку, посапывая, постанывал. Наверно всё же, и он за ужином перебрал. Тот, тяжело дыша, перевернувшись на бок, накатил свой немалый вес на хрупкое тело Тани.

Та, боясь шелохнуться, попыталась спрятаться от него под холодное шёлковое покрывало, чуть-чуть оттолкнув того от себя в сторонку.

«Дядечка» был более чем тяжёлый.

От толчка тот приоткрыл глаза, полусонно сказал:

– А это ты Крошка!.. – протирая глаза, – извини, развезло.

Таня, натягивая на себя покрывало, прошептала:

– Ничего!.. Со всеми бывает…

Тот неожиданно спросил:

– Между нами что-то было?

Таня, испуганно кивая, сказала:

– Наверно…

«Дядечка» перенёс своё тело на неё, полежав на ней; тяжело дыша прямо в лицо Тане, сказал:

– Детка, ты мне понравилась! – раздвигая рукой ей колени, стягивая с неё треугольник ажурных трусиков.

Скомкав в кулаке, бросил на пол. Мелкая дрожь окатила Таню с ног до головы, её лоно неприлично наполнилось тёплой влагой. Его глаза гипнотически воздействовали на каждую клеточку трепещущего тела. Душа Тани уходила в пятки от манящего взгляда карих глаз.

Тот стал её брать неистово и пылко. И кажется, что ей это нравилось. Занимаясь любовью, они слышали лёгкое посапывание Стамбовцева, тот, развернувшись в кресле по горизонтали, продолжал досматривать утренний сон, а они двигались своими телами в такт его посапывания, боясь, что тот может проснуться.

Секс омолаживал Аркадия Борисовича, как партнёр он был непревзойдённый. Таня невольно сравнила его со Стамбовским, кажется, что тому было далеко до этого «дядечки».

«Дядечка?!» Судя по всему, ему было ближе к пятидесяти, но пыл в нем не остыл, сохранилась энергия «самца». Он умело ею пользовался, был нежен, груб, но главное, что ей доставлял удовольствие. Она таяла в его объятьях. И ненавидела Стамбовского за то, что тому была по барабану её судьба.

Насытившись друг другом, испытав блаженство, Аркадий Борисович, извинившись, удалился, оставив Таню наедине с сумбурными мыслями. Та долгое время не могла заснуть, только где-то под утро.

Она проснулась ближе к обеду, осмотревшись, поняла, что комнате никого нет. Испытав голод, спустилась отобедать, после чего решилась на прогулку.

Идя по цветущей дорожке, она восхищалась видами окрестностей, где находился отель. Тот находился в очень симпатичном живописном районе городка на берегу бухты в окружение скал, где воедино сливались воды двух морей. Это был престижный курорт для богатых. Даже в зимний период, отдых здесь был не менее приятным не хуже, чем летом. Однако купаться в это время года Таня не осмелилась бы. А вот погулять осмелилась. В одиночестве ей хотелось поближе познакомиться со старым городом, столько о нём слышала.

Она к этому подготовилась, надев короткую юбку, рубашку, удобную обувь, решившись осмотреть окрестности, если придётся, то полазать по скалам, чтобы лучше разглядеть местные красоты. По дороге о чем-то вспомнив, Таня вернулась в отель, в свой номер, найдя свою любимый свитерок, накинув на плечи, довольная собой выбежала из номера. Впереди знакомство с окрестностями…

…День был солнечный, ветер обдувал ей лицо, она рассматривала окрестности и была поражена всем тем, что радовало глаз. Такого в Москве не найти, тем более что её распирало от любопытства и от любознательности. Она была наслышана о Мармарис. Несмотря на европейский сервиз, здесь пахло стариной: старые крепости и замки XIV века, знаменитый Караван-сарай построенные в те времена самим султаном Сулейманом Великолепным. Невольно вспоминался сериал «Великолепный век». Только из-за одного этого ей уже хотелось познакомиться со стариной, окунуться в неё с головой побродить по торговым лавкам.

Оказавшись у стен старинного замка, не выдержав любопытства, поднялась на стену. Кажется, что вокруг витал запах того времени, присутствовал дух рыцарей – госпитальеров. Показалось, она вскользь услышала звон мечей и лязг доспехов. Ей стала немного не по себе. Она решила попасть на пляж и чем скорее, тем лучше.

Наконец оказавшись на берегу моря, выйдя на полупустой пляж, гуляя вдоль берега вдалеке в плеске волн, Таня заметила мужчину, тот махнул ей рукой, окликая по имени.

Это её смутило. Она не ожидала, что кто-то рискнёт купаться в январе, так как погода была +18. Поэтому, Таня, сделав вид, что его не узнала, отвернувшись пошла к бару, что был здесь же на берегу. Там она нашла Стамбовского, тот дремал сидя за барной стойкой. Таня попыталась разбудить, но Стамбовский даже не поднял на неё головы, был чертовски пьян. Таня была ошарашена его отношением, стала нещадно хлестать по щекам, крича, на чем свет стоит, повергая в трепет бармена, стоящего за барной стойкой.

Парень, моргая глазами, заверял:

– Я не причём… Он сам напился. Алкаш!..

На что сам Стамбовский отмахиваясь от Тани как от назойливой мухи, шамкая губами, пробормотал: «Пошла вон, Зануда!»

И как ни в чем не бывало, продолжил спать.

Бармен только пожал плечами. Тане было не по себе, ей хотелось плакать. Она внутренне доводила себя до истерики. Как вдруг почувствовала на своём плече прикосновение руки, обернувшись, увидела Аркадия Борисовича в накинутом махровом халате. Его бронзовый загар оттенял белые короткие шорты. Она стояла, потупив взгляд.

Однако его это не смутило, заметив, как зарделись её щеки, притянув к себе, на ухо шепнул:

– Привет! – обдав её пылом, с жадностью целуя в губы.

Тут же оттолкнув; она мгновенно стёрла с губ следы поцелуя.

Не найдя лучшего выхода из нелепой ситуации, Таня поспешила обратить взор на Стамбовского, тот спал. Бармен отвернувшись, сделал вид, что не обратил на них внимания. Таня поспешно села за стойку, чтобы как-то скрыть своё желание, смотреть на этого не прошеного визитёра в столь неординарной одежде. Как вдруг почувствовала, как его влажная рука, скользя по бедру, поползла под короткую юбку. Она, нервничая, бросила торопливый взгляд на своего приятеля, но тому было не до неё, где-то бродил в лабиринтах сна.

Рука Аркадия Борисовича скользнула «ниже пояса».

Таня, скинув руку, бросив на того просящий взгляд, торопливо пробормотала:

– Не здесь…

Тот, схватив за руку, потащил за собой. Таня бежала за ним в испуге глядя на спящего Стамбовского и во все глаза, смотревшего на них бармена.

Бар в это время был пуст. Спрятавшись в отдалённом месте от любопытного взгляда бармена, они оказались вне зоны видения. Аркадий Борисович стал её лапать, скользя ладонью по низу живота. Потом быстрым движением расстегнув рубашку, сорвал с плеч накинутый свитерок, сбросив вниз, резко сдавил ей грудь, массируя, приходя в неистовство, высвобождая из бюстгальтера. Наконец приспустив вниз шорты, слава богу, за полами халата никто из посторонних ничего не заметил бы, даже при желании подсмотреть; он рукой ощутил подёргивания женских ягодичных мышц и пришёл в неописуемый восторг. Это его заводило, глаза блистали как два уголька. Томная улыбка, скользящая по лицу, делала его наглым красавчиком, тело было налито мужской энергией. Таня была в немом ожидание прикосновения мужской плоти, и он не обманул её ожидания: обласканную стал брать, войдя в неё. Сработала химия тел. Кажется, что она впала в эйфорию не меньше Аркадия Борисовича. Она старательно покачивала бёдрами стараясь попасть в ритм его движений. Темп менялся, то нарастающий то замедленный. Тане было комфортно в унисоне с движениями мужского тела. Её тело было податливым. В его крепких руках оно становилось как пластилин. В её мозгу промелькнуло: где ты был раньше? Сознавая, что её плоть жаждала именно такого мужика с фигурными прорисованными накаченными мускулами. Она отдавалась ему, полностью вверяя себя как мужчине с большой буквы. Ничего подобного Таня не ощущала, не испытывала ни с одним мужчиной.

Кажется, что он касался всех эрогенных зон тела, играя ими, как играет на струнах виолончели настоящий мастер истинный виртуоз. Её тело было подобно виолончели. Он ввёл её буквально в транс. Войдя в эйфорию, он еле слышно шептал: «Зажги меня! Хочу гореть в твоих объятиях»…

И ей, и ему мир казался раем. Тела получили невесомость. Их души парили как спарившиеся бабочки. Он, прижав к себе покрывал её тело нежными пылкими поцелуями. Лёгкое головокружение говорило, что они одновременно теряют реальность. Она томно смотрела в его глаза и видела в них счастье, любовь и тонула в них, с головой уходя в глубины чувств. И вдруг, словно произошло короткое замыкание. Их тела вздрогнули, по ним пробежали судороги. Тела тут же отделились.

Глядя ему в глаза, Таня, всё ещё ощущая близость мускулистого тела, с испугом спросила:

– Я что-то не так сделала?

Аркадий Борисович вкрадчиво глядя ей в глаза томно прошептал:

– Всё так! Вы прелесть, Танюша! – кивая в сторону барной стойки, – он вас не стоит. Я вас беру себе!

Таня, застыв на месте, хлопая распахнутыми глазами, едва размыкая губы, выдавила:

– Как?!

Тот, чмокая в кончик носа, смеясь, сказал:

– Вы та, которую я долго искал!.. Будьте моей! – видя её смущение, целуя, констатировал, – вы сладкая, манкая!.. – привлекая к себе сливаясь в страстном поцелуе.

Насытившись, кусая мочку правого уха, тихо прошептал:

– Я схожу с ума… – томно глядя в её глаза, – прелесть моя, собирайте вещи, вылетаем домой!..

Таня, сияя лучезарной улыбкой, бросая взгляд в сторону, тихо с кокетством сказала:

– Хорошо! Я согласна… – выскользнув из его рук, убежала.

Он смотрел вслед, его тело вновь наполнилось мужской энергий. Он выглядел моложе и привлекательней. Она его спасла от приблизившейся старости. С лёгкостью выдохнув, кутаясь в махровый халат, поспешил за ней в отель. Вечером они вылетели в мегаполис, забыв сообщить об этом Стамбовскому…