Текст книги "Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества"

ЭВАНС: Вы не ожидали, что они зайдут так далеко?

МИЛГРЭМ: Не ожидал, однако если бы они не были такими послушными, это не остановило бы мою исследовательскую программу. Я бы просто изучал переменные, которые ведут к повышению или снижению уровня подчинения. В сущности, можно сказать, что результаты, которые я получил, ставили палки в колеса дальнейших исследований, поскольку из-за того, что так много испытуемых подчинялись экспериментатору, пришлось вычеркнуть значительное количество переменных. Не удалось получить распределение ответов – то самое колоколообразное распределение, – при котором было бы удобнее всего исследовать эффекты конкретных переменных.

ЭВАНС: Иногда по поводу работ Зимбардо и ваших делались такие утверждения, что было бы, по-моему, только справедливо дать вам возможность высказаться в ответ. Некоторые, особенно журналисты, предполагали, что вы с доктором Зимбардо участвовали в экспериментах, которые были уникальны, интересны и увлекательны, а из-за шума по поводу этической стороны вопроса вам пришлось подводить под них рациональную основу в стремлении экстраполировать из своих находок что-то, что характеризовало бы общую картину. Например, что касается Зимбардо, то теперь он ратует за пенитенциарные реформы, утверждая, что этот маленький эксперимент научит человечество, какая страшная вещь тюрьма. Что же касается вас, то вы более или менее экстраполировали масштабный вопрос об опасностях авторитаризма в американской культуре. В своей книге «Подчинение авторитету» вы его подробно исследуете. Ну, доктора Зимбардо здесь нет и высказаться он не может, а вы что скажете по этому поводу?

МИЛГРЭМ: Самая первая моя статья о подчинении [ «Behavioral Study of Obedience»], которую я написал еще до того, как кто-то успел отреагировать на эксперименты, была посвящена подчинению как социальной проблеме. Так что неправда, что попытка обобщить этот вопрос вызвана критикой его этической стороны. Кроме того, меня несколько беспокоит отсутствие всяческих предположений, что я исходил из благих побуждений и верил в хороший результат. Я убежден, что общество должно подходить к любому начинанию с определенным запасом доброй воли. Мне представляется, что подобного рода критика исходит из убеждения, что исследователи хотели чего-то дурного, а ни в моем случае, ни в случае Зимбардо это наверняка не имеет отношения к истине.

ЭВАНС: Может быть, мы обошли вниманием еще какие-то замечания к этому вашему исследованию, которые вас тревожат?

МИЛГРЭМ: Да, думаю, очень важный вопрос – это вопрос о границах возможного в эксперименте. Я считаю, что многие эксперименты не следовало проводить. Я не против критики, поскольку считаю, что у нее есть своя социальная функция. Исследователь хочет что-то изучать. Общество в лице некоторых критиков ставит ему границы. Думаю, в итоге установится какое-то равновесие между научными и прочими ценностями, но я не считаю, что большинство исследователей – и в том числе, конечно, я, – ограничиваются лишь научными ценностями. Есть тысячи экспериментов, которые могут принести большую пользу с точки зрения расширения знаний, но их никто никогда не станет проводить, поскольку каждый понимает, что они нарушают моральные принципы. Это не значит, что о них никто не думает. Например, эксперимент, в ходе которого новорожденных детей оставляют на необитаемом острове и наблюдают их развитие в течение трех поколений, исходя из предположения, что все они выживут, может оказаться невероятно информативным, но это было бы чудовищно аморально.

ЭВАНС: Перейдем к другой области вашей работы, очень занимательной: есть же еще ваши исследования опыта жизни в больших городах. В ходе прежних своих экспериментов вы изучали подчинение власти и как оно приводит к жестокости, и примерно тогда же стали заметны случаи вроде знаменитой трагедии Китти Дженовезе, когда у нас наблюдается, так сказать, другого рода жуткая реакция на ближнего. Однако в этом случае жестокостью была апатия, а не удары током в условиях эксперимента. Исследования Латане и Дарли (1970), а также множества их последователей позволили тщательно разобраться в природе так называемой апатии стороннего наблюдателя и одновременно задаться вопросом, есть ли в человеческом характере подлинный альтруизм. Открытие этого направления исследований показывают, что налицо основания для некоторого оптимизма. Мне кажется, ваш анализ жизни в больших городах (Milgram, 1970) дает очень широкий и интересный обзор и обобщение некоторых толкований подобного рода, поэтому было бы интересно услышать, что натолкнуло вас на исследования именно в этом направлении.

МИЛГРЭМ: Можно мне сначала провести некоторые параллели между исследованиями сторонних наблюдателей и исследованиями подчинения власти?

ЭВАНС: Да, конечно.

МИЛГРЭМ: В некоторой степени многие работы по изучению феномена стороннего наблюдателя показывают, что с усложнением общества возникают специализированные организации, например, полиция, которые обладают властью в определенных сферах, и тогда люди отказываются от ответственности в их пользу. Ведь в случае Дженовезе все свидетели считали, что это не их дело, не они за это отвечают, а те, кто у власти, то есть полиция, – вот пусть полиция что-то и предпринимает. Случай Дженовезе особенно трагичен еще и потому, что никто даже не сообщил в полицию. Из других работ Латане и Дарли следует и еще один вывод – я сейчас имею в виду в особенности эксперимент с курением. Они показали, что группа людей реагирует на сигнал об опасности с меньшей вероятностью, чем отдельный человек. В сущности, это показывает, как неэффективно функционируют люди в отсутствие власти. Если нет никакой групповой структуры, никакого заранее назначенного лидера, это приводит к полной неэффективности. Понимаете, у всех этих вопросов две стороны. При определенных обстоятельствах от власти очень много пользы. Уверяю вас, в человеческом обществе вообще не было бы никакой власти, если бы она не выполняла важнейшей адаптивной функции.

LATANÉ, B., & DARLEY, J., 1970. The Unresponsive Bystander: Why Doesn’t He Help? New York: Appleton.

MILGRAM, S., 1963. Behavioral study of obedience // J. Abnorm. Soc. Psychol. 67:371–78.

MILGRAM, S., 1970. The experience of living in cities // Science. 167:146–68.

Некоторые условия подчинения и неподчинения власти[12]12
  Это исследование обеспечили два гранта Национального научного фонда – NSF G-17916 и NSF G-24152. Предварительные исследования, проведенные в 1960 году, финансированы грантом Фонда Хиггинса при Йельском университете. Выражаю признательность Джону Т. Уильямсу, Джеймсу Макдонаху и Эмилю Элджесу за их важную роль в проекте. Спасибо также Алану Элмсу, Джеймсу Миллеру, Такето Мурата и Стивену Стиру за их помощь в качестве сотрудников-аспирантов. Благодарю за помощь мою жену Сашу. Наконец, я в неоплатном долгу перед многими жителями Нью-Хэвена и Бриджпорта, которые участвовали в экспериментах как испытуемые.
  Статья впервые вышла в журнале «Human Relations», 18, No. 1 (1965), p. 57–75. Исследование поддержано грантами Национального научного фонда и небольшим грантом Фонда Хиггинса при Йельском университете. Авторское право возобновлено Александрой Милгрэм в 1993 году. Печатается с разрешения правообладателя.


[Закрыть]

Ситуация, в которой один агент приказывает другому нанести ущерб третьему, снова и снова становится важной темой в человеческих отношениях. Яркое выражение она нашла в истории Авраама, которому Бог приказал убить своего сына. Не случайно Кьеркегор в поисках ориентиров для размышлений о центральных темах человеческого опыта избрал конфликт Авраама отправной точкой своей философии.

Война также развивает тему этой триады – власть приказывает человеку уничтожить врага; вероятно, вообще любое организованное насилие можно считать вариацией на тему трех элементов – власти, исполнителя и жертвы.[13]13
  Возьмем, к примеру, анализ войны, который проделал Дж. П. Скотт в своей монографии об агрессии:
  «…хотя поступки ключевых фигур во время войны можно объяснить в терминах прямой стимуляции агрессии, в это вовлекается огромное количество других людей – просто потому, что они входят в организованное общество».
  «…Например, в начале Первой мировой войны в Сараево был убит австрийский эрцгерцог. Через несколько дней солдаты со всей Европы уже маршировали навстречу друг другу – не потому, что печальная участь эрцгерцога стала для них стимулом к действию, а потому, что их приучили повиноваться приказам». (Цит. в несколько измененном виде по: Scott (1958), Aggression, p. 103.)


[Закрыть]

Мы описываем недавно проведенный в Йельском университете цикл экспериментов, в ходе которых экспериментальными средствами изучалось конкретное выражение этого конфликта.

В самом общем виде проблему можно определить следующим образом: если X приказывает Y нанести ущерб Z, при каких условиях Y исполнит приказ Х, а при каких откажется? В более конкретной формулировке, подходящей для лабораторных исследований, вопрос звучит так: если экспериментатор велит испытуемому нанести ущерб третьему лицу, при каких условиях испытуемый исполнит эти указания, а при каких откажется подчиниться? Лабораторная задача – не столько ослабленная версия общего утверждения, сколько одно конкретное выражение из множества форм, которые в принципе может принять этот вопрос.

Одной из целей исследования было изучение поведения в напряженной ситуации, имеющей далеко идущие последствия для всех участников, поскольку при ослабленных условиях невозможно задействовать психологические силы, возникающие в случаях острого конфликта, приближенного к реальной жизни.

Прежде всего, этот подход означал, что мы взяли на себя особые обязательства по защите благополучия и достоинства всех участников исследования; испытуемые, разумеется, были поставлены в очень трудное положение, поэтому мы принимали меры, чтобы обеспечить им хорошее самочувствие, прежде чем выпускать их из лаборатории. Для этого была разработана процедура тщательной постэкспериментальной терапии для всех испытуемых в любом состоянии.[14]14
  Она состояла в подробном разговоре с экспериментатором и, что не менее важно, в дружеском примирении с жертвой. Испытуемым разъясняли, что жертва не получала никаких болезненных ударов током. После завершения цикла экспериментов всем испытуемым разослали подробный отчет обо всех целях и результатах программы. В итоге 83,7 %испытуемых отметили, что рады, что приняли участие в исследовании, 15,1 % заявили, что у них нет ни отрицательных, ни положительных чувств, а 1,3 % сообщили, что жалеют о своем участии. Существенное число испытуемых по собственной инициативе попросили задействовать их в дальнейших экспериментах. Четыре пятых испытуемых полагали, что нужно проводить дальнейшие эксперименты подобного рода, а 74 % отметили, что в результате участия в исследовании сделали для себя лично значимые выводы. Более того, один психиатр, университетский преподаватель, имеющий опыт лечения амбулаторных больных, опросил выборку испытуемых, принимавших участие в нашем эксперименте, с целью выявить возможные неблагоприятные последствия участия. Ничего подобного выявлено не было. Более того, как правило, испытуемые считали, что участие в эксперименте было для них полезно и поучительно. Более подробно об этом вопросе см. Milgram (1964).


[Закрыть]

Если Y исполняет приказ X, условимся говорить, что он подчинялся Х; если он не исполняет приказа Х, условимся говорить, что он не подчинялся Х. Термины «подчинение» и «неподчинение» в том смысле, в каком они здесь применяются, относятся лишь к явным действиям испытуемого и не имеют никакого отношения к мотивации или эмпирическим состояниям, сопровождающим действия.[15]15
  Имеющие значение в ходе эксперимента действия Y можно описывать и другими терминами, помимо слов «подчинение» и «неподчинение». Можно сказать, что Y сотрудничает с X или проявляет конформность в отношении приказов Х. Однако «сотрудничество» предполагает, что Y согласен с целями X и понимает связь своего поведения с достижением этих целей (впрочем, процедура эксперимента, в частности, требование экспериментатора, чтобы испытуемый наносил жертве удар током даже в отсутствие реакции жертвы, исключают такое понимание). Более того, сотрудничество предполагает равенство статусов сотрудничающих агентов и не учитывает элемент асимметрии, доминирования-подчинения, ясно выраженный в лабораторных отношениях экспериментатора и испытуемого. В других важных контекстах социальной психологии применяется также термин «конформность», который чаще всего относится к имитации суждений и поступков других в отсутствие явно выраженного требования их имитировать. Далее, в ходе этого исследования налицо два источника социального давления – давление экспериментатора, отдающего приказы, и давление жертвы, которая просит прекратить наказание. Отличительная черта конфликта в данном случае – противопоставление обычного человека (жертвы) власти (экспериментатору). В какой-то момент в ходе эксперимента жертва требует, чтобы ее освободили. Экспериментатор настаивает, чтобы испытуемый продолжал наносить удары. Какое действие испытуемого можно было бы классифицировать как конформность? Испытуемый может проявить конформность к желанию равного себе, а может – к желаниям экспериментатора, и конформность к одной из сторон означает отсутствие конформности к другой. Таким образом, опираться на это слово в данном сеттинге не имеет смысла, поскольку его значение исключает дуализм и конфликт взаимоисключающих социальных сил.
  В окончательном анализе лингвистический символ, отражающий действия испытуемого, должен черпать смысл в конкретном контексте, в котором происходит действие, а в повседневном языке, вероятно, нет слова, которое охватывало бы ситуацию эксперимента во всей полноте, ничего не опуская и не вызывая ненужных ассоциаций. Поэтому слова «подчинение» и «неподчинение» применяются для описания действий испытуемого отчасти условно, ради удобства. В то же время наш выбор слов в существенной степени согласуется с их словарным значением.


[Закрыть]

Разумеется, повседневное применение слова «подчинение» также чревато определенными трудностями. Оно означает действие в пределах самого широкого диапазона ситуаций и связывает с этими ситуациями самые разные мотивы – подчинение ребенка отличается от подчинения солдата или, скажем, от обещания «любить, почитать и подчиняться» в классическом брачном обете. Однако в большинстве случаев, когда применяется это слово, оно непосредственно относится к поведению, к действиям: подчиняясь, человек делает то, что велит ему другой. Y подчиняется X, если выполняет предписание к действию, которое X к нему обращает; более того, это слово предполагает, что в ситуации, в которой происходит трансакция между X и Y, налицо какая-то форма доминирования-подчинения, есть иерархический элемент.

Если испытуемый исполняет всю серию экспериментальных приказов, условимся называть его подчиняющимся или послушным испытуемым, если же он в какой-то момент отказывается исполнять очередной приказ экспериментатора, условимся называть его неподчиняющимся, непослушным или непокорным испытуемым. В рамках настоящей статьи эти слова относятся исключительно к поведению испытуемого во время эксперимента и не обязательно отражают его личностные свойства и склонность подчиняться или сопротивляться власти.

В ходе всех экспериментов испытуемыми были взрослые мужчины, жители Нью-Хэйвена, Бриджпорта и окрестностей, в возрасте от 20 до 50 лет и самых разных профессий. Каждый эксперимент, описанный в этой статье, задействовал 40 неопытных испытуемых, тщательно сбалансированных по возрасту и роду занятий. В каждом эксперименте участвовали: рабочие, квалифицированные и неквалифицированные, – 40 %; работники умственного труда в области бизнеса и продаж – 40 %; высококвалифицированные профессионалы – 20 %. В рамках каждой группы проводилось деление на три категории по возрасту (испытуемые от 20 до 30, от 30 до 40 и старше 40, представленные соответственно в пропорции 20, 40 и 40 %).

Главный объект исследования – количество электрических ударов, которое испытуемый наносит другому человеку, когда экспериментатор приказывает ему наказывать «жертву» все более и более сурово. Акт удара током помещен в контекст обучающего эксперимента, якобы организованного для изучения воздействия наказания на память. Помимо экспериментатора, в каждой сессии участвуют один наивный испытуемый и один сообщник экспериментатора. По прибытии каждый испытуемый получает плату в размере 4 долларов 50 центов.[17]17
  С учетом инфляции за 50 лет, прошедших с момента эксперимента, в наши дни эта сумма приблизительно эквивалентна 40 долларам. – Прим. ред.


[Закрыть] После общей вводной беседы с экспериментатором, который рассказывает, как мало ученые знают о воздействии наказания на память, испытуемым сообщают, что в паре один будет учителем, а другой учеником. Проводится мошенническая жеребьевка, в результате которой наивный испытуемый всегда оказывается в роли учителя, а сообщник экспериментатора – в роли ученика. Ученика отводят в смежную комнату и пристегивают к «электрическому стулу».

Наивному испытуемому говорят, что его задача – заставить ученика выучить список парных ассоциаций, проверить, как он его усвоил, и наказывать за каждую ошибку. Наказание производится в форме удара электрическим током, который наносится ученику при помощи электрогенератора, а испытуемый им управляет. Учитель получает указание при каждой ошибке повышать силу удара на одно деление на генераторе. Согласно плану, ученик дает много неверных ответов, так что довольно скоро наивный испытуемый вынужден нанести ему самый сильный удар, обозначенный на шкале генератора. Каждый раз, когда учитель повышает силу удара, ученик все настойчивее требует остановить эксперимент, потому что ему становится все хуже и хуже. Однако экспериментатор ясно и недвусмысленно приказывает учителю продолжать процедуру, невзирая на протесты ученика. Таким образом, наивный испытуемый должен разрешить конфликт между двумя взаимоисключающими требованиями, поступающими из социального поля. Он может либо продолжать исполнять приказы экспериментатора и наносить ученику все более жестокие удары, либо отказаться исполнять приказы экспериментатора и пойти навстречу просьбам ученика. Власть экспериментатора проявляется не в свободном поле, а в противовес постоянно усиливающемуся противодействию человека, подвергающегося наказанию.

Прежде чем перейти к описанию результатов эксперимента, следует уточнить несколько технических подробностей. Для нанесения удара применяется фальшивый электрогенератор со шкалой, на которой отчетливо отмечены 30 степеней напряжения – от 15 до 450 вольт. (Каждый уровень активируется одним из 30 отдельных тумблеров, расположенных в ряд горизонтально.) Наивный испытуемый получает удар в 45 вольт – он должен убедиться, что прибор действует. На генераторе расположены также таблички с вербальными предупреждениями – от «Слабый ток» до «Осторожно! Опасно для жизни».

Реакция жертвы записана на пленку и стандартизирована, каждый протест соотнесен с определенным уровнем напряжения на генераторе. Начиная с 75 вольт ученик начинает кряхтеть и стонать. При 150 вольтах он требует, чтобы его выпустили и прекратили эксперимент. На 180 вольтах он громко кричит, что не может больше этого выносить. На 300 вольтах он отказывается отвечать на вопросы, связанные с проверкой памяти, и настаивает, что не желает больше участвовать в эксперименте, и требует, чтобы его отпустили. В ответ на последний протест экспериментатор говорит наивному испытуемому, что отсутствие ответа следует толковать как неверный ответ и согласно процедуре наказывать ученика очередным ударом тока. Свое требование экспериментатор подкрепляет заявлением: «У вас нет выбора, вы обязаны продолжать!» (Этот императив применяется каждый раз, когда наивный испытуемый пытается прервать эксперимент.) Если испытуемый отказывается наносить удар следующей степени, эксперимент считается оконченным. Количественное значение приписывается поведению испытуемого на основании максимальной силы удара, который он нанес, прежде чем отказаться от дальнейшего участия в эксперименте. Таким образом, испытуемый может получить от 0 (если испытуемый отказался наносить самый слабый удар) до 30 баллов (если испытуемый дошел до самого высокого уровня на шкале). Каждый конкретный испытуемый и каждый конкретный эксперимент оценивается по степени подчинения испытуемых приказам экспериментатора, и эта оценка выражается численно в соответствии с разметкой шкалы генератора.

Эта лабораторная ситуация задает нам рамки для изучения реакции испытуемого на принципиальный конфликт эксперимента. Это, повторим, конфликт между требованиями экспериментатора продолжать наносить удары током и все более настойчивыми требованиями ученика прекратить эксперимент. Суть исследования – систематически изменять факторы, которые, как предполагается, влияют на степень подчинения приказам экспериментатора, чтобы выяснить, при каких условиях подчинение власти наиболее вероятно, а при каких на первый план выходит сопротивление.

Пилотные исследования, предшествовавшие настоящему, завершились зимой 1960 года; от стандартных экспериментов их отличали некоторые подробности – в частности, жертву помещали за зеркальное стекло и ставили освещение так, чтобы испытуемый смутно различал ее (Milgram, 1961).

Хотя эти исследования были по существу качественными, а не количественными, они указали на некоторые существенные черты экспериментальной ситуации. Сначала в ходе эксперимента не задействовалась никакая голосовая обратная связь от жертвы. Считалось, что словесные предупреждения и пометки на шкале генератора, обозначающие силу удара, обеспечат достаточное давление, чтобы подорвать подчинение испытуемого. Однако оказалось, что это не так. Не слыша протестов ученика, практически все испытуемые, получив приказ, доходили, не задумываясь, до конца шкалы, словно не замечая словесных предупреждений («Крайне интенсивный ток» и «Осторожно! Опасно для жизни»). Это лишило нас адекватной базы для оценки тенденции к подчинению. Нужно было ввести силу, которая укрепила бы сопротивление испытуемого приказам экспериментатора и выявила индивидуальные различия с точки зрения распределения моментов, когда испытуемый отказывался продолжать эксперимент.

Эта сила приняла форму протестов жертвы. Сначала были применены мягкие возражения, однако выяснилось, что этого недостаточно. Впоследствии в экспериментальную процедуру были введены более решительные протесты. К нашему ужасу, даже самые сильные протесты жертвы не помешали некоторым испытуемым применять по требованию экспериментатора самые суровые меры наказания, однако протесты все же несколько снизили среднее значение максимального удара и создали некоторое распределение в поведении испытуемых; поэтому крики жертвы были стандартизированы на магнитофонной пленке и включены в стандартную процедуру эксперимента.

Эта ситуация не просто выявила технические сложности в поисках действенной процедуры эксперимента, – она показала, что испытуемые готовы подчиняться власти в гораздо большей степени, чем мы предполагали. Кроме того, она показала, что для контроля над поведением испытуемого важно получать обратную связь от жертвы.

У пилотных исследований была и еще одна особенность: испытуемые часто избегали смотреть на человека, которого ударяли током, а иногда даже отворачивались – неловким, бросавшимся в глаза движением. Один испытуемый пояснил: «Я не хотел видеть последствия собственных действий».

Наблюдатели писали:

…Испытуемые явно не хотели смотреть на жертву, которую видели сквозь стекло прямо перед собой. Когда им указали на это, они отметили, что им было неприятно видеть мучения жертвы. Однако мы подчеркиваем, что, хотя испытуемый не желает смотреть на жертву, удары током он наносит по-прежнему.

Это показывает, что очевидная реакция жертвы в какой-то степени способна регулировать поведение испытуемого. Если испытуемый, подчиняясь экспериментатору, обнаруживал, что не может выносить пристального взгляда на жертву, верно ли обратное? Если сделать так, чтобы реакция жертвы была заметнее испытуемому, будет ли он меньше подчиняться приказам? Ответить на этот вопрос должен был первый цикл стандартных экспериментов.

Этот цикл состоял из четырех экспериментальных ситуаций. В каждой ситуации жертву делали «психологически» ближе испытуемому, который наносил удары.

В первой ситуации («Отдаленность») жертву помещали в другую комнату, откуда ее не было ни видно, ни слышно испытуемому, и только при ударе в 300 вольт она стучала в стену в знак протеста. После 315 вольт жертва больше не отвечала, ее не было слышно.

Во второй ситуации («Голосовая обратная связь») обстановка была точно такой же, однако добавились голосовые протесты. Жертва, как и в первой ситуации, находилась в смежной комнате, однако ее жалобы были отчетливо слышны из-за слегка приоткрытой двери и сквозь стены лаборатории.[18]18
  Перенести на печатную страницу тон реплик жертвы невозможно, поскольку у нас нет адекватных средств для записи интенсивности голоса, точного ритма речи и общей интонации. Однако все эти черты необходимы, чтобы создать впечатление все более сильной реакции на нарастающее напряжение ударов током (в полной мере это можно передать, только если выслать заинтересованным лицам магнитофонные записи). Приблизительная картина такова: до удара в 75 вольт жертва никак не проявляет дискомфорта, а в этот момент в ответ на наказание слегка кряхтит. Подобным образом она реагирует и на удары в 90 и 105 вольт, а на 120 вольтах жертва кричит экспериментатору, что удары стали очень болезненными. После удара в 135 вольт слышны стоны от боли, а при 150 вольтах жертва кричит: «Экспериментатор, выпустите меня отсюда! Я больше не хочу участвовать в эксперименте! Я отказываюсь продолжать!» На удар в 270 вольт жертва отвечает истошным, чуть ли не предсмертным криком. Все это время жертва настаивает, чтобы ее отпустили и прекратили эксперимент. На 300 вольтах жертва в отчаянии кричит, что больше не будет отвечать на вопросы в рамках теста на запоминание, а на 315 вольтах издает страшный вопль и настойчиво повторяет, что больше не считает себя участником эксперимента. После этого жертва не отвечает на вопросы, а только вскрикивает после каждого удара, и так продолжается до 450 вольт. Разумеется, многие испытуемые к этому моменту уже отказываются продолжать эксперимент.
  Во всех экспериментах вне цикла «Близость» применялась пересмотренная запись с более настойчивыми протестами. Естественно, при применении нового набора протестов для любых сопоставлений были разработаны новые значения базовых показателей.
  Собраны неопровержимые доказательства, что огромное большинство испытуемых, и подчиняющихся, и непокорных, считали, что реакция жертвы неподдельна. Доказательством служат: (а) напряжение, возникавшее у испытуемых (см. обсуждение вопроса о напряжении), (б) очки по шкале «оценки боли» на основании вопросников, которые испытуемые заполняли сразу после эксперимента, (в) то, как сами испытуемые описывали свои чувства во время пост-экспериментальной беседы и (г) подлежащие количественной оценке ответы на вопросники, распространенные среди испытуемых через несколько месяцев после участия в экспериментах. Все это будет подобно разобрано в монографии, которая сейчас готовится к печати.
  (Во всех экспериментальных ситуациях процедура состояла в том, что наивный испытуемый объявлял, какой силы удар собирается нанести, так что независимо от реакции жертвы он постоянно напоминал сам себе, что сила наказания с каждым разом возрастает.)


[Закрыть]

Третья экспериментальная ситуация («Близость») была похожа на вторую, но теперь жертва находилась в той же комнате, что и испытуемый, на расстоянии полутора футов (около полуметра) от него. Таким образом, жертву было не только слышно, но и видно, и испытуемый мог судить о ее состоянии по визуальным сигналам.

Четвертая, последняя экспериментальная ситуация в этом цикле («Близость и прикосновение») была точно такой же, как третья, за исключением того, что жертва получала удар током, только когда клала ладонь на специальную пластину. На уровне 150 вольт жертва требовала, чтобы ее отпустили, и в этой ситуации отказывалась класть ладонь на пластину. Тогда экспериментатор приказывал наивному испытуемому силой прижать руку жертвы к пластине. Таким образом, в этой ситуации подчинение предполагало, что испытуемый, чтобы наказывать жертву ударами током сильнее 150 вольт, должен вступить с ней в физический контакт.

В каждой ситуации исследовались сорок взрослых испытуемых. Данные показали, что при сближении жертвы с испытуемым подчинение значительно слабело. Средний максимальный удар в зависимости от ситуации приведен на рис. 2. С точки зрения соотношения подчиняющихся и неподчиняющихся испытуемых выяснилось, что в ситуации «Отдаленности» отказывались подчиняться экспериментатору 34 % испытуемых, в ситуации «Голосовой обратной связи» – 37,5 %, в ситуации «Близости» – 60 % и в ситуации «Близости-прикосновения» – 70 %.

Как нам следует расценивать подобный эффект? Первое, что приходит в голову, – что при близости к жертве испытуемый острее сознает интенсивность ее страданий и соответствующим образом регулирует свое поведение. Это логично, однако наши данные не подтверждают такой интерпретации. Во всех четырех ситуациях уровень приписываемой боли (то есть насколько больно было жертве по оценке испытуемых, для чего применялась 14-балльная шкала) был примерно одинаков. Однако нетрудно предположить наличие альтернативных механизмов.

Рис. 2. Средний максимальный удар в цикле экспериментов от «Отдаленности» до «Близости-прикосновения»

Эмпатические сигналы. В ситуациях «Отдаленности» и в меньшей степени в ситуации «Голосовой обратной связи» страдания жертвы для испытуемого – нечто абстрактное и далекое. Он знает, что его действия причиняют боль другому человеку, но исключительно в концептуальном смысле: этот факт осознан, но не прочувствован. Это достаточно распространенное явление. Пилот бомбардировщика прекрасно понимает, что его бомбы принесут страдания и смерть, однако это знание лишено эмоциональной окраски и не позволяет в полной мере посочувствовать страданиям, вызванным его действиями. Подобные наблюдения делались во время войны. Вероятно, зрительные сигналы, связанные со страданиями жертвы, запускают у испытуемого эмпатическую реакцию и дают более полное представление об ощущениях жертвы. А может быть, эмпатическая реакция сама по себе неприятна и обладает качествами, которые побуждают испытуемого прекратить то, что ее вызывает. Тогда снижение уровня подчинения в дальнейших экспериментальных ситуациях можно объяснить обогащением потока эмпатических сигналов.

Отрицание и сужение когнитивного поля. Ситуация «Отдаленности» позволяет сузить когнитивное поле, так что жертва исключается из сознания. Испытуемый уже не расценивает акт нажатия на тумблер как результат морального выбора, поскольку это действие больше не ассоциируется со страданиями жертвы. Если жертва близко, ее труднее исключать феноменологически. Она неизбежно вторгается в сознание испытуемого, поскольку ее все время видно. В ситуации «Отдаленности» ее существование и реакции осознаются только после того, как нанесен удар током. Слуховая обратная связь непостоянна, испытуемый получает ее лишь иногда. При «Близости» жертва непосредственно включена в поле зрения, она становится для испытуемого ярким элементом окружения. Испытуемый больше не может задействовать механизм отрицания. Один испытуемый, участвовавший в эксперименте «Отдаленность», сказал: «Удивительно, но ведь и в самом деле забываешь, что там живой человек, хотя и слышишь его голос. Довольно долго я был сосредоточен исключительно на том, чтобы нажимать тумблеры и читать надписи».

Поля взаимного влияния. Если в ситуации «Близости» испытуемый занимает положение, позволяющее наблюдать за жертвой, обратное тоже верно. Теперь жертва внимательно наблюдает за действиями испытуемого с близкого расстояния. Вероятно, когда человек не может наблюдать за твоими поступками, причинять ему боль легче, чем когда он видит, что ты делаешь. Если он смотрит, как ты совершаешь направленные против него действия, это пробуждает стыд и угрызения совести, которые затем помогают перестать действовать. Много свидетельств, что при конфронтации лицом к лицу возникает дискомфорт и она препятствует открытым действиям, мы находим и в языке. Часто говорят, что человека легче критиковать «за спиной», чем «говорить все в лицо». Если мы кому-то лжем, то, как всем известно, не можем «смотреть ему в глаза». Мы и сами «прячем глаза» от стыда или неловкости – это помогает снизить дискомфорт. Когда человека ставят перед расстрельной ротой, ему завязывают глаза якобы для того, чтобы ему было не так страшно, но на самом деле у этого действия есть и скрытая функция – снизить стресс у палачей. Короче говоря, в ситуации «Близости» у испытуемого, вероятно, возникает ощущение, что он сам становится ярким элементом поля осознанности жертвы. Возможно, испытуемому становится совестно и неловко, и вид жертвы мешает ему продолжать ее наказывать.

Единство действия и его последствий. В ситуации «Отдаленности» испытуемому труднее ощутить соотнесенность своих действий и последствий этих действий для жертвы. Поступок и его последствия разнесены физически и пространственно. Испытуемый нажимает на тумблер в одной комнате, а крики и протесты доносятся из другой. Эти два события связаны, однако им недостает убедительного феноменологического единства. Структура осмысленного поступка – «Я делаю человеку больно» – разрушается из-за пространственной организации эксперимента; в некоторой степени это аналогично исчезновению фи-феномена, если мигающие огни расположены слишком далеко друг от друга. В ситуации «Близости» единство поступка и следствия гораздо ощутимее, поскольку жертва физически ближе к действию, причиняющему ей боль. В ситуации «Близости-прикосновения» единство поступка и следствия ощущается в полной мере.

Образование зачаточной группы. Если жертва помещена в другую комнату, то не только жертва отдаляется от испытуемого, но и испытуемый с экспериментатором становятся относительно ближе. Формируется зачаточная группа, состоящая из экспериментатора и испытуемого, однако жертва из нее исключена. Стена между жертвой и другими участниками эксперимента лишает жертву интимной связи, которую ощущают экспериментатор и испытуемый. В ситуации «Отдаленности» жертва – самый настоящий аутсайдер, она одинока и физически, и психологически.

Если поместить жертву ближе к испытуемому, им с испытуемым становится легче заключить союз против экспериментатора. Испытуемые уже не должны иметь дело с экспериментатором в одиночку. У них появляется союзник, который совсем рядом и рвется поддержать их мятеж против экспериментатора. Таким образом, изменение набора пространственных отношений в разных экспериментальных ситуациях приводит, вероятно, к смещению системы союзнических отношений.

Благоприобретенные поведенческие наклонности. Давно отмечено, что лабораторные мыши редко дерутся со своими собратьями по вольеру. Скотт (Scott, 1958) объясняет это в терминах пассивного подавления. Он пишет: «Когда животное ничего не делает в тех или иных обстоятельствах… оно тем самым учится ничего не делать, и об этом можно говорить как о пассивном подавлении… этот принцип играет важнейшую роль в обучении личности миролюбию, поскольку из него следует, что ей, чтобы научиться не драться, нужно просто не драться». Подобным образом мы, вероятно, учимся не причинять вреда окружающим, просто не причиняя им вреда в повседневной жизни. Однако подобное обучение происходит в контексте близких отношений с окружающими и, вероятно, не может быть обобщено на ситуацию, когда человек от нас физически далеко. Кроме того, в прошлом, вероятно, агрессивные действия против тех, кто был к нам физически близко, влекли за собой наказание, а это искоренило исходную форму реакции. А агрессия против тех, кто находится от нас на расстоянии, возможно, наказывалась лишь иногда. Так организм узнает, что безопаснее проявлять агрессию к тем, кто далеко, и остерегается нападать на противника на расстоянии вытянутой руки. Закономерности вознаграждений и наказаний вырабатывают склонность избегать агрессии с близкого расстояния, однако на дальние дистанции это не распространяется. И это может объяснять результаты экспериментов в ситуации близости и отдаленности.

Близость как переменная в психологических исследованиях достойна куда большего внимания ученых. Если бы люди не могли перемещаться, понять причину этого пренебрежения было бы просто. Но мы постоянно в движении, попадаем в разные пространственные отношения в разных ситуациях, и то, близко мы друг от друга или далеко, вероятно, оказывает мощнейшее воздействие на психологические процессы, определяющие наше поведение с окружающими. В нашей ситуации, когда жертва становится физически ближе к испытуемому, который наносит ей удары, повышается количество испытуемых, которые отказываются подчиняться экспериментатору и прекращают эксперимент. Конкретное, видимое, непосредственное присутствие жертвы играет важную роль в том, чтобы сопротивляться власти экспериментатора и генерировать неподчинение.[19]19
  Следует признать, что слова «близость», «непосредственность», «жертва как яркий элемент» используются достаточно вольно, да и сами эксперименты дают этой переменной лишь приблизительную оценку. Необходимы дальнейшие эксперименты, которые отточат определение близости и приведут в соответствие разнообразные факторы наподобие пространственной дистанции, видимости, слышимости, наличия барьеров и так далее.
  В экспериментах серий «Близость» и «Близость-прикосновение» мы не имели возможности применять магнитофонные записи обратной связи с жертвой. Вместо этого жертву обучили отвечать в этих условиях точно так же, как и в ходе эксперимента 2 (где использовалась магнитофонная запись). Здесь нужны некоторые усовершенствования, поскольку необходимо, чтобы серию «Близость» было технически возможно проводить с применением записанной обратной связи.


[Закрыть]