Текст книги "Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества"

Оставив в стороне доказательную базу этой дискуссии, рассмотрим доводы, которые приводит Орн в поддержку своего представления, что испытуемые способны заглянуть за завесу экспериментальной мистификации. Прежде всего, Орн утверждает, что испытуемые психологических экспериментов склонны «видеть свою задачу как учебную ситуацию, в которой им нужно определить, какое положение дел „реально“, и соответственно отреагировать». Я не разделяю его убежденности, что люди в большинстве своем подозрительны, недоверчивы и стремятся перехитрить авторитетных ученых, да и едва ли среди почтальонов, учителей, торговцев, инженеров и рабочих – наших обычных испытуемых – найдется много таких, кто знает о психологических экспериментах. Как говорит Орн, в университетских кругах ходят «слухи» о подобного рода начинаниях, и это так, однако это все же черта местной культуры того или иного кампуса и, как Орну, несомненно, известно, не имеет отношения к нашему исследованию, которое опирается в целом на испытуемых, далеких от университетской жизни (Milgram, 1963, 1965b). Среди наших испытуемых были люди самые разные – и очень умные, и весьма ограниченных интеллектуальных способностей. Лишь очень немногие приступали к участию в эксперименте с явным недоверием к экспериментатору. Они не пытались его перехитрить, а, напротив, стремились посоветоваться с ним по личным вопросам и, вероятно, путали психологический эксперимент с приемом у психиатра. Что же за мир описывает Орн? Мир, полный взаимного недоверия, где у каждого скрытые мотивы и свои тайные цели. Мне не верится, что это имеет отношение к реальности – даже к реальности психологического эксперимента. Меня поражает, что Орн не просто крайне подозрительно подходит к экспериментам как таковым, но и предполагает, что подобное мировоззрение свойственно и испытуемым. Он считает, что и они ищут скрытые мотивы и тайные смыслы, хотя на самом деле это можно сказать лишь о крошечной доле испытуемых, для которых в принципе характерна паранойя. Орн настаивает, что в экспериментальном процессе есть несообразности, выдающие обман. Он утверждает, что испытуемый решит, будто требование ударять током человека, чтобы проверить предполагаемую связь между наказанием и обучением, – это совершенно неправдоподобно, ведь экспериментатор вполне мог бы наносить удары сам. Однако если бы Орн ознакомился с выдержками из инструкций, которые прилагаются к первому отчету об эксперименте (Milgram, 1963), то смог бы сделать вывод, что испытуемому отводилась определенная роль и разъяснялась причина, по которой он должен был ударять током жертву. Вот что говорили испытуемому:

Мы не знаем, как именно нужно наказывать ученика, чтобы добиваться наилучших результатов в обучении, и не знаем, насколько важно, кто именно его наказывает, насколько лучше взрослый учится у человека моложе или старше себя и многое другое в том же духе. Поэтому наше исследование состоит в том, что мы привлекаем много взрослых людей разного возраста и профессии. И одних мы просим быть учениками, а других учителями. Мы хотим выяснить, как влияют друг на друга разные люди в роли учеников и учителей, а также как влияет наказание на усвоение учебного материала в такой ситуации.

Следующее сомнительное обстоятельство, согласно Орну, – это «несоответствие между относительно тривиальным экспериментом и невозмутимостью экспериментатора, с одной стороны… и тяжестью страданий жертвы». Здесь можно с той же убежденностью возразить, что люди обычно не оценивают относительную важность научных исследований, а холодная профессиональная манера экспериментатора типична для любого представителя власти в наши дни, так что он ведет себя совершенно естественно, и это придает ситуации правдоподобия. Однако опровергнуть этот аргумент можно, только оценив, насколько доверяет ситуации сам испытуемый.[26]26
  Не так давно Ринг, Уоллстон и Кори (Ring, Wallston, and Corey, 1970) провели эксперимент по изучению подчинения, в ходе которого экспериментатор вел себя более оживленно и непосредственно, однако это ничуть не уменьшило уровень подчинения. Вместо ударов электрическим током авторы прибегли к крайне неприятным звукам, которые жертва слушала в наушниках. До максимального уровня шума дошли 91 % испытуемых, проявив полное послушание.


[Закрыть]

Главный недостаток «требуемых характеристик» состоит в том, что этот подход всегда применяется post facto. Орн не способен предсказать, каковы будут результаты того или иного научного эксперимента. Он знает лишь, как оспорить уже поступившие результаты. Более того, он забывает, что с позиции анализа «требуемых характеристик» практически все слагаемые экспериментальной ситуации намекали испытуемым, что нужно прекратить эксперимент, однако многие не смогли этого сделать.

Наконец, иногда Орн описывает эксперимент задом наперед – предполагает, будто испытуемому приказывали с самого начала наносить опасные для здоровья удары заходящейся криком жертве. Напротив, эксперименту свойственно развитие, и это очень важная его черта, позволяющая испытуемому сдерживаться и управлять собственным поведением. На ранних стадиях эксперимент проходит спокойно, почти что бессобытийно, и конфликт нарастает лишь постепенно, с увеличением силы удара. Начало эксперимента выглядит так, что в нем вполне может участвовать любой здравомыслящий человек, и испытуемый вовлекается в конфликт постепенно, так что к моменту его возникновения поведение испытуемого уже вошло в привычку, он прилежно придерживается процедуры и именно поэтому не может найти выхода из ситуации. Постепенное изменение обстоятельств, поэтапное нарастание силы ударов играет важную роль в том, чтобы испытуемый вошел в состояние подчинения, более того, отличает наш эксперимент от всех прочих, в том числе от эксперимента с азотной кислотой, в котором подобная постепенность не предусматривалась.

Поскольку Орн часто ссылается на собственные эксперименты, о них тоже следует рассказать. Многие из них вообще нельзя считать экспериментами: это просто «случаи из жизни» с участием одного-двух человек. Орн редко собирает достаточное количество частных случаев, чтобы получить весь диапазон возможных реакций. Однако подобный подход – это, можно сказать, еще и относительно сильная сторона исследовательского стиля Орна: зачастую он обходится вообще без научных данных и лишь с авторитетным видом рассказывает анекдоты. Анекдотический метод в науке не слишком популярен и, насколько мне известно, никогда не помогал разрешить споры. Тем не менее у нас есть возможность критически изучить некоторые истории Орна, хотя бы затем, чтобы выявить логические недостатки при попытке применить их к рассматриваемым вопросам.

Орн рассказывает о том, как лет 80 назад одну женщину под гипнозом вынудили совершить целый ряд антиобщественных поступков, например, ударить жертву ножом, однако так и не смогли заставить раздеться в присутствии мужчин. Орн заключает, что женщина не верила, что нож настоящий и она может поранить жертву. Во-первых, этот вывод совершенно безоснователен. Ни Орн, ни я не имеем ни малейшего представления, что происходило в сознании женщины, и нет никаких научных данных, которые позволили бы об этом судить.

Но самое главное даже не это. Орн утверждает, что поступок наподобие публичного раздевания обладает вполне конкретным значением, «выходящим за рамки контекста» [Orne, 1968, p. 228], а поэтому человека нельзя заставить совершить его даже под гипнозом. Так и видишь, как гипнотизер стоит над бедняжкой и завывает, словно Свенгали: «Ты в моей власти! Раздевайся! Раздевайся!» Чудная картина, однако непонятно, какое отношение она имеет к приказам, исходящим от представителя власти по обычным социальным каналам, – а ведь именно это составляет суть наших экспериментов по изучению подчинения.

Армейский офицер не нуждается в животном магнетизме и эффектных позах – подчиненные и так исполняют его приказы. Командир и солдаты встроены в социально определенную иерархическую структуру, и это и определяет их поведение. В социальной структуре нет ничего загадочного. Подчиненный убежден, что вышестоящее лицо по своему общественному положению имеет право диктовать ему, как себя вести.

Вернемся к случаю с женщиной, отказавшейся раздеваться, но теперь отвлечемся от гипноза, который не имеет отношения к нашей теме – социальной структуре. Всем известно, что при определенных ролевых взаимоотношениях, например, на приеме у гинеколога, любая женщина не только раздевается, но и разрешает подробно исследовать свое тело. Поэтому мы вынуждены заключить, что даже гипноз не может добиться того, что легко и непринужденно достигается законным распределением ролей в обществе. Именно это мы и исследовали: наших испытуемых никто не гипнотизировал, просто им отводилась общественная роль, которая ставила их в подчиненное положение по отношению к экспериментатору.

Следует отметить и еще одно обстоятельство. Женщина, проходящая медицинский осмотр, не отрицает, что раздевается при незнакомом мужчине, однако определяет смысл этого акта так, что подобный поступок становится законным. В ходе эксперимента испытуемый не отрицает, что ударял жертву током, однако определяет смысл своего поступка в терминах конструктивных целей, продиктованных экспериментатором. Это не альтернатива подчинения власти, а типичная когнитивная компонента подобного подчинения.[27]27
  Орн мог бы задать вопрос корректно: можно ли поставить эксперимент, в ходе которого женщины будут раздеваться добровольно? Разумеется, можно. Естественно, акт раздевания придется привести в соответствие с набором рациональных целей, с которыми испытуемая согласится. Более того, такой эксперимент уже провели Мастерс и Джонсон (Masters and Johnson, 1966) в Вашингтонском университете: в ходе исследований сексуальных реакций женщины – не только проститутки, но и обычные девушки – не просто раздевались перед исследователями, но и мастурбировали и участвовали в половом сношении. Можно ли рассчитывать, что Орн напишет статью, в которой заявит, что женщины на самом деле не думали, что участвуют в половом сношении, потому что исследователи держались холодно и невозмутимо?


[Закрыть]

Орн утверждает, что из контекста эксперимента невозможно сделать никаких выводов о подчинении в реальной жизни. В доказательство он приводит спекулятивный анекдот, который якобы служит параллелью к эксперименту по изучению подчинения, однако анализ показывает, что он в данном случае неприменим и уводит в неверную сторону.

Орн пишет:

Всякий, кто считает, что эксперимент по подчинению имеет отношение к реальной жизни, пусть попросит свою секретаршу напечатать письмо и, удостоверившись, что в тексте нет ошибок, потребует, чтобы она порвала письмо и напечатала все заново. За редчайшими исключениями два-три подобных опыта обеспечат, что экспериментатору придется искать себе новую секретаршу.

Непонятно, какое отношение этот анекдот имеет к моим экспериментам по изучению подчинения или к реальной жизни. В ходе эксперимента акт наносимого жертве удара током поставлен в соответствие с набором рациональных целей: по мнению испытуемого, он помогает больше узнать о влиянии наказания на усвоение учебного материала. Да и к подчинению в других ситуациях анекдот не относится. Даже в армии ни от кого не требуют совершать деструктивные поступки безо всяких обоснований. Если командир отдает приказ сжечь деревню вместе с мирными жителями, он объясняет, что это делается ради того, чтобы произвести впечатление на местное население, запугать его, заставить сотрудничать или показать, что значит закон военного времени. Если бы секретарше из анекдота Орна объяснили, что ее деструктивный акт служит рациональным целям, у истории был бы другой конец.

Эксперименты с правонарушениями, на которых Орн по большей части основывает свою аргументацию, также мало напоминают эксперимент по подчинению или жизнь вне лаборатории. В ходе этих экспериментов испытуемому просто приказывают ударить человека ножом или плеснуть в него азотной кислотой. По мнению Орна, испытуемый понимает, что на самом деле никому не причинят вреда, и поэтому подчиняется. Орн говорит, что это то же самое, что и эксперимент по изучению подчинения. Но ведь это совсем не так. Важная черта эксперимента с азотной кислотой – то, что от испытуемого требуют совершить бессмысленный деструктивный акт по прихоти экспериментатора. В ходе экспериментов по изучению подчинения акт нанесения удара током глубоко укоренен в набор социально-конструктивных целей – экспериментатор изучает процессы запоминания и обучения. Подчинение – не самоцель, а инструмент в ситуации, которую испытуемый считает осмысленной и важной. Более того, в противоположность эксперименту с азотной кислотой экспериментатор в этом случае прямо говорит, что с жертвой не случится ничего плохого. Он утверждает: «Удары током могут быть крайне болезненны, однако не вызывают необратимого повреждения тканей». (Кроме того, испытуемый наблюдает, как, прикрепив электрод, на запястье жертвы наносят мазь, «чтобы предупредить появление волдырей и ожогов».) О том, что это опасно, испытуемый знает из других источников и должен понять, что перевешивает: то, что он знает и чувствует сам, или доверие к экспериментатору и зависимость от него. Анализ Орна практически упускает из виду этот важнейший аспект эксперимента и никак не учитывает его.[28]28
  Кстати, Орн убежден, что если испытуемые не под гипнозом готовы плеснуть в человека азотной кислотой, то лишь потому, что уверены, что на самом деле не причинят ему никакого вреда. Мне представляется, дело не только в этом: они в какой-то степени не чувствуют себя в ответе за свои действия.


[Закрыть]

Подведем итог. Эксперименты по изучению подчинения отличаются от моделей, которые представляет Орн, по нескольким параметрам. Во-первых, мы имеем дело не с силой личности экспериментатора, как в случае гипноза, а с последствиями социальной структуры, заданной для конкретного действия, в явном виде. Между испытуемым и властью строятся четко определенные иерархические отношения. Во-вторых, цели, которые ставит власть, не бессмысленные и не глупые (как в исследовании с азотной кислотой): субъект охотно соглашается, что они полезны. В-третьих, у эксперимента есть временной аспект, и это существенно. Он начинается с взаимного согласия всех сторон и приводит к конфликту лишь постепенно.

Вопрос валидности эксперимента сводится к двум очень разным, однако в равной степени важным пунктам, которые в рассуждениях Орна проявлены не вполне четко. Первый вопрос – согласится ли испытуемый в контексте психологического эксперимента, что он наносит другому человеку против его воли болезненные удары током? Для ответа на него следует прибегнуть не только к риторике, но и к логике. Второй вопрос, совершенно независимый с аналитической точки зрения, таков: можно ли хоть в какой-то степени обобщить наблюдаемое в лаборатории и экстраполировать поведение испытуемых на иные обстоятельства или же экспериментальная ситуация настолько уникальна, что никакие наблюдения не влияют на общие представления о функциях подчинения в более широком контексте социальной жизни?

Орн отмечает, что в отношениях испытуемого и экспериментатора поведение обретает законные основания. Он видит это лишь как помеху установлению общих истин, хотя на самом деле цель нашего исследования как раз и состоит в попытке понять причины поведения в пределах узаконенных социальных отношений. То, что в глазах Орна лишь препятствие, в реальности – стратегия исследования.

Орн стремится показать, что то или иное поведение возникает лишь в уникальном контексте психологического эксперимента, однако в поддержку своей точки зрения приводит доводы, правдоподобные лишь на первый взгляд. Например, он сообщает, что «чтобы испытуемый совершал подобные поступки, было необходимо, чтобы он находился в реальных отношениях „испытуемый-экспериментатор“; как мы ни старались, никто из наших коллег не согласился совершать подобные действия». Это всего лишь говорит о том, что подчинение наблюдается только при условии легитимизированных иерархических ролевых отношений. Так и есть. Однако дальнейший вывод – что подобными свойствами обладают исключительно отношения «испытуемый-экспериментатор» – не просто произволен, но и говорит о том, что Орн вообще не видит реалий социальной жизни, пронизанной иерархическими структурами и в значительной мере состоящей из них. Коллеги Орна не подчинились ему по той же причине, по которой на параде, когда маршал выкрикивает «равняйсь», марширующая колонна поворачивает головы, а зрители на тротуарах – нет. Одна группа состоит из подчиненных в иерархической структуре, другая – нет. В момент отчаяния мы можем сделать вывод, что это парад – это уникальная социальная ситуация, а можем усмотреть в этом более глубокий принцип: на приказ реагируют только люди, заключенные в иерархическую структуру. А в ходе наших экспериментов мы изучали именно ситуацию, когда человек заключен в иерархическую структуру.

Пожалуй, главная причина путаницы в рассуждениях Орна – склонность забывать, что иерархически организованная социальная ситуация и социальная ситуация, в которой иерархии нет, – это совсем разные вещи. Он валит все в одну кучу, не учитывая принципиальную разницу, и это приводит к неразберихе. Ситуация, которую мы называем психологическим экспериментом, обладает общими структурными качествами с другими ситуациями, участники которых играют роль подчиненных и начальников. В таких обстоятельствах человек всегда реагирует не столько на содержание приказа, сколько на природу отношений с тем, кто его отдает. Более того, не удержусь и сформулирую этот принцип более жестко: если законная власть требует действий, отношения перевешивают содержание. Именно в этом и состоит важность социальной структуры, именно это и показано в ходе наших экспериментов.

Эксперимент по изучению подчинения опирается на дезинформацию: ученик якобы подвергается ударам током, но на самом деле он просто актер. Орн утверждает, что согласно его анализу эксперимент постоянно подсказывает испытуемому, что все это постановка, и мешает принять происходящее за чистую монету. На самом же деле наблюдения и данные показывают, что догадка Орна неверна и большинство испытуемых убеждено в реальности происходящего.

Конечно, есть много и других способов сбора данных, и дезинформация и в самом деле несколько понижает степень уверенности в результатах, однако исследователь, желающий изучить вопрос подчинения, может поступить двояко. Во-первых, можно изучать поведение только тех испытуемых, которые полностью поддались на обман. Мы уже обсуждали, что данные Милгрэма и Розенхана даже при таком контроле дают уровни подчинения, сравнимые с результатами первоначального исследования. Второй подход состоит в изучении ситуаций, в которых не требуется никаких мистификаций, поскольку жертвой становится сам наивный испытуемый. Даже когда испытуемые в принципе не могут отрицать реальность происходящего, поскольку все происходит с ними самими, степень подчинения у них превосходит всякие ожидания. Так, Тернер и Соломон (Turner and Solomon, 1962) и Шор (Shor, 1962) показали, что испытуемые, привлеченные к участию в их экспериментах, готовы терпеть удары током на грани опасного. Нийоле Кудирка (Kudirka, 1965) провела необычайно интересный эксперимент, в ходе которого испытуемым было дано указание выполнять весьма неприятное, однако не опасное задание – есть горькое печенье (пропитанное крепким раствором хинина). Печенье было крайне невкусное, испытуемые кривились, кряхтели, стонали, у некоторых возникала тошнота. Поскольку в этом эксперименте испытуемый сам становится жертвой, критические замечания Орна по поводу дезинформации здесь неприменимы. Вопрос был в том, проявится ли и здесь сколько-нибудь значительное подчинение экспериментатору. Первые же результаты показали, что стремление подчиниться приказу так сильно, что в присутствии экспериментатора ни один испытуемый не отказался выполнять задание. Поэтому Кудирка сознательно ослабила власть экспериментатора – удалила его из лаборатории. Даже при таких обстоятельствах 14 из 19 испытуемых выполнили экспериментальное задание до конца, и каждому пришлось прожевать и проглотить – зачастую с огромным отвращением – 36 пропитанных хинином печений.

Сам Орн также приводил пример, когда испытуемые выполняли крайне скучные, нелепые и бессмысленные задания (Orne, 1962b) (скажем, долго складывали числа, а потом рвали листок с ответами), чтобы доказать, какой властью над испытуемыми обладает экспериментатор и на какие действия он способен их толкнуть. Он говорит, что, хотя на первый взгляд эти действия бессмысленны, испытуемые их выполняют, поскольку участвуют в психологическом эксперименте. Однако когда Орн переходит к разговору об эксперименте по изучению подчинения, его аргументация меняется. Почему-то власть экспериментатора, которую он так тщательно продемонстрировал, испаряется без следа. Испытуемые Орна искренне соглашались исполнять приказы экспериментатора, а мои, как он утверждает, – нет. Это по меньшей мере извращенная логика, и очевидно, что Орну нужно выбрать что-то одно. С одной стороны, он уверяет, что экспериментатор всецело контролирует испытуемого, с другой – утверждает, что в моем эксперименте этого контроля не было. Гораздо логичнее считать, что эксперимент по изучению подчинения – это завершение последовательной череды экспериментов, доказывавших могущество власти: их эволюцию можно проследить от Франка (Frank, 1944) через Орна (Orne, 1962b) вплоть до моего исследования. Кроме того, доводы Орна ослабляются еще полным непониманием данных Бриджпортского варианта, когда из экспериментальной ситуации исключили связь с университетом. Орн всегда подчеркивал, что университетская среда, как и больничная, подрывает доверие к данным экспериментов по изучению антиобщественного поведения, поскольку слишком способствует получению искомых результатов. Однако, вопреки общим представлениям Орна, из Бриджпортского эксперимента следует, что университетская среда влияет на результаты не так уж и сильно и что антиобщественное поведение вполне может вызвать даже элементарная социальная структура, функционирующая независимо от уважаемых добропорядочных организаций.

В заключение своего критического разбора Орн призывает для прояснения подлинной природы человека ставить «эксперименты, участники которых не знают, что вовлечены в научное исследование». Однако я прошу его обратить внимание на исследование, испытуемыми в котором без своего ведома были медсестры, дежурившие в больничных палатах (Hofling et al., 1966). Медсестры получали по телефону распоряжение внепланово дать больному лекарство. Медсестры не могли узнать звонившего по голосу, однако он представлялся известным врачом; лекарства не было в листе назначений, поэтому медсестра не имела права его давать, к тому же предписанная доза в два раза превышала максимальную, указанную в инструкции к препарату, а процедура введения лекарства, согласно телефонному распоряжению, нарушала больничные правила. Однако из 22 медсестер, подвергшихся этой проверке, 21 дала больному лекарство, как было приказано. Когда контрольной группе медсестер дали вопросник, они указали, что не дали бы лекарство в таких обстоятельствах. Если сравнить результаты, полученные Хофлингом в естественной среде и в ходе моих экспериментов в лаборатории, обнаружатся поразительные параллели, что подтверждает валидность моих лабораторных данных.

Экологическая валидизация данных – это, в частности, установление диапазона условий, в которых наблюдается то или иное явление. Если Орн говорит, что необходимо проделать дальнейшие эксперименты, поскольку нынешние не дали ответов на вопрос, я с ним полностью согласен. Однако в конечном итоге Орн, похоже, просто отрицает научный метод. Он предает собственные высокие методологические стандарты, когда в стремлении доказать свою правоту искажает факты – неверно описывает саму организацию моего эксперимента или настаивает на своем вопреки очевидному. Возникает вопрос, полезна ли его теория, может ли она стать основой для научного анализа – или это лишь искусственная конструкция, не имеющая отношения к реальности, главные темы которой – заговор, недоверие, постороннее влияние и скрытые мотивы? Несомненно, вполне законно поинтересоваться, верили ли испытуемые, что жертву ударяют током и она страдает, однако ответ следует искать в данных, а не в непогрешимости представлений Орна.

Доводы Орна, построенные в основном на анекдотах, шатки и удовлетворяют разве что невзыскательные умы. Похоже, их цель – отрицать реальность явления, будь то гипноз (Orne, 1959, 1965), сенсорная депривация (Orne, 1964), психологический эксперимент (Orne, 1962b) или подчинение (Orne, 1968). Доводы Орна начинаются с предположения, что все испытуемые склонны к активной подозрительности и недоверию, если только доверие не становится составляющей, которая подрывает самую суть эксперимента, – тогда они вполне доверчивы (Orne, 1968, p. 291). Затем на сцену выходят требуемые характеристики: на самом деле экспериментатор изучает совсем не то, что хочет изучить, поскольку испытуемый исключил всякую возможность объективных исследований и сообщает экспериментатору только то, что тот хочет услышать. Доказательств подобной точки зрения не существует, более того, не так давно Сигал, Аронсон и ван Хус (Sigall, Aronson, and Van Hoose, 1970) представили данные в ее опровержение.

Так или иначе, Орн понимает, что довод о «содействии испытуемого» не подрывает значимости нашего эксперимента, поскольку экспериментатор в явном виде рассказывает испытуемому, чего он «хочет», и цель эксперимента как раз и состоит в изучении того, в какой мере испытуемый готов это предоставить экспериментатору. Поэтому Орн в очередной раз подтасовывает аргументы и утверждает, что внешнее поведение – не то, чем кажется, и под его завесой таятся скрытые смыслы. Можно отметить, что Орн ищет скрытые смыслы в ущерб явному значению поведения и, по правде говоря, старается списать со счетов самое очевидное.

Орн не останавливается перед тем, чтобы на основании наших экспериментов дискредитировать гипнотические явления (Orne, 1965), а затем переходит к дискредитации самого эксперимента по изучению подчинения, по пути постоянно приводя доводы, не имеющие отношения к делу, и искажая факты. Далее он постулирует безоговорочную уникальность психологического эксперимента – и утверждает, что никакие их результаты не имеют отношения к реальной жизни. В целом линия его аргументации позволяет изучать те или иные явления – так их можно лишь дискредитировать. Орн не видит связи между подчинением, наблюдавшимся в ходе собственных исследований и наших экспериментов, поскольку его цель при публикации своих находок в области подчинения – показать, что экспериментальная ситуация не позволяет выявить научную истину. Наконец, он не ищет ни в чем сути – только методологические погрешности. Мне представляется, что Орн упорно насаждает подход к изучению социальной психологии, давно отошедший в историю. Я не думаю, что подобная односторонность позволяет сделать вклад в наше понимание поведения человека. Отдельные качества подобного мировоззрения иногда бывают полезны, однако жесткая предубежденность, пронизывающая эту идеологию, неизбежно исказит общую картину – в такой степени, что она утратит всякую связь с реальностью.

Впрочем, из рассуждений Орна следуют некоторые методологические поправки, в которых есть рациональное зерно. Безусловно, более подробная разработка эксперимента, скажем, тщательное интервьюирование испытуемых и работа над очевидными ошибками (в частности, не стоит привлекать в качестве испытуемых студентов-психологов) лишь повысят качество исследования. Однако подобные меры имеют смысл только тогда, когда принимаются безо всякой связи с узколобыми теориями заговоров и исключительно с целью решить насущную задачу.