Текст книги "Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов"

Степан Иванович Шешуков
Неистовые ревнители из истории литературной борьбы 20-х годов

Посвящается

100—летию со дня рождения

заслуженного деятеля науки РФ,

доктора филологических наук, профессора,

заведующего кафедрой советской литературы в 1963–1972 годах,

основателя научной школы кафедры

Степана Ивановича Шешукова

ПРЕДИСЛОВИЕ

В этом году исполняется 100 лет со дня рождения известного ученого, крупного специалиста в области теории и практики русской литературы ХХ века доктора филологических наук, профессора Степана Ивановича Шешукова. Он вошел в науку своими исследованиями, посвященными творчеству М. Горького, А. Фадеева, Л. Леонова и других писателей. Однако его имя стало особенно популярно в связи с выходом книги «Неистовые ревнители», в которой была отражена литературная жизнь и борьба 20-х – 30-х годов прошлого столетия. Книга оказала большое влияние на отечественное литературоведение. И это влияние было неслучайным. Впервые на большом архивном и литературном материале показано многообразие художественной жизни 20-х годов, дана критика вульгарно-социологического подхода в литературоведении.

Значение этой книги было настолько велико, что, говоря словами самого Шешукова, многие из неистовых рецензентов стали читать спецкурсы по «Неистовым ревнителям».

Книга выдержала два издания (70—80-е годы) и сегодня стала библиографической редкостью, хотя многие проблемы, поднятые в ней, до сих пор остаются актуальными.

Ученики С. И. Шешукова, его коллеги по кафедре считают своим долгом переиздать книгу «Неистовые ревнители», чтобы студенты и преподаватели факультетов филологии и журналистики имели возможность углубленно изучать наиболее сложные и актуальные вопросы истории русской литературы ХХ века.

Заслуженный деятель науки России, профессор, доктор наук Степан Иванович Шешуков встречает 100-летие. В его деятельности мы помним и чтим научные и педагогические достижения, в его облике мы помним и чтим человека яркой и нелегкой судьбы, кровно связанной с судьбой Родины.

Кафедра русской литературы

и журналистики XX–XXI веков МПГУ

АВТОРСКОЕ ВСТУПЛЕНИЕ К ИЗДАНИЮ 1970-ГО ГОДА

Двадцатилетний студент Александр Фадеев принес свое первое художественное произведение – повесть «Разлив» – в журнал «Молодая гвардия» в конце 1922 года. Это обычное событие оказалось знаменательным.

С именем «Молодой гвардии» связано зарождение того литературного направления в нашей стране, которое позже называлось «рапповским» (от РАПП – Российская ассоциация пролетарских писателей). Сами руководители с гордостью именовали его «напостовским» (стоящим на посту политики партии). В сознании широкой общественности и в партийных документах оно сохранилось под названием пролетарской литературы.

За десять лет существования (1922–1932) направление пролетарской литературы превратилось в широкое, подлинно массовое движение. Московская ассоциация пролетарских писателей (МАПП) была основана в марте 1923 года, а уже через год на ее базе возникла Всероссийская ассоциация пролетарских писателей (ВАПП, новое объединение). Через пять лет появилось и Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей (ВОАПП), которое охватывало несколько тысяч писателей, было неудержимым в своем размахе, принесло пользу не только литературе, но и способствовало развитию всей культуры нашей страны.

Однако с этим направлением связано такое мрачное понятие, как «рапповщина». Рапповщина у некоторых, особенно у тех, кто испытал на себе «рапповскую дубинку», и до сих пор вызывает чувство резкого неприятия и справедливого осуждения.

Пролетарское литературное движение, к которому принадлежал Фадеев и о котором идет речь в нашей работе, являлось не только массовым и боевым, но и самым ретивым в 20-е годы. Ретивость рапповцев шла вразрез с политикой партии в области художественной литературы. Нам представляется очень удачной характеристика, данная Ю. Либединским деятелям пролетарского литературного движения. Он назвал своих бывших коллег «неистовыми ревнителями пролетарской чистоты», которые «защищали ее с такой яростью, что дай им волю – и нежные ростки будущего советского искусства были бы выполоты начисто! Но партия, к счастью… не давала волю левакам»[1]1
  Либединский Ю. Современники. Воспоминания. – М.: «Советский писатель», 1961. – С. 42.


[Закрыть].

Теперь, с высоты пятидесятилетней зрелости нашего государства, разум диктует нам отбросить все несправедливое, наносное, случайное и, насколько возможно, спокойно, объективно и по-хозяйски разобраться в нашей сложной и очень богатой литературной истории. Она настолько сложна и богата, что нуждается в исследованиях самого различного характера, самых различных аспектов. Лишь бы в этих исследованиях достигалось главное – истина, правдивое освещение истории советской литературы.

Кстати, может быть, не каждый читатель сразу разберется в одной, бросающейся в глаза, особенности этой книги: она кажется несколько перегруженной архивным и документальным материалом. Это объясняется исключительно стремлением автора как можно убедительнее и доказательнее нарисовать картину тех далеких лет.

Фадеев и литературная борьба 20-х – начала 30-х годов – вот тот аспект, который мы избираем для настоящей работы с надеждой осуществить ее продолжение.

Естественно, мы не можем охватить все литературные группы и течения этого периода, и наше внимание останавливается на них постольку, поскольку пролетарское литературное движение на том или ином периоде развития соприкасалось с ними. Естественно и то, что главное в нашем исследовании – это литературная борьба, однако жизнь и деятельность А. Фадеева отражается в ней, как в зеркале. Поэтому даже там, где мы не касаемся прямо его имени, за всем этим стоит его фигура как художника и участника литературного движения.

Пожалуй, трудно найти другого такого писателя, который бы не только творчеством, но и организаторским активным участием так тесно связал свою судьбу с развитием советской литературы нашей страны, как Александр Фадеев.

Тридцать пять лет (если учесть признание писателя, что в 1921 году им задуманы произведения о партизанском движении) он шел вместе с советской литературой. Вначале как рядовой ее участник (с 1922 по 1924 г. – литгруппа «Молодая гвардия»); затем (с осени 1924 г. по осень 1926 г.) – руководитель периферийной Ростовской ассоциации; дальше (с 1926 по 1932 г.) – один из самых авторитетных деятелей Российской ассоциации; и наконец (с 1932 по 1956 г.), – член правления Союза писателей, а затем и генеральный секретарь его.

А. Фадеев постоянно мучился тем. что неразумно распоряжается своим талантом. Он считал, будто организационные дела отнимают у него слишком много времени и сил, что по этой причине им сделано в художественном творчестве меньше его возможностей. В начале 50-х годов эта мысль окрашивается в трагические тона. В письме к одной поэтессе он жалуется: «Я прожил более чем 40 лет в предельной, непростительной, преступной небрежности к своему таланту»[2]2
  Журнал «Москва». – 1966. – № 6. – С. 172.


[Закрыть]. В письме к И. В. Сталину в марте 1951 года Фадеев со всей решительностью требует освободить его от обязанностей генерального секретаря Союза писателей и мотивирует это тем, что ежедневно совершает «над собой недопустимое, противоестественное насилие», заставляя себя делать не то, что является самой лучшей и самой сильной стороной его натуры, призванием его жизни.

Но высказывания самого же писателя и объясняют, почему так сложилась его судьба. Он был подлинным коммунистом, прирожденным общественником, партийным организатором масс. И сколько он ни пытался полностью уйти в писательство, ему это удавалось не надолго. За два месяца до смерти Фадеев рассказал о себе: «…сотни и тысячи граждан, с которыми по роду работы судьба сводила меня на всем протяжении моей сознательной жизни, теперь обращаются ко мне во всех трудных случаях жизни своей. Если я и вообще-то был и остался отзывчивым человеком, чувствуешь особенную невозможность отказать этим людям. Тем более я был так общителен смолоду, так со многими дружил, пользовался гостеприимством, встречал сам поддержку в трудные минуты жизни!.. Подтверждается старая истина: количество работы, занятость зависит не от должности, а от характера человека и отношения к своему долгу»[3]3
  Фадеев А. Собр. соч. —Т. 5. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 555.


[Закрыть].

А. Фадеев принадлежит к многогранным и колоритным фигурам эпохи, открывающим исследователю существенные стороны общественной жизни и литературного процесса.

РАЗДЕЛ I
ЛИТЕРАТУРНОЕ ДВИЖЕНИЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 20-х ГОДОВ

ГЛАВА 1

25 сентября 1921 года Александр Фадеев был зачислен студентом Московской горной академии. Этот шаг в жизни юноши казался неожиданным даже ему самому. В письме к школьному товарищу он сообщает: «Поверил бы ты, черт возьми! если бы кто-нибудь сказал тебе, что Сашка, столь презиравший математику и любивший до потери сознания русский язык да политэкономию, в один месяц прошел алгебру, геометрию, тригонометрию, физику и арифметику и выдержал экзамен в Горную академию?.. Но это правда! Эта канитель закончилась только вчера, и вот я из военкомбригов в студенты!»[4]4
  Фадеев А. Собр. соч. – Т. 5. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 285.


[Закрыть].

Но военкомбриг (он был военным комиссаром бригады Дальневосточной Красной Армии) в свои двадцать лет прошел такую жизненную школу, что трудно поверить, будто он в столь важном деле, как определение своего жизненного пути, мог поступить легкомысленно. Несмотря на то что литературой он увлекался с детских лет – пробовал писать, выступал в дальневосточной печати со статьями, а находясь в петроградском госпитале, даже начал повесть о партизанском движении Дальнего Востока, – несмотря на это, его поступление в Горную академию следует расценить как шаг вполне обдуманный и серьезный. Мечта стать писателем была для него столь заветной, сокровенной, он так лелеял ее, так мучительно вынашивал, оберегая от того страшного «вдруг», когда неумолимый приговор рушит ее, делает несбыточной, – что ему нельзя было рисковать, не убедившись, что именно в творчестве истинное его призвание.

А то, что эта мечта никогда не покидала А. Фадеева, подтверждается множеством фактов. Будучи студентом Горной академии, он интересуется культурной жизнью столицы, посещает диспуты, лекции, вечера. Несмотря на то что весь сентябрь 1921 года сдавал вступительные экзамены по нелюбимым предметам, «занимался как лев или как Акакий Акакиевич – часов по 15 в сутки, – а посему мало посещал всевозможные театры, лекции и прочее, но все же как-то мимоходом завернул на две оперы и еще кой на что» В это «кой на что» входит просмотр пьесы А. В. Луначарского «Слесарь и канцлер», посещение его же лекций «Идеализм и материализм», «Пророки революции», «Скрябин и революция». Хотя в конце 1921 года Фадеев и делится со своим дальневосточным другом, что «зарылся с ногами и руками во всевозможные геодезии, анализы, аналитики, горные искусства, разработки рудных месторождений» и не признает «никакой беллетристики, как и подобает будущему деловому спецу», но это звучит скорее горькой иронией, понятной только ему самому, потому что на самом деле это не так, потому что его интерес к «беллетристике» усилился и обострился. Буквально через несколько дней в письме к тому же другу детства он сообщает о новых постановках, «например, в 1-м театре Пролеткульта ставится недавно оконченная Плетневым «Лена»; о чествовании различных писателей, «как, например, Достоевского, Некрасова и пр.»; о том, что «по-прежнему в Политехническом музее «лекционируют» Луначарский, Поссе, Коган, Рейснер и другие»[5]5
  Там же. – С. 288.


[Закрыть]. Особый интерес для нас представляют его оценки литературной жизни, которые содержатся в этом же письме. Упоминание и отзывы о журналах «Печать и революция», «Наука и революция», «Красная новь» свидетельствуют о том, что он систематически следит за ними и разделяет их позицию. Фадеев этого времени, находясь в курсе судеб «различных «поэтических кафе» – футуристов, имажинистов, фуистов, ничевоков и других «истов», с глубокой уверенностью и знанием дела заявляет, что Пролеткульт Москвы и Питера «растет и развивается с упорством «изюбря»[6]6
  Там же. – С. 288.


[Закрыть].

Мы вернемся еще к отношению и пониманию Фадеевым литературных течений той поры, ибо это главным образом объясняет его приход в журнал «Молодая гвардия».

«Будущий деловой спец», зарывшийся «с руками и ногами во всевозможные геодезии», в 1922 году приступает к созданию своего первого художественного произведения – повести «Разлив». В конце года он ее закончил и отнес в редакцию первого молодежного журнала, объединявшего пролетарских писателей. Правда, рукопись пролежала там несколько месяцев, или, по выражению Фадеева «влачилась в течение года»[7]7
  Фадеев А. За тридцать лет. Сборник. – М.: «Советский писатель», 1957. – С. 619.


[Закрыть], после чего так и не появилась на страницах журнала. Но за время, пока «Разлив» лежал там, Фадеев написал второе произведение – рассказ «Против течения». Придя и с ним в «Молодую гвардию», он осмелился прочитать его на литературном объединении при журнале, и, несмотря на бурные споры, произведение было одобрено и появилось в печати (журнал «Молодая гвардия», 1923, № 9—10). Повесть же «Разлив» была опубликована лишь через полгода, в мае 1924 года, в ленинградском альманахе «Молодогвардейцы».

Казалось бы, мечта Фадеева сделаться писателем успешно осуществлялась. На его месте иной (а сколько их, этих иных, так и поступало!) решил бы полностью перейти на литературную работу. Тем более, что даже первая его, более незрелая, чем «Против течения», вещь получила сразу же восторженный отзыв одного из ведущих тогда пролетарских писателей и видного напостовца – Ю. Либединского, да не где-нибудь, а в основном журнале пролетарской литературы – «Октябре». И называлась эта рецензия знаменательно – «Художник-большевик». Такая похвала могла бы вскружить голову начинающему писателю. Но Фадеев как раз весной 1924 года, когда вышла рецензия Ю. Либединского, покидает Москву. По Ленинскому призыву, в числе 100 коммунистов, его направляют в Краснодар в качестве партийного работника. Вплоть до октября 1924 года, когда по ходатайству Розалии Самойловны Землячки из Краснодара он был переведен в Ростов-на-Дону, никто из его окружения, кроме московских «молодогвардейцев», не знал, что он – писатель, что им, Александром Фадеевым, опубликовано два произведения, потому что сам он об этом не говорил, а все партийные товарищи, воевавшие с ним на Дальнем Востоке и работавшие в Краснодаре, знали его под именем Александра Булыги. Обширнейший круг друзей и соратников писателя соединил воедино Александра Фадеева и Александра Булыгу только тогда, когда по всей стране прогремел его роман «Разгром».

О своей заветной мечте стать писателем впервые, и то в личном письме к старшему другу и наставнику, Александр Фадеев поделился, когда вплотную приступил к теме «Разгрома», когда почувствовал, что зреет, просится на бумагу его первая большая вещь, когда понял, что может не написать ее или слишком задержать из-за повседневной, без остатка поглощающей все время работы секретаря райкома партии. 26 сентября 1924 года, все еще за подписью «Ал. Булыга», он обращается с просьбой к старой большевичке Р. С. Землячке, с которой был знаком еще по Москве, по партийной работе в Замоскворецком райкоме РКП(б): «В моей жизни появилось новое обстоятельство, заставляющее меня подумать о некоторой «смене вех»[8]8
  Фадеев А. Собр. соч. – Т. 5. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 291.


[Закрыть]. Затем он рассказывает о своих литературных успехах, о том, что его произведения («Против течения» и «Разлив») были встречены «положительно нашей партийной критикой», что издательство «Молодая гвардия» «сразу же купило их для издания отдельной книгой» и что, наконец, эта же «Молодая гвардия» предлагает ему перейти на литературное творчество. Но, сообщает дальше Фадеев (и это представляет собой интерес), «я не обращался к парторганизациям с просьбой о некоторой разгрузке, так как партийную работу очень люблю, а что будет в дальнейшем из моих писаний, тогда не знал»[9]9
  Фадеев А. Собр. соч. – Т. 5. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 292.


[Закрыть]. А вот теперь, дескать, когда журнал «Октябрь» и другие журналы заинтересовались его новой повестью, которая еще находится в проекте, и приглашают его в сотрудники, теперь он начинает убеждаться, что у него есть «не только большое желание, но и способности к этому делу», и просит содействия в переводе его на газетную работу, которая не будет противоречить его склонности к литературе.

В этом же письме к Р. С. Землячке со всей определенностью выражены взгляды Фадеева на роль литературы в общественной борьбе, в строительстве нового общества. «Я всегда считал (и это мнение мое подтверждено партией в резолюциях XIII съезда о печати) литературу очень важным явлением в жизни и до сих пор держусь того мнения, что овладеть ею в процессе революционной борьбы для пролетариата совершенно необходимо»[10]10
  Там же.


[Закрыть].

Как видим, он «всегда считал», больше того, это мнение его «подтверждено партией». Действительно, здесь выражено глубокое и искреннее убеждение, формировавшееся годами. В 1921 году в первый же месяц пребывания в Москве, после просмотра пьесы Луначарского «Слесарь и канцлер», он подвергает ее автора резкой критике: «Ведь вот Луначарский! Талантливый человек, великолепно изображает весь ужас рухнувшего строя… но только пытается дать частицу нового быта и новых людей, моментально съезжает на слабенькую французскую мелодраму. И в творчестве всех наших талантливых интеллигентов я все натыкаюсь на «сей печальный факт»[11]11
  Фадеев А. Собр. соч. – Т. 5. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 287.


[Закрыть]. Из этого «печального факта» делается вывод: «Бесконечно правы пролетарские поэты, когда говорят, что новая поэзия и литература будут созданы самим пролетариатом»[12]12
  Фадеев А. Собр. соч. – Т. 5. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 289.


[Закрыть]. И в этом таится одно из главных заблуждений А. Фадеева, от которого он освободится лишь в 1932 году.

В конце 1921 года, ознакомившись со всевозможными «поэтическими кафе» (футуристами, имажинистами, «ничевоками»), он констатирует их «несомненный прогрессирующий упадок из-за собственной идеологической слабости». И дальше опять провозглашается ясно выраженная позиция: «Придет время, и о первых забудет «неблагодарное» потомство, вспомнит история только Маяковского, а Пролеткульты станут рассадником нового искусства. Так будет, что бы ни писал и о чем бы ни плакал Чужак»[13]13
  Там же.


[Закрыть].

Просьба Фадеева о переводе на газетную работу была удовлетворена. 6 октября 1924 года он становится заведующим отделом партийной жизни газеты «Советский юг» в Ростове-на-Дону. Два года пребывания на Северном Кавказе были исключительно плодотворными в деятельности молодого писателя. Здесь он (с конца 1924 г.) начинает работать непосредственно над «Разгромом» (первоначальное название «Враги») и в основном заканчивает его к отъезду на постоянное жительство в Москву.

В конце 1924 года Фадеев вступает в Ростовскую ассоциацию пролетарских писателей, и 10 января 1925 года газета «Советский юг» извещает литературную общественность края, что на заседании этой ассоциации было прочитано автором начало повести «Враги». Причем в информации давалась оценка прочитанного: «Как и прежде, отмечены неторопливая толстовская манера в развертывании событий и, что особенно удается т. Фадееву, характеристика его персонажей»[14]14
  Фадеев А. Собр. соч. – Т. 1. – М., Гослитиздат, 1959–1961. – С. 638.


[Закрыть]. Утверждалось также, что повесть Фадеева – наиболее значительное из прозы последнего времени. Это был первый печатный отзыв о «Разгроме». В нем проявилась зрелость его авторов – членов РАПП (Ростовской ассоциации). С одобрением отмечается влияние Толстого на Фадеева. Видимо, проблема классического наследства в Ростовской ассоциации понималась правильно. Тот факт, что уже первые отрывки «Разгрома» оценивались так высоко, а в манере Фадеева, как особое достижение автора, выделяются удачные характеристики персонажей, свидетельствует о зрелости эстетических критериев руководителей и членов ассоциации. Это и сделало их первый отзыв о набросках «Разгрома» столь проницательным.

Ростовская ассоциация, созданная в 1923 году и вскоре превратившаяся в Северо-Кавказское объединение АПП, была по составу одной из самых сильных организаций пролетарских писателей страны. Со второй половины 20-х годов из ее рядов вышли на арену всесоюзного литературного движения такие писатели и деятели, как А. Фадеев, В. Киршон, В. Ставский, М. Серебрянский, И. Макарьев, Н. Погодин, Ю. Юзовский. Большинство из них стали ответственными руководителями Российской ассоциации и Всесоюзного объединения ассоциаций пролетарских писателей и возглавили второй этап рапповского литературного движения, который начался после постановления ЦК РКП(б) от 18 июня 1925 года «О политике партии в области художественной литературы».

Вступление в Ростовскую ассоциацию засвидетельствовало твердое решение А. Фадеева стать писателем. Это видно и из той многогранной и открытой литературной деятельности, которая прошла за 1925–1926 годы. Начиная с 1925 года, публикуются одна за другой главы «Разгрома» в журналах «Лава», «Октябрь», «Молодая гвардия» и в газете «Советский юг». В мае 1926 года издательство «Севкавкнига» (Ростов) выпускает сборник его произведений «Большевики», куда вошли отрывки из «Разлива» и «Разгрома» и рассказ «Против течения». Летом этого же года в издательстве «Московский рабочий» вышел отдельным изданием рассказ «Против течения». На собраниях читателей А. Фадеев выступает с чтением глав из «Разгрома». Он является инициатором издания литературно-критического журнала «Лава», ставшего органом Северо-Кавказского объединения ассоциаций пролетарских писателей (СКАПП). Вместе с В. Киршоном и В. Ставским Фадеев редактирует этот журнал с апреля 1925 года. В начале июня 1925 года на пленуме СКАПП он избирается в президиум правления, а затем и в состав бюро СКАПП от Ростовской ассоциации. Летом 1925 года приезжает с докладом от СКАПП в Москву на правление ассоциаций пролетарских писателей. В октябре этого года выступает в РАПП (Ростов) с докладом, в котором разъясняет историческое значение постановления ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы».

Важно отметить, что желание стать профессиональным литератором одновременно сочеталось у Фадеева с осознанным стремлением быть художником самого передового направления в литературе. В начале 20-х годов выбор был большой и вопрос, какого направления оказаться писателем, являлся далеко не праздным даже для такого политически зрелого человека, каким был А. Булыга – Фадеев. Конечно, из большого числа литературных групп, течений и объединений следует сразу же исключить те «поэтические кафе», «идеологическую слабость» которых легко обнаружил студент первого курса Горной академии. Но уже Леф во главе с Маяковским мог привлечь молодого революционного писателя – для него поэт был одним из любимых певцов революции, которого «вспомнит история». Лефовцы прославляли революцию, считали ее своей и стремились искренне (в этом сильная сторона их программы и творчества) слить поэзию с революционной действительностью. Их требование «социального заказа», особенно в истолковании и творчестве Маяковского, их установка на создание нового искусства, на революцию в самом искусстве – все это импонировало передовой молодежи. Недаром напостовцы уже с первых шагов своего существования, сражаясь с лефами, стремились в то же время установить контакт с ними. Д. Фурманов, о котором у нас пойдет речь особо, отмечал в своем дневнике от 11 сентября 1924 года: «Договорились: «Лефы» – с нами будут идти об руку рука, как первые товарищи»[15]15
  Фурманов Д. Собр. соч. – Т. 4. – М., Гослитиздат, 1960. – С. 337.


[Закрыть].

Фадеев не пошел в Леф не только потому, что эта литературная группа объединяла преимущественно поэтов и не признавала «ни былин, ни эпосов, ни эпопей», к которым он готовил себя. Не пошел он главным образом потому, что группа Леф давала достаточно поводов считать себя футуристической, особенно в 1923–1924 годы, когда определялась писательская судьба Фадеева. Он не мог иначе воспринимать лефовцев, когда почти в каждой статье их журнала встречал заявления следующего характера: «Сосновскому нужен дворянский Пушкин, мелкобуржуазный Есенин, царь мещанского искусства – Художественный театр… а мы заявляем: в исторический музей всю эту буржуазную шваль. На пролетарскую сцену – Мейерхольд. На трибуну – футурист Маяковский»[16]16
  Журнал «Леф». – 1923. – № 3. – С. 5.


[Закрыть]. При всей своей незрелости в идейно-эстетическом отношении, при всех своих заблуждениях, которыми будет сопровождаться вся его рапповская деятельность, уже в этот ранний период Фадеев рассмотрел пороки лефовской программы, и прежде всего в их взглядах на классическое наследство. В «Страничках воспоминаний» о Ю. Либединском и А. Фадееве В. Герасимова отмечает: «С особой любовью к бессмертным художникам как русской, так и мировой классики относился приехавший через год после организации группы «Молодая гвардия» дальневосточник А. Фадеев»[17]17
  Журнал «Леф». – 1923. – № 3. – С. 5.


[Закрыть]. Уже в рассказе «Против течения», опубликованном в 1923 году, молодой писатель выступил в «традиционной форме», «подражал» Льву Толстому, за что подвергся критике со стороны «новаторов» из «Молодой гвардии». Он с убежденностью и достоинством ответил им, что в следовании традициям классиков не видит ничего плохого.

Фадеев мог примкнуть к литературной группе «Кузница» – самой близкой ему по духу. Возникшая в 1920 году (название получила в марте 1921 года), она объединяла пролетарских поэтов и прозаиков. В августе 1921 года ею была основана Всероссийская ассоциация пролетарских писателей (ВАПП). В 1923 году, когда Фадеев явился с первыми повестями, в «Кузнице» уже выступали такие известные прозаики, как А. Новиков-Прибой, Ф. Гладков, В Бахметьев, Н. Ляшко, А. Неверов.

Фадеев не вступил в группу «Кузница» по той простой причине, что ко времени его «вхождения» в художественное творчество появилось новое боевое направление пролетарской литературы – напостовство. Уж самим фактом своего существования и бурного развития оно обнаружило, что «Кузница» – вчерашний день пролетарской литературы. Поэты – «кузнецы», так восторженно и романтически воспевшие грозные годы революции, растерялись перед лицом мирной жизни, а при введении нэпа неприятие мирных буден в их поэзии окрашивается в трагические тона. Что касается прозы «кузнецов», пришедшей на смену поэзии и обнаружившей близость к реальной повседневной действительности, то ее тематика из пролетарской превратилась в крестьянскую, а стиль стал напоминать демократическую литературу дооктябрьского периода (особенно в творчестве старшего поколения писателей, таких, как А. Неверов, В. Бахметьев). Только с 1925 года, когда уже публиковались главы «Разгрома», проза «Кузницы» дает такие произведения пролетарской литературы, как «Цемент» Ф. Гладкова и «Доменная печь» Н. Ляшко.

Наконец, Фадеев мог разделить положительную сторону программы А. К. Воронского, о котором мы еще будем говорить. Мог, если бы сумел в ту пору подняться до понимания всей сложности и глубины проблем художественного творчества, закономерности его развития. Но дело обернулось так, что Фадеев и рапповское движение в целом вели непримиримую борьбу с Воронским и его теориями. Эта борьба оказалась столь ожесточенной, что ее нельзя ставить в сравнение даже с теми атаками рапповцев, которые были направлены против подлинных врагов пролетарской литературы и советского строя вообще. В существовании этой многолетней битвы повинен и сам Воронский.

Однако следует здесь заметить, что борьба между рапповцами и Воронским (группа «Перевал») объективно свидетельствует об острых, трудных и, в общем, плодотворных поисках путей развития советской литературы в то время.

Итак, Александр Фадеев, идя в литературу, из всех существовавших в начале 20-х годов творческих групп, течений и направлений избрал напостовство, Российскую ассоциацию пролетарских писателей.

До 1927 года А. Фадеев еще не будет являться авторитетной фигурой литературного движения. Только роман «Разгром» поставит его в ряд выдающихся деятелей советской литературы. Естественно, до той поры он почти не будет появляться на страницах нашего повествования, хотя – и это впоследствии увидит читатель – история литературной борьбы первой половины 20-х годов, как это было подчеркнуто нами во вступлении, имеет прямое отношение к Фадееву.