Текст книги "79 90"

3

Завтра утром снова на работу, но на ночь я решил остаться у Леры, хоть и знаю, что вовремя мы с ней не ляжем. Я сильно по ней скучаю, весь месяц мы общались редко, в основном вечерами, когда я, утомленный, сидел и печатал ей сообщения за ноутбуком. В часы вынужденного безделья, которыми теперь наполнена моя жизнь, я много думал о том, какая Лера классная, как хорошо, что мы с ней вместе, и фантазировал о любви до гроба. Главное, чтобы до моего.

Лера встречает меня, одетая в спортивные штаны и белую майку, сквозь которую просвечивают очертания ее груди, от нее аппетитно пахнет едой, которую она готовит. Я крепко ее обнимаю и, не раскрывая рук, целую лоб, глаза, прикусываю нос, она смеется и пытается освободиться, говоря, что у нее сейчас все сгорит. Я нехотя убираю руки, провожая взглядом ее зад.

Раздевшись, я иду на кухню, плотно закрывая за собой дверь. Лере не нравится, когда в квартире пахнет едой, и она ругает меня, когда я об этом забываю. Особенно сильно ругает, если при этом на кухне готовлю я, потому что это точно какой-нибудь замороженный полуфабрикат, воняющий резиной.

Она вкусно готовит, подходя к еде не с бытовой точки зрения, делая быстро и просто, а с точки зрения вкуса. Ей интересно заморочиваться с выбором ингредиентов, по-особенному их нарезать, соблюдать четкие пропорции, и по вкусу ее блюда не уступают ресторанным. Мне нравится, когда она готовит дома.

Я ужинаю стейком с овощами, запивая его банкой нашей любимой апельсиновой газировки. Лера не ест и сидит за столом напротив, улыбаясь моим комплиментам. Потом мы уходим смотреть кино, кинув у телевизора на пол двое кресел-мешков. Я не вдумываюсь в сменяющиеся на экране сцены, тем не менее пристально на него смотря, и наслаждаюсь тем, что мы с Лерой вместе, что нам сытно и тепло. Кладу голову на ее бедра, приобнимаю ее рукой, ступней глажу подъем на ее ноге. Мне нравится ее трогать, но она не выдерживает этого долго и каждый раз осторожно и не слишком явно уходит от моих прикосновений. Эти мои нежности ей никогда не нравились, а меня только смешит то недовольство и смущение, с которым она нехотя принимает их, зная, что мне это важно. Из-за ее реакции мне хочется трогать ее еще сильнее.

Меня удивляет и сильно радует, что она не обижается на меня и не выказывает никаких претензий. Мы стали редко видеться, но Лера понимает, что это временно, и не делает из этого трагедии. Она не задает вопросов, но слушает, когда я хочу ей что-нибудь рассказать, улыбается мне и смеется. Лера мне верит, а я ее люблю.

Звонит мобильник, и в голове проносятся имена друзей, которые могли бы позвонить так поздно. Я «заебал» не видеться с ними и потому заранее готовлюсь послать звонящего к черту, кто бы там ни был. На экране написано «Мама», я удивляюсь и ставлю фильм на паузу.

– Привет. Бабушку в больницу увезли, я сейчас на вокзал еду. Утром буду в Москве, – она звучит легко и бодро, сильно этим фальшивя. Я сразу же напрягаюсь.

– А что случилось?

– Маму в реанимацию положили. Пока не понятно.

– Ладно. Давай. Держи в курсе.

– Угу. Пока.

Передав Лере содержание звонка, включаю фильм.

Люди переживают по-разному, я переживаю молча. Все самые серьезные события своей жизни я проживал нахмурив брови и не рыпаясь. Конечно, бывало и такое, когда я, оставшись один, громко кричал и заламывал руки, кидал в стену стулья и ломал межкомнатные двери. И мне не хочется умалить важность тех случаев, просто когда на негатив находится эмоция, пусть даже запоздалая и одинокая, – это уже победа, и значит, все не так уж и плохо. А вот если я отгоняю от себя волнующие мысли, даже боясь оформить их в слова, и веду себя как всегда, значит явно происходит что-то не то.

Мы продолжаем смотреть кино, но теперь Лера не отодвигается от меня и позволяет себя трогать, иногда заботливо посматривая на мое лицо. В ответ я безмятежно ей улыбаюсь, давая понять, что все в порядке.

Не могу уснуть, тем самым не позволяя уснуть Лере. Перед сном я всегда сменяю несколько сотен поз, но сейчас просто лежу на спине с закрытыми глазами, видимо, этим себя и выдавая. Через двадцать минут Лера поворачивается на бок и приподнимает голову, подставив под щеку ладонь. Она мягко заговаривает со мной о чем-то несущественном, и я пытаюсь ей так же отвечать. Смотрит на меня своим круглыми серыми глазами, пытаясь придумать как меня подбодрить. Проходит час, мы то заговариваем, то вновь молчим, лежа в постели и не включая свет. Резко сев на кровати и радостно на меня смотря, она спрашивает:

– Не хочешь кальян покурить? – идеи у Леры что надо.

Посидев в кальянной, мы возвращаемся домой по морозной бесснежной ночи, на часах четыре утра. Лера попросила меня сесть за руль, потому что знает, как я это люблю. Машина неторопливо катится по пустынной улице, я рулю правой рукой, а левой держусь за затылок, положив локоть на дверь. Тихо играет радио. Мама не звонила и не писала. Меня не покидает ощущение ожидания, хотя я сам не знаю, чего жду и что мне с этим делать. Пугаю самого себя подавленностью и внутренним беспокойством, которое не может выйти наружу.

Голова пустая, я вновь лежу в постели и пытаюсь уснуть. Без тени переживаний решаю, что не пойду завтра на работу. Не из-за чего, просто так чувствую. Позвоню утром и скажу, что заболел. Провалявшись в постели до восьми утра мы снова спускаемся к машине. На набережной есть неплохая кофейня, я заказываю в ней омлет и черный кофе, а Лера берет овсянку и капучино. Моя бедная зайка, я заставил тебя не спать всю ночь.

***

Прошло два месяца с моей последней смены, даже немного больше, но зарплату я до сих пор не получил. Не потому, что мне ее не выплатили, а потому, что я не появился в конторе ни разу после моего первого и последнего прогула. Вернувшись после той бессонной ночи утром домой, я наконец смог уснуть. Проснулся, когда на улице уже было темно. Мы с Лерой поели, я позалипал в ноутбук и ближе к ночи поехал в клуб. Завалился в рабочую зону, и пролежал там на старых мягких коробках в углу весь вечер, общаясь с ребятами и куря кальяны. Спустя неделю я стал снова работать кальянщиком. Моя старая жизнь вернулась так же быстро, как и ушла, только теперь в нее добавилось пара историй и новая усталость.

Четырнадцатое февраля – день всех влюбленных. Мне не нравится этот праздник, как и любой другой праздник, в который общество требует от меня траты денег. Новый год, Восьмое марта, твой день рождения – нет, спасибо. Мой выбор – пасха. Тратишь шестьдесят рублей на упаковку яиц, берешь красители за десять и чувствуешь себя не хуже всех остальных людей. Еще и вход на вечеринку бесплатный.

Я вечно пустой, потому что не умею следить за кошельком и проматываюсь по всякой фигне, разбрасывая монеты на всякие приколы. Потому теперь я наконец вынужден доехать до гаража, чтобы забрать причитающиеся мне деньги. Понятия не имею, сколько там должно быть, но, надеюсь, не тыща.

Лера любит Новый год, Двадцать третье февраля и твой день рождения. Ей нравится покупать подарки и красиво их упаковывать, нравится украшать дом и наряжаться в праздничные костюмы. Мне хочется, чтобы день всех влюбленных она провела хорошо. Я собирался поехать в контору за деньгами один, чтобы потом вернуться за Лерой, но слишком долго просыпался, и мы решили сразу поехать вдвоем, чтобы не тратить зря время. Я красиво одеваюсь, в рубашку и пальто с кашне, делая вид, что праздник что-то для меня значит. Ведь ей так приятнее.

Лера остается ждать в машине, а я не успеваю отойти далеко, как мимо проезжает серебристая «Волга», на заднем сиденье которой сидит Алла Николаевна. Я улыбаюсь ей и киваю, она же в ответ неодобрительно смотрит на меня через стекло. Ее можно понять – она звонила раз сто, не меньше, пытаясь выяснить, куда я пропал. А мне было как-то не до звонков, и я объявился сказать, что больше не буду работать, только спустя две недели после прогула.

В окошке на входе мне дают новую бумажку. В ней написано, что я отработал три недели вместо четырех и что я когда-то забрал аванс в три тысячи рублей, который я, конечно, в глаза не видел. В остатке мне осталось пять тысяч с копейками, но и на том спасибо. На сегодня нам хватит. Вместе с деньгами мне отдают серенькую трудовую книжку, первую в моей жизни.

Трачу деньги так, как делаю всегда, когда они у меня есть: будто бы они у меня есть. Едем в русский ресторан, куда мы иногда заходили с бабушкой. Время зашло за полдень, выходной день, народу в нем мало. Ждем, пока принесут еду. Я целую Лерины руки, которые она держит по обе стороны от пустой тарелки перед ней. Выпил стакан брусничного кваса и слегка захмелел, хотя мне еще нужно за руль. Пока она ждет меня в машине, покупаю красных кустистых роз, завернутых в крафтовую бумагу, она улыбается им и убирает на заднее сиденье. Едем в кино, где покупаем два билета на самую избитую и пошлую драму, которую только можно было выдумать, и смеемся над собственным выбором. На экран мы почти не смотрим, целуясь в темном зале.

P. S.

В ту декабрьскую ночь, когда мама ехала в Москву, купив билет на проходящий поезд, а я лежал в постели, озабоченно ни о чём не думая, бабушка умерла. Не хотел тебе про это говорить, но зачем-то начал. Дядя, приехавший в больницу сразу, как ее забрали на скорой, решил не сообщать своей сестре о смерти мамы по телефону.

В восемь утра мы сидели с Лерой в кафе и мне только что принесли омлет. Я успел сделать несколько глотков крепкого кислого кофе, когда зазвонил телефон. Выйдя на улицу я ответил. Потекли слезы, но я не заплакал, голос по-прежнему принадлежал мне, а на душе стало даже проще, потому что больше не было неопределенности. Не плакал я и на следующий день, потому что не понимал, зачем грустить о том, чего на самом деле не могло произойти?

Я убедил Леру в том, что ей необязательно ехать со мной на похороны и будет лучше, если она останется в Нижнем. Это была ошибка, не знаю почему я так решил. В Москву со мной поехала группа поддержки в лице трех маминых подруг. На следующее утро было назначено отпевания.

О похоронах позаботился театр.

В минуте ходьбы от Пушкинской площади, в старинном храме семнадцатого века, стоял гроб, в котором бабушка была до самого лица покрыта букетами цветов. Людей становилось все больше, мама с дядей принимали соболезнования, а я ошивался на улице, изредка заглядывая вовнутрь, чтобы убедиться, все ли в порядке.

Храм венчали бирюзовые капельки куполов, и я обрадовался, когда заметил это. Любимый бабушкин цвет.

Без предупреждения приехала моя бывшая, одетая в мини-юбку, которая всю ночь пила в клубе. Я был безумно рад ее видеть. Мы стояли на улице и курили, вспоминая нашу прошлую жизнь. Она переставляла с места на место свои тонкие ноги в черных колготках, чтобы согреться, и от холода нам пришлось зайти вовнутрь. У гроба, будто потерял мать, надрывно рыдал бабушкин студент, проучившийся с ней всего лишь полгода. Он делал это так плохо, что я сильно злился и думал, что, останься, она бы научила его плакать всерьез.

Когда выносили гроб, толпа людей у входа стала аплодировать. Они не прекратили и тогда, когда гроб поставили в машину, не прекратили и тогда, когда в машину занесли все цветы.

На чистой московской улице шел маленький зернистый снег. У древнего храма стояла толпа без устали аплодирующих людей. Моя бабушка лежала в черном немецком микроавтобусе, который никак не уезжал. Мне хотелось, чтобы все это наконец закончилось. Рядом я увидел маму, со сжатыми зубами сделал пару шагов к ней и сдавил ее тело в тиски, пытаясь себя успокоить. Я заревел белугой, не в силах больше терпеть.

Красивые, баб, вышли у тебя похороны. Мне понравилось.

Люблю, целую. Твой пацан. Увидимся позже.

Нижний Новгород. Май 2019 – октябрь 2019

Редактура – 13 декабря 2020

Редактура – 13 января 2023

[1] Имеется в виду автомобильная печка. – Здесь и далее примечания автора, если не указано иное.

[2] Промышленный район города.

[3] «Мерседес Спринтер» – микроавтобус.

[4] Название отеля.

[5] Торговый центр в промышленном районе города.

[6] Машина с ковшом, переходящим в движущуюся ленту, предназначенная для загрузки снега в кузов самосвала.