Текст книги "Записки социопата"

Со Степой Бухаровым, или просто Бухой, как все его называли, мы жили в одном доме и в одном подъезде, только я на девятом этаже, а он на четвертом. Мальчишками мы бегали играть в футбол на школьный двор, шлялись вдоль Москва-реки в компании таких же мелких оболтусов, валялись на кучах соли и песка в Южном порту, забирались на местную стройку, где фехтовали на кусках арматуры, а осенью жгли сухую траву – очень популярное у юных пироманов развлечение. Однажды родители купили мне детский набор для мыльных пузырей. Я самозабвенно запускал их с балкона, любуясь, как пузыри, играя радужными разводами в лучах солнца, летят, несомые ветром, вдоль дома. Вскоре я заметил, что на балконе четвертого этажа появился мой приятель Степа Бухаров и принялся сбивать пузыри бельевой палкой. Сейчас далеко не все даже знают, что такое «бельевая палка». А раньше, когда белье кипятили на плите, такая палка была просто необходима в хозяйстве.

Прямотой Буха не отличался с детства, любил приврать, схитрить, занять денег и не отдать, и постоянно ходил на местный рынок – воровать у торговок семечки и изюм. Ему было лет девять, когда он впервые попался в овощном магазине на краже – пытался вынести трехлитровую банку с березовым соком.

Лет в тринадцать он серьезно отличился. Какие-то местные мальчишки помладше занялись живодерством. Они отлавливали кошек – и замучивали до смерти. Сначала жестоко пытали, выкалывали глаза, отрезали хвост, а потом вешали несчастных животных на дерево, обмотав проволоку вокруг шеи.

Этот бытовой детский садизм, между прочим, встречается довольно часто, но о нем почему-то не принято говорить. Между тем, из детей-живодеров обычно вырастают взрослые садисты. Я глубоко убежден, если уже в детстве некто способен истязать живое существо, если ему доставляет удовольствие страдание божьей твари, то остается всего один шаг к подобным преступлениям против человека. И большинство юных живодеров этот шаг совершают.

Одна из наших соседок по дому, чей кот был умерщвлен самым варварским способом, пожаловалась Бухе… Он бил их жестоко, металлическом прутом с ближайшей стройки. Результатом стали множественные переломы – ребер, рук и ног и черепно-мозговая травма у одного из пострадавших. После этого инцидента из школы Буху исключили, но, поскольку он был несовершеннолетним, любой другой ответственности ему удалось избежать. Вскоре он уже учился в другой школе. Кошек на деревьях мы больше не видели. Интересно было бы проследить судьбу малолетних живодеров. Пошел ли им впрок этот урок, или они еще больше ожесточились – и стали убивать уже людей? Увы, я ничего о них не знаю. А может, не знаю к счастью.

По мере взросления мы все меньше общались с Бухаровым. У него появилась своя (приблатненная) компания, новые (фартовые) интересы – и находить общий язык нам стало сложно. Он то и дело попадал в какие-то истории, у него начались неприятности с законом – то из-за драки, то из-за ограбления квартиры. Помню, как мы стояли у подъезда, и он с грустью рассказывал, что для того, чтобы не посадили, ему пришлось ДАЖЕ устроиться на работу.

– Работа – это полная жопа, – печально говорил Буха, – я сразу взял себе пива с утра, потому что понял, без допинга хрен отработаешь. Мне только до суда продержаться, а потом – на хер. Это не жизнь.

В другой раз он демонстрировал мне нож с тонким четырехгранным лезвием.

– Такая вещь. Тыкаешь в бок или между ребер, и человеку гарантированно пиздец. Кровь из раны не выходит, остается там, сворачивается, и все, амбец, врачи ничего сделать не могут. И прикинь, такая вещь продается совершенно свободно на Курском.

Я с пониманием покивал, хотя убийства, как у всякого нормального человека, вызывали у меня оторопь. Но для большинства моих сверстников в эпоху перемен пролитая кровь стала явлением настолько обыденным, что об убийствах можно было свободно говорить – в кругу своих, разумеется. Пролитой кровью решали деловые вопросы. И партнеры по бизнесу частенько заказывали друг друга, чтобы владеть им единолично.

В общем, Степа Бухаров уверенно двигался по кривой дорожке. Куда она его завела, в конце концов, я могу только догадываться. Скорее всего, он и по сию пору сидит на зоне. Кто-то из общих знакомых давным-давно упоминал, что Буху отправили из тюрьмы на крытую. Если перевести этот сугубо уголовный термин, так называется исправительно-трудовое учреждение, куда направляют за особо тяжкие преступления или за нарушения режима. Охотно верю, зная беспокойный характер Бухарова, – без преступной деятельности он начинал сильно скучать, тюремный распорядок был не для него.

Последний раз я видел Буху в нашем доме. У меня уже было несколько торговых точек, бизнес развивался поступательно и уверенно. Я спускался с девятого этажа на лифте, он зашел на своем четвертом.

– Как дела? – спросил Степа, широко улыбаясь.

– Отлично, – ответил я, – работа идет. Растем потихоньку.

– А машина есть?

– Машины нет, – в то время я еще не успел обзавестись автомобилем.

– А говоришь «отлично». – Он хмыкнул. – Были бы отлично, на машине бы ездил…

Лифт остановился на первом этаже, и мы вышли на лестничную площадку, где стояли три милиционера.

– А мне машину уже подали, – сообщил Степа.

– Пошли, Бухаров, – сказал один из милиционеров, – а то мы заждались тебя уже.

– Понятий у вас нет, я ж попрощаться.

У подъезда Буху посадили в кузов милицейской машины, захлопнули с лязгом дверцы. И он уехал надолго в какие-то дальние края. Кто знает, может, мы еще встретимся когда-нибудь с моим другом детства Степой Бухаровым? Но я в этом сильно сомневаюсь. Слишком много лет прошло. Если уже в пятнадцать мы стали такими разными, что не могли общаться, то сейчас мы и вовсе люди из разных миров. Хотя, как показывает мой житейский опыт, даже самые удаленные вселенные иногда пересекаются.

* * *

– Откуда?! – поразился Серега, когда я показал ему наш свежеспертый где-то в Подмосковье тонар.

– Пацанский подгон, – сказал я.

Он глянул настороженно.

– Да все в порядке. Ты Буху знаешь?

– И что Буха?! – Серега помрачнел еще больше.

– Буха подогнал. Ничего платить не надо. Но… Будем водку в разлив продавать, и ему наливать, когда попросит.

– И все?

– Все.

– А водку разве можно в разлив продавать?

– Нам все можно, – сказал я. Конечно, у меня не было такой уверенности. Но я наивно полагал, что обо всем при желании можно договориться. При этом я никогда ни с кем ни о чем серьезном пока еще не договаривался, и понятия не имел, во что может вылиться наш скромный бизнес.

Понимание пришло чуть позже – когда в парке Лосиный остров я копал себе могилу, а за мной мрачно наблюдали люди с каменными лицами и пистолетами в руках. Врагу не пожелаю подобного опыта. Но если ты сделал карьеру, пройдя через такие тернии, ты закален – и готов к испытаниям на любом уровне.

Первым делом мы привели тонар в неузнаваемый вид – покрасили белой краской и через трафарет намалевали черный липовый номер. До сих пор его помню наизусть. Пусть только в моей памяти он и останется. Нам посоветовал замаскировать палатку Буха – во избежание притязаний со стороны прежнего владельца. Краску мы купили самую дешевую, и она оказалась настолько левой, что сохла почти месяц. Затем мы выбрали место. Серега предлагал воткнуть палатку в ряд других возле автобусной остановки, но я опасался конкуренции. Мне нравилось место поближе к овощному. Проходимость здесь было хорошая. К тому же, неподалеку находился «Склад» Хасана, которого я считал потенциальным поставщиком, а значит, нам не пришлось бы далеко таскать ящики. Там мы, в конце концов, и поставили наш первый ларек. Возникла проблема с электричеством, но дядя Леша, местный мастер на все руки и хронический алкоголик (такие водились раньше в каждом районе), за пару пузырей взялся проблему решить. Для этого он прикрутил электрические провода к линии местного общежития. А чтобы они не болтались в воздухе, мы частично их прикопали поздно темным вечером – чтобы не привлекать лишнего внимания…

* * *

Дабы не замыкаться на одной лишь коммерции (честное слово, бизнес для меня вовсе не так существенен, как может показаться), замечу, что попутно развивалась и абсолютно иная жизнь. Я, словно, существовал одновременно сразу в нескольких параллельных вселенных. Должно быть, это свойство юности – ты еще не успел определиться, и потому следуешь сразу несколькими маршрутами. Верное направление уже прощупывается, и ты к нему стремишься, но бурный поток судьбы неумолим – никогда не знаешь, куда тебя повлечет. Возможно, и вовсе, – выбросит на берег. Или разобьет о камни. Хотя, может так статься, это только мои внутренние ощущения, а у других всего одна прямая дорога, ведущая их прямо к цели… или к гибели.

На своем пути я видел столько нелепых смертей, что иногда мне кажется – я и сам готов к смерти. Но потом я понимаю, что это – иллюзия. К смерти не готов никто. Разве что глубокие старцы, умудренные жизненным опытом, безмерно уставшие от многочисленных хворей и глубокой немощи. Хотя и старики вовсе не хотят умирать. Они хотят заснуть, чтобы однажды проснуться молодыми и полными сил…

Примерно в то же время я влюбился до безумия. Любовь случилась, как вспышка сверхновой. Еще вчера ты не знаешь ее, не подозреваешь о ее существовании. А потом наступает этот день и час. Она просто проходит мимо, говорит несколько слов. Ты отвечаешь ей. Или заворожено на нее смотришь. И вот уже тем же вечером, лежа один в своей постели в темноте, ты не можешь заснуть от сильного сердцебиения и томления в груди. Тебя будто что-то душит.

Я переживал возникновение любви, как разлад с самим собой. Меня совершенно выбило из колеи это могучее ощущение нехватки другого живого существа рядом. Мне хотелось быть рядом с нею, дышать тем же воздухом, что и она, газом, выдыхаемом ею, прикасаться к волосам и груди, и обладать, обладать, снова и снова обладать ею. Я испытывал невозможное желание, настоящую жажду. Ее можно было утолить лишь на краткое мгновение, совершив акт постыдного рукоблудия. Тогда у меня появлялась возможность немного отдохнуть от удушающей любви. Но потом чувства снова накрывали меня. И я ворочался в постели, под мокрой простыней, вне себя от невозможности обладать ею.

Мы сближались быстро и неотвратимо. Она также вспыхнула – и стала моей…

Потом не видеть ее день или два – стало для меня настоящим мучением. И я вновь и вновь направлялся к ней. Иногда, когда она не могла со мной встретиться, я просто бродил вокруг ее дома, прижимался к железной ограде, и смотрел в ее окна. Сколько юношеских неуклюжих стихов я тогда написал, сколько строчек посвятил ей, и какие страсти я тогда испытывал – может понять только тот, кто по-настоящему любил. Можно многие тома написать о нашей внезапно вспыхнувшей и продолжавшейся долгие годы любви… Но, пожалуй, я ограничусь лишь несколькими яркими эпизодами, чуть позже…

Когда все распалось однажды из-за моего упрямства и гордыни, она звонила, плакала в трубку, просила о встрече. Но я был неумолим. Через пару месяцев я женился на другой, чтобы забыть ее навсегда. Не получилось… Без любви жить в браке может только моральный мазохист. Я не смог – всего три с половиной месяца, и развод.

Впоследствии мы встречались эпизодически. Я помню все эти встречи. Каждый раз они заканчивались постелью. Даже когда она была на четвертом месяце, беременная первым ребенком от другого, мы ласкали друг друга до наступления оргазма, чувствуя неизмеримую нежность, и в то же время боль утраты. Понятно было, что для нас двоих все кончено.

А еще я соединился с ней после автомобильный аварии, из-за которой у нее на ноге остался длинный уродливый шрам. Она говорила, что боялась только одного – что умрет, и никогда больше не увидит меня. Поэтому сразу после больницы она связалась со мной (у нее всегда были мои контакты) – и приехала. Мы не расставались две недели, запершись вдвоем в квартире, даже не выходили на улицу, заказывая еду на дом. Этим поступком Даша вызвала негодование всей своей родни. Ее муж регулярно названивал по телефону и бродил в окрестностях дома, будучи вне себя от горя. Потом узнал адрес, ночевал на лестничной клетке, угрожая ей сброситься с балкона. Тогда я сказал ей: «Иди». И она ушла… В конце концов, у меня уже была другая жизнь. Даже со своим чужим лицом я к тому времени свыкся.

Она отдала мне при расставании нательный крестик, и я взял его, понимая, что принимаю на себя не только наши общие, но и ее грехи. Взял сознательно, мне хотелось, чтобы ее жизнь сложилась в соответствии с первоначальным божественным замыслом. Насколько я знаю, сейчас она счастлива. И после рождения второго ребенка, мальчика, названного в мою честь, наши встречи надолго прекратились. Думаю, теперь уже навсегда. Впрочем, замысел Бога, я убеждался в этом не единожды, понять иногда бывает довольно сложно. Еще мне сложно понять, по какому такому совпадению мальчик Степа родился ровно через девять месяцев после нашего бурного двухнедельного романа. Она заверила меня по электронной почте, что он не мой, и я поверил.

* * *

Но мы немного забежали вперед. Вернемся к тому периоду моей жизни, когда выкрашенный в белый цвет украденный в Подмосковье тонар превратил пару молодых людей в успешных коммерсантов. В те времена иллюзии и энтузиазм были настолько сильны, что казалось, малый бизнес способен любого сделать богачом. Поскольку все мы были нищими, многие владельцы палаток, и правда, стали ощущать себя «новыми русскими» – приобрели сотовые телефоны (в те времена – здоровенная бандура с толстой антенной), а еще красные и малиновые пиджаки. Я ходил по району важный от собственной значимости, с трубкой от домашнего радиотелефона. Мне подарил ее дядя-радиоэлектронщик, собрал сам. Радиус покрытия в несколько километров делал меня похожим на богатея, чем я немало гордился. Но до палатки телефон, увы, не добивал. Поэтому, миновав ее, я сразу превращался в обычного пролетария. Да и яркого пиджака у меня никогда не было: сначала я ходил в джинсовой куртке, потом в дорогом кожаном пиджаке, затем снова сменил его на ту же старенькую джинсовую куртку, когда кожаные пиджаки вышли из моды. После настала пора носить деловые костюмы. И я перешел на них…

В первый же день открытия тонара у меня появилась возможность убедиться, как сильно я заблуждался, думая, что открыть малый бизнес в новые времена – это несложно. Ко мне немедленно пожаловал местный участковый, чтобы выяснить, чья это палатка, и почему здесь стоит. Меня он принял за продавца, в связи с юным возрастом, и я не стал его разубеждать. Милиционер строго приказал: палатку закрыть, торговлю прекратить, а владельца он просит явиться к нему на разговор, «вот телефон и номер кабинета»…

Я могу найти общий язык практически с любым человеком, исключая разве что круглых идиотов. Такие мне тоже встречались в немалых количествах. И я тратил на них свое время, чтобы понять – были они такими рождены или стали идиотами со временем. Души раздаются хаотично, окружающая среда оказывает крайне малое влияние на свойства личности. И тепличный мальчик, растущий в любви, может стать жестоким убийцей. А имеющий склонность к насилию паренек способен вырасти достойным человеком. Арсений Валерьевич Лановой, наш местный участковый, был круглым идиотом. Об этом я заявляю со всей ответственностью…

Прежде чем идти на разговор, я решил хорошенько подумать, чем мне грозит этот визит, и что мне стоит говорить, а о чем говорить не стоит. Меня сильно пугала возможность, что может обнаружиться, что тонар ворованный. Я решил покурить травы – и подумать.

* * *

Время от времени под травой я впадал в задумчивость, погружался в размышления о жизни, о том, кто мы, куда идем, и самое главное, зачем идем. Наше бытие представляется мне штукой довольно бессмысленной. Многие вещи кажутся недоступными, необъяснимыми. Наука не дает ответа на мои вопросы. И вера не дает также, хотя порой я верую неистово.

Мне, например, сложно осмыслить, что есть сознание, и как наша нервная система, этот сложный природный механизм, уживается с душой. Правда, некоторые вовсе отрицают ее существование. Но я для себя этот вопрос давно решил – душа есть. Не только у человека, но и животных, и у растений, и даже у некоторых предметов, считающихся по какому-то странному недоразумению неодушевленными.

А что если однажды некто откроет душу и сумеет отделить ее от тела? Отделить – и поместить в иной сосуд. Кажется, восточная религия утверждает, что душа есть даже у камня. Но вы только представьте себе одухотворенный камень. Он не имеет органов восприятия, не имеет чувств, следовательно, не может реагировать на окружающую действительность. Одухотворенный камень не способен мыслить, поскольку у него нет головного, да и спинного, мозга, нет нейронов, синапсов и прочих компонентов для осуществления такой сложной деятельности, как мышление. Сравним камень и человеческое тело. Твердый минерал, не обладающий сознанием, даже в саду камней он не способен обрести целостность личности. И тело – совершенный инструмент, сосуд для души, созданный когда-то лишь для того, чтобы душа могла чувствовать и воспринимать окружающую действительность…

Я затянулся и передал папиросу Боре Стахову. Он, как и я, глядел в потолок с черными кругами от спичек на побелке. Мы сидели под лестницей на батарее и курили траву.

«Ну, меня и унесло», – подумал я. Тряхнул Стахова за плечо. Он очнулся, следом за мной выныривая из мира мутных философствований.

– Хорошая трава, – одобрил Стахов. – Там еще есть?

Я помотал головой. Говорить не хотелось.

– Проблемы у меня, – сказал я. – Участковый на разговор вызывает.

– И поэтому ты решил травы покурить? – Стахов хмыкнул.

– Помогает думать.

Не знаю, почему я так считал. Теперь я полагаю иначе. Каннабис, если вдыхать его дым регулярно, вызывает заметный дефект личности, человек меняется почти до неузнаваемости. Взять хотя бы Борю Стахова. У него был весьма широкий круг увлечений: от классической литературы и музыки (он играл в группе на бас-гитаре) до первых националистических сходок.

Тогда эти организации только-только стали появляться, их никто не контролировал, и националисты спокойно собирались по квартирам и подвалам, печатали разнообразную литературу, в основном, брошюрки понятного содержания, и дурили мозги подросткам, намереваясь создать из них армию для захвата власти в стране. Между прочим, среди тех идейных националистов, стоявших у истока движения, были и весьма известные люди. Некоторые потом решительно открестились от своего участия в движении, рассказывать о патриотической политике в парламенте, занимать посты советников в мэрии.

Боря Стахов верил в превосходство русской нации неистово, с фанатизмом сильно обиженного нацменами. В организации он числился писарем, и радостно рассказывал, как они планируют со временем взять почту, телеграф и вокзалы – и создать Великую Российскую империю. Травой при этом он увлекался все сильнее, а любители марихуаны (я давно это заметил) не только к социальному протесту, но и к любым активным действиям не способны. Вскоре круг его интересов стал стремительно сужаться. Сначала Стахов полностью охладел к музыке. Затем перестал читать – совсем, говорил, что на чтение времени не хватает. Дольше всего продержались националистические идеи, но затем и они перестали его увлекать. Теперь, в основном, он рыскал по району в поисках травы. Жесты Бориса стали весьма характерны, как и манера речи. Он уже не реагировал на шутки. И воспринимал мир, даже не будучи укуренным, как нечто иллюзорное. Словно все вокруг – туман, а он идет через него, не слишком поспешая.

Сторонники легализации легких наркотиков считают, что марихуана абсолютно безвредна. Они полагают, только тяжелые наркотики могут вызывать необратимые изменения психики. Я больше доверяю своему опыту и наблюдениям за людьми. Боря Стахов впоследствии выносил из дома вещи, и продавал их за бесценок, чтобы закупиться травой. Причем, дошел до такого состояния довольно быстро – за пару лет. Я, признаться, полностью, потерял к нему интерес через некоторое время. Жизнь наркомана слишком пуста и подчинена одной только цели – достать еще зелья. Меня же вело по жизни не только любопытство (что еще ожидает меня там, за поворотом судьбы?), но и могучий инстинкт самосохранения, не позволивший мне превратиться в ничто.

* * *

Каким-то волшебным образом мне удалось, не посещая коррумпированного милиционера Арсения Валерьевича Ланового, держать палатку открытой около четырех месяцев. Участковый регулярно заявлялся на точку, свирепо таращил светло-голубые рыбьи глаза и требовал немедленно прекратить торговлю. Я с печальным видом опускал ставни, и обещал, что владелец посетит его в самое ближайшее время.

– Просто он сейчас в отъезде, – врал я, – вместо него другой сейчас, а он ничего не решает.

– Пусть другой зайдет, – говорил участковый, – с ним все порешаем. Пусть не сомневается.

Так продолжалось до тех пор, пока на вырученные деньги мы не открыли еще одну палатку. На этот раз – возле метро, на кругу, где парковались таксисты. Ее владелец кому-то задолжал деньги, и поэтому продавал ларек за бесценок, главное – срочность. Я перебрался на круг, а в палатку нанял продавца.

Сначала я думал, Серега займется торговлей. Но он, услышав об этом, громко фыркнул:

– Я? В палатке? Да никогда!

Впоследствии у Сереги были времена, когда он согласился бы и на такую работу. Но пока он был полон пафоса, ощущения собственной значимости. Ему казалось, это именно он организовал бизнес. И теперь все пойдет по накатанной – ничего не надо делать, деньги сами будут сыпаться в ладошки. Но ни один бизнес не способен развиваться самостоятельно. Ни одно предприятие не сможет успешно функционировать без умного человека у руля. В любом деле важен грамотный управленец. И этого управленца необходимо контролировать. Если владелец ослабляет внимание к собственному делу, оно непременно развалится, или же перейдет в руки того, кто в этом заинтересован и более сведущ.

Поиск продавца – дело серьезное. Один мой знакомый нанял на работу первого встречного. В тот же день только что трудоустроившийся паренек напился вдребезги – и принялся раздавать товар всем, кто проходил мимо, абсолютно бесплатно. А потом, чтобы скрыть недостачу, поджег палатку – и уехал на родину в Вологду, где его так и не нашли. В общем-то, довольно веселая история. Правда, она не показалась таковой владельцу злополучной палатки.

Я дал объявление в газету. Уже на следующий день заявилось два молодых человека и девушка. Девчонка была смазливой, отличалась фрикативным «г» в речи. Она приехала в Москву из украинской глубинки. Несмотря на «г» она очень глянулась Сереге.

– Ее берем! – заявил он уверенно.

– Нет! – я был настроен решительно. – Ее точно не берем.

У меня сильно развита интуиция, я обычно легко определяю людей, за которыми тянется шлейф проблем. Не ошибся я и на этот раз. В данном случае, главной проблемой девушки был ее муж – бандит мелкого пошиба, не признающий никаких авторитетов, не способный воспринять никакую, даже самую примитивную, аргументацию.

Девушка эта вскоре переехала к Сереге. Благо, жил он совсем один, в оставленной ему по наследству бабушкиной квартире. Недели через три под окна серегиного дома заявился муж украинской красотки – и потребовал нового ухажера выйти на разговор.

– Ты не мог бы с ним поговорить? – попросила девушка, сделав круглые глаза. – Я его боюсь, он меня преследует. Он такой страшный человек. От него даже собственные родители отказались.

Не обратив внимания на эти слова, Серега, уверенный в своей богатырской силе, вышел во двор. Он намеревался просто поговорить с украинским хлопцем, вразумить его, попросить больше не преследовать девушку. Тот вылез из новенькой девятки и в спортивном костюме Адидас маялся у подъезда.

– Привет, – сказал Серега. И тут же получил такой мощный удар в челюсть, что моментально лишился четырех передних зубов и оказался на асфальте. Он помотал головой, приходя в себя, и увидел, что обидчик, ухмыляясь, скачет, как на боксерском ринге.

– Ну че? – боец сплюнул. – Еще хочешь, москаль клятый?

Серега, не будь дураком, метнулся к подъезду и забежал внутрь. Украинский хлопец орал ему вслед:

– Сыкло, куда побежал?! Эй, ты, сука, ты видишь, вообще, с кем связалась? Это же сыкло натуральное…

«Сыкло» тем временем поднялось по лестнице, достало из шкафа бейсбольную биту (тогда их было мало, и все они были нарасхват) и стремительно вернулось на поле боя. Увидев, что расстановка сил коренным образом поменялась, муженек решил ретироваться и запрыгнул в машину. Серега был достаточно быстр, чтобы снести зеркало, выбить пару стекол и как следует пройтись битой по кузову. После чего девятка наконец завелась, дала по газам и исчезла за поворотом.

Серега вернулся домой, посмотрел на себя в зеркало, сосчитал зубы и ужаснулся. Он схватил сумку смазливой девушки с Украины и вышвырнул ее с балкона. Затем открыл дверь и вышвырнул уже девушку.

– Пошла отсюда, шалава!

Она визжала и упиралась. Потом сидела под дверью и подвывала, как побитая собачонка. Громкими рыданиями девушка привлекла внимание соседей. Все вместе они долго уговаривали Серегу пустить несчастную в квартиру, но он был непреклонен.

Хотя он наверняка не согласился бы со мной, я думаю, в тот момент Серегой двигал страх. Этот глубинный эмоциональный процесс заставляет нас совершать самые постыдные поступки. Он делает нас более животными, нежели людьми. Порой, когда невозможно объяснить, почему человек поступил так или иначе, все предельно просто – виной всему именно он, страх.

Я, к примеру, после больницы стал чудовищно жесток в драках. Я видел, что могут с тобой сделать противники, если их не остановить. Моя боязнь перед увечьем, страх перед физической болью, заставляли меня действовать решительно и жестоко.

* * *

Однажды я возвращался на поздней электричке от Даши. На метро пришлось бы сделать огромный круг, а на электричке от меня до нее, и от нее до меня, было всего несколько станций. Я стоял в тамбуре, пил Жигулевское из бутылки, и слушал в плеере шансон – Николая Резанова, а может, Аркадия Северного… Два приблатненных придурка в черных кожаных куртках нарисовались в считанные мгновения. Им нужны были деньги. Один достал нож и перерезал провод наушников. Музыка резко оборвалась. И уже в следующую секунду, я, перехватив бутылку за горлышко, опустил ее на голову урода с ножом. Бутылка разбилась с глухим звоном, порезав мне руку. Розочкой я ткнул другого в лицо – единственная открытая часть тела. Острые стекла пропороли ему нос и щеку. Кровь хлынула фонтаном, залила рукав моей джинсовой куртки. Он завизжал, как поросенок, закрыв лицо, заметался по тамбуру. Второго я попытался полоснуть наотмашь, но он увернулся. Тогда я врезал ему левым кулаком по скуле, и почувствовал, что нож ткнулся мне в локоть. Розочкой я саданул его в голову, над ухом. Она полностью раскололась, и он рухнул возле дверей, подвывая. Я принялся бить их ногами, добивать, чтобы уложить, чтобы они не поднялись, и не причинили мне вреда. Целился, в основном, в лицо, так вернее. Затем распахнул дверь и побежал через вагон, весь заляпанный чужой кровью.

В сущности, им повезло. Потому что у меня был с собой пистолет с боевыми патронами, с которым я не расставался. Но во время драки, охваченный страхом, я о нем даже не вспомнил.

Поезд вскоре остановился, и я вышел. После чего постарался убраться подальше от места побоища. Я не был уверен, что эта драка обойдется без последствий. На локте у меня оказался глубокий порез, но кровь быстро остановилась. На ладони и вовсе – царапина. Наушники было жалко – они стоили недешево. Но, в целом, я легко отделался. Этих веселых ребят я больше никогда не встречал. Думаю, они запомнили меня навсегда. Возможно даже, решили завязать с гоп-стопами. Меня греет мысль, что один из них, глядя в зеркало, всегда думает не только о себе, но и обо мне, и еще о том, что последствия преступлений могут быть самыми разными…

В другой раз я ехал на поезде из Ростовской области. Зашел в вагон-ресторан, заказал себе коньячку, немного еды. Собирался провести время спокойно, в тишине и размышлениях о жизни. Но какие-то отморозки, справлявшие то ли День рождения, то ли чьи-то поминки, пристали к девушкам. Сколько раз я давал себе зарок не вмешиваться (особенно после больницы), но всякий раз, оказавшись в подобных обстоятельствах, веду себя так, словно мне больше всех надо. Поначалу они просто пытались познакомиться, но потом, когда их в очередной раз отшили, стали наглеть. Один из них, с темными волосами, как у кавказца, залепил девушке оплеуху. Я встал, прошел по вагону и уселся рядом с девчонками, прямо напротив нахала.

– Ты чего к моим девушкам пристаешь? – поинтересовался я.

– Чего? – он не понял, распаленный алкоголем и ссорой.

– Пойдем побазарим в тамбуре, – попросил я.

– А пойдем! – он вскочил, всем своим видом демонстрируя решимость.

– Димон, ты куда?! – рванулся за ним один из приятелей.

– Сидеть, ща вернусь, – одернул его Димон.

Мы вышли в тамбур. Здесь паренек сразу повел себя агрессивно. Стал толкать меня в грудь, через губу спрашивая: «Ну, чего тебе? Ну, чего тебе надо?!». Так он дотолкал меня до двери, я пощупал ручку и понял, что она не заперта. Хотя обычно проводники запирают двери.

– Спокойно, Димон, – сказал я, уперся ему в грудь и резко оттолкнул. А когда он ринулся на меня, отскочил в сторону, открыв дверь и, зацепив его за одежду, вышвырнул наружу. Поезд шел километров сорок в час. Насколько я успел заметить, он покатился по насыпи. Беззвучно. А может, крика просто не было слышно.

Я аккуратно прикрыл дверь. Очень вовремя. В тамбур ввалился один из приятелей скоропостижно покинувшего поезд пассажира.

– А где Димон? – удивился он.

Я пожал плечами:

– А он что, не возвращался?

– Н-нет.

– Наверное, в купе пошел, – предположил я. – И вообще, что ты меня спрашиваешь? Я что, слежу за ним, что ли?

Я вернулся в вагон-ресторан, подсел к девушкам. В отсутствие главного дебошира его друзья оказались вполне сносными людьми. Во всяком случае, нас они больше не беспокоили. Я заказал девушкам вина, себе еще коньячку. Дорога до Москвы была неблизкой, так что я собирался провести время, по крайней мере, не скучно. По иронии судьбы, мне понравилась именно та девушка, которой бедняга Димон залепил пощечину. К своему стыду, я совершенно не помню, как ее звали…

Зато отлично помню, как, заплатив проводнику, в его купе я обладал ее упругим молодым телом, испытывая прежде незнакомое чувство. Я ощущал себя во время этого соития завоевателем, получившим в результате схватки лучшую самку. Пусть поединок был не совсем честным, кого это волнует. Один из его участников, наверное, топает по рельсам, думал я, а другой наслаждается понравившейся ему женщиной. При этом ко всем прочим ощущениям примешивалось острое чувство вины. Вы поймете меня, если узнаете, что из Ростовской области я ехал не один, а вместе с Дашей. Мы серьезно поругались, прежде чем я пошел в вагон-ресторан. Она так и не дождалась моего возвращения, легла спать. Ей даже в голову не могло придти, что я сумею найти в поезде подобные приключения и девушку на одну ночь. Попрощавшись с ней, – мы долго целовались в тамбуре, – я купил в ресторане пару бутылок пива, чтобы запить коньяк, и направился по вагонам искать свое место. По дороге я вспомнил, что забыл взять у красавицы телефон, но мне уже было не до того – я был пьян и хотел спать. Добрался – и завалился на полку.