Текст книги "День «Д». 6 июня 1944 г."

Вот здесь и должна была проявиться мощь американской военной индустрии. К 8.30 крупные суда – ДССК, ДСТ, ДКТ, паромы «Райноу» доставили ошеломляющее количество бронированной техники. Но все эти танки, артиллерийские самоходки, грузовики, джипы создавали только проблемы. По мере того как прилив подходил к своей наивысшей отметке, береговая полоса сужалась. 16-й полк уже потерял больше подвижной техники, чем имелось у всей 352-й немецкой дивизии. Генерал Брэдли раздумывал над тем, чтобы последующие эшелоны развернуть обратно в Англию и держать их там до тех пор, пока «кто-нибудь не откроет выезды», по которым техника может подняться на плоскогорье. В создавшейся «пробке» на берегу от нее было мало толку, а для немцев она служила великолепной мишенью.

Этим «кто-нибудь» была пехота.

19. «Пробка» на берегу
Танки, артиллерия, саперы на «Омахе»

В Северной Африке в 1943 г. Эйзенхауэр отругал одного генерала[66]66
  Речь идет о генерале Ллойде Фредендолле, который командовал 2-м американским корпусом в Тунисе. – Примеч. пер,


[Закрыть] за то, что он выстроил для своей штаб-квартиры роскошный подземный бункер, защищенный от бомб. Это было на Кассерине. Эйзенхауэр отправил его в инспекционную поездку на передовую и сказал, что на войне «генералы такой же затратный материал, как и все остальное в армии».

Война – это трата оборудования, снаряжения, людских ресурсов. С потерями, как бы ни было тяжело, можно согласиться, если они помогают достижению победы. На «Омахе» погибли сотни молодых людей, на подготовку которых ушли немалые средства. Многие, если не большинство, не сделали ни одного выстрела. Были потоплены или уничтожены немцами сотни танков, артиллерийских самоходок, грузовиков, джипов, десантных судов. Не поддается подсчету количество утерянных винтовок, автоматов, пулеметов, базук, огнеметов, гранат, боеприпасов и другого снаряжения.

Техника проделала длинный путь через Атлантику до Портсмута с заводов Калифорнии, Иллинойса, Мичигана, юга Соединенных Штатов, а затем через Ла-Манш лишь для того, чтобы затонуть у побережья «Омаха». Ее отдельные экземпляры до сих пор покоятся на дне моря возле Нормандии. Главными виновниками были не только немецкие снаряды, но и подводные течения, глубокие рытвины на отмелях и, конечно, минные заграждения, которые на высокой приливной волне нанесли неимоверный урон десантникам.

Первыми выгружались «Шерманы». Они прибыли в час «Ч» минус тридцать секунд с флотилией лейтенанта Дина Рокуэлла. ДСТ сели на мель в пятнадцати метрах от берега. Суда сбросили рампы, и танки пошли в воду.

Пока они, лязгая гусеницами, спускались по сходням, немцы открыли огонь из 88-мм орудия. Рокуэлл отвел свое ДСТ назад. Два танка остановились в прибое, подбитые. Один горел. Следовавшие за ними машины, утопая на полкорпуса в воде, начали стрелять из пулеметов и 75-мм пушек.

Не всем танкистам удалось сразу продвинуться к берегу. Младший лейтенант Ф. С. Уайт, шкипер ДСТ 713, позже доложил Рокуэллу: «Когда сошел первый танк, он тут же исчез под водой. Командир экипажа дал команду всем покинуть машину. Мы подняли людей на борт». Уайт переместился на сто метров к востоку и снова сбросил рампу. Три остальных танка сползли с трапа вовремя: по ДСТ 713 ударили 88-мм снаряды.

Рядовой Дж. К. Фридман, водитель танка в 747-м батальоне, высаживался с ДСТ в третьем эшелоне. «В перископ, – вспоминает он, – я видел, как один за другим на минах подрывались танки, грузовики, джипы. Артиллерийский грохот оглушал, казалось, что запах гари и пороха смешался с запахом смерти. Я думал: неужели мне конец? Снаряды и шрапнель летели будто из самого ада. Стоит ли все это наших жизней? Доживем ли мы до завтра?»

Полковник Джон Апхем командовал 743-м танковым батальоном, который выгружался вслед за первым эшелоном. Он держался на расстоянии ста метров от берега и руководил высадкой по рации. Когда его ДСТ около 8.00 подошло к прибою, полковник спрыгнул с борта и начал управлять стрельбой своих танков. Его ранило в правое плечо, но Апхем отказался от медицинской помощи. Он заметил рядового Чарлза Левека и капрала Уильяма Бекетта, которые копошились у своего танка с оторванной гусеницей. Апхем, не обращая внимания на повисшую руку, под пулеметным огнем довел танкистов до укрытия возле дамбы. «В любой ситуации полковник всегда сохранял невозмутимое спокойствие», – вспоминает Бекетт.

А вот сержант Пол Радзом растерялся. Он командовал расчетом 12,7-мм многоствольной полугусеничной установки. Когда ДСТ приближалось к берегу, по борту судна забарабанили пулеметные очереди. Сержант рассказывает: «Рампу сбросили, и мы пошли. Нам говорили, что глубина не больше двух с половиной метров, а там были все четыре с хвостиком. Установка погрузилась на дно. Я приказал расчету задрать стволы до предела вверх. Они высовывались из волн лишь сантиметров на пятнадцать. Я потерял все, в том числе и каску».

«Я поплыл обратно и взобрался на рампу. Со мной был весь расчет, кроме старины „Мо“ Карла Динглдина. Он не умел плавать. Последний раз я видел Мо, когда он цеплялся за стволы. Я так и не узнал, что случилось потом со стариной Мо». (Младший лейтенант Эдуард Келли, шкипер ДСТ 200, заметил тонущего Динглдина и подобрал его.)

ДСТ Радзома попятилось назад и вновь двинулось к берегу. Сержант и его команда запрыгнули на другую установку (сержанта Эвангера), когда та сходила с рампы. Скоро они оказались на суше: «Мы думали, что нас ждет уже расчищенная дорога. Затем мы должны были пройти по ней километров десять и занять позиции. Но мы не сделали и пяти ярдов». По машине застучали пули, и Радзом посчитал за лучшее ретироваться. Он нашел сначала чью-то каску, потом – чью-то винтовку.

– «Я увидел первого убитого лейтенанта. Из его провиантской сумки торчало горлышко бутылки. Я понюхал. Это было шотландское виски „Блэк энд Уайт“. Он снова присоединился к экипажу Эвангера и пустил бутылку по кругу: „В первый и последний раз в жизни я пил виски“. Радзома ранило шрапнелью в лицо, в бок, спину, и его эвакуировали в Англию.

Капрал Джордж Райан был наводчиком 105-мм гаубицы, которая называлась «М-7». Орудие помещалось на ходовой части танка «Шерман». На одном ДСТ – четыре гаубицы. Вглядываясь в берег, где предстояло высаживаться, шкипер сказал, что «там слишком жарко, и он попытается найти более тихое место».

«С ним никто не спорил», – вспоминает Райан.

Шкипер резко рванул к берегу, и судно засело на мели. Командир Райана, прыгая через борт, крикнул:

– Каждый – за себя!

«Вот те на, подумал я, – продолжает рассказывать капрал. – Командира как не бывало. Мы опустили рампу. Первая гаубица медленно поползла вниз, все замерли, и вдруг она ухнула под воду. Молодец водитель. Он моментально среагировал и вырвал орудие из моря.

Вторая «М-7» пошла по рампе, остановилась, словно раздумывая, идти ли дальше, съехала в воду и… погрузилась в волны. Ее будто проглотили. Парни начали выскакивать из воды как пробки».

Вокруг ДСТ взметались фонтаны взрывов. Кто-то из экипажа Райана закричал:

– Бежим отсюда!

Все попрыгали за борт. Капрал остался: «Я боялся не столько пуль и снарядов, сколько моря. Я не умел плавать».

Райан снял с себя снаряжение, надул «Мей Уэст» и потихоньку, маленькими шажками начал скользить по сходне: «В борт ударили пулеметные очереди – бл-бл-бл-бланг. Это придало мне сил. Я нырнул. Я отчаянно колотил руками и ногами и плыл, плыл, плыл. Кто-то тронул меня за плечо. Я поднял голову. Воды было меньше полуметра, а я все плыл. Вот вам инстинкт самосохранения в действии. Если бы меня не остановили, я бы поплыл на материк».

Райан добрался до дамбы. В изнеможении он свалился рядом с пехотинцем из 16-го полка.

– У тебя есть сигарета? – спросил он.

Чуть позже Райана ранило в руку: «Так, ерунда, как будто кошка поцарапала». Появился офицер-медик и сказал:

– Всех вас нужно наградить медалью «Пурпурное сердце»[67]67
  Медаль «Пурпурное сердце» выдавали военнослужащему за ранение, полученное в ходе военных действий. – Примеч. пер.


[Закрыть] только за то, что вы здесь. Назовите себя. Если вы ранены, я готов помочь вам. Если мертвы, извините, нет. Если с вами все в порядке, вы все равно получите «Пурпурное сердце».

– Как насчет этого? – спросил Райан, показывая царапину на руке.

Доктор сказал, что даст ему медаль.

– Нет, – ответил капрал, – я не могу ее принять. Парень, потерявший ногу, получает медаль, и я – за эту царапину. Нет, я отказываюсь.

Другим экипажем «М-7» командовал сержант Джерри Идс. На его ДСТ находились также две гаубицы. К каждой на тросах были прикреплены полугусеничные многоствольные установки, а к ним также на тросах – либо грузовик, либо джип. Предполагалось, что гаубицы «М-7» потащит за собой установку и грузовик или джип.

Когда судно приблизилось к берегу, гаубицы открыли огонь по скале. Сначала, говорит Идс, «мы вели себя, как на пикнике». «Потом вдруг море вокруг нас закипело от взрывов. Мы снова оказались на войне (Идс участвовал в сражениях в Северной Африке и Сицилии). Мы взбодрились. Я не знаю, как объяснить страх. Может быть, что-то похожее на опасение, что ваш следующий вдох станет последним. Конечно, мы не отходили от своих орудий». Артиллеристы изменили угол прицеливания и продолжали обстреливать скалы, выпуская по снаряду каждые тридцать секунд.

На корабле были и пехотинцы. «Им ничего не оставалось, как ждать, когда начнется бойня. Мы по крайней мере что-то делали. Когда стреляешь, ты возбужден и на какой-то момент забываешь об опасности. Я старался держать себя в руках. Для меня важнее всего было не выдать свой страх. То есть я боялся не того, что могу погибнуть, а того, что парни в экипаже заметят мой страх».

С двух тысяч метров гаубицы не могли эффективно поражать цели на скалах: не позволял угол прицеливания. Поэтому артиллеристы прекратили стрельбу. По мере приближения к берегу усилился пулеметный огонь: «Я согнулся в три погибели. Мне хотелось провалиться сквозь днище корабля. Я страдал от беспомощности. Судно шло чудовищно медленно. Мы все горели нетерпением, какое бывает у наездника, который встает на стремена и вскидывает плечами, понукая лошадь, чтобы она скакала быстрее».

Идс посмотрел на часы: 8.00. «Неожиданно я почувствовал голод. Перед моими глазами возник „Бар энд гриль“ в Эль-Пасо, где я служил в кавалерии. Калифорнийский „Бар энд гриль“. Там подавали огромный тако за 10 центов и ледяное пиво „Фальстаф“ за 10 центов. Я представил себя сидящим в баре за пивом и тако за 20 центов. А здесь, имея в кармане, наверно, 200 долларов, я не мог купить ни пиво, ни тако».

Когда ДСТ вновь село на мель (после трех попыток подойти к берегу), шкипер сбросил рампу и начал взывать:

– Уберите эти проклятые штуки с моего судна! Уберите эти проклятые штуки с моего судна!

Лейтенант поднял руку вверх. «Когда он опустил ее, я хлопнул своего водителя по затылку, и мы тронулись. Послышались звуки, что-то вроде глаб-глаб-блаб-блаб. Вода оказалась выше воздухозаборника, и нас сразу затопило».

«Моряки дали нам 50 фунтов сахара, 30 фунтов кофе, 50 блоков сигарет. В мгновение ока мы всего этого лишились, как и нашего орудия».

Идс доплыл до берега и, подобно другим десантникам, приполз к галечной гряде: «Какого лешего я здесь! Мне бы сейчас гулять в Форт-Блиссе, в Техасе!» Он был старый вояка, облепленный отличительными нашивками, опытный сачок, знал, как увильнуть от малоприятных поручений и как предаться удовольствиям. К своему отчаянию, Идс в день «Д» превратился в обыкновенного пехотинца на «Омахе». Худшего для себя старый солдат не мог и придумать. Он сформировал что-то вроде «летучего взвода» из пехотинцев, саперов и артиллеристов и повел их на скалы.

Из-за того, что столько техники ушло на дно, многие специалисты стали пехотинцами. Капитан Р. Дж. Линдо был офицером связи от ВМС. Он высаживался в 7.30 с двумя солдатами, которые несли радиостанцию. Ему предстояло направлять огонь корабельных орудий. «Но как связист я оказался не у дел. Мы потеряли наше оборудование, когда сходили с ДСТ. Я блуждал по пляжу, кляня себя на чем свет стоит, пока не присоединился к пехоте».

Сержант Уильям Отловский, ветеран Северной Африки и Сицилии, шел к берегу на амфибии ДАКВ. Он командовал расчетом гаубицы «М-7», которая была слишком тяжела для плавающего вездехода. На ДАКВ накатилась крутая волна, когда машина спускалась с рампы ДКТ. Ее закачало, руль ударился о сходню и погнулся. «Мы могли идти только кругами. Старшина, совсем юный моряк, выключил двигатель. Это была ошибка, потому что одновременно вырубились и насосы. ДАКВ наполнился водой, и мы, конечно, затонули»,

Отловский приказал своему расчету держаться вместе, взявшись за руки. Проходивший мимо ДССПЛС, возвращавшийся к базовому кораблю, поднял их на борт. Артиллеристы перебрались на паром «Райноу».

Паром натолкнулся на мель. Лейтенант привязал веревку к джипу и приказал водителю съехать и проверить глубину. Джип пошел на дно.

– Эй, ребята, – крикнул лейтенант, – хватайте веревку и тащите джип назад!

В этот момент один 88-мм снаряд разорвался с левого борта, второй – с правого.

Отловский заорал на лейтенанта:

– Это же 88-мм. Третий рванет сейчас прямо на палубе. Убери людей с этого чертова парома!

. Он сказал:

– Сержант, не занимайся не своим делом! Я сказал:

– Черт с тобой, лейтенант. Хочешь подыхать, скатертью дорога. Ребята, за мной!

Отловский и его экипаж спрыгнули с судна и поплыли к берегу.

«Я оглянулся. Третий 88-мм разорвался прямо посредине проклятой баржи. И все последующие снаряды ее не миновали».

Отловский подобрал на пляже винтовку, патронную ленту, каску и «со всех ног помчался к дамбе». Там ему навстречу попался совсем юный солдатик с огромным мотком телефонного провода за спиной. Сержант попросил:

– Слушай, парень, мне это понадобится. Садись, поговорим. Отдай мне провод.

– Не могу, сержант, – ответил солдат. – Как мне быть с этим?

В правой руке он держал оторванную левую руку. Отловский помог снять провод, уколол морфин и позвал санитара.

Морской подрывник Чарлз Салливан в день «Д» сделал три рейса на пароме «Райноу» с техникой. Большинство боевых машин были уничтожены, прежде чем они успели произвести хотя бы один выстрел. Салливан тем не менее говорит: «За 28 лет службы, после трех войн, 14 заокеанских военных миссий, тысяч увиденных лиц, только Нормандия и день „Д“ живы в моей памяти так, как будто все произошло лишь вчера. То, что мы совершили, значимо и весомо, поскольку повлияло на судьбы человечества. Много ли людей могут сказать то же самое об одном дне в своей жизни?»

В этой связи вспоминается замечание Эйзенхауэра, сказанное им Уолтеру Кронкайту: «Никто не хочет, чтобы его подстрелили. Но в день „Д“ было больше тех, кто стремился в бой, нежели тех, кто уклонялся от сражений».

Несметное количество танков, полугусеничных многоствольных установок, гаубиц «М-7», грузовиков, джипов пытались сойти на «Омахе» между 6.30 и 8.30. Многие затонули, другие были разбиты немецкими снарядами. Уцелевшая техника оказалась зажатой на узкой полосе пляжа, не имея выхода наверх. Она создавала больше проблем, чем преимуществ.

Рядом высаживались боты Хиггинса с 116-м и 16-м пехотными полками. С ними прибыли и команды подрывников, состоявшие из «сибиз» – «морских пчел» и армейских саперов. Всего было 16 отрядов, у каждого – свой сектор для прорыва коридоров по 50 м шириной. Ни один катер не вышел на запланированный участок.

Один из подрывников вспоминает: «Когда мы опустили рампу, по нашему судну ударили 88-мм снаряды. Половина отряда погибла, включая офицера. Мы считали его лучшим во флоте… Взорвался очередной снаряд, и я подумал, что лишился своего тела».

Моряк истекал кровью от ран в ноге и руке. Вокруг, казалось, не было никого живого. Пожар, разгоревшийся на катере, вот-вот мог детонировать заряды. «Я перекинулся через борт и, превозмогая боль, побрел к берегу». Дойдя до заграждений, он оглянулся и увидел, как взлетел в воздух его катер. «Это меня подстегнуло. Не обращая внимания на стрельбу, я ускорил шаг».

Подрывник дошел до дамбы, ему дали винтовку, и весь день он провоевал пехотинцем в 116-м полку.

Другие «морские пчелы» оказались более удачливыми. Покинув суда, они сразу же приступали к делу. Они были в лучшем положении, чем пехотинцы. «Джи-айз», оставшись без командиров и высадившись не там, где намечалось, не знали, чем заняться. Даже артобстрел не приводит солдата в такое смятение, как отсутствие лидера и четких указаний, что делать. «Морские пчелы» с такими проблемами не сталкивались. Заграждения были расставлены везде.

Коммодор Джозеф Гиббонс руководил всеми подрывными операциями на «Омахе». Два солдата, которых он встретил, рассказали, что почти весь отряд погиб. Сами же они остались без зарядов. Гиббонс отправил их к дамбе, пообещав найти им дело. Потом коммодор отыскал полностью укомплектованный отряд, который уже прикреплял взрывчатку к заграждениям. «Сибиз» методично переходили от одного ряда к другому, устанавливая на сваях заряды.

Девон Ларсон действовал в одиночку: «Перед собой я видел только два стальных заграждения. На них висели тарелочные мины. У основания железных столбов я привязал пластические заряды „С“, из песка соорудил защитный вал. Достал из каски воспламенитель, крикнул „Огонь!“ и поджег шнур. По берегу разнеслись еще несколько команд „Огонь!“. Взрывом меня отбросило в сторону. Но столбы с минами исчезли. Заграждений на моем участке больше не было, и я отполз к дамбе».

Подрывники смогли лишь частично расчистить пять-шесть коридоров вместо запланированных 16. И нигде они надлежащим образом не пометили проходы флажками. Когда поднялся прилив, это создало серьезные проблемы для последующих эшелонов с пехотой и техникой.

Эксум Пайк находился на главном катере управления ГДСУ 565. Он должен был вывести ДСП и другие десантные суда к берегу. Ориентиры на местности заволокло дымом, из воды торчали минные заграждения, и ГДСУ 565 не мог заняться своим непосредственным делом. Катер фактически превратился в канонерку и обстреливал скалы, из которых, как казалось Пайку, извергались «вихри огня». На глазах Пайка наскочил на мину и взорвался ДАКВ. Он видел, как «тела двух солдат взлетели в воздух на несколько десятков метров и вертелись наподобие акробатов»: «Все происходило, как в замедленной съемке».

В ГДСУ 565 ударил снаряд. От взрыва пострадали шесть человек. «Кровь рекой лилась с палубы, – вспоминает спустя 45 лет Пайк. – Я всегда говорил своим сыновьям, что не боюсь ада: я уже в нем побывал».

Команда младшего лейтенанта Дона Ирвина, шкипера ДСТ 614, состояла еще из двух офицеров и двенадцати матросов. На борту находились шестьдесят пять «джи-айз», два бульдозера и четыре джипа с трейлерами, на которых были сложены боеприпасы. Высадка намечалась на 7,30.

«Когда мы шли к берегу, раздался оглушительный, громоподобный залп. Над ДСТ пронеслись снаряды с „Техаса“. Я оглянулся: жерла его орудий смотрели прямо на меня. Конечно, это было не так: они нацелились на скалы. Линкор возвышался над нами, как утес. С близкого расстояния его исполинские размеры особенно поражали».

Ирвин направлялся к «Изи-Ред». В этом секторе пока еще не высадился ни один американец. На самом берегу «царила тишина». «Похоже, что инструктор был прав, – подумал я, – когда говорил нам: „На пляжах не останется ничего, что бы вам помешало. Мы сбросим на немцев все, что у нас есть, кроме кухонных моек. А если придется, то и их тоже“.

Но как только ДСТ Ирвина коснулось отмели и сбросили рампу, «берег ощерился пулеметными очередями». Два солдата спрыгнули в воду и окунулись с головой. Шкипер тогда с помощью кормового якоря сдвинулся назад. Около часа он пытался найти безопасный проход в заграждениях. Наконец ему это удалось, и бульдозеры сошли в прибой. Немцы сразу же подбили их фосфорными зажигательными снарядами.

«Джи-айз» начали по одному сбегать с рампы. Первые два упали, сраженные пулями. Видя это, остальные пехотинцы не решались покинуть судно. Ирвин обязан был их высадить, иначе он мог пойти под военный трибунал. В случае необходимости шкипер имел право заставить солдат сойти на берег под дулом пистолета.

«Но я колебался. Мне было тяжело посылать людей на верную смерть. Огонь нарастал. Вокруг нас столпотворение. В воде плавают тела убитых десантников.

Матросы, не покидавшие своих боевых постов, вдруг полегли на палубу, словно слившись с нею. Кто-то прокричал:

– Шкипер, давай уйдем отсюда!

Честно сказать, промучившись целый час в попытках освободиться от груза, я был готов к этому».

Часы показывали 8.30. На пляжах сгрудились войска, техника. Машины стояли. Лишь несколько взводов смогли подняться на скалы. Командир 7-го морского десантного батальона принял решение приостановить выгрузку техники и отвести суда от берега.

Ирвин получил распоряжение по рации. Ему приказали отойти в Ла-Манш, бросить якорь и ждать дальнейших инструкций. Однако это было не так просто сделать. Судно неожиданно остановилось. ДСТ зацепилось за заграждение. Другой на месте Ирвина запаниковал бы. Но он хладнокровно двинул судно чуть-чуть вперед, потом чуть-чуть назад, и освободилось. Матросы начали выбирать якорную цепь. Она застопорилась.

«Нам никак не удавалось сдернуть якорь с места. Я дал команду:

– Запустить все двигатели! Полный вперед!

Цепь пошла. И тут на поверхности появился бот Хиггинса, который мы ненароком подняли со дна». Ирвин развернулся и рывками отцепился от катера. Он отошел в море и встал на якорь[68]68
  Через шесть часов Ирвин вернулся и выгрузил технику на берег. Один сержант отказался вывести джип с рампы. Весь день «Д» плюс один он так и оставался на судне и сошел потом на британском участке.


[Закрыть].

Приказ отложить высадку до тех пор, пока не будут проделаны коридоры в заграждениях, внес еще большую сумятицу. Около 50 ДСТ и ДСП кружили в море в ожидании дальнейших команд.

Для многих морских офицеров это была первая десантная операция. Они, как говорится, еще не нюхали пороха, хотя некоторые капитаны ДКТ до войны служили в торговом флоте. Да и экипажи кораблей состояли в основном из молодых и необстрелянных ребят.

Джеймс Фадж находился на одном из двух ДКТ, которые почти вплотную приблизились к берегу. Моряк вспоминает:

«Когда дали приказ отойти, у нас и начались проблемы. Капитан растерялся. Мы сбросили кормовой якорь, но не успели ничего выгрузить. По соседнему ДКТ ударил 88-мм снаряд. Нашему капитану надо было лишь скомандовать: „Поднять якорь! Полный назад!“ А он крикнул „Полный назад!“, забыв про якорь. Цепь намоталась на винт».

ДКТ беспомощно раскачивался на волнах в 500 м от берега. Пришлось технику перегружать на «Райноу»: «Без крана, в бурном море было дьявольски тяжело перекинуть танки и грузовики на баржу. Но мы не потопили ни одной машины».

Фадж вспоминает, что к ним на ДССПЛС подошел адмирал и перед всей командой отчитал капитана за безалаберность: «Адмирал наговорил много нелестных слов. Прямо в лицо. Он был очень зол».

Когда разгружался ДКТ, примерно в 9.00, в небе со стороны Англии появились два самолета (об этом инциденте в своих интервью рассказывали все ветераны, присутствовавшие тогда на «Омахе», его прославил и Корнелиус Райан в «Самом долгом дне»). Это были немецкие истребители «Фокке-Вульф-190». Их вели командир авиационного крыла Йозеф Приллер и сержант Хайнц Водарчик. Райан написал, что Приллер, увидев десантный флот, воскликнул:

– Вот это зрелище! Вот это зрелище!

Они летели на высоте 45 м, лавируя между аэростатами заграждения.

Фадж вспоминает: «Я смотрел на них как завороженный. Все, у кого было в руках оружие, стреляли. Палили по ним и из 40-мм и 20-мм стволов. Солдаты орали:

– Гляди, «джерриз»!

Попадали главным образом в рядом идущие корабли. Так низко барражировали Приллер и Водарчик. Самолеты, конечно, никто не сбил. Когда они исчезли в облаках, кто-то крикнул им вслед:

– «Джерриз» или нет, удачи вам, сорвиголовы!»

В числе первых десантных частей на «Омахе» был батальон чернокожих солдат – 320-й батальон аэростатного заграждения. Он входил в Первую армию. Чернокожие десантники в третьем эшелоне доставили на ДКТ и ДСП аэростаты и установили их на берегу, чтобы предотвратить проникновение самолетов люфтваффе. (Около 1200 чернокожих солдат высадились в день «Д» на «Юте». Они водили грузовики или служили в квартирмейстерских ротах.) Негров можно было встретить и на ботах Хиггинса, и на военных кораблях. В целом же удивительно, что лишь столь небольшому числу чернокожих разрешили участвовать во вторжении на его начальной стадии, особенно после того, как они воевали в Корее и Вьетнаме[69]69
  В декабре 1944 г. во время отражения контрнаступления немцев в Арденнах Эйзенхауэр разрешил чернокожим водителям пойти в пехоту. Почти 5000 человек стали пехотинцами. Ради того, чтобы сражаться на передовой, многие из них отказались от своих сержантских лычек. Вначале они служили в отдельных взводах под началом белых офицеров. Черные солдаты зарекомендовали себя великолепными бойцами. Штабной офицер из 104-й дивизии так отзывался о них: «Моральный дух: превосходный; поведение в бою: выше всяческих похвал. Они легко идут на сближение с врагом и вступают в единоборство. Благодаря обостренному чувству долга, напористости, дисциплинированности, здравому смыслу и трезвости суждений чернокожие солдаты завоевали заслуженное уважение в роте. Их взвод не менее боеспособен, чем любой другой взвод, состоящий из многоопытных ветеранов». Некоторые белые офицеры считали чернокожих солдат чересчур агрессивными и эмоциональными. Но когда взвод чернокожих солдат из-за потерь не мог действовать как самостоятельное подразделение, из него формировали отделение, которое вливалось во взвод из белых солдат. Так началось объединение американской армии. Информацию о 320-м батальоне предоставил Джеймс Кук из Шарон-Хиллс, Пенсильвания.


[Закрыть].

Перед каждым родом вооруженных сил союзников стояли свои задачи. Моряки должны были доставить войска на побережье, танкисты и артиллеристы – обеспечить огневую поддержку, пехота – высадиться и выдвинуться на плоскогорье, инженерно-саперные части – взорвать заграждения, очистить выезды, обозначить безопасные проходы через минные поля. Для саперов, как и для других десантников, первые часы на «Омахе» оказались самыми трудными.

Роберт Шобер, Рей Хоуэлл и Сесил Пауэре высаживались с 3466-й артиллерийско-технической ремонтной ротой. Их подразделению предстояло убрать водонепроницаемую защиту с техники. Инструмент простой – гаечные ключи, отвертка, клещи, плоскогубцы. Дело тоже несложное – проверить вентиляторы, аккумуляторы, распаковать двигатели. Хоуэлл рассказывает: «Когда я сошел на берег, по каске что-то стукнуло – динь! Эта первая пуля вышибла из меня весь страх. Я решил, что со следующим взводом пехоты обязательно доберусь до дамбы. Так оно и получилось. У дамбы мне пришлось окопаться». Он и его друзья провели возле набережной все утро, так и не найдя машину, которая нуждалась бы в разгерметизации.

По крайней мере им удалось доползти до дамбы. Капрал Роберт Миллер из 6-й инженерной специальной бригады сделать это не смог. Он прибыл на ДСТ около 7.00 на «Изи-Ред». Сапер видел, как «справа от него на другом ДСТ по мостику и стоявшему на нем шкиперу ударил немецкий 88-мм снаряд». Когда дым рассеялся, ни мостика, ни капитана на месте уже не было.

Миллер беспокоился, что следующий снаряд попадет в его ДСТ с траками, набитыми динамитом. Но снаряда он зря опасался. Судно грузно качнулось из-за взрыва подводной мины. Рампу заклинило. Сильно повредило полугусеничную многоствольную установку. Несколько человек получили ранения.

«Шкипер решил отойти назад, чтобы сбросить в море поврежденную установку, эвакуировать раненых и починить сходню. Когда все это делалось, к борту подвалил катер с морским офицером, наблюдавшим за высадкой. Он наорал на капитана и потребовал, чтобы „мы не торчали здесь, а шли туда, где нам положено быть“.

Шкипер вернулся обратно и сбросил рампу в 100 м от берега на глубине порядка 2,5 м. Он скомандовал саперам:

– Вперед!

Взводный Миллера возразил, «напомнив капитану в недвусмысленных словах о его обязанностях доставить нас к берегу». Шкипер «также в недвусмысленных словах отказался».

С рампы съехал джип. Он затонул, но водонепроницаемая защита сработала, и водитель смог дотянуть до суши. Грузовики также выползли на песок, однако их сразу же вместе с динамитом взорвали немецкие снаряды. Наступила очередь саперов. Миллера с головой накрыла вода. Он выкинул винтовку, заряды, оттолкнулся ногами от дна и поплыл к берегу.

«Тяжело было продираться через волны в намокшей одежде, ботинках, с противогазом и стальной каской. Когда вода стала по пояс, я поднялся на ноги. Меня шатало от дикой усталости.

Я все-таки доплыл до пляжа. Метрах в пяти от воды меня поглотила ослепительная белая вспышка. Помню только, что лежу на спине и смотрю в небо. Попытался встать. Не могу. И вдруг осознал: Господи, у меня нет ног. Я их не чувствовал, к тому же не видел из-за противогаза на груди. Повернулся на один бок, на другой, противогаз сполз. Я уже мог разглядеть ботинки. Дотянулся руками до колен. Слава Богу, ноги целы. Но мне было непонятно, почему они не двигались. Я их совершенно не осязал».

Миллера ранило в позвоночник. На «Омахе» он сделал последние шаги в своей жизни. Врачи не смогли поставить его на ноги.

Санитар оттащил капрала за грузовик и вколол ему морфин. Миллер отключился. Он пришел в себя в медпункте, оборудованном на берегу, и снова забылся. Сознание вернулось к Миллеру уже на ДКТ. Его эвакуировали в Англию. Спустя четыре месяца он лежал в госпитале в Соединенных Штатах. Медсестра мыла ему голову. «К ее и моему удивлению, в волосах еще оставался песок – песок с пляжей „Омахи“.

Сапер сержант Деббс Питерc высаживался с ДСП. Когда судно подошло к берегу на расстояние 300 м, один снаряд разорвался на корме, другой – посередине корпуса.

«Вспыхнул пожар. Всех, кто находился на палубе, окружил огонь, и мы сквозь него прыгали в море». Питерc надул свой «Мей Уэст» и доплыл до первого заграждения, чтобы укрыться и перевести дух. Он ощутил под ногами дно и попытался бежать: «Но на мне было столько песка и воды, что я едва ковылял». Сержант пригнулся у горящего танка «Шерман», в который тут же ударил снаряд. (Это случилось со многими ветеранами на «Омахе». Стремясь найти убежище, десантники прятались за подбитыми танками, грузовиками, многоствольными установками, что было большой ошибкой. Немецкие артиллеристы наводили орудия прежде всего на технику.)

Питерc добрался до дамбы. Там он встретил капитана Джона Макаллистера и майора Роберта Стюарда: «Мы решили, что если хотим жить, то надо уходить с берега. Майор Стюард послал меня вперед, чтобы я обезвредил мины». У Питерса не было миноискателя, имелся лишь траншейный нож. Тем не менее он отправился выполнять задание.

«Я перебежал через дорогу, нырнул в одну канаву, в другую и потом через кусты шиповника проскочил к скале». Он поднимался осторожно, ножом отыскивая мины и помечая белой лентой безопасный проход. Дальнейший путь преградили пулеметные очереди. Пули прошили провиантскую сумку, одна пробила каску. Питерc бросил гранату в сторону дота, и огонь прекратился. Он дошел до вершины скалы.

Рядовой Джон Змудзинский из 5-й инженерной специальной бригады высадился в 7.30 с ДСП: «Мы должны были проложить на пляже дорогу и доставить краны и бульдозеры». Змудзинский сошел на берег невредимым. Первое, что он увидел, – тела солдат, застывшие на песке в неестественных позах. За ними «спокойно сидел „джи-ай“, разбирал и чистил винтовку».

У дамбы Змудзинский повалился на землю рядом с капитаном Луисом Дрновичем, известным американским футболистом, игравшим в 1939 г. за университет Южной Калифорнии: «Он пытался хоть что-то предпринять. Капитан послал меня на берег выяснить, не выгрузились ли наши бульдозеры. Вернувшись, я доложил, что их пока на пляже нет. На полпути к выезду застряла многоствольная установка. Дрнович попросил меня узнать, не нужна ли помощь. Когда я дополз до нее, мне пришлось искать убежище. Она горела, и по ней продолжали стрелять немцы. Я возвратился к дамбе, но капитана на месте уже не было».