Текст книги "Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)"

– Принесите-ка лампу, Ватсон. Думаю, мы можем позволить себе сыграть в вист перед тем, как уляжемся спать.

– Вы меня поражаете, Холмс.

– Да? Тогда имейте в виду: завтра мы приглашены на карточную партию на Гровнер-сквер. Мне нужно освежить в памяти правила.

– Как я понимаю, вам удалось познакомиться с Чарльзом Эбернетти.

– Именно так. В обществе “Огни рампы” он настоящая звезда. Тщедушный вертлявый человечек, Ватсон, но в его чертах, цвете кожи и оттенке волос есть нечто неописуемо стандартное, вот почему он, вероятно, может играть множество различных ролей. Пожалуй, он чересчур актерствует, но здесь имеется несколько тонких и довольно любопытных нюансов.

– Касающихся его личности или его выступлений на сцене?

Холмс усмехнулся:

– Ваши прагматические замечания всегда бьют в самую точку. Об этом и речь: где кончается актер и начинается человек? Я посмотрел репетицию и упросил председателя общества, моего знакомого, представить меня нашей звезде. Я превознес до небес актерское мастерство мистера Эбернетти и, похоже, вполне очаровал его. Вероятно, в нем взыграло тщеславие вкупе с потребностью все время поддерживать уверенность в себе. Мы достигли с ним столь полного взаимопонимания, что он пригласил меня в один из ближайших вечеров отправиться с ним в театр Друри-Лейн, где выступает артист, которым он восхищается. Почему-то речь у нас зашла о висте. Когда я сообщил, что играю, он тут же пригласил меня на партию завтра днем. “У вас есть друг-картежник?” – поинтересовался он. “Есть”, – ответил я. Ну а его сестра, мисс Сабина Эбернетти, сядет с нами четвертой.

– Итак, вам удалось проторить для нас дорогу к ним в дом. Отлично проделано, Холмс.

Мой спутник пожал своими узкими плечами.

– Не знаю, насколько отлично я это проделал. – Он вдруг переменил тему: – А как ваши успехи с доктором Ройсом Майлзом?

– Я опасался, что он не захочет особенно распространяться о своей бывшей пациентке, но он оказался довольно разговорчив, когда речь зашла о леди Эбернетти. Он был только рад сбыть ее с рук и пожелал мне всевозможных удач. Видимо, она принадлежит к числу тех раздражительных пациентов, которых боятся лечить все доктора на свете.

– А что насчет ее заболевания?

– Легочная конгестия, дающая чрезмерную нагрузку на сердце. Затруднена работа левого желудочка. К счастью для ее детей, долго она не протянет. По словам Майлза, это холодная женщина, которая обращается и всегда обращалась с сыном и дочерью как со слугами, а не как с любимыми отпрысками. Майлз с большой похвалой отзывался о заботе и внимании, которыми они ее окружают.

– А небрежное обращение способно свести ее в могилу раньше срока?

– Какое грубое замечание, Холмс.

– Миссис Бертрам говорила, что боится именно этого.

– Доктора Майлза удивила ее тревога. По его словам, она лишь однажды поинтересовалась здоровьем мачехи – когда узнала, что от услуг доктора отказались. Во время своих многочисленных визитов на Гровнер-сквер он ни разу ее не заставал.

– Возможно, они просто посещали больную в разное время. Ну а сам доктор Ройс Майлз? Какое у вас о нем создалось впечатление?

– Добросердечный, прямой человек, довольно жизнерадостного вида. Не следует делать такое замечание о коллеге, но мне кажется, что он увлекается портером.

– Возможно, потому-то ему и дали отставку.

– Уверен, что он достаточно сведущ, – поспешил я защитить своего собрата.

Мой друг лишь хмыкнул.

– Должен признаться, я совершенно сбит с толку, Холмс. Вы считаете, миссис Бертрам тревожится искренне?

– Я считаю, что здоровье леди Эбернетти чрезвычайно тревожит нескольких человек. Вопрос лишь, по какой причине.

– Похоже, вы не придали значения подозрению миссис Бертрам, что ее мачеха подверглась насилию. После того как вы познакомились с Чарльзом Эбернетти…

– …представил ли я, что он способен на матереубийство, отвратительнейшее из злодейств? Могла ли Элис Эбернетти вообразить, что, подобно Клитемнестре, породила змею, высасывающую кровь из ее груди?[34]34
  Клитемнестру, героиню древнегреческих мифов, вместе с ее любовником Эгиспом убил ее сын Орест, мстя за смерть отца.


[Закрыть] – Он отбросил мрачное настроение вместе с сигарой. – А теперь, Ватсон, раздавайте карты.

* * *

Дом в Мейфэре, наиболее сдержанно-изящном из лондонских районов, был выдержан в георгианском стиле, с оградой из железных прутьев, двойными дверями в обрамлении дорических колонн, большими эркерами, лестницей слева, ведущей вниз, к черному ходу, и отдельным двором, где располагались конюшня и каретный сарай.

– Как по-вашему, сколько может стоить эта недвижимость? – тихо проговорил Холмс. Он снова замаскировался как вчера – буйные локоны, усы.

– Себастьян Фуд и Джон Ватсон, – отрекомендовался он пожилому дворецкому, открывшему нам дверь. – Полагаю, мистер Чарльз Эбернетти нас ожидает.

Нас провели в небольшую гостиную, обставленную довольно старомодно: неоклассический мраморный камин, китайские обои, китайский же ковер, чиппендейловская мебель. Чарльз Эбернетти горячо нас приветствовал. Его сестра, одетая в темное кашемировое платье, поднялась с кресла, снабженного подголовником, и двинулась нам навстречу. Держалась она более скованно, чем брат, однако не менее любезно. По сравнению с единокровной сестрой оба они казались весьма бесцветными. По возрасту их разделяло не больше года. Чертами лица и хрупкостью телосложения они настолько походили друг на друга, что отличала их лишь принадлежность к противоположным полам да некоторая разность характеров. Скоро стала очевидна их глубокая привязанность друг к другу.

– Вы должны извинить нас за эту старомодную меблировку, – произнес Чарльз после взаимных представлений. – Так был обставлен дом, когда он перешел в собственность нашей семьи, и матушка всегда хотела, чтобы в нем все так и оставалось.

– Ах вот как, здесь живет и ваша мать, – отметил Холмс. – Будем ли мы иметь удовольствие познакомиться с миссис Эбернетти?

– Наша мать тяжело больна и не принимает гостей, – вмешалась Сабина. – К тому же холодная погода плохо на нее действует.

– Возможно, вы могли бы разрешить моему другу взглянуть на нее. – Заметив их удивление, он поспешно продолжал: – Ватсон – практикующий врач самой высокой квалификации. Я убежден, он будет рад в любое время сообщить вам свое профессиональное мнение.

Бормоча слова согласия, я заметил, как Чарльз глянул на сестру. Та сохраняла невозмутимый вид.

– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, но у нас есть свой домашний врач, который заботится о матушке.

– Может быть, вы его знаете, Ватсон. Как его имя?

– Доктор Халлиуэлл, – ответила она после секундной заминки. Похоже, она уже начала слегка раздражаться, что и немудрено: Холмс проявлял немалую настойчивость в своих расспросах.

– Уверен, это превосходный специалист, – примирительно отозвался я. – И прошу вас, не извиняйтесь за мебель. У вас прелестная комната.

– Вам очень повезло, – добавил мой друг, продолжая играть роль неугомонного и беспардонного визитера, – ведь вам принадлежит столь великолепное строение в таком богатом районе. Наверняка оно стоит целое состояние.

Чарльз густо покраснел.

– Матушка никогда не продаст его. Это совершенно исключено.

– Я задел ваши чувства, – проговорил Холмс. – Прямодушие во мне иной раз берет верх над деликатностью. О, я вижу на столике карты. Ничто не сравнится со славной партией в вист с друзьями.

– Так давайте сыграем? – с готовностью предложил Чарльз, подвигая кресло.

Во время этой дружеской партии я с восторженным изумлением наблюдал за тем, как умело Холмс сохраняет личину Себастьяна Фуда. И очевидно, Чарльз Эбернетти от всей души восхищался им и внимал каждому его слову. Но столь же очевидным казалось и то, что Сабина Эбернетти не спешит выносить суждение о новом знакомце. Она держалась вежливо, однако подчеркнуто холодно.

В четыре часа она поднялась из-за столика и дернула за шнурок звонка, висевший возле камина.

– Хочешь попросить, чтобы принесли чай, Сабина? – осведомился Чарльз. – Самое время.

Встав, мисс Эбернетти увидела, что пламя в камине почти погасло.

– Надо позвать Минтера, пусть подбросит еще угля, – произнесла она.

– Незачем беспокоить Минтера. У него и так много работы. Я сам займусь очагом, – возразил ее брат.

Где-то в глубине дома раздался еще один звонок. По лицу Чарльза Эбернетти скользнуло выражение досады.

– Это матушка, – бросил он.

– Я схожу, – безмятежно откликнулась его сестра. – Ей пора принять лекарство.

– Мне кажется, – рассеянно произнес Холмс, глядя, как наш хозяин управляется с камином, – чтобы вести такое обширное хозяйство, требуется немало слуг. – Похоже, Чарльз его не слышал, но Холмс упорно продолжал: – Достойно восхищения, что мисс Эбернетти взяла на себя роль сиделки.

– Она сама на этом настояла, – пояснил Чарльз. – А пока моя сестра в отлучке, господа, мы могли бы отведать чудесного портера.

Он подошел к графину, стоящему на буфете.

– Портер не просто чудесный, – оценил Холмс, отпив глоток, – он поистине великолепный.

Чарльз покраснел от удовольствия.

– Из моих собственных погребов. Я принесу вам бутылочку.

– Ну что вы. Мы уже скоро уходим.

– Простите, что оставила вас одних, – проговорила мисс Эбернетти минуту спустя. – А где Чарльз? Сейчас Минтер принесет чай.

– Кажется, ваш брат пошел в винный погреб.

Из очага выскочил кусок угля и упал на ковер. Сабина вздрогнула всем телом, схватила щипцы и кинула уголь обратно на решетку. Некоторое время она осматривала ковер в поисках возможных повреждений, а мой друг, в свою очередь, изучал ее, сидя в кресле.

Вскоре вернулся Чарльз, держа под мышками по бутылке. В нем произошла разительная перемена: побледневшее лицо покрылось испариной, а руки тряслись, когда он ставил бутылки на стол.

– Слушайте, Эбернетти, да вы больны! – воскликнул Холмс.

– Чарльз, иди сюда, присядь. – Сестра подвела его к креслу с подголовником и печально взглянула на нас через плечо. – Мой брат страшно боится тесного замкнутого пространства. Чарльз, тебе следовало послать туда Минтера.

– Конечно, ты права. – Чарльз промокнул лоб платком. – Но он терпеть не может спускаться в погреб.

– В этих погребах так душно, – согласился Холмс. – Сожалею, что ваша доброта заставила вас вынести подобные неудобства.

– Не беспокойтесь об этом, дорогой друг. Это всего лишь моя дурацкая причуда, скоро все пройдет.

После чая мы откланялись, пообещав прийти снова в ближайшее воскресенье, днем, чтобы сыграть еще одну партию. Едва мы вышли, все добродушие, которое Холмс изображал перед Эбернетти, улетучилось, и он вновь впал в задумчивость.

– Что ж, Холмс, – произнес я, – мы не подвинулись к разгадке тайны, если здесь вообще есть какая-то тайна. Для меня все вполне ясно. Любящие дети, только и всего. Хотя эта пара – довольно грустное зрелище. По крайней мере, нам известно, что их мать существует.

– А откуда нам это известно, Ватсон?

– Но вы же сами слышали. Она звонила, чтобы к ней пришли.

– Где-то в доме раздался звонок, вот и все. Но вы правы, эта пара – зрелище печальное. Однако здесь имеются свои подводные течения, Ватсон, притом, быть может, довольно опасные. На это указывает несколько мелких происшествий, которые вы совершенно проглядели.

– Хотелось бы услышать от вас разъяснение.

– Через неделю, в это же время, я уже разгадаю их секрет. Думаю, он окажется более зловещим, чем вы можете себе представить.

– Вам видней. Хотя жаль, что вы так ревниво относитесь к плодам своих рассуждений.

По-моему, чрезмерное тщеславие Холмса нередко побуждает его напускать тумана – на тот случай, если он ошибается в своих предположениях. Если же он окажется прав, то предъявит разгадку жестом фокусника, извлекающего кролика из шляпы.

– Предстоит еще многое раскопать, прежде чем я смогу поведать вам подробности этого дела. Но я весьма ценю вашу помощь.

– Кажется, я внес не такой уж большой вклад, – несколько уныло отозвался я.

– Просто вы сами о нем не подозреваете. Вы знакомы с доктором Халлиуэллом?

– Нет, но я могу поискать его имя в медицинской картотеке.

– Заранее благодарен. А вот и кэб. Подзовите его, Ватсон. Думаю, сегодня мы ляжем пораньше. Завтра нам предстоит много работы…

Холмс встал и куда-то ушел еще до того, как я вылез из постели. Вернулся он около полудня. На сей раз мой друг являл собой еще более поразительное зрелище: он предстал передо мной в грубой одежде и подбитых гвоздями сапогах английского рабочего, кепка сдвинута на затылок, шарф повязан небрежно; к тому же сегодня утром он явно не брился.

– Я ходил наниматься на работу, Ватсон, – произнес он с усмешкой.

– И преуспели?

– На Гровнер-сквер – нет.

– Вы попытали счастья у Эбернетти?

– Я решил, что им может понадобиться кучер или конюх, и вошел через конный двор. Но там довольно-таки пусто, Ватсон. Ни экипажа, ни лошадей, а в домике конюха никого нет. Минтер, видимо, заметил меня из людской и вышел. Прогнал меня весьма грубо. Не правда ли, странно, что старый дворецкий – единственный слуга, о котором нам известно? Ни горничной, ни лакея. И, судя по всему, никаких конюхов и возниц.

– Но из слов миссис Бертрам я понял, что слуг рассчитали.

– Да. И я полагаю, что это важные сведения.

– Они означают, что Эбернетти больше не могут себе позволить содержать такой штат, только и всего.

Холмс фыркнул:

– От вашего внимания ускользает весьма многое, Ватсон.

– Но кое-что от меня не ускользнуло. – Я стоял у окна, говоря это. – На той стороне улицы торчит какой-то мальчишка и наблюдает за нашей квартирой. Его вид соответствует приметам того уличного мальчишки, который недавно приходил к нам и спрашивал меня. Моя врачебная помощь ему не требовалась, и миссис Хадсон прогнала его, но он по-прежнему околачивается возле дома. Он наверняка видел, как вы входили, Холмс.

Мой друг подошел и встал рядом со мной. Юнец, прислонившийся к фонарному столбу, был одет в пальто на два размера больше, чем нужно; на голову он натянул матерчатую кепку. Между шарфом и кепкой виднелась лишь небольшая часть его лица, но время от времени он поглядывал на наше окно.

– События развиваются стремительно, нам не следует от них отставать, – пробормотал Холмс. – Вы сверились с картотекой?

– Займусь этим сразу же после ланча.

– Ну а я отправляюсь в Докторс-Коммонс[35]35
  Докторс-Коммонс – лондонская коллегия юристов гражданского права.


[Закрыть], после чего вот эту бутылку коньяка, что стоит на буфете, мы принесем в дар мистеру Чарльзу Эбернетти, дабы отблагодарить его за вчерашнюю любезность.

Когда мы снова увиделись, землистые щеки Холмса рдели от мрачного возбуждения.

– Ну, что вам удалось выяснить о докторе Халлиуэлле? Мы можем с ним связаться?

– Только на спиритическом сеансе. Он уже год как умер.

Холмс издал странный смешок.

– Я тоже провел этот час не без пользы. Сейчас я надену свой маскарадный наряд, Ватсон, и мы двинемся.

Мы прибыли на Гровнер-сквер. Мисс Сабины Эбернетти не оказалось дома, но мистер Чарльз Эбернетти встретил нас сердечно, хотя и не без известного удивления.

– Видите ли, мы оказались неподалеку и решили, что вы не откажетесь принять от нас небольшой подарок в благодарность за ваше гостеприимство. – Холмс широким жестом извлек бутылку.

Как я и предполагал, польщенный Чарльз пригласил нас в маленькую гостиную, усадил в кресла и позвонил, чтобы принесли чай.

– Нельзя ли поинтересоваться, как себя чувствует миссис Эбернетти? – спросил Холмс, являя собой воплощенную заботливость.

Несколько минут Чарльз молча его разглядывал и в конце концов произнес:

– Мне кажется, матушке вы понравитесь так же, как понравились нам. Не хотите с ней познакомиться?

– Будем очень рады, – объявил Холмс.

– Пойду проверю, все ли готово к вашей встрече. Она очень тщеславна, несмотря на преклонный возраст.

Он вышел из комнаты и плотно затворил за собой дверь. Я озадаченно взглянул на моего друга, но он, нахмурившись, смотрел в огонь.

– Дадим матушке полчаса, хорошо? – проговорил Чарльз, возвратившись. – Имейте в виду, она лежит в затененной комнате. Она не любит света, даже в такие студеные дни, как сегодня. У больных есть свои причуды, наш многоопытный доктор наверняка это знает.

Казалось, Чарльз Эбернетти возбужден и взволнован. Он потирал руки и улыбался – не столько своим новым знакомым, сколько обращаясь к самому себе, будто чему-то тихо радуясь.

– Не понимаю, отчего Минтер так тянет с чаем, – пожаловался он. – Может быть, лучше коньяку?

– Пожалуйста, не трудитесь, – быстро возразил Холмс. – Скажите, вы оправились от вашего вчерашнего недомогания?

Лицо Эбернетти омрачилось. Похоже, его несколько рассердило такое напоминание.

– Вполне. Сущие пустяки. Может быть, поднимемся к матушке? Я только позвоню, чтобы она знала, что мы идем.

По лестнице с балюстрадой он провел нас на следующий этаж. Затем мы проследовали за ним по неосвещенному коридору, устланному ковром. Вдалеке от уютной гостиной воздух казался стылым, проход – мрачным, а ковер – тонким и истертым.

– Вот комната матушки, – сообщил он, кладя ладонь на ручку двери. – Прошу вас, говорите тише. Она терпеть не может громких звуков.

Он распахнул дверь.

– Матушка, я привел к вам двух джентльменов, они желают вас видеть.

В комнате и вправду стояла темнота: ни пламени очага, ни лампы, занавеси опущены. На широкой старомодной кровати с пологом виднелся силуэт пожилой женщины, чьи черты едва удавалось различить под оборками большого ночного чепца. Глаза ее были закрыты. Мы слышали ее тяжелое хриплое дыхание.

– Бог ты мой, – с досадой проговорил Чарльз. – Она задремала.

– Чарльз, что ты делаешь? – донесся пронзительный шепот из коридора позади нас.

Домой вернулась Сабина Эбернетти. Вследствие непогоды ее щеки порозовели, прическа растрепалась: очевидно, она только что пришла и оставила пальто и шляпку внизу.

– А, мисс Эбернетти, рад снова встретиться, – протянул Холмс.

Никак не откликнувшись на его слова, она продолжала осыпать брата упреками:

– Ты же знаешь, какой матушка бывает своенравной. Она может разразиться очередной проповедью.

– Но она же, как выяснилось, спит, – обиженно ответил Чарльз.

– Вот и прекрасно. Уж простите моего брата. – Она с натянутой улыбкой повернулась к нам. – Он хотел как лучше.

– Ничего страшного. Жаль, что мы лишились удовольствия познакомиться с вашей матерью, – жизнерадостно отозвался Холмс. – Сейчас нам пора, но мы с нетерпением ждем воскресной игры. Пойдемте, Ватсон.

Мы вышли на площадь, придерживая шляпы, чтобы уберечь их от неистовства ветра. Несколько минут мы молчали, не без труда продвигаясь вперед.

– Что вы думаете об этой мелодраматической сцене? – вскоре поинтересовался Холмс.

– Она показалась мне весьма странной. Но мы теперь хотя бы знаем, что леди Эбернетти жива, и можем успокоить миссис Бертрам.

Мой друг фыркнул.

– А вас ничего не поразило в комнате больной?

– Я подумал, что в ней необычайно холодно.

– В ней мороз, точно в покойницкой. Ни огня в камине, ни чайника для подогрева воды, а я уверен, что страдающим легочной конгестией рекомендуют и то и другое.

– Так и есть. И вы предполагаете, что за ней плохо ухаживают?

– А что еще вас удивило? Ну же, дружище, вы побывали на своем веку в десятках комнат, где лежат больные. Запашок, свойственный всем таким помещениям…

– …в данном случае отсутствовал. Вы правы, Холмс. Карболкой совершенно не пахло. На что это указывает?

– Думаю, мы получим от наших милых Эбернетти записку, где они с извинениями сообщат, что не смогут принять нас в ближайшее воскресенье. – Таков был единственный ответ моего друга.

Холмса редко удается смутить, но событие, о котором я сейчас расскажу, привело его именно в такое состояние.

В тот же вечер после ужина мы сидели у камина, когда услышали чьи-то легкие шаги. Кто-то взбежал по лестнице и громко постучал в дверь.

– Кто бы это мог быть? – удивленно проговорил я.

– Предлагаю вам открыть, – отозвался Холмс тем язвительным тоном, к которому иногда так любил прибегать.

В дверном проеме стояла женщина, закутанная в длинный шерстяной плащ с капюшоном. Едва не оттолкнув меня, она прошла в комнату и откинула капюшон. Мы увидели лицо Сабины Эбернетти.

Холмс поднялся с кресла и подошел к ней. С минуту они изучающе смотрели друг на друга.

– Вот я вас и выследила, мистер Шерлок Холмс, знаменитый сыщик, – злобно процедила она.

– С чем вас и поздравляю. – Голос Холмса слегка дрогнул.

– Зачем вы устраивали этот маскарад, чтобы познакомиться с моим братом? Зачем вы улещивали и обманывали его, зачем проникли к нам в дом? Похоже, я знаю ответ. Вас наняла эта мерзкая женщина, Мейбл Бертрам, чтобы вы за нами шпионили. Что она вам сказала?

– Она беспокоится о здоровье вашей матери, вот и все.

– О нет, мистер Холмс. Это далеко не все.

Смирив свой гневный порыв, она умолкла. Я воспользовался тишиной, чтобы выразить и собственное беспокойство.

– Надеюсь, вы не совершали это вечернее путешествие в одиночку, мисс Эбернетти.

– Минтер ждет внизу, в коляске, – коротко бросила она.

– А где ваш брат?

– На собрании своего актерского общества. – Она в ярости повернулась к Холмсу: – Какого ответа вы хотите? Что нужно сделать, чтобы покончить с этим допросом?

Меня поразила враждебность ее слов, однако Холмс тотчас же отозвался:

– Что сделать? Дать нам возможность убедиться, что леди Эбернетти жива и относительно здорова.

– Прекрасно. Вы встретитесь с ней в воскресенье днем. – Она проследовала к двери, но обернулась на пороге и, кривя губы, произнесла: – Я вас презираю.

Она опустила капюшон и заспешила вниз по лестнице.

– Не так-то просто заслужить презрение этой дамы. – Холмс попытался рассмеяться, но голос его по-прежнему дрожал.

– Серьезный противник, – заметил я.

– Я не считаю ее своим противником, – негромко возразил Холмс. – Она – мой враг. Или, точнее, это я ее враг. – Он прошел к окну. – Ага, они уезжают. Будьте так добры, Ватсон, свистните кэб, а я быстренько надену кепку и ольстер. Немного развеюсь.

– Хотите, чтобы я вас сопровождал?

– Нет, лучше мне съездить одному.

Похоже, Холмса немало потрясло это происшествие, однако на лице у него отражалась мрачная решимость, и я знал, что лучше ему не перечить.

На другой день его настроение то и дело менялось, он часами напролет пиликал на своей верной скрипке, пока я не счел нужным заявить протест.

– Как вы смотрите на то, чтобы провести вечер в театре? – спросил Холмс, внезапно оживляясь. – В Друри-Лейн выступает Дэн Лено. Но сначала пообедаем в городе.

Меня удивил такой выбор развлечений: обычно он предпочитал скрипичные концерты в Альберт-холле.

Как всегда, он прочел мои мысли.

– Ну же, Ватсон. Самый прославленный чечеточник нашего времени, звезда пантомимы. Настоящий художник, истинный гений в своей области.

Дэн Лено в тот вечер явно пребывал в ударе. Он убедительнейшим образом перевоплощался в самых разных людей, демонстрируя несравненный юмор кокни, широчайшую гамму чувств, париков и нарядов.

Зрители вокруг нас буквально корчились в креслах от хохота, но Холмс в своем вечернем костюме сидел молча, сложив пальцы перед грудью и сонно взирая на представление из-под полуопущенных век. Однако у меня сложилось впечатление, что он внимательно наблюдает за кривляньями и ужимками коротышки.

На другой день, к моему немалому удивлению, он оделся для визита к Эбернетти уже безо всякого маскарада.

– Игры кончились, Ватсон, – ответил он на мой недоуменный взгляд. – Думаю, теперь обе стороны знают о том, кто я такой и что меня интересует.

– Думаете, нас представят их матери?

– Не сомневаюсь.

Туман окутал Лондон. Церковные колокола звучали приглушенно и меланхолично. Поздним утром туман не рассеялся, и я поразился, когда Холмс предложил нам прогуляться до Гровнер-сквер пешком.

– В этой мгле? Да вы с ума сошли, Холмс! Чего ради…

– Я хочу прибыть на Гровнер-сквер в определенном состоянии ума, и в этом мне способен помочь лишь туман. Если не желаете сопровождать меня, оставайтесь у своего уютного камелька, но если вам хочется пережить одно из наиболее странных приключений, какие вам доводилось заносить на бумагу, а я-то знаю, как вы любите протоколировать наши небольшие расследования, – тогда надевайте шляпу, пальто, самый теплый из ваших шарфов, берите самую прочную вашу трость… ах да, и ваш армейский револьвер.

– Мой револьвер, Холмс? Уж не думаете ли вы, что эта парочка представляет для нас угрозу?

– Будет разумно приготовиться к любой неожиданности.

Следующие полчаса не принесли мне решительно никакого удовольствия. Я льщу себе мыслью, что не отношусь к числу впечатлительных натур с чрезмерно развитым воображением, но я буквально чувствовал, как туман ощупывает меня своими призрачными пальцами. Фонарные столбы высились как маяки: к ним приближались с радостью, а удалялись от них с неохотой. Палая листва на тротуарах шуршала, словно за нами кто-то бежал. Мне поминутно хотелось обернуться, и я с трудом удерживал себя от этого. Когда мы пересекали Оксфорд-стрит, из мглы, подобно экипажу-призраку, зловеще выдвинулась коляска. Я вздрогнул.

– А мы ведь почти у цели, Ватсон, – усмехнулся Холмс.

– Мейфэр, можно сказать, вымер. Все разумные люди сидят дома.

Чарльз Эбернетти не проявил ни малейшего удивления или любопытства, увидев, что его новый знакомый подстригся и сбрил усы. Он с прежним радушием встретил нас и проводил в маленькую гостиную, прямо к камину.

– Как вы промокли! – воскликнул он.

– Мы шли пешком.

Чарльз заморгал:

– В такой туман? Как необычно!

– Нельзя ли нам увидеть леди Эбернетти? – отрывисто спросил Холмс.

– А вот и Сабина. Видишь ли, Саби, эти господа желают сейчас же увидеть матушку.

– Боюсь, она задремала, джентльмены. Но будьте уверены, мистер Холмс, доктор Ватсон, нынче же днем вы с ней встретитесь.

Бледность мисс Эбернетти особенно бросалась в глаза по контрасту с ее темно-бордовым платьем из мериносовой шерсти с отделкой из бархата и кружев, собранным элегантными складками на небольшом турнюре. Она обращалась к моему другу без особой теплоты, однако и без явной враждебности.

– Может быть, пока сыграем партию-другую? – предложил Чарльз.

На лице сыщика промелькнуло выражение досады, но он пожал плечами и уселся за столик. Какое-то время мы играли в этой напряженной атмосфере. Похоже, все испытывали неловкость. Лишь Чарльз, казалось, стремился придать нашей встрече нечто дружеское. Я заметил, что мой друг внимательно за ним наблюдает. Судя по всему, молодой человек пребывал в сравнительно неплохом расположении духа, не очень-то естественном в сложившихся обстоятельствах.

В дверь постучали. Явился высокий сухопарый дворецкий.

– Что случилось, Минтер? – брюзгливо спросил Чарльз. – Я не звонил.

– Посыльный только что принес вот это, сэр. – Дворецкий вошел с письмом на серебряном подносе.

Чарльз, извинившись, вскрыл конверт:

– Это от Рэнделла Берка.

– Один из друзей моего брата по актерскому обществу, – пояснила Сабина.

– Рэнделл куда-то задевал сценарий и хочет позаимствовать мой. Господа, боюсь, мне придется ненадолго вас покинуть.

– Как, Чарльз, ты выйдешь в такую ужасную погоду? – запротестовала его сестра.

– Он живет на Брук-стрит, это совсем рядом. Пройтись быстрым шагом мне только на пользу. Если уж наши друзья пришли сюда с самой Бейкер-стрит, то я как-нибудь сумею пробежаться за угол и обратно. Жаль, что приходится прерывать игру, но делать нечего.

Холмс подошел к эркеру и отвел занавеску. Вскоре мы увидели, как Эбернетти в пальто и шарфе торопливо идет мимо железной ограды.

– Нельзя ли нам сейчас увидеть вашу мать? – Он повернулся к мисс Эбернетти.

– Узнаю, проснулась она или нет. – Она потянула за шнурок звонка. – А пока, может быть, выпьете чаю?

– Мисс Эбернетти, мы с вами понимаем, что это не визит вежливости, а деловая встреча. Пожалуйста, разрешите мне увидеть вашу мать. Немедленно.

– Мистер Холмс, – она приблизилась к нему и очень серьезно посмотрела ему в лицо, – прошу вас, примите мои извинения за те слова, которые я сказала вам в пятницу вечером. Мы с сестрой уже много лет пребываем не в лучших отношениях, но меня все равно поражает, что она решила нанять сыщика, чтобы за нами следить. Вам известны ее мотивы?

– Я не вправе обсуждать мотивы миссис Бертрам, – сухо ответил Холмс.

Вновь появился Минтер, толкая перед собой чайный столик. Холмс отверг предложенное угощение и опять обратился к окну. Чувствуя некоторое смущение, я согласился выпить чаю и присоединился к мисс Эбернетти, но отказался от печенья с тмином.

– Вы смотрите, не идет ли Чарльз? – поинтересовалась Сабина почти спокойным тоном. – Он наверняка скоро будет.

Она не спеша пила чай, поддерживая со мной бессвязную беседу о пустяках. Холмс не выказывал нетерпения: напротив, его лицо делалось все мрачнее. Когда наконец в глубине дома зазвучал звонок, в его глазах блеснула насмешка.

– Полагаю, ваша мать наконец готова принять нас. Мы поднимемся.

Нервы мои были напряжены после нашей странной прогулки сквозь туман, и теперь, в этом сумрачном проходе, я чувствовал липкий холод, словно этот туман впитался в стены. Сабина как тень скользила впереди нас. И вот она приблизилась к двери комнаты, где лежала больная.

– Матушка, я привела двух джентльменов, они хотят вас видеть.

Она толкнула дверь.

В кровати с пологом сидела фигура, едва различимая в сумраке. Седые вихры, выбившиеся из-под чепчика с оборками, свешивались на лоб. На сером от старости и болезни лице выделялись сердитые глаза, смотревшие на нас. Она подняла руку, в которой сжимала палку.

– Это еще что? Вы же знаете мои распоряжения. Я не желаю никого видеть! – сварливо закричала она пронзительным голосом. – Убирайтесь, убирайтесь все. Вон отсюда и больше не показывайтесь мне на глаза!

– Матушка, не надо так волноваться. – Дочь приблизилась к больной, но та остановила ее взмахом палки.

Я никогда не забуду последовавшую сцену. Уже не помню точных слов, однако в моей памяти навсегда сохранятся те интонации, с которыми изрыгались эти ужасающие проклятия, страшные оскорбления и ругань, метившие в самое сердце нашей спутницы. Я ощутил глубочайший стыд из-за того, что невольно стал причиной унижения и замешательства мисс Эбернетти.

Она хладнокровно выдержала все эти нападки, однако в конце концов повернулась к нам и спросила негромким дрожащим голосом:

– Это все? Вы довольны?

Холмс развернулся и вышел из комнаты. Я тотчас же последовал за ним. Резкий голос преследовал нас и на лестнице. В вестибюле мисс Эбернетти повернулась к нам. Вид ее был мрачен. На смертельно бледном лице глаза казались особенно большими и темными.

– Мисс Эбернетти, приношу вам мои глубочайшие извинения. Позвольте пожелать вам доброго дня, – произнес Холмс. – Минтер, подайте мой ольстер.

Престарелый дворецкий замер у парадной двери.

– Значит, вы уходите, – быстро отозвалась она. – А вы не хотите дождаться брата? Разве перед ним вам не следует извиниться?