Текст книги "Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)"

Часть II. Конми и Керк

Глава 1

В середине Дня благодарения Мюррей, увлеченный «Путешествиями Гулливера», сидел в ванне, наполненной до того горячей водой, что при шевелении пальцем ноги возникала острая боль. Когда зазвонил телефон, он попытался не обращать на него внимания, но в конце концов вылез из ванны и, не вытираясь, пошел в спальню.

– Мардж, что за черт? – произнес он в трубку.

Девушка на коммутаторе ответила:

– Извините, мистер Керк. Я знаю, вы хотели, чтобы вас сегодня не соединяли ни с кем, но этот джентльмен звонит с девяти часов, и в конце концов пришлось сказать ему, что я проверю, дома ли вы. Что ответить?

– Кто этот джентльмен?

– Некий мистер Ральф Харлинген. Он сказал, что вы его знаете по конторе на Ректор-стрит.

Мюррей знал эту фамилию, знал, о какой конторе идет речь, она давно пользовалась услугами их агентства. Это была одна из разросшихся юридических фирм неподалеку от Уолл-стрит, где десять старших партнеров и двадцать младших вежливо излагали за щедрый гонорар свои соображения по делам корпораций. Агентство «Конми – Керк» долгое время занималось их управленческими досье.

Ральф Харлинген был там одним из самых незначительных младших партнеров, очень мелкой сошкой, и единственное его достоинство, насколько знал Мюррей, заключалось в том, что он доводился сыном руководителю фирмы. Мюррей несколько раз встречался с ним в конторе. Это был рослый, поджарый человек с короткой стрижкой, с сединой на висках, с вызывающими неловкость манерами, слишком молодежными для его возраста. Разговаривали они о футбольных командах «Лиги плюща»[5]5
  «Лига плюща» – восемь старейших частных колледжей и университетов на востоке страны (первоначально ассоциация футбольных команд этих университетов). По английской традиции стены этих учебных заведений увиты плющом.


[Закрыть] и только. Харлинген, видимо, был настолько увлечен этой темой, насколько Мюррей к ней равнодушен. Трудно было представить, по какой причине он может звонить.

Харлинген на другом конце провода рассыпался в извинениях, потом быстро перешел к сути дела:

– Знаете, приятель, вы сейчас незаменимый человек. Послушайте, вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Арнольд Ландин? Вам оно ни о чем не напоминает?

– Нет.

– А-а, – произнес Харлинген. – Ну, в общем, он мой клиент, один из полицейских, попавших под суд в связи с делом Уайкоффа. И само собой, это дело не имеет никакого отношения к Ректор-стрит. Я ушел из старой лавочки, теперь действую независимо. Что скажете по этому поводу?

Мюррей переступил с ноги на ногу в лужице воды, натекшей с него на ковер.

– Отлично, – сказал он. – Превосходно. Это большой шаг вперед.

– Конечно. Теперь нам нужно посоветоваться по этому делу. Видите ли, мы с миссис Харлинген завтра уезжаем в Филадельфию, чтобы провести выходные с ее родственниками, и я хотел бы встретиться с вами сегодня днем. Может быть, вечером. Дом у нас гостеприимный, народу будет много, но как-нибудь сумеем поговорить о деле. А напитки у нас превосходные. Настоящая амброзия.

– Отлично. Я приеду, мистер Харлинген.

– Ральф, приятель. Ральф.

– Само собой, – сказал Мюррей. – Большое спасибо, Ральф.

Добрый старина Ральф.

Мюррей положил трубку, затем поднял ее и набрал номер своего агентства. Контора была закрыта в выходные и на праздники, но кто-то из служащих всегда должен был находиться там на дежурстве. Ответил ему Лу Штраус, давний сотрудник.

– Лу, сделай мне одолжение, – сказал Мюррей. – Возьми в столе миссис Нэпп список, посмотри, есть ли у нас досье на Ральфа Харлингена и Арнольда Ландина.

– Это тот Харлинген, который звонил сюда утром? Я сказал ему, что он может найти тебя в отеле.

– Он нашел. Проверь его и Ландина.

Штраус вскоре поднял трубку:

– Мюррей, Харлинген тут есть, значит, досье на него существует. Однако на другого нет ничего.

– Я так и думал. Во всяком случае, оставь миссис Нэпп записку, чтобы завтра утром досье Харлингена лежало у меня на столе. Звонил еще кто-нибудь?

– Только миссис Нэпп, – ответил Штраус. – Проверяла, на месте ли я. Слава богу, я был.

В десять часов Мюррей поехал к Харлингену. Квартира его находилась в одной из громадных новых коробок из алюминия и стекла, которые высятся, веранда к веранде, над грязными берегами Ист-Ривер. В квартире были блестящая мебель и длинные, низкие кушетки, люди сидели на них, словно птицы на телефонных проводах. Голоса словоохотливых, раскованных болтунов оглашали квартиру неумолчным, нервирующим шумом.

Мюрреем поначалу завладела миссис Харлинген, эксцентричная, худощавая блондинка. Отделавшись от нее, он лениво бродил от группы к группе, пока его не припер к стене молодой человек в вельветовом пиджаке с бархатным воротником.

– В высшей степени незабываемый человек, надо же, – злобно произнес молодой человек. – Как вам это нравится? В высшей степени незабываемый!

– Кто? – умиротворяюще спросил Мюррей.

– Никто, – ответил молодой человек. – Неправильно – в высшей степени. Непонятно? У прилагательного «незабываемый» нет превосходной степени. Нельзя иметь частично незабываемую вещь, так ведь? Если что-то незабываемо, оно постоянно у вас в памяти, так ведь?

– Наверное.

– Что значит «наверное»? – воинственно спросил молодой человек. – Вы либо знаете, либо нет. Эти ваши «наверное» уничтожают чистоту языка.

Высокая девица с черной челкой толкнула Мюррея локтем.

– Не обращайте внимания на Дональда, – сказала она. – Он помешан на этой теме.

Молодой человек изумленно воззрился на нее.

– Помешан, – сказал он. – О Господи, помешан! – И ушел с оскорбленным видом.

Девушка проводила его взглядом, потом примирительно обратилась к Мюррею:

– Это не совсем его вина. На самом деле он очень умный, учился в Оксфорде на стипендию Фулбрайта, и это своего рода одержимость. А чем занимаетесь вы?

– Сбором материала.

– О? Для какой газеты?

– Ни для какой, – ответил Мюррей. – Только факты и цифры.

Брови девушки поднялись.

– Это звучит совершенно ошеломляюще, – сказала она, и стало ясно, что их общение кончилось.

В буфете он налил себе немного курвуазье. Человек рядом с ним, полный, краснолицый, с тонзурой седых волос, окаймляющих блестящую лысину, сделал то же самое, только наполнил стакан почти до краев. Они торжественно чокнулись, выпили, и толстяк крякнул от удовольствия.

– Знаете, почему я здесь? – спросил он.

– Потому что, – ответил Мюррей, – собираете материал для газеты.

– Нет, черт возьми. К прессе не имею никакого отношения. Я работаю в банковской сфере, распоряжаюсь инвестициями для коммерческого треста в центре города. Моя фамилия Уолтерс.

– Ладно, сдаюсь, – сказал Мюррей. – Почему вы здесь?

– Потому что, – торжественно ответил Уолтерс, – я сосед снизу. Эти дома построены так, что слышно, как на пол упала булавка, а иногда по время вечеринок с танцами я думал, что потолок обрушится мне на голову. Человек я мирный, не люблю ссор с соседями, да и кто любит? Поэтому я просто заключил с Харлингеном соглашение. Он может собирать здесь толпу, когда только захочет, а я за это могу присоединиться и утопить свои неприятности в выпивке. А он, сынок, подает самую лучшую. Я, должно быть, выпил уже на пятьсот долларов.

– «Сосед хорош, когда забор хорош»[6]6
  Строка из стихотворения «Починка стены» американского поэта Роберта Фроста (1874–1963), четырежды лауреата Пулитцеровской премии. Перевод С. Степанова.


[Закрыть], – сказал Мюррей.

– Что это значит?

– Это цитата, – ответил Мюррей, – из стихотворения Роберта Фроста.

Уолтерс захлопал глазами.

– Он здесь?

– Я бы не удивился, – сказал Мюррей.

Он был один, держал в руке недопитый стакан, когда перед ним появилась девочка. У нее был землистый цвет лица, обкусанные ногти, девичья прическа «конский хвост», но губы были в яркой помаде, плечи сутулились, словно от пресыщения удовольствиями. Она походила на поджарый вопросительный знак.

– Привет, – сказала девочка. – Я Меган Харлинген. Папа рассказал мне о вас.

– Рад познакомиться, – ответил Мюррей. – И где ты была все это время?

– В кино. У меня это форма ухода от жизни. В буквальном смысле. Я не могу понять этих вечеринок, а вы? Здесь полно людей, которые напиваются и становятся претенциозными.

Мюррей поспешно допил свой коньяк.

– Не знаю, – осторожно сказал он. – Мне они кажутся вполне благовоспитанными.

– Тогда вы их совершенно не знаете, – твердо заявила Меган. – На самом деле у этих людей полно эмоциональных конфликтов. Они терзаются ими. Знаете, почти все здесь лечатся психоанализом. Бывали когда-нибудь у психоаналитика?

– Пока что нет, – ответил Мюррей. – А ты?

– Только очень недолго, и это было несносно, несносно, несносно. Потом, когда дедушка возмутился, узнав об этом, мне разрешили больше не ходить. Конечно, дедушка своего рода религиозный фанатик, он наверняка ярый противник Фрейда. Знаете, что он сказал мне однажды? Что если языческие знахари попадут в ад, то психиатры тем более! Это вечные муки!

– Я бы не относился так сурово к нему, – сказал Мюррей. – Может, он просто слегка отстал от жизни.

– Слегка? Слышали бы вы, что он говорил о модных идеях, когда папа ушел из старой конторы и открыл свою практику. Какой у них был скандал. И что дедушка говорил о людях, которые идут работать на преступников. В моей спальне было слышно каждое слово даже при закрытой двери. Конечно, папа держался просто героически. То есть относительно защиты преступников и всего прочего. Он первый в нашей семье берется за это, и для него все совершенно внове. Наверное, поэтому он попросил вас помочь ему, так ведь?

– Мм, не уверен. Обычно моя работа заключается только в помощи с деталями.

– С какими деталями? Знаете, по-моему, быть частным детективом очень героично. Вы настоящий частный детектив, да?

– Настоящий.

– Спрашиваю, потому что вы не похожи. Но бывают у вас приключения?

– Какого рода?

– Да вы понимаете, о чем я. Никогда не смотрите телевизор?

– Только «Куклу, Фрэна и Олли»[7]7
  «Кукла, Фрэн и Олли» – телевизионный кукольный многосерийный спектакль 1950-х гг. Смотрели его больше взрослые, чем дети.


[Закрыть], – ответил Мюррей.

– Ну, тогда удивляться нечему, – сказала с облегчением Меган. – Пойдемте со мной, я вам покажу.

Она привела Мюррея в спальню, усеянную женскими вещами в диком беспорядке, толкнула его в кресло и после краткого поиска по каналам нашла частного детектива Кейт Брэнниган, расследующую «Дело о пропавшем пальце». Потом быстро убрала с кровати книги и одежду, уселась на нее, скрестив ноги, принялась грызть обкусанные ногти и восторженно уставилась на экран.

Темнота в комнате, голоса телевизионного диалога представляли собой коварное искушение. Мюррей на секунду закрыл глаза, обнаружил, что не может открыть их, и внезапно проснулся, когда частный детектив Брэнниган завершила дело чередой пистолетных выстрелов. Громкая музыка трех последующих рекламных сюжетов завершила процесс пробуждения, и затем появился диктор одиннадцатичасовых новостей с еще более суровым, чем у частного детектива Брэнниган, взглядом.

– Каковы новости из всех частей города? – вопросил он. – Так вот, праздничная дорожная пошлина продолжает повышаться. Последней местной жертвой несчастного случая стал шестидесятилетний Чарлз Пирози, житель Уэстчестера, скрывшийся водитель насмерть сбил его час назад на углу Мэдисон-авеню и Шестнадцатой улицы. Водители, предупреждаем вас…

Меган торопливо поднялась и выключила телевизор.

– Радостный же День благодарения, – сказала она. – Уф.

– Тебя не беспокоило, когда частный детектив Брэнниган палила в людей направо и налево, – с ехидством напомнил Мюррей.

– Это совсем другое, – запротестовала Меган.

Неожиданно в комнате вспыхнул свет, оба они повернулись и, щурясь, уставились на человека в дверном проеме. Это был Харлинген.

– Вот вы где, – сказал он и потом застонал: – Господи, Меган, комната в ужасном беспорядке! Как ты можешь показывать кому-то свою комнату в таком виде?

Она свирепо сверкнула на него глазами.

– Это не беспорядок. Во всяком случае, доктор Ленгстейн сказал, что быть неаккуратной в моем возрасте вполне нормально. Ты сам это слышал.

– Хотел бы я, чтобы он пожил в этой комнате, – сказал Харлинген. – Теперь сотри с лица всю косметику и ложись спать.

Возле двери Мюррей обернулся.

– Доброй ночи, Меган, – сказал он и увидел, как накрашенные губы задрожали, сутулые плечи ссутулились еще больше, а потом Меган резко повернулась к нему спиной.

– Вот вам дети, – угрюмо сказал Харлинген, закрывая дверь. – Ей четырнадцать лет, ведет себя как четырехлетняя, и ждет, чтобы с ней обращались, как с сорокалетней.

Он повел Мюррея в маленький, скудно обставленный кабинет и плюхнулся в кресло перед загроможденным письменным столом.

– Нет, ничего интересного здесь не найдете, – сказал он, когда Мюррей, присев на корточки, стал разглядывать содержимое книжных полок на стене. – Тут главным образом книги по юриспруденции – я забрал их из той конторы, а маленькие книжки – это стихи моей жены. Книжки изданы, само собой, за счет автора. Поэзия ее, надо сказать, оставляет желать лучшего, но она находит сочинение стихов замечательным способом самовыражения.

– Знаю, – сказал Мюррей. – Она говорила мне об этом.

– Да? В таком случае у вас, очевидно, была возможность понять, что она за личность. Muy simpatica[8]8
  Очень любезная (исп.).


[Закрыть]. И очень общительная. Очень энергичная. Собственно говоря, она главная сила, заставляющая меня идти своим путем.

– То есть быть адвокатом по уголовным делам?

– Совершенно верно. И мне сразу же повезло найти такого клиента, как Ландин. Знаете, когда открываешь такую контору, можно долгое время безуспешно искать клиентов, но я только начал, и у меня сразу же появилось дело. – Харлинген взял карандаш и стал нервозно постукивать его концом по столу. – Беда в том, – печально сказал он, – что это дело само вызывает чертовское множество проблем – нужно проводить много расследований, требуется много беготни. А когда у тебя нет никакого штата, с этим не справиться. И тут за дело принимаетесь вы.

– Минутку, – сказал Мюррей. – Я пока что не принялся.

Лицо Харлингена приобрело удивленное выражение.

– Но я думал…

– Знаю. Но, с моей точки зрения – с точки зрения агентства «Конми – Керк», – в делах подобного рода мне кое-что не нравится.

– Послушайте. Прежде всего, это обычное, простое обвинение в лжесвидетельстве. Если я произвел впечатление…

– Насколько обычное и простое?

– Ландин – патрульный из полиции нравов, работавший в штатском. Некоторое время назад он задержал за букмекерство человека по имени Эдди Шрейд. Потом, когда разразился скандал Уайкоффа, Шрейд предстал перед Большим жюри, где заявил, что его задержание сфабриковано, он просто подставное лицо настоящего правонарушителя, некоего Айры Миллера, одного из близких компаньонов Уайкоффа.

– Чтобы открыть дело о лжесвидетельстве, требуются показания двух человек.

– Другим является Миллер, сказавший Большому жюри, что заплатил Ландину тысячу долларов за то, что тот задержал вместо него Шрейда. И когда Ландин не захотел отказываться от своих показаний, ему предъявили обвинение. Разумеется, Миллер и Шрейд такие типы, что дадут показания, грозящие родной матери электрическим стулом. От этого дела за милю несет фальсификацией.

– Может быть, да, – сказал Мюррей. – Может быть, нет.

Харлинген вспыхнул.

– Послушайте, – убежденно заговорил он, – это может показаться слегка преувеличенным, но я считаю себя неплохим знатоком человеческой натуры. И перед тем, как взяться за дело Ландина, я решил поговорить с ним. Не только о деле, заметьте. Я хотел глубже проникнуть в его внутренний мир, увидеть его сущность. И то, что увидел, мне понравилось. Иначе бы я не взялся за это дело.

– О Господи, – сказал Мюррей. – Думаете, меня интересует, хороший человек ваш клиент или нет?

– Судя по тому, что вы сказали…

– Об этом я ничего не говорил. Вам следует знать, мистер Харлинген, что такую организацию, как моя, совершенно не интересует репутация клиента. Собственно говоря, и большинство адвокатов, которых я знаю. Иначе завтра же мы все оказались бы не у дел. – Мюррей покачал головой. – Это не имеет никакого значения. Я веду к тому, что дело вашего клиента связано с делом Уайкоффа, и мне это не нравится. Уайкофф показал, что в течение последних десяти лет он платил полицейским взятки по миллиону долларов в год. Что это означает теперь, когда тайное стало явным? Что все управление полиции напоминает мешок с гремучими змеями, и я не хочу совать руку в этот мешок. Агентство «Конми – Керк» всегда ладило с полицией по хорошему принципу «живи сам и давай жить другим». Сейчас мы следуем за полицией.

– Но это мое дело, – возразил Харлинген. – В случае чего в ответе буду я.

– Может быть, но достанется и нам. В этом штате, мистер Харлинген, детективное агентство окружено множеством отвратительных правил. Если полиция захочет следовать им буквально, «Конми – Керк» окажется в очень неприятном положении.

– О, замечательно, – сказал Харлинген. – Превосходно. – Поднес карандаш к глазу и стал смотреть вдоль него. – Значит, если Ландин хочет получить шанс в суде, ему нужно обратиться в большую юридическую фирму, где есть сотрудники, которые займутся расследованием. Все сводится к этому, разве не так?

– Не так. Существует несколько других агентств – «Интер-Америкен», «Флейшер» – хороших организаций, которые могут сделать именно то, что вам нужно. Или, – внезапно догадался Мюррей, – вы уже обращались туда?

Карандаш в руке Харлингена переломился.

– Конечно, обращался. Нельзя сказать, что вы – мой первый логичный выбор, но, черт возьми, Ландин небогат, и я старался обойтись как можно меньшими затратами. Не получилось. Они твердо стоят на своем. То, что они предлагали, не стоило даже рассматривать.

– Понятно, – сказал Мюррей. Видеть откровенно бедственное положение Харлингена было неприятно.

– И я не могу передать это дело кому-то другому, – сказал Харлинген. – Даже представить этого не могу.

– Почему? Есть юридические конторы, которые охотно за него возьмутся. Вы могли бы работать вместе с одной из них, набираясь опыта.

– В моем возрасте? – Харлинген подался к Мюррею и медленно, напряженно заговорил: – Знаете, сколько мне лет? Сорок пять, приятель. Сорок пять.

– Ну и что? Впереди у вас еще много времени.

– Времени для чего? – спросил Харлинген. – А, вы не понимаете. Совершенно не понимаете. Неясно вам, что теперь, когда набрался смелости уйти с работы самого старого рассыльного в городе, я не могу вернуться на такую же? Вот что поставлено на карту. Это не просто вопрос ведения дела самому. Я знаю, что могу провести хорошую работу с любым делом, будь у меня такой шанс. Мне нужно – хорошо, чрезвычайно важно – получить такой шанс. Вот в чем дело.

– Для вас – да, – устало сказал Мюррей. – А мне нужно думать об интересах моего агентства.

– Это окончательно?

– Да.

Харлинген покачал обломки карандаша на ладони. Потом неожиданно спросил:

– Надеюсь, не будете против, если я свяжусь с вами по этому делу еще раз?

– После полудня я каждый день в конторе, – сказал Мюррей.

Глава 2

По окну внезапно забарабанил холодный ноябрьский дождь. Миссис Нэпп поднялась из кресла, включила верхний свет и задернула оконные шторы.

Мюррей подождал, чтобы она снова села за стол и взяла блокнот. Указал пальцем на досье Харлингена, лежавшее перед ним.

– Значит, восемь лет назад он отправил это резюме и заявление о приеме на работу в «Конвей индастиэл», просил место в юридическом отделе. Ему было отказано. Мы это знаем, потому что имели дело с «Конвей», но тут не все на виду. Держу пари на деньги против мраморных шариков, что его резюме были разосланы во многие места. И везде ему было отказано.

– Возможно.

– Вот-вот. Первые несколько раз отец, должно быть, не давал ему рекомендаций, когда он просил. Потом наш мальчик вдруг обнаруживает, что перевалил за четвертый десяток. Судите сами, насколько велика вероятность у человека на пятом десятке получить работу в «Конвей». Или в такой же организации.

Миссис Нэпп искривила губы.

– Если просите пожалеть человека, который имел хорошую должность в конторе Дж. Д. Харлингена и сознательно ушел…

– Угу. Cherchez la femme[9]9
  Ищите женщину (фр.).


[Закрыть]. А также ищите психиатра. Миссис Харлинген изживает свои комплексы тем, что пишет дрянные стишки и печатает их за свой счет в маленьких, дорогих книжечках. Она и этот их профессор, должно быть, убедили Харлингена, что защита уголовных преступников – как раз то, что необходимо его страдающей душе.

– И что?

– Они упустили одну мелочь. За плохие стихи никто не сядет в тюрьму. Обвинение в лжесвидетельстве – дело другое.

– Это забота клиента, – сказала миссис Нэпп. – Если мы не работаем по этому делу, нам нечего расстраиваться.

– Поверьте, я не расстраиваюсь.

– Ну, если не из-за этого, так из-за чего-то другого. В последнее время вас раздражает многое, мистер Керк. Думаю, вам требуется передышка.

– Пожалуй. Рослая, стройная, белокурая передышка. С холодными глазами, но горячей кровью. Глупая, но привлекательная.

– Странно, – заметила миссис Нэпп, – что у всех мужчин ум работает в одном направлении.

– Правда? Пожалуй. Скажите, миссис Нэпп, когда вы только начали работать здесь, Фрэнк Конми заигрывал с вами?

– Неуместный вопрос, мистер Керк. И у нас еще много работы.

– Заигрывал?

Миссис Нэпп улыбнулась:

– Заигрывал. Это были времена сухого закона, поэтому мне пришлось повести его в замечательный подпольный кабачок на Восточной Тридцать девятой улице выпить после работы. Там он познакомился с моим мужем. Мистер Нэпп был барменом.

Мюррей сполз в кресле, закрыл глаза и удобно сложил руки на пряжке ремня.

– Ужасно гнетущая история, – сказал он. – Давайте лучше продолжим работу.

Была обычная пятница – сопоставляли сообщения из пригородов, давали задания, все это перемежалось бесконечными телефонными звонками, но из-за какого-то смутного беспокойства день казался бесконечным. В четыре часа Мюррей раздвинул шторы и стал смотреть на Нью-Йорк с высоты пятого этажа. Зонты, первые подарки в рождественских обертках, первый Санта-Клаус в этом сезоне, оборванец с непременным ручным колокольчиком и треногой. Мюррей прикидывал шансы попасть с высоты пятьдесят футов монетой в двадцать пять центов в кружку для подаяний, когда вошла секретарша приемной:

– Там юная особа, мистер Керк. Говорит, что пришла по поводу Арнольда Ландина.

Мюррей опустил монету в карман.

– Как она представилась, мисс Уайтсайд? Женой, сестрой или другом семьи?

– Похоже, это его невеста. – Мисс Уайтсайд обладала надменностью старших официанток из кафе-кондитерских, страстью к журналам с исповедями и вниманием к деталям. – У нее на пальце кольцо. Купленное по дешевке с камешком в полкарата.

– Что еще?

– Знаете, – сказала мисс Уайтсайд, – она очень хорошенькая.

Зрение не обмануло ее. Девушка была не просто хорошенькой, а поразительно красивой. Черные как смоль волосы, голубые глаза с длинными ресницами, румянец цвета камелии – или, подумал Мюррей, гардении. Так или иначе, было невероятно, чтобы полицейский, тупой, бесчестный нью-йоркский полицейский, обладал чем-то подобным.

Она села, поставила возле стула небольшую дорожную сумку и расстегнула пальто. Из грубого твида, про который Фрэнк Конми однажды сказал: «Когда вижу красивую женщину в такой одежде, невольно задаюсь вопросом, как, черт возьми, ей не стыдно».

– Я Рут Винсент, – сказала девушка. – Невеста Арнольда Ландина. – Она с чопорным видом сидела на краешке стула, руки сложены на коленях, словно иллюстрируя чинную позу. – Мистер Харлинген позвонил мне утром перед отъездом из города. Сообщил о разговоре с вами накануне вечером, но сказал, что, если я лично поговорю с вами – объясню положение вещей с точки зрения Арнольда, – вы можете передумать. Вот для чего я здесь.

– Понятно. – Мюррей аккуратно сложил два листка бумаги на столе край к краю. – А почему здесь не сам Ландин? С ним что-то случилось?

– Нет, Арнольд сегодня работает, а я нет. Армейский друг нашел ему работу в дешевом ресторане, но ресторан находится далеко на Лонг-Айленде, возле Ист-Хэмптона, поэтому в будни он остается там.

– Это очень неудобно для всех заинтересованных, так ведь?

Рут Винсент сдавленно сказала:

– Мистер Керк, полицейскому под подозрением нелегко найти работу. Он хватается за ту, какую удается найти.

– Совершенно верно. А где работаете вы, мисс Винсент? Манекенщицей?

Мюррей указал на дорожную сумку, и девушка бросила на нее взгляд.

– Ах это. Нет, там записи, которые я делала в библиотеке. Я учительница.

– Учительница?

– Да, – твердо ответила Рут Винсент.

– Извините, я не хотел…

– Понимаю. Хотели польстить, но не получилось.

– Это должно было прозвучать лестно.

– Почему? Вы льстите всякий раз, когда в кабинет входит женщина, видит за столом красивого администратора в костюме от «Брук бразерс» и спрашивает: «Вы детектив?»

– Нет, – ответил Мюррей. – Такого не случалось ни разу.

– Сомневаюсь. Кстати, поверьте, мистер Керк, что я работаю в Хомстеде – весьма престижной частной школе, которая набирает учителей по их способностям. Не обращайте внимания, если это звучит напыщенно. Я заучила это давным-давно.

– Mea culpa, – с готовностью сказал Мюррей. – Mea maxima culpa[10]10
  Моя вина. Моя большая вина (лат.).


[Закрыть]. Мисс Винсент, случайно, не учится ли в вашей школе девочка по имени Меган Харлинген?

– Да, учится. Это дочь мистера Харлингена.

– Я знаю. Вы таким образом познакомились с Харлингеном? Так получилось, что он взялся за дело Ландина?

– В какой-то мере. Первым адвокатом Арнольда был человек из его политического клуба, некто по имени Джон Маккадден. Когда стало ясно, что Маккадден равнодушно относится к делу – он предложил, чтобы Арнольд признал себя виновным, и тогда, может быть, удастся заключить сделку с районным прокурором, – мы поняли, что нужно искать кого-то другого.

– Но почему Харлинген?

– Почему? Прежде всего, мистер Керк, он был адвокатом в течение двадцати лет. Более того, с самого начала он был для нас в такой же степени другом, как и адвокатом. В такое время, поверьте, друзей оценивают очень тщательно.

– Не отрицаю. Не отрицаю даже, что Ральф Харлинген замечательный человек с большим добрым сердцем в форме «валентинки». Считайте его другом, если угодно.

– У меня есть для этого все основания. И я не понимаю, к чему вы клоните.

Мюррей почесал в затылке.

– К тому, что не ему бы браться за это дело.

Лицо девушки вспыхнуло.

– Меня это восхищает. Я имею в виду этику. Как может человек в вашем положении…

– Леди, люди в моем положении меняют свою этику изо дня в день, так что пусть вас это не волнует. Дело в том, что как адвокат Харлинген далеко не ровня Джонни Маккаддену. Вам не приходило в голову, что Маккадден знал, что делает, когда предложил вашему жениху признать себя виновным? Что это могло означать более мягкий приговор?

Девушка уставилась на него.

– Понятно, – внезапно охрипшим голосом сказала она и с усилием откашлялась. – Значит, нет ни малейших сомнений, что Арнольда осудят. Что его признают виновным.

– Я не говорил этого.

Она медленно покачала головой:

– Пожалуйста, мистер Керк, не сдавайте позиций. До сих пор вы действовали превосходно.

– Хорошо, – гневно заговорил Мюррей, – если хотите вести игру так, будь по-вашему. Я знаю Маккаддена, потому что выполнял работу для фирмы «Херш энд Маккадден», и когда они хотят смягчить дело, у них есть для этого веские основания. И я знаю, что десять из дел Уайкоффа уже рассматривались, и районный прокурор их выиграл. И знаю полицейских. Хотите еще что-нибудь от меня услышать?

– Да, – ответила девушка, и голос ее дрогнул. – Скажите, что вы знаете о полицейских? Что делает вас всемогущим богом, выносящим суждения о каждом, кто носит полицейский значок? Я хочу это знать.

– Нет, не хотите. Вам хочется услышать от меня, что Ландин никак не связан с шайкой Уайкоффа. Что он ни разу в жизни не брал взяток. Что когда все это пройдет, как дурной сон, он будет стоять с нимбом вокруг головы посреди этого лучшего из возможных миров. Ладно, считайте, что я это сказал.

– Но вы не верите в это?

– Ни на секунду. Я считаю, что он полностью виновен.

– Считаете! Бездоказательно!

– Бездоказательно?! – воскликнул Мюррей. – Как думаете, о чем Маккадден беспокоился, давая вам свой совет? Все, что он нашел в этом деле, должно быть, убедило его, что Ландину не выпутаться. И это не вина Маккаддена, он хороший адвокат с хорошими помощниками. Кто бы ни работал с этим делом, вышло бы то же самое. То же самое выйдет, если я стану работать над ним для Харлингена.

– Тогда почему не работаете?

Он посмотрел на нее, не сразу поняв, она ответила ему взглядом, холодно красивая, непреклонно вызывающая, и выдавали ее лишь сплетенные на коленях руки.

– Предлагаете, – сказал он, – взять деньги Ландина, чтобы помочь осудить его?

– Почему нет? – прошептала она, ненавидяще глядя на Мюррея. – Судя по тому, что вы говорили, вам это должно доставить удовольствие!

Да. Он вдруг понял, что так бы оно и было. Ощутил во рту привкус сладостного удовольствия поднести ей голову Ландина на серебряном блюде. И фабриковать результаты ему не пришлось бы. Это была бы честная работа с начала до конца. Он отработал бы каждый доллар Ландина.

Правда, это походило бы на хождение по канату. Это могло означать ссору с районной прокуратурой вопреки благоразумным советам Фрэнка, с окружающими Уайкоффа политиканами, да и, собственно говоря, с управлением полиции. Но это могло быть сделано. Фрэнк однажды летал по одному делу в Тринидад, вывел из себя всю колониальную администрацию, чтобы избавить клиента от обвинения в убийстве, и радовался этому. Дело Ландина по сравнению с тринидадским было пустяком. И в дураках оставался Ландин.

– Хорошо, – сказал Мюррей, – я берусь работать для вас на этих условиях. Какими будут последствия, такими будут.

Девушка кивнула:

– Нам нужно именно это.

– Возможно. – Он нажал кнопку звонка под столом, вызывая миссис Нэпп. – Сколько у меня времени? Когда суд?

– Шестнадцатого января. Около полутора месяцев.

– Маловато. Чтобы начать, потребуется время, и мне понадобится Ландин. Когда сможете привезти его сюда?

Девушка казалась ошеломленной неожиданно быстрым ходом событий.

– Не знаю. О, конечно, в воскресенье. Он всегда приезжает домой по воскресеньям. Но вас тогда здесь не будет?

– Да, но это не важно. Здесь будет один из моих людей, Он включит для вас магнитофон. Или Ландин утратит перед магнитофоном дар речи?

– Уверена, что нет.

– Отлично. Тогда ему придется изложить всю историю, включая фамилии, адреса, места, время – все подробности. Не важно, сколько он наговорит, часто ли будет останавливаться, чтобы подумать. Все равно за пленку платить ему. Можете передать Ландину это от меня.

В дверях появилась миссис Нэпп, и Мюррей жестом пригласил ее войти. Она, хороший солдат, встала у стола навытяжку, держа наготове блокнот с карандашом.

– Миссис Нэпп, эта юная леди – невеста Арнольда Ландина, мы только что говорили о его деле. Кажется, мы все-таки возьмемся за него.

Миссис Нэпп была хорошим не только солдатом, но и человеком. Она посмотрела на девушку, потом снова на блокнот, и губы ее изогнулись в странной гримасе.