Текст книги "Скачок. Психология духовного пробуждения"

Глава 4
Естественная пробужденность: растерянность и интеграция

Следует отметить, что в ситуации, когда пробуждение происходит в контексте какой-то духовной или религиозной традиции, есть свои преимущества, ибо тогда у «пробужденца» есть определенная система координат, позволяющая ему понять свое состояние, а также помощь и поддержка со стороны других пробужденных. Когда ничего этого нет, человек, переживший естественное пробуждение, может поначалу испытать некоторую растерянность и сомнения.

В случае Уитмена и Лоренса пробуждение, кажется, прошло без особых осложнений. Они пробудились естественным образом – их пробуждение произошло и проявило себя без каких-либо видимых проблем. А в этой главе мы рассмотрим ряд случаев естественного пробуждения, когда наши современники все же сталкивались с трудностями, которые были преимущественно обусловлены недостаточным пониманием собственного состояния и неприятием себя.

В ходе моих исследований я обнаружил относительно мало примеров естественного пробуждения – и пришел к выводу, что это наименее распространенная разновидность пробужденности. Начну с краткого описания одного из случаев, с которыми мне довелось познакомиться.

Гэвин

Гэвину Уайту немного за тридцать. Он автор целого ряда романов и нехудожественных книг по духовности. С самого детства его интересовали паранормальные явления. Вместо того чтобы читать комиксы и приключенческие книжки, он зачитывался книгами о сверхъестественном и даже писал собственные рассказы о духах и призраках. Он всегда чувствовал, что «жизнь не ограничивается тем, что мы видим глазами». Он любил одиночество. Школьные учителя обратили внимание на удивительное спокойствие и внимательность этого мальчика и на его манеру необыкновенно пристально смотреть на собеседника.

Родители довольно рано заподозрили, что Гэвин какой-то особенный. Казалось, например, что его вообще не расстраивали неприятности. Однажды, когда ему было 14 лет, во время семейного обеда в ресторане официантка случайно пролила напиток юноше на одежду. Родственники расшумелись, а он спокойно взял салфетку и принялся вытирать брюки. Глядя на это, его отец воскликнул: «Бог мой! Вы видели, как он отреагировал?» Нечто подобное произошло, когда ему было лет 17. Вскоре после того, как Гэвин научился водить, у него угнали его первую машину – однако юноша не видел повода для огорчения. «Мне кажется, что моя реакция рассердила отца больше, чем сама кража, – рассказывает Гэвин. – Но я никак не мог взять в толк, к чему вся эта суматоха. Ну украли машину, и что теперь? Этого ведь нельзя взять и отменить».

И еще его отца беспокоило то обстоятельство, что сын слишком много времени проводит в одиночестве. Гэвин сказал мне:

Я имел обыкновение подолгу молча лежать в кровати, чем приводил отца в крайнее недоумение. Помню, как выключал свет в комнате, зажигал свечу и смотрел на нее целую вечность. Просто лежал на кровати, ничего не делая. Смотрел на небо, позволяя мыслям блуждать. Мне очень нравилось смотреть – наблюдать, любоваться. Я любил гулять с нашими собаками – разглядывал небо, деревья, цветы… В нашей семье я определенно был белой вороной.

Гэвину всегда очень нравились фильмы с Брюсом Ли, и он решил заняться кунфу. Это побудило его окунуться в восточную философию – в частности, в дзэн-буддизм и даосизм. Как следствие, он приобрел систему координат, в которую отлично вписались его медитативные склонности и любовь к одиночеству, – так что он не позволил непониманию со стороны родителей сбить себя с толку.

Однако в девятнадцать лет у него был период разочарования и уныния. Гэвин тогда серьезно занялся музыкой – проводил часы напролет в своей комнате, сочиняя и записывая песни. Он мечтал стать успешным поп-музыкантом и неустанно рассылал свои произведения продюсерам, но не получил ни одного положительного ответа. Теперь он признает, что был «излишне амбициозен». Неудачи удручали его – он даже был близок к тому, чтобы считать себя ничтожеством. Он ненавидел каждую секунду своей работы продавцом в супермаркете, ведь ему казалось, что его место – на музыкальном олимпе. Его естественная пробужденность была омрачена играми эго. Но однажды он испытал сильнейшее трансформационное переживание, которое избавило его от эгоизма и развеяло неудовлетворенность, – в результате чего пробужденность смогла расцвести в полную силу:

Однажды около полудня я выгуливал собак. Стоял чудесный день. Я спустил собак с поводка. Они носились вокруг, а я вдруг обнаружил, что неотрывно смотрю на дерево. Мой взгляд словно прилип к нему…

Это дерево стало самой прекрасной вещью, какую мне только приходилось видеть в своей жизни. Оно сияло новыми цветами. И это еще не все – я слился с деревом воедино. До такой степени, что меня уже больше не существовало. Существовало лишь всё! Я узрел единство всей жизни. Моя индивидуальность – вместе со всеми ее сомнениями, амбициями, целями и страхами – растаяла, как льдинка на бархане. Все это вызывало у меня только смех…

После этого переживания Гэвин непрестанно ощущает благодарность и удовлетворенность, а также чувство благоговения перед миром – что он и выразил в своих текстах [63]63
  Peace Pilgrim, 1994, p. 2.


[Закрыть]. Порой эгоистические порывы все же пробуждаются в нем – однако внутри его существа неизменно протекает мощный поток пробужденного восприятия и Гэвин всегда может легко установить с ним связь. Например, когда Гэвин замечает, что ум его слишком погрузился во внутреннюю болтовню, он делает вот что: «Перевожу внимание на свое дыхание, или на движение тела, или на живую пульсацию текущего момента – и просто наблюдаю, как эта мысленная болтовня уходит на задний план и затихает. Очевидно, спокойное созерцание с подключением всех органов чувств перебирает на себя всю энергию, не оставляя ничего для внутренних шумов».

Миролюбивая Странница

Если, в отличие от Гэвина, естественный «пробужденец» совсем незнаком с духовными учениями или практиками, ему бывает сложно найти пути реализации своей пробужденности. Поскольку у него отсутствует подходящая система координат для осмысления своих порывов и переживаний, такой человек может подумать, что эти состояния каким-то образом ему угрожают и, возможно, даже попытается подавлять их. Порой проходят годы, прежде чем человек в полной мере поймет и примет свою естественную пробужденность как норму жизни.

Все это особенно опасно, если естественное пробуждение происходит в культуре, где общество не одобряет стремления к духовному пониманию мира и пробужденные желания человека входят в противоречие с бытующими культурными установками. В детские годы все мы впитываем влияния окружающей среды, и у человека, пережившего естественное пробуждение, может уйти несколько лет на «проработку» заложенных в него культурных программ, чтобы начать жить полной жизнью в соответствии со своими искренними устремлениями.

Человек может испытывать очень сильное желание изменить свою жизнь – например, отказаться от материализма и гедонизма, жить проще и проводить больше времени в одиночестве, – однако порой проходит много лет, прежде чем он почувствует себя достаточно уверенным и самостоятельным, чтобы последовать этому желанию. А до того он нередко испытывает острое чувство неудовлетворенности, так как его естественная пробужденность не находит для себя никакого адекватного выражения.

Именно так обстояли дела с одной из самых удивительных и необычных пробужденных людей XX века – с американской путешественницей, которая называла себя Миролюбивой Странницей. Она родилась в 1908 году, получив от рождения имя Милдред Норман. В детские годы она ничем особо не выделялась – разве что не по возрасту развитым интеллектом и необычайной любознательностью.

А в подростковом возрасте Милдред стала задаваться глубокими экзистенциальными вопросами. В 16 лет она задумалась о природе Бога и пришла к выводу, что Бог – это не некое отдельное существо, но что Он объемлет собой всё и этот факт находится «за пределами человеческого понимания». Она «прикоснулась к Богу», распознав в Нем силу, главными качествами которой являются любовь, доброта и истина. Однажды она сказала: «Мне открылось, что Бог – это творческая энергия, побуждающая энергия, всеобъемлющий разум, вездесущий и всепронизывающий дух, который связывает воедино все, что есть во Вселенной, и наполняет всё жизнью. Это осознание приблизило ко мне Бога. Я не могу оказаться там, где Бога нет» [64]64
  Ibid., p. 4.


[Закрыть].

Оглядываясь назад, на свою прежнюю жизнь, Миролюбивая Странница припоминает целый ряд признаков, как жизнь «готовила ее к странствию». В старших классах ровесники пытались склонить ее к курению и употреблению алкоголя – но она не пошла на поводу. Друзья насмехались над ней и не понимали ее, она же отстаивала свою позицию, говоря всякий раз: «Жизнь – это последовательность принятых вами решений. Каждый имеет право на свой выбор. И я тоже. Я выбираю свободу» [65]65
  Ibid.


[Закрыть]. Еще одним предвестником необычного будущего, которое ожидало эту девушку, была ее удивительная способность поддерживать гармонию во взаимоотношениях с людьми. Когда у нее назревал с кем-то конфликт или же кто-то начинал вести себя враждебно по отношению к ней, она никогда не таила злобы и обиды, но неизменно предпринимала решительные шаги, чтобы восстановить добрые отношения.

Во всем остальном до тридцати с лишним лет Милдред жила самой обыкновенной жизнью. В 25 лет она вышла замуж и поначалу придерживалась типичного американского образа жизни – то есть погоне за материальным достатком. «Я уверовала, что деньги и имущество обеспечат мне счастье и душевный покой, – говорила она. – Вот к этому я и стремилась» [66]66
  Ibid., p. 7.


[Закрыть]. Однако довольно скоро Милдред стала осознавать, что жизнь в погоне за материальными приобретениями не имеет никакого смысла, – она родилась не для этого. И одновременно ее охватила растерянность: она не имела никакого представления, для чего же тогда она родилась.

Привычный образ жизни устраивал ее все меньше. Особенно ей было не по себе оттого, что «у меня есть так много всего, тогда как многие мои братья и сестры голодают» [67]67
  Ibid.


[Закрыть]. В ней вызревало глубочайшее желание вступить на более осмысленный путь. Однажды вечером, когда ей было 30 лет, она всю ночь гуляла по лесу, охваченная смятением, пока наконец не вышла на поляну, где принялась молиться. Вот как она вспоминает тот эпизод:

Я ощутила полную готовность посвятить свою жизнь – всю жизнь без остатка – служению. Я обратилась к Богу с молитвой: «Помоги мне, пожалуйста!» И на меня снизошел величайший покой…

Так начался другой этап моей жизни. Я начала раздавать все то, что только могла дать, и вошла в совершенно новый изумительный мир[68]68
  См. Piechowski, 2009. Впервые я прочел о Миролюбивой Страннице в этой статье.


[Закрыть].

В одной статье о Миролюбивой Страннице, которую мне довелось прочесть [69]69
  Peace Pilgrim, 1994, p. 21.


[Закрыть], этот опыт истолкован как момент трансформации, когда родилась ее новая духовная сущность. Однако же опыт этот не был спровоцирован никаким внешним событием или толчком (в отличие от большинства случаев внезапного пробуждения), а также не стал результатом духовной практики. Такое впечатление, что в тот момент просто обнаружилась пробужденность, которая уже была свойственна этой женщине. Просто теперь она приняла свою пробужденность – после того как много лет подавляла это состояние, потому что оно вступало в конфликт с ценностями, насаждаемыми ее культурой. Но в конце концов, по мере накопления внутреннего импульса к естественному пробуждению, Милдред вынуждена была подчиниться этим своим сокровенным устремлениям.

И с той поры Миролюбивая Странница стала жить новой жизнью – подлинной жизнью. Она осознавала могучую духовную силу внутри себя и ощущала ее также в других людях, а поэтому чувствовала тесную связь со всем миром и испытывала сильнейшую потребность служить человечеству. Она посвятила свою жизнь служению: ухаживала за стариками и за душевнобольными, затем работала волонтером в пацифистских организациях, в частности в «Международной лиге женщин за мир и свободу». (Ее миротворческая деятельность в конце концов привела к разводу с мужем, ветераном Второй мировой войны, который не разделял ее взглядов.)

Кроме того, она максимально упростила свою жизнь – стала вегетарианкой, минимизировала расходы, из личного имущества оставила лишь самое необходимое. Она сформулировала для себя ряд духовных принципов, включавших в себя очищение тела (посредством диеты и физических упражнений), очищение мышления (воздержание от негативных мыслей), избавление от привязанности к материальным вещам, преодоление чувства отделенности от мира и негативных чувств и реакций.

Естественная пробужденность Миролюбивой Странницы подпитывалась ее новым образом жизни и становилась все глубже. В своей книге «Ступени к душевному покою» она описала еще одно сильное переживание, которое случилось как-то раз во время утренней прогулки:

Вдруг я ощутила необыкновенное воодушевление – ничего подобного я прежде не испытывала. Помню, что осознала себя вне времени и пространства и весь мир озарился светом… каждый цветок, каждый кустик, каждое деревце словно бы обрели сияющий нимб. Свет шел отовсюду, весь воздух вдруг наполнился золотыми искорками – как моросящий дождик… До этого я знала, что все люди – суть одно. Но теперь я ощутила и единство со всем остальным мирозданием… И самое удивительное, что это единство, пронизывающее и связывающее все явления мира, также наполняет их все жизнью. Единство с тем, что многие люди называют Богом… С того дня я никогда больше не чувствовала себя отделенной от всего этого[70]70
  Ibid., pp. 22–23.


[Закрыть].

Вскоре после этого переживания, 1 января 1953 года, Миролюбивая Странница начала свое путешествие. После «Парада роз» в Калифорнии (ежегодное праздничное шествие в честь Нового года) она решила не останавливаться, а пошла дальше. Она шла пешком через всю страну в течение почти двенадцати месяцев – и в декабре пришла к зданию ООН в Нью-Йорке. С этого момента Миролюбивая Странница фактически не прекращала свой пеший поход до самого конца жизни. Не имея никаких пожитков, кроме зубной щетки, набора сменной одежды, гребня и карандаша, она семь раз пересекла пешком Соединенные Штаты и также путешествовала по Канаде и Мексике. На груди у нее была надпись «Миролюбивая Странница», а на спине – «25 000 миль пешком за мир». Странница убедилась, что вполне может рассчитывать на помощь незнакомых людей, которые вступали с ней в беседу, кормили и давали ночлег (хотя нередко ей приходилось ночевать и на свежем воздухе). Фактически, она жила жизнью светской монахини на полном содержании «мирян». Она проходила около 25 миль ежедневно[71]71
  1 миля = 1609 м. – Прим. перев.


[Закрыть], время от времени останавливаясь лишь для того, чтобы произнести речь или дать интервью – что стало происходить все чаще по мере того, как она приобретала известность.

Всю оставшуюся жизнь, 28 лет, Миролюбивая Странница непрестанно испытывала непоколебимое чувство внутреннего покоя и единства с мирозданием, непреходящее ощущение связи с божественным началом. Вот ее слова:

Меня не покидает чувство, что я всегда окружена всем самым лучшим – любовью, миром и радостью. Снаружи я ощущаю защиту, а внутри непоколебимость – и это помогает мне преодолевать любые ситуации, с которыми доводится сталкиваться… Покой, безмятежность и неспешность – и не нужно больше бороться или напрягаться[72]72
  Ibid., p. 73.


[Закрыть].

В главе 2 мы отмечали, что упоминаемую во многих духовных традициях всепронизывающую силу (являющуюся одновременно нашей индивидуальной духовной сущностью) часто описывают как яркий свет – и в этом ключе очень интересно, что Миролюбивая Странница как раз упоминает «божественный свет», которым она может делиться.

Она рассказывала, что, общаясь с людьми, ощущает, как ее божественная природа соединяется с их божественной природой. И тогда Странница чувствует, что словно бы возвышает их, «направляя на них божественный свет».

«Я пытаюсь представить себе их погруженными в Божий свет и в конце концов действительно вижу, как они стоят, раскинув руки, омытые золотым сиянием. В этот момент я оставляю их в Божьих руках» [73]73
  Ibid., p. 83.


[Закрыть].

Тут мы можем провести интересную параллель с каббалистической идеей тиккун олам – идеей исцеления мира. Миролюбивая Странница на деле несла свое просветление в мир – старалась поделиться им с окружающими.

Миролюбивая Странница ушла из жизни 1981 году, когда ей было 72 года. Она погибла в автомобильной катастрофе по дороге на митинг. Казалось бы, трагическое событие – но сама Миролюбивая Странница не сочла бы его таковым. Подобно Уитмену и Лоренсу, она воспринимала смерть как «изумительный переход к более свободной жизни» и «последнее великое приключение» [74]74
  Как мы видели, Ричард М. Бёкк предполагает, что космическое сознание обычно активизируется в возрасте от 30 до 40 лет, тогда как из материалов моей докторской диссертации следует, что средний возраст, когда происходит это событие, – 35 лет. Примечательно, что пробужденность Миролюбивой Странницы стабилизировалась около 30 лет, как это было и в моем случае. Экхарт Толле пробудился в 29 лет, как и мой друг Рассел Уильямс.


[Закрыть].

Еще одна общая черта, объединяющая Миролюбивую Странницу с великими деятелями искусства, о которых мы говорили в предыдущей главе, состоит в том, что для нее сама по себе пробужденность была чем-то вторичным. Значение имело лишь то, что эта пробужденность позволяла ей делать. Ее жизнью управлял альтруизм и ощущение некоего жизненного предназначения, которое коренилось в сильнейшем чувстве сострадания к другим людям, а также всеобъемлющее чувство справедливости и нравственной бескомпромиссности. Эта женщина является прекрасным образцом «духовного активиста», опровергая ложные представления о том, что якобы духовное продвижение делает человека отрешенным от мира и пассивным.

Моя естественная пробужденность

Самое время рассказать о моем собственном опыте, ведь и самого себя я также считаю примером естественной пробужденности.

Но в этом вопросе следует быть осторожным. На основании общения с духовными учителями и гуру я пришел к вполне определенному выводу: «Если кто-то объявляет себя просветленным, то скорее всего это не так». По-настоящему просветленные люди обычно скромны. Они вполне могут согласиться, что являются «просветленными», если ты будешь настойчиво расспрашивать, – но вообще-то не склонны распространяться на эту тему. Хоть у них и может быть ощущение некой миссии, стремление делиться мудростью и способствовать развитию других людей, они часто не предпринимают особых усилий, чтобы привлечь к себе внимание или найти последователей.

С другой стороны, всевозможные «лжепророки» сплошь и рядом объявляют себя «духовными учителями», активно занимаются самовозвеличиванием, громогласно объявляют себя аватарами или спасителями и всеми силами стараются привлечь к себе максимальное внимание (и максимальное число последователей).

Так что мне в общем-то и неохота «колоться», признаваясь в своей пробужденности. Я – скромный англичанин, склонный воздерживаться от заявлений, которые могли бы быть расценены как самонадеянные. Поэтому позвольте мне предварить наш разговор напоминанием о том, что существуют разные степени и уровни этого состояния, и я отнюдь не претендую на то, что моя собственная пробужденность отличается какой-то особой высотой или чистотой. Вместе с тем было бы странно в этой книге не рассказать о собственном опыте естественной пробужденности – скромность не должна быть самоцелью.

Когда я читаю лекции – особенно это касается лекций на тему моих исследований, которые посвящены связи между психологическими потрясениями и духовным пробуждением, – люди часто задают мне вопрос: «А довелось ли вам самому пройти через духовную трансформацию?» Обычно я отвечаю примерно так: «Нет, в моем случае никакой внезапной трансформации не было. Сколько я себя помню, мне была свойственна духовная восприимчивость, – похоже, что это врожденное, естественное мое состояние. Мое духовное развитие сводилось к тому, чтобы понять эту часть себя, принять ее и позволить ей проявить себя в полной мере».

В подростковом возрасте моя естественная пробужденность даже причиняла мне некоторые неудобства – поскольку я не мог понять, что вообще со мной происходит. Я не вписывался в культуру, к которой принадлежал от рождения. Два ключевых аспекта моего воспитания – футбол и телевизор. Поощряемый отцом, который был заядлым болельщиком «Манчестер Юнайтед», я практически все свое время либо играл в футбол, либо смотрел футбол по телевизору. А религиозная составляющая в моем воспитании вообще отсутствовала. Атеистами мои родители себя не считали, тем не менее они не проявляли к религии ни малейшего интереса (хотя вполне можно сказать, что религией папы был футбол!). Не было в моем воспитании, по сути, и культурной составляющей – никакой музыки, очень мало книг, никаких интеллектуальных или художественных увлечений. В кино и театр тоже почти никогда не ходили. Поймите, я отнюдь не жалуюсь – мне очень нравилось день за днем гонять мяч по двору или в парке, играя в футбол с папой и друзьями…

Родители окружали меня любовью и заботой, поэтому в эмоциональном смысле мое детство было абсолютно благополучным – за что я очень благодарен маме и папе.

Проблемы начались лет в 16, когда я вдруг понял, что больше не могу быть прежним подростком, которому ничего, кроме футбола, не нужно. В какой-то момент я осознал, что за считаные месяцы превратился в совершенно другого человека – серьезного и застенчивого… и все прежние друзья стали мне чужими. С детства меня учили, что главное в жизни – развлечения и успех. Мой папа целенаправленно внушал мне, насколько важно быть общительным и популярным – душой компании, так сказать. И еще меня учили тому, как важно уметь зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность купить себе отличную машину и другие приятные вещи. Однако же на деле все это меня ничуть не интересовало! Да, я захаживал в бары, пил пиво и старался общаться – но не получал от этого ни малейшего удовольствия и даже ощущал некоторый дискомфорт.

Я предпочитал проводить время наедине с собой: читать, слушать музыку, гулять по улицам… Меня влекла природа и тишина, однако в нашем городе было очень мало таких мест.

По вечерам, когда темнело, я шел к своей школе, перебирался через забор и бродил по школьному саду– просто потому, что это был единственный тихий островок природы поблизости и я знал, что вряд ли кого-то там встречу. Шелест листвы и царившая там тишина переполняли меня ощущением покоя и целостности. Я очень ценил небо – ибо это единственное нетронутое природное пространство, к которому у меня всегда был прямой доступ. Облака были настолько реальными и живыми, что казались разумными, а черное пространство между ними поражало меня своей глубочайшей насыщенностью.

Это глубокое состояние изумления и благости переполняло меня восторгом, но в то же время я подозревал, что со мною что-то не так. Я не мог понять, почему я не могу функционировать как «нормальные люди». Я был очень тихим… Частенько, сидя в веселой компании где-нибудь в баре или в ночном клубе, я не мог выдавить из себя ни слова, чтобы вставить в общую беседу. Мои приятели даже прозвали меня «дикарем». Родители стали беспокоиться обо мне из-за моей нелюдимости, а также потому, что я таскал из библиотеки «какие-то чудныˆе книги» (так они говорили) – по философии, психологии…

К счастью, в школе я учился довольно хорошо, так что смог без проблем поступить в университет и мне не пришлось ломать голову, на какую работу устроиться. Я надеялся, что в университете встречу близких по духу людей, однако меня ждало разочарование. Однокурсники были еще больше зациклены на пьянстве и пустом времяпрепровождении, чем мои прежние знакомые, – так что мое одиночество лишь усугубилось. Хорошо хоть я специализировался на изучении литературы – а это означает, что у меня было много свободного времени. На втором курсе мне попалась на глаза афиша с приглашением на лекцию по трансцендентальной медитации. Я точно не знал, что такое медитация, но мне захотелось сходить. После лекции я записался на занятия ТМ, и мне передали мою личную мантру. Я практически сразу убедился, что медитация действительно успокаивает и исцеляет – хоть мне и недоставало дисциплины, чтобы заниматься регулярно.

Приблизительно в то же время я перешел на режим дня, которого придерживался потом много лет, – ложился спать очень поздно, часа в 4 или 5 утра, и вставал только около обеда (или позже). Мне очень нравилось ходить на прогулки, когда на улице ни души, потому что все спят, – я получал глубочайшее удовольствие от тишины и пустынности ночных улиц. Я ощущал отчетливую связь с деревьями – у меня было чувство, что деревья каким-то образом «оживают», когда весь остальной город погружается в сон. Я не сомневался, что деревья разумны, и знал, что они общаются друг с другом и со мной. Во время обучения на втором курсе я поселился на окраине города и много времени посвящал пешим и велосипедным прогулкам по окрестным полям, проселкам и деревням, впитывая целительный дух природы.

Приблизительно в это же время я прошел через процесс очищения и отречения от мира (что подробно описано в моей книге «Пробуждение от сна»). Я перестал ходить на лекции, отгородился от других людей и постарался жить максимально неприхотливо и просто – отказавшись от всех привычных вещей, которые служат нам источником самоопределения и безопасности. Я причинял себе дискомфорт (а порой и боль): спал на голом полу, купался в ледяной воде… Я жил, как монах-аскет – хоть и не отдавал себе тогда в этом отчета. Я делал все это как-то инстинктивно, не ставя перед собой никаких определенных целей. Однако же, задним числом, я теперь понимаю, что пытался дисциплинировать себя, закалить свою волю и заодно обнажить свою жизнь до самой ее сущностной основы, чтобы избавиться от любых наносных влияний среды и понять, кто я есть на самом деле.

Вместе с тем все это время я ощущал растерянность и отчужденность. Я по-прежнему чувствовал, что не могу нормально функционировать в нашем обыденном мире и не могу толком общаться с людьми. Я понятия не имел, кто я и каково мое предназначение. Порой мне отчаянно хотелось покончить с собой.

С большим трудом я все-таки закончил университет, хотя оценки в приложении к моему диплому были весьма незавидными. И я все еще не определился, чем бы мне хотелось заниматься в жизни, – я представления не имел, что может ждать меня в будущем.

Следующие пару лет я то сидел на пособии по безработице, то устраивался на какую-нибудь случайную работу. Временами на меня накатывали ярчайшие моменты благости и даже эйфории. Но все же моя глубинная пробужденность была чаще всего замутнена депрессией, тревогой и растерянностью.

Однако года приблизительно в 22 я наконец начал осознавать свою естественную пробужденность. Ко мне пришло некоторое понимание себя – в результате продолжительных размышлений над прочитанным за пару лет до того классическим трудом Колина Уилсона «Аутсайдер», который посвящен чувству отчужденности. Эта книга помогла мне понять, почему я не вписываюсь в обычное общество, и убедила меня, что отличаться от других – это на самом деле хорошо. Таким образом, я сумел выстроить некоторую систему координат, чтобы понять свою отчужденность, – однако пока делал ударение скорее на экзистенциальных, чем на духовных вопросах.

Но потом мне в руки попалась книга Ф. С. Хапполда «Мистицизм. Исследование и антология». В ней содержались краткие отрывки из духовных текстов, а также из трудов христианских и восточных мистиков – и многие из них нашли глубочайший отклик в моей душе. Я узнал в этих текстах свой собственный опыт. Больше всего меня тронули некоторые фрагменты из Упанишад. Когда вскоре после этого я прочел Упанишады полностью, у меня возникло ощущение, что я вернулся домой, – все встало на свои места.

В этом великом тексте я нашел отражение собственного мировосприятия – особенно в тех пассажах, где написано, что Брахман присутствует во всех вещах. Я ведь и сам видел Брахмана повсюду в окружающем мире – особенно в небесах. Затем я прочел «Песню о себе» Уолта Уитмена, «Избранные стихотворения» Д. Г. Лоренса и много других духовных книг. А еще – и это не менее важно – я открыл для себя духовную музыку Вана Моррисона. Особенно меня потрясли альбомы «Неразборчивые слова сердца» и «Без гуру, без метода, без учителя». Эта музыка была порождена тем же духовным чувством, которое было свойственно мне (и передавала это чувство), а поэтому переполняла меня вдохновением. Она раскрыла передо мной ландшафт духовного опыта, где я чувствовал себя как дома – мне был знаком здесь каждый закуток.

Все начало становиться на свои места. Я выстраивал интеллектуальную систему координат, которая помогала мне осмыслить мою пробужденность. Растерянность стала проходить, уступая место уверенности и целеустремленности. Я словно бы вернулся в родные края – начал принимать свою пробужденность и доверять ей, в результате чего она становилась все устойчивее и ярче. Это был дивный период – я испытывал воодушевление и экстаз, я отчетливо чувствовал связь со своей глубинной сущностью и единство со всем миром. Я видел красоту и чудо во всем, что меня окружало, и ощущал духовную силу (или Брахман), пронизывающую мир. Если еще пару лет назад я всерьез подумывал о самоубийстве, то теперь испытывал безграничную благодарность за то, что жив. Я все еще не имел ни малейшего представления о том, куда мне следует двигаться по жизни, но это уже вроде бы и не имело особого значения. Все, что имело значение, – это жить в великолепии текущего момента. Как это было прекрасно – наконец понять и принять себя!

Однако не могу сказать, что с той самой поры мой путь был прост и безоблачен. На третьем году этой экстатической пробужденности я столкнулся с новыми трудностями. Я страстно любил музыку, и вот, когда мне было двадцать четыре года, приятель пригласил меня в свою группу бас-гитаристом. Пришлось перебраться в Германию. Там я стал терять связь со своей заново выстроенной системой координат. Я окунулся в богемную жизнь, которая характерна для многих рок-музыкантов, – пил, курил, заводил сомнительные знакомства…

Я ощущал, что такой образ жизни не согласуется с моей подлинной сущностью – и этот диссонанс порождал глубокое чувство неудовлетворенности. Кроме того, у меня складывались довольно сложные отношения с моей тогдашней девушкой-немкой, да еще и не давали покоя суровые будничные проблемы (такие, как необходимость зарабатывать на жизнь). Мало-помалу я стал терять себя. После того как мне с таким трудом удалось обрести связь с ядром своего существа, я начал снова терять его из виду. Я снова начал испытывать приступы разочарования и тревоги.

Задним числом я понимаю, что это был период интеграции в моей жизни. Хотя на тот момент я довольно хорошо развил духовную составляющую своей личности, однако многие другие важные ее стороны оставались нераскрытыми. Я не был достаточно развит эмоционально, не умел общаться, не умел налаживать отношения, мне недоставало уверенности в себе и способности эффективно решать жизненные проблемы. Все это могло бы и не иметь особого значения, будь я монахом, но современный мир – штука сложная и суровая. И я прекрасно понимал, что должен научиться функционировать в нем. Моя личность страдала своего рода общей разбалансированностью – а это означало, что моя пробужденность не полностью интегрированна и могла быть очень легко дестабилизирована. (Моя интерпретация этих явлений здесь перекликается с «Интегральной философией» Кена Уилбера.)