Текст книги "Запретное знание"

Ник мрачно глянул на нее, затем отвел взгляд в сторону. И через мгновение резко рассмеялся.

– Вот гребаный сукин сын! – воскликнул он в искреннем восхищении. – Если бы я знал, как мухлевать с информационным ядром, мы были бы в безопасности вечно. И были бы богаты. Мы могли бы заработать столько кредиток, продавая наш секрет, что купили бы собственную станцию.

Прежде чем кто-либо успел высказать свое мнение, он показал Морн на центр связи и скомандовал Линду:

– Запиши ее. Если нам понравится то, что она скажет, мы отошлем сообщение.

Она быстро подчинилась. Линд быстро все подготовил.

Едва держась на ногах от облегчения, Морн прошла к посту Линда. Он, игнорируя ее, смотрел только на свои руки. Она сняла с шеи идентификационный жетон и сунула его в консоль. Затем всего на мгновение она заколебалась. Она делает рискованный шаг; как только она назовет верификационный код, Ник узнает его; он сможет пользоваться им и ее жетоном, как сочтет нужным. Она, таким образом, станет еще более изолированной и еще более беззащитной перед ним и его командой.

Тем не менее, она сама создала эту ситуацию; она не могла позволить себе колебаться. Когда компьютер скопировал данные, она надела жетон на шею и спрятала его под скафандром. И заговорила, словно произнося последнее «прощай» самой себе и своей бывшей жизни.

– Говорит Морн Хайланд, младший лейтенант ПОДК. – Она громко назвала верификационный код. – У меня на борту «Каприза капитана» официальное дело, которое не подпадает под вашу юрисдикцию. Если вам нужно подтверждение, обратитесь к Мин Доннер, Дивизион принуждения, штаб-квартира ПОДК.

Говорить это было можно, потому что Станция почти наверняка не осмелится задавать вопросы Мин Доннер.

– У меня нет никаких доказательств в деле против капитана «Смертельной красотки». – То, что она не могла вслух произнести имя Ангуса, серьезно волновало ее, но она продолжала: – Насколько мне известно, манипуляции с информационным ядром невозможны. Я не могу быть свидетелем в замене или снятии никаких чипов. Если они и были сняты, то не передавались мне. Мои претензии к капитану «Смертельной красотки» персонального плана, и я не хочу, чтобы они предавались огласке.

Таким образом, она соблюдала условия сделки с Ангусом Фермопилом. Она могла бы предать кого угодно другого, но здесь она говорила искренне.

– Капитан Ник Саккорсо на «Капризе капитана» оказывает мне поддержку и помощь. По всем остальным вопросам обращайтесь в штаб-квартиру ПОДК, Дивизион принуждения.

К собственному удивлению, она добавила:

– Прощай, Станция.

После этого у нее перехватило горло, и она не могла сказать больше ни слова.

– Вот и ладненько, – сказал Ник Линду. – Отошли сообщение. Никаких повторов. Если они не уловят часть его, это их проблемы.

Вектор, я хочу, чтобы ты оказался в двигательном отсеке. Мы дадим станции еще десять минут, чтобы они убедились, что мы не собираемся убегать. Затем начнем жечь топливо.

Без всякого предупреждения мускулы живота Морн стянулись в плотный узел. Она снова почувствовала дуновение паники, вжимающей ее легкие и сердце в грудную клетку. «Жечь топливо» означало сильное m. Самое быстрое ускорение, на которое были только способны двигатели «Каприза капитана».

Если Ник опасался ее прыжковой болезни, он не показывал этого. Вместо этого он принялся отдавать распоряжения.

– Микка, отведи ее назад в каюту. Запри. Убедись, что она не сможет выбраться, пока мы будем жечь топливо. Я хочу, чтобы она не представляла опасности, пока m не прекратится – даже если она потеряет разум. – Вертясь в кресле, он посмотрел на Морн с хищной улыбкой. – Остаться в живых – ее проблема.

Прежде, чем Морн успела задуматься или как-то отреагировать Васацк схватила ее за руку и вывела с мостика. Через несколько минут она оказалась в каюте. Снаружи Васацк закрыла дверь.

Второй пилот Ника оставил Морн наедине с прыжковой болезнью, которая убила ее отца и большую часть людей, которых она когда-либо любила.

Вспомогательная документация
ИНФОРМАЦИОННЫЕ ЯДРА

Можно смело утверждать, что история является конфликтом между инстинктивным движением к порядку и импульсивным к хаосу. Оба полюса необходимы; оба они нужны для того, чтобы выжить. Без порядка ничто не существовало бы; без хаоса не появилось бы ничего нового. И несмотря на это, борьба между порядком и хаосом оказалась кровопролитнее, чем любая другая война.

Инстинктивное движение к порядку – это выражение извечной мечты человечества о безопасности (которая делает возможным воспитание), стабильности (которая делает возможным образование), предсказуемости (которая позволяет строить одно на основе другого) для уравнивания возможностей, чтобы все чувствовали себя спокойнее. Но без возможности изменяться невозможен никакой рост; способность к изменению сама по себе порождает безопасные, стабильные, поддающиеся планированию системы, в которых изменение идет достаточно продуктивно.

Таким образом, инстинктивное движение к порядку агрессивно. Оно активно противостоит всяким альтернативным возможностям, любой вариации перспективы, любому враждебному проявлению к окружению или любой попытке такого проявления. Оно сражается за то, чтобы стабилизировать и защищать существующее положение вещей.

Импульсивное движение к хаосу – это проявление выработанного человечеством знания того, что лучший способ преодолеть любую опасность – это убежать от нее. Этот инстинкт фокусируется скорее на ресурсах воображения личности и ее хитрости, нежели на потенциально сознательном действии. Его самым ярким проявлением является настойчивость в достижении своей цели (свобода от ограничений), свобода индивидуума (свобода от необходимых условий) и нонконформизм (свобода от поступка и его последствий). Тем не менее, такого рода сопротивление – не более, чем рационализация желания сбежать, спастись бегством.

Таким образом, импульсивное движение к хаосу тоже агрессивно. Сама по себе попытка бегства разрушает систему порядка; это – угрожает безопасности, отрицает поступок и его последствия. Так же, как и инстинктивное движение к порядку, оно создает и защищает существующее положение вещей.

Тем не менее, стабильность и предсказуемость были бы невозможны без хаоса. Хаос оказывает постоянное давление, заставляющее порядок выстроиться более аккуратно. Без аккуратности порядок был бы саморазрушающимся с самого начала.

По этим причинам борьба между хаосом и порядком вечна, необходима – и невероятно дорога. По своей природе человеческие существа самые ярые приверженцы той или иной стороны. Стоимость их выживания была бы чрезмерной в менее богатой ресурсами вселенной.

С этой точки зрения важность информационных ядер становится понятна.

Как метафорически, так и буквально они являются мощными орудиями порядка. Они дают правительствам земли – и их эффективно действующей крепкой руке, полиции Объединенных Добывающих Компаний – возможность выяснить, что случилось на любом корабле в любом месте космоса, принадлежащего человечеству. Абсолютно все, что становится известно, может контролироваться – во всяком случае, проступок может быть наказан.

Естественно, вначале они были введены вовсе не для этого. Они были введены просто потому, что космос был слишком обширным; бесконечным, загадочным; часто происходили случайности. Если будущее хотело учиться у прошлого – для того, чтобы сделать более безопасными космические путешествия – необходимо было знать, что именно происходило в прошлом. Таким образом, все, что происходило с кораблем, что они знали, делали и пережили, стало доступно для анализа и разбора. И естественно, запись должна находиться в какой-то неизменяющейся форме, чтобы ее нельзя было фальсифицировать путем искажения для извлечения личной выгоды по глупости или подлости. Естественно, не вызывало сомнений, что каждый корабль должен обладать технологией, обеспечивающей создание таких записей, ради будущих звездных скитальцев.

С другой стороны, возможности для контроля были настолько очевидны, что силовые структуры не могли пройти мимо. И это стало необходимым условием: ни один корабль не мог быть построен или зарегистрирован без встроенного автоматического и по сути вечного бортового журнала, фиксирующего все, что корабль совершил, куда он прибыл; любое решение, любое действие, любой недочет, любой кризис.

Коды, которые позволяли читать бортовые журналы, находились у ПОДК.

Информационные ядра, созданные для того, чтобы использовать их в качестве вечных автоматических бортовых журналов, были порождением технологии CMOS (добавочного окислометаллического проводника, Complementary metall oxid semiconductor). Большим удобством CMOS-чипов было то, что они требовали питания только когда состояние их изменялось; то есть, когда на них писалась информация. Поэтому они могли хранить информацию в постоянной форме без дополнительной энергии. Но так же, как и остальные чипы, они были доступны электронным поправкам; как только питание подавалось на чип, его состояние изменялось, и таким образом можно было изменить информацию.

C появлением SOS (сапфира с кремнием) (silicon on saphire) CMOS-чипы стали действительно почти вечными. Но используемые в настоящее время информационные ядра стали возможными лишь с появлением кремниево-алмазных полупроводников. COD-CMOS-чипы слишком медленны в работе для обычного использования в компьютерах, но стали идеалом для хранения информации в неизменяемой форме. При введении информации SOD-полупроводники вообще не изменяли свое состояние, они добавляли его. В них не было двоичных ячеек типа «да – нет», они накапливали последовательность «включено-выключено».

Информация оставалась неизменной, делались лишь дополнительные записи о ее изменениях. В результате это было нечто вроде памяти «только на запись»; используя соответствующие коды ПОДК, ее можно было прочесть; но исправить запись было невозможно.

Не вызывает сомнения, что импульсивное движение к хаосу сделало исключение для всей идеи информационного ядра.

В этот момент инстинктивное движение к порядку преобладало. Угроза перед запрещенным космосом придала ему особую оправданность. По этой причине усилия ПОДК, поддерживаемые мощными экономическими возможностями Объединенных Добывающих Компаний, были вознаграждены с лихвой. Ни одно экономически зависимое государство из страха генофобии не могло отказаться от внедрения информационных ядер – в особенности, когда потребность в них была так логично обоснована. По закону, каждый корабль человечества надлежало снабжать информационным ядром. Если его не было, то кораблю отказывали в регистрации; в свою очередь это означало, что ему будет отказано в гавани в любой точке космоса, принадлежащего человечеству.

Яростные протесты, взывающие к свободе индивидуума и личным свободам, добились лишь двух компромиссов. Первое, раз полиция имела доступ ко всем информационным ядрам, им было запрещено получать доступ к любому конкретному информационному ядру, разве что имелись доказательства, что было совершено какое-то преступление. Второе: чтобы сохранить в тайне частную жизнь обычных граждан, любой не ПОДК-корабль и не корабль безопасности мог хранить бортовой журнал лазарета отдельно от информационного ядра; таким образом, лазаретные системы работали независимо. Обычные граждане не могли путешествовать без своих идентификационных жетонов, по которым их файлы могли быть прочтены любым ПОДК-компьютером или компьютером Безопасности; они не могли контролировать содержание своих файлов и редактировать их; но во всяком случае на борту они могли лечить бессонницу или выводить бородавки без того, чтобы это стало известно полиции.

Импульсивное движение к хаосу высказывало опасение – вслух – что всего лишь вопрос времени, когда инстинктивное движение к порядку начнет поставлять корабли с информационными ядрами, которые будут ограничивать все, что корабль или его капитан могут решить сделать; программирование ограничит возможность выбора для корабля, будет контролировать действия корабля. В некоторых кругах этот страх казался безосновательным. Для ПОДК предусмотреть все, с чем возможно столкнуться кораблю за тысячу световых лет от Земли, означало инстинктивное движение к порядку в самоубийственной форме.

Даже самые запуганные нонконформисты, самые параноидальные борцы за свободы не имели причин думать, что Объединенные Добывающие Компании или полиция Объединенных Добывающих Компаний склонна к самоубийству.

Глава 4

У нее оставалось так мало времени – и не было ни единой мысли, что следует предпринять. Ник сказал: десять минут. Сильное m через десять минут. А она практически ничего не знала о прыжковой болезни; она не знала, как справиться с ней.

Она ведь отключила у пульта управления шизо-имплантата возможность просто-напросто отключить ее, ввести ее в состояние кататонии.

Дура.

Что-то еще. Она должна предпринять нечто еще, причем как можно скорее. Ник не собирается ждать, пока она обуздает свою панику. Он наказывал ее за ее маленький триумф на мостике, это было единственной причиной, почему он разгонялся так быстро, несмотря на то, что мог выжечь ей мозг…

У него дар к мести.

Осталось всего лишь две или три минуты. И еще минута или две прежде чем от сильного m она совершенно обезумеет.

Управление шизо-имплантатом оставалось ее единственной надеждой. Она достала его из тайника и держала в руке. Но какую функцию следует использовать? Она не могла определить какая часть ее мозга поражена, где ее слабое место; какой комплекс нейронов отвечает за полную уверенность, что вселенная разговаривает с ней, отдавая приказ о полном уничтожении.

Она не могла думать.

Черт бы тебя побрал, прокляла она Ангуса, где ты, когда я нуждаюсь в тебе?

«Каприз капитана» без предупреждения уменьшил вращение; внутреннее m начало покидать каюту. Стандартная процедура: она сберегает устройства и уменьшает стресс команды, когда на них действует сразу несколько разнонаправленных ускорений.

Больше времени у нее не оставалось. Она резко потянулась за простыней, завернулась в нее и пристегнулась, чтобы не упасть, когда увеличение m поменяет мебель местами. Таким образом, койка будет служить ей гасителем m, поглощая максимальное количество стресса.

Почти мгновенно низкий гул пронизал корабль от носа до кормы – приглушенный резкий звук ускорителей.

В отчаянии она потянулась к пульту управления и нажала кнопку, погружающую ее в состояние отдыха, наполняющую ее сном и спокойствием. Затем сунула черную коробочку под матрас.

Правильно или нет, она разрешила все проблемы – во всяком случае, на какое-то время. Паника и сознание оставили Морн, когда ее вдавило в койку внезапным давлением, сделавшим ее массивной, как сама смерть. Она наполнялась спокойствием, как наполнялась весом; само по себе m превращалось в непреодолимую дремоту.

Тем не менее, краем разума она заставила себя пошевелиться.

Дура.

Никто не может долгое время выдержать длительное ускорение; никто на борту не выживет, если Ник время от времени не будет уменьшать m. Если она спросила бы кого-нибудь на мостике, как долго будет продолжаться сжигание топлива, она могла бы поставить таймер, чтобы очнуться, когда ускорение уменьшится.

Но она этого не сделала, дура, дура, а сейчас было уже слишком поздно. Она проиграла. Она не проснется до тех пор, пока кто-то не найдет пульт управления и не отключит ее.

До тех пор, пока кто-то не найдет пульт…

И не отключит ее…

Следующее, что она помнила, что стены по обеим сторонам от нее движутся. Это не имело смысла – и в любом случае ее стены не могли быть такими. Но ей показалось, что все происходит именно так.

Остальные детали тоже не имели смысла. Что она делает, поднявшись? Почему чувствует себя так, словно душила себя собственными руками? Она не могла вспомнить, что происходило. Но это казалось такой же правдой, как и движение стен.

Но, естественно, стены не двигались; двигалась она. Ее ботинки ступали по палубе. Она направлялась вперед; она чувствовала твердые руки, поддерживающие ее под мышками.

Эти руки вызвали у нее приступ паники.

У лифта Морн проснулась достаточно, чтобы начать сопротивляться.

Она была слишком слаба. Бесконечный сон все еще цеплялся к ней, отбирая остатки сил; ее мускулы все еще были вялыми. Тем не менее, она продолжала бороться, слабо, но упорно, пока голос рядом не произнес:

– Пусть идет сама. Посмотрим, как она будет держаться на ногах.

Руки, поддерживающие ее, исчезли. Она едва не упала ничком.

Больше благодаря удаче, чем чему-либо другому, ей удалось схватиться за ручку лифта.

– Цепляйся, – сказал голос. – Все будет нормально. Мы отведем тебя в лазарет.

Голос начал казаться знакомым.

Сдерживая дыхание, чтобы несколько прийти в себя, она обернулась и заставила свои глаза сфокусироваться на двух мужчинах, стоящих рядом с ней на расстоянии вытянутой руки и смотрящих на нее.

Один из них был Вектор Шахид.

Второй был тем человеком, который сидел за информационной консолью, пока она была на мостике. Она была не уверена. Он был достаточно велик. И не слишком ладно скроен…

Ни у одного из них не было пульта управления шизо-имплантатом. Во всяком случае, они не держали его в руках.

Именно голос Вектора показался ей знакомым.

– Морн, скажите что-нибудь, – мягко потребовал он. – Убедите нас, что вы не сошли с ума.

Она моргнула и попыталась начать думать, но не могла понять смысла вопроса. Она была переполнена своими проблемами, своим страхом; ее мозг был переполнен гулом, похожим на гудение приближающейся толпы. Все ее тело ныло; она чувствовала себя так, словно провела множество часов в автомассажере. Это совершило m – m и искусственный сон.

Она с усилием выдавила:

– Почему?..

Почему я здесь?

Почему я проснулась?

– Нам нужно знать, закончился ли приступ, – пояснил Вектор. – Если закончился, то следует отвести вас в лазарет и пропустить через серию тестов. Посмотрим, сможем ли мы вытащить вас из этого состояния. – Его улыбка была слишком напряженной; он выглядел измученным. – Это – Орн Ворбульд. – Он показал на своего спутника. – У нас на борту нет медтеха, но у него большой опыт работы в лазаретах.

Морн все еще ничего не понимала; ее мысли витали где-то очень далеко от происходящего. Она не могла решить дилемму, стоит ли ей идти в лазарет.

Любые рутинные проверки, проведенные самыми обычными лазаретными кибернетическими системами, определят у нее наличие шизо-имплантата. А на «Капризе капитана» явно установлено дорогое оборудование. Если Вектор отведет ее туда, он узнает правду.

Он и так знал правду. Не так ли? Иначе почему она проснулась? Должно быть, он нашел пульт управления и выключил ее.

Слабая, беспомощная, будто избитая, она простонала чуть не плача:

– Никаких лазаретов. Пожалуйста.

– А почему? – Он изучал ее в открытую, не проявляя нетерпения.

Словно по контрасту, его спутник уставился на нее так, словно она была готова вспыхнуть в любую минуту.

Внезапно стресс конфликтующих между собой источников паники – она была поймана, она будет поймана – казалось, освободил в мозгу немного свободного места; к ней возвращалась возможность думать.

Может быть, Вектор не нашел пульт управления. Он вел себя не так, как если бы знал о его существовании. Может быть, она проснулась потому, что оказалась вне зоны действия пульта управления.

Может быть, еще не все потеряно.

Ослабев от облегчения, Морн едва не сползла на пол. Но она не сделала этого; она не могла обнаруживать свою слабость. Вместо этого она откашлялась и подняла голову, чтобы посмотреть на свой эскорт.

– Я не люблю лазареты. Я не сумасшедшая. Просто приняла слишком много ката. Я не знаю, как долго… – Она чувствовала боль во всех мышцах, – как долго мы сжигали топливо.

Орн Ворбульд продолжал тупо пялиться на нее.

– Кто дал вам кат? – спросил Вектор. Его поведение скрывало опасность вопроса. Ник не приказывал давать ей наркотики.

– Он был у меня с собой. Еще со «Смертельной красотки». Когда я обнаружила, что у меня бывают приступы прыжковой болезни, я похитила его для себя. – Неожиданно она добавила: – Я не доверяла ему.

Вектор, вероятно, догадался, что она имеет в виду Ангуса Фермопила.

Инженер смотрел на нее недоверчиво.

– Вы сказали, что сильное m порождает приступы. Откуда мы можем знать, что приступ закончился?

Чтобы защитить себя, Морн слабо улыбнулась.

– Неужели я похожа на человека, способного на самоуничтожение?

Улыбка Вектора была привычной, почти не сходящей с лица; по ней нельзя было сказать, поверил он ей или нет.

Вероятно – да. Через мгновение он подошел к интеркому рядом с лифтом.

– Я думаю, с ней все в порядке, – отрапортовал он. – Я отведу ее на камбуз и попытаюсь немного подкормить.

Не ожидая ответа, он повернулся к своему спутнику.

– Тебе нужно отдохнуть, Орн. Если ты не выспишься, то скоро свалишься.

Орн Ворбульд, казалось, не понимал, что его вежливо прогоняют. Он продолжал пялиться на Морн, словно она становилась с каждым мгновением все ярче; скоро она станет настолько яркой, что он не сможет смотреть на нее прямо. Вздохнув, словно человек, принявший нелегкое решение, он сказал:

– Ты слишком хороша для Ника. – Его голос был приглушен; и его слова показались похожими на вопрос.

Одна из его рук протянулась и погладила ее волосы.

Затем он ушел.

Морн не смотрела на него. Как только Вектор произнес слова «камбуз» и «подкормить», она сообразила, что не ела ничего с тех пор как покинула «Смертельную красотку». Ее сонливость практически исчезла, но слабость осталась. Она нуждалась в пище.

Вектор мягко взял ее за руку и вызвал лифт. Как только дверь открылась и он втянул Морн внутрь, он небрежно заметил:

– Орн что-то вроде гения. Он отличный помощник капитана по информации, просто великолепный, потому что способен заставить компьютеры ходить по воде. И по одному лишь его внешнему виду можно сказать, что он прекрасно разбирается в лазаретах.

К несчастью, у него половые органы обезьяны.

Неужели инженер пытается предупредить ее? Морн решила проигноировать этот вопрос. Ее мозг функционировал слабо. Вектор не нашел пульт управления. Он не отведет ее в лазарет. Этого было достаточно. Сейчас он накормит ее.

Когда они дошли до камбуза, там никого не было. «Каприз капитана», должно быть, уже некоторое время назад перестал жечь топливо и остальная команда уже успела перекусить. Вектор усадил ее за стол, набрал команды на машине для готовки и начал варить кофе.

Краем глаза Морн заметила, как неловко он движется. Вся остальная часть ее мозга сконцентрировалась на мысли о еде и запахе кофе.

Как только Вектор поставил перед ней дымящуюся тарелку, она принялась жадно есть, не заботясь о вкусе еды. В данный момент она даже не понимала, что именно ела.

Она ела, сидя напротив него за столом. Он, должно быть, и сам проголодался, но не торопился. Морн закончила есть намного раньше него.

Видя, что она все съела, Вектор встал из-за стола, наполнил две чашки кофе, поставил их на стол и снова сел. Но он продолжал есть в молчании, давая ей время прийти в себя. Может быть, он молчал по каким-то своим причинам. А может быть, он был от природы вежливым или даже робким. Каковы бы ни были его мотивы, Морн воспользовалась предоставленной возможностью.

В тот момент, когда он отодвинул от себя пустую тарелку, Морн была готова к беседе.

Пытаясь говорить спокойно, она спросила:

– Долго мы жгли топливо?

– Четыре часа.

Морн изумленно выгнула брови.

– Это очень много m.

Вектор отхлебнул глоток кофе и согласно кивнул.

– Это почти максимум того, что может выдержать любой из нас – даже с помощью наркотиков. Но мы не хотели, чтобы нас поймали. Мы отключили ускоритель час назад. В настоящий момент мы судорожно сканируем пространство. Если кто-нибудь отправился вслед за нами, придется снова жечь топливо, выдержим мы это или нет. Так что… – Он развел руками.

– Когда мы уменьшили m, Микка попыталась разбудить вас по интеркому. Вы не отвечали. Она знала, что вы до сих пор живы. Знала это потому, – улыбка Вектора стала шире, – потому что слышала ваш храп. Но она не могла разбудить вас. Ник хотел, чтобы она осталась на мостике, потому что сам был не прочь вздремнуть. Мы с Орном добровольно вызвались поглядеть, чем мы сможем помочь вам.

Морн не ответила. Она была слишком занята своими мыслями. Четыре часа на полном ускорении – это, черт побери, великое множество m. От такого давления люди погибают. Ник не просто злился; он крайне спешил; вероятно, положение было отчаянным.

Ей удалось пережить кризис. Она проспала все время своего безумия; нашла возможность бороться с ним. Значит, появилась надежда – больше надежды, чем она ожидала. На данный момент этого было достаточно.

Чтобы заполнить паузу или дать ей время подумать, Вектор снова заговорил.

– Мы разогнались до двух третей нашей формально максимальной скорости. Если бы мы жгли топливо еще два часа, то достигли бы максимума. Для корабля таких размеров наши двигатели достаточно мощны, но любой двигатель сможет выработать такое количество энергии. Мы станем где-нибудь на прикол. Если только, – добавил он, – они не отправились за нами в погоню. В таком случае нам придется узнать гораздо больше, чем нужно, о сильном m. Без прыжкового двигателя, надежного, наши шансы достаточно ограничены.

Даже если они не бросились за нами в погоню, было бы лучше, если бы у нас был таковой прыжковый двигатель, которому мы могли бы доверять. Неважно, какую скорость мы способны развить, этого будет недостаточно. Нам придется стать на прикол очень надолго.

Этот комментарий заставил Морн собраться. Это звучало очень похоже на предложение поделиться информацией. Подобравшись, она жадно вцепилась в предоставленную возможность.

– Как долго? Недели?

Вектор задумчиво посмотрел на свой кофе.

– Скорее, месяцы.

Она беззвучно повторила слово:

– Месяцы?

– Нам предстоит долгий путь. Если кто-нибудь следует за нами – служба безопасности Станции или ПОДК – то мы здорово влипли. Если вы разбираетесь в кораблях или если у вас достаточно развито чувство равновесия, вы можете определить, что сейчас мы корректируем курс. Очень постепенно. Мы не можем рисковать встретиться с другими судами – или быть пойманными – пока делаем этот поворот.

Коррекция курса действительно была очень постепенной. Ее чувство равновесия обычно было довольно чувствительно, чтобы сообщить ей, когда она испытывает m, измененное больше, чем на один вектор. Она лишь удивлялась, говорит ли он ей правду, и если да, то почему.

– Для корабля, у которого неисправен прыжковый двигатель, – заметила она, – мы пытаемся преодолеть очень большое пространство. И куда мы направляемся?

– Ремонтироваться, – сдержанно ответил инженер. – Нам нужно добраться к таким докам, где можно было бы чинить прыжковые двигатели.

Морн в изумлении посмотрела на него. За исключением Станции, она не могла вспомнить в космосе, принадлежащем человечеству, ни одного дока, которого «Каприз капитана» мог бы достигнуть на одном лишь ускорении. Скорость корабля могла быть не меньше 150 000 км/с; но даже эта скорость была ничто по сравнению с расстоянием во много световых лет между звездами.

Забыв об осторожности, Морн спросила:

– В какие доки? Где они?

Глаза Вектора были ясными, как ясное небо.

– Вы понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос.

– Нет, не понимаю, – ответила она. – Насколько я вижу, вы могли бы вообще не говорить со мной. Пока вы делаете что-то, чего я не понимаю, вы не можете ожидать от меня, что я догадаюсь, где стоят ограничители.

Он улыбнулся.

– Как я уже сказал, мы станем на прикол на долгое время. Это значит, что нам придется видеться друг с дружкой так часто, что может проснуться желание поубивать друг друга. И будет лучше для всех, если мы подружимся.

Она не улыбнулась в ответ. Вектор Шахид, подумала она, был мужчиной. Как Ник Саккорсо и Ангус Фермопил. Если он хотел «подружиться», значит, чего-то хотел от нее.

Она была готова дать Нику то, чего он от нее хочет. Ради ее собственного спасения. Именно для этого и был нужен пульт управления шизо-имплантатом.

Но никому больше. Никому. Никогда.

И очень холодно она сказала:

– А мы делаем все это по приказу ПОДК? Мы делаем это для того, чтобы Хаши Лебволь не замарался кражей продуктов Станции и перемещением их на «Смертельную красотку»? Преданность – вещь хорошая, но иногда она обходится слишком дорого.

Всего мгновение Вектор выглядел сбитым с толку. Затем выражение его лица разгладилось.

– А-а. Ваша теория, что Ник оперативник СИ. Теперь понимаю. Послушайте меня. – Он подался вперед, чтобы подчеркнуть свои слова, и его круглое лицо уже не озарялось улыбкой. – На вашем месте, я бы не слишком рассчитывал на это предположение. Я бы даже не стал повторять ваши подозрения. Это слишком опасно. Вы достаточно рисковали, когда говорили это в первый раз.

Она нахмурилась.

– Почему? Я сама – полицейский. – У нее не было причин верить ему – и не было причин убеждать его, что она ему верит. – Почему же тогда Ник решил прихватить меня, если не по приказу ПОДК?

Внезапно Вектор встал; он подошел к кофеварке и наполнил чашку. Все его движения были скованными, словно его суставы были отморожены.

Не глядя ей в лицо, он сказал:

– Ник взял вас с собой по своим причинам. Он расскажет вам о них – если захочет.

– А что касается всех остальных…

– На борту нет никого, кто не испытывал бы к ПОДК ненависти. – В его спокойном тоне прорывалась ярость. – И у нас есть для этого основания. Для нас очень неприятно, что на борту находитесь вы. Если вы попытаетесь навешать на Ника свои собственные преступления, мы используем ваши кишки, чтобы разогнать корабль.

– «Преступления?» – Его ярость остановила ее; но не остановила ее вопросов. – О чем вы говорите? Я не просила вас подставлять «Смертельную красотку». Я никогда не посмела бы. Это ваше преступление, а не мое.

– Преступление состоит в том, что вы – полицейский, – ответил Вектор не колеблясь. Тем не менее, его ярость исчезла; исчезла так же внезапно, как и появилась. – ПОДК – самая коррумпированная организация. По сравнению с ними пиратство – просто филантропия.

Под пристальным взглядом Морн он неловко опустился на сиденье. С чашкой, стоящей перед ним, он смотрел на нее, слабо улыбаясь, словно человек, который не представляет себе, что такое гнев.

– Позвольте, я расскажу вам одну историю.

Внутренне заколебавшись, Морн кивнула. Она была шокирована связью ПОДК с фальшивым арестом Ангуса; но расстояние от ареста пирата до «самой коррумпированной организации» было слишком велико. Если это было правдой, тогда как же быть с причинами, по которым она стала полицейским? Это очерняло ее отца, самого неподкупного человека из всех кого она знала; это превращало смерть ее матери в нечто дурацкое, достойное жалости. Если это было правдой…