Текст книги "Увечный бог. Том 1"

А вокруг разливалось в своем размеренном безумии утро, как всегда бессмысленное. Светлеющее небо, жужжание туч насекомых, блеяние животных, ведомых на убой. Не было только одного. Никто почти не разговаривал. Солдаты сидели опустив головы, только иногда поглядывали пустыми глазами куда-то вдаль.

Словно осажденные. Среди пустот, среди сложенных палаток с привязанными кольями и колышками. Мертвым тоже нечего было сказать, но солдатыы сидели молча, прислушиваясь к ним.

Урб подошел к такому разорванному кругу сидящих солдат. Они поставили на угли котелок; запах от варева исходил тяжелый, алкогольный. Урб присмотрелся. Две женщины, два мужчины.

– Двадцать второй взвод?

Старшая из женщин кивнула, не поднимая взгляд. Урб видел ее прежде. Живое лицо, припомнил он. Острый язычок. Родом, наверное, из Малаза или из Джакаты. Явно островитянка.

– Всем встать.

На лицах, обратившихся к нему, читалась несомненная обида. У второй женщины, помоложе, смуглой и темноволосой, ярко-синие глаза блеснули гневом.

– Прекрасно, сержант, – произнесла она с незнакомым Урбу акцентом, – вы только что пополнили свой взвод. – Увидев за спиной Урба Лизунца, она сменила тон. – Тяж. – И уважительно кивнула.

Вторая женщина бросила на подругу тяжелый взгляд.

– Вы смотрите на тринадцатый, мальчики и девочки. Это они и взвод Хеллиан пили тогда кровь ящериц. Так что ну-ка все встали и живо, вашу мать. – И сама поднялась первой. – Сержант Урб, я – Пряжка. Вы пришли нас собрать; хорошо. Нам пора собраться.

Остальные встали, хотя молодая женщина все еще хмурилась.

– Мы потеряли хорошего сержанта…

– Который не слушал, когда кричали «ложись», – возразила Пряжка.

– Все время лез куда-нибудь, – сказал мужчина, картулианец с намасленной бородой.

– Любопытство, – добавил другой – невысокий широкоплечий фаларец с волосами цвета забрызганного кровью золота. Кончик носа был обрублен, уродуя лицо.

– Закончили с элегиями? – спросил Урб. – Хорошо. Это Лизунец. Лица я помню, так что всех вас знаю. Только назовитесь.

Начал картулианец:

– Фитиль, сержант. Сапер.

– Вертун, – сказал фаларец. – Костоправ.

– Целитель?

– На это не рассчитывайте – на здешней земле.

– Печалька, – назвалась молодая женщина. – Взводный маг. Сейчас почти так же бесполезна, как и Вертун.

– Арбалеты сохранили? – спросил Урб.

Никто не ответил.

– Значит, первым делом – в оружейную. Потом возвращайтесь сюда и приберите свинарник. Двадцать второй распущен. Добро пожаловать в тринадцатый. Лизунец, составишь им компанию. Пряжка, теперь ты капрал. Поздравляю.

Когда все ушли, Урб долго стоял неподвижно и, никем не замечаемый, смотрел непонятно на что.

Кто-то ткнул ее в плечо. Она застонала и повернулась на бок. Снова тычок, посильнее.

– Проваливай. Еще темно.

– Темно, сержант, потому что вы надели повязку.

– Я? Ну так и ты надень, и все будем спать дальше. Убирайся.

– Уже утро, сержант. Капитан Скрипач хочет…

– Он все время хочет. Как только они становятся офицерами, тут и начинается – делай то, делай это, без конца. Кто-нибудь, дайте кружку.

– Все кончилось, сержант.

Она нащупала плотную повязку на глазах и чуть сдвинула край – так, чтобы открыть один глаз.

– Этого не может быть. Давай найди еще.

– Найдем, – пообещал Дохляк. – Как только встанете. Кто-то ходил по взводам и считал. Нам это не нравится. Заставляет нервничать.

– Почему? – Глаз мигнул. – У меня восемь морпехов…

– Четыре, сержант.

– Пятьдесят процентов потерь – не так уж плохо для вечеринки.

– Вечеринки, сержант?

Она села.

– Вчера вечером у меня было восемь.

– Четыре.

– Правильно, четыре на два.

– Вечеринки не было, сержант.

Хеллиан потянула повязку, чтобы открыть второй глаз.

– Не было, ха! Вот что бывает, когда бродишь неизвестно где, капрал. Пропустил веселье.

– Видимо, так и есть. Мы растопили шоколад в котелке; подумали, вам понравится.

– Эта фигня? Вспоминаю. Болтанский шоколад. Ладно, вали из моей палатки, чтобы я привела себя в порядок.

– Вы не в своей палатке, сержант, вы в канаве латрины.

Она огляделась.

– Тогда понятно, откуда запах.

– Туалетом никто еще не пользовался, сержант, раз вы тут оказались.

– А…

Его желудок снова скрутило, но тошнить было уже нечем; он справился, подождал, тяжело дыша, и медленно опустился на корточки.

– Ханжеские соски Полиэль! Если я ничего не смогу удержать внутри, я зачахну!

– Да ты уже зачах, Непоседа, – заметил Горлорез хриплым голосом, стоя с наветренной стороны. Старые шрамы на шее горели; от сильного удара смятые ряды звеньев кольчуги вдавились в грудину, и эта травма повредила горло.

Они вышли из лагеря, шагов за двадцать за восточные пикеты. Непоседа, Горлорез, Смрад и сержант Бальзам. Выжившие девятого взвода. Пехотинцы, скорчившиеся в своих норах, молча провожали их красными глазами. Со злобой? С жалостью? Взводный маг не знал, да сейчас было не до того. Вытерев губы тыльной стороной предплечья, он посмотрел мимо Горлореза на Бальзама.

– Ты позвал нас сюда, сержант. Что дальше?

Бальзам снял шлем и энергично поскреб макушку.

– Просто подумал, что нужно сказать вам: мы не распускаем взвод и не набираем новеньких. Теперь только мы.

Непоседа фыркнул.

– И вся прогулка ради этого?

– Не будь идиотом, – прорычал Смрад.

Бальзам повернулся к своим солдатам.

– Говорите, все. Горлорез, ты первый.

Великан как будто вздрогнул.

– А что говорить? Нас разжевали на куски. Но Добряк повязал Скрипа так, что… гений разнесчастный. Теперь у нас есть капитан…

– Ничего плохого в Сорт не было, – вмешался Смрад.

– Да я и не говорю, что было. Она – настоящий офицер. Но, может, в том-то и дело. Скрип с самого начала был морпех, до мозга костей. Он был сапером. Сержантом. А теперь он капитан над теми из нас, кто остался. И я доволен. – Он пожал плечами, повернувшись к Бальзаму. – Больше и сказать нечего, сержант.

– А когда он скажет – пора идти, не будешь блеять и скулить?

Горлорез поднял брови.

– Идти? Куда?

Бальзам прищурился и сказал:

– Твоя очередь, Смрад.

– Худ мертв. Серые всадники охраняют врата. Во сне я вижу лица, размытые, но спокойные. Малазанцы. «Мостожоги». Вы и не представляете, как это успокаивает, не представляете. Они все там, и думаю, благодарить нужно Мертвого Вала.

– Это ты про что? – спросил Непоседа.

– Просто чувство такое. Как будто, возвращаясь, он проложил путь. А шесть дней назад, клянусь, они были так близко – рукой подать.

– Потому что мы все чуть не погибли, – отрезал Горлорез.

– Нет, они были как осы, и лучше всего было не то, как мы умирали и не как умирали ящерицы. Все случилось в авангарде. Там была Лостара Йил. – Горящими глазами он оглядел всех. – Я ведь видел мельком. Видел ее танец. Она сделала то же, что и Рутан Гудд, только не совалась под их клинки. Ящерицы оторопели – не знали, что делать. Подойти ближе не могли, а кто пытался, падал, порубленный на куски. Я видел ее, и у меня сердце чуть не разорвалось.

– Она спасла жизнь адъюнкту, – сказал Горлорез. – А хорошо ли это?

– Не тебе даже спрашивать, – сказал Бальзам. – Скрип нас собирает. Хочет что-то сказать. Думаю, как раз об этом. Про адъюнкта. О том, что она ждет. Мы все еще морпехи. Мы – морпехи, и среди нас есть тяжи, самые упертые быки, каких я видел.

Он повернулся: к ним приближались два пехотинца из пикета. Они несли две буханки хлеба, завернутую головку сыра и глиняную семиградскую бутыль.

– Это еще что? – поинтересовался Смрад.

Два солдата остановились в нескольких шагах; тот, который был справа, заговорил:

– Смена караула, сержант. Нам принесли завтрак. А мы не так уж голодны. – Солдаты положили еду на чистое место и, кивнув, отправились обратно в лагерь.

– Худово розовое пузо, – пробормотал Смрад.

– Не трогайте пока, – сказал Бальзам. – Мы еще не закончили. Непоседа?

– Пути больны, сержант. Ну вы видели, что они делают с нами, магами. И еще есть новые – новые пути, я имею в виду, и они совсем нехорошие. Все же я могу отправиться по ним – очень уж надоело быть совершенно бесполезным.

– Ты лучший из нас арбалетчик, Непоседа, так что ты совсем не бесполезный даже без магии.

– Может, и так, Горлорез, но я этого не чувствую.

– Смрад, – сказал Бальзам, – у тебя ведь получалось исцелять.

– Да, но Непоседа прав. Веселого мало. Беда в том – про себя говорю, – что я по-прежнему каким-то образом привязан к Худу. Хоть он даже… ну, мертв. Не знаю, как такое может быть, но магия, приходящая ко мне, холодна как лед.

Непоседа хмуро посмотрел на Смрада.

– Лед? Это бессмыслица.

– Худ был долбаным яггутом, так что смысл есть. Или нет, потому что он… ну, его нет.

Горлорез плюнул и сказал:

– Если он, как ты говоришь, мертв, то он что – отправился в собственное царство? И разве он уже не был мертв как Бог смерти и прочее? А это, как ты сам сказал, Смрад, не имеет смысла.

Колдун с несчастным видом сказал:

– Знаю.

– Когда в следующий раз будешь пробовать исцелять, – сказал Непоседа, – дай мне принюхаться.

– Тебя опять стошнит.

– И что?

– Что думаешь, Непоседа? – спросил Бальзам.

– Я думаю, Смрад больше не использует путь Худа. Думаю, теперь это Омтоз Феллак.

– Я об этом думал, – пробурчал Смрад.

– Проверить можно только одним способом, – сказал Бальзам.

Непоседа выругался.

– Точно. Мы не знаем подробностей, но поговаривают, что у нее сломанные ребра, может, даже кровохарканье, и сотрясение мозга. Но из-за отатарала никто не может ничем помочь.

– Но Омтоз Феллак – Старший путь, – кивнул Смрад. – Значит, надо идти. Стоит попробовать.

– Попробуем, – сказал Бальзам. – Но сначала поедим.

– А адъюнкт пусть мучается?

– Поедим и попьем здесь, – спокойно сказал Бальзам. – Ведь мы морпехи и не плюем грязью в лица однополчан.

– Именно, – сказал Непоседа. – К тому же, – добавил он, – очень жрать хочется.

Курнос потерял четыре пальца на руке, держащей щит. Чтобы остановить кровотечение, которое продолжалось даже после того, как культи зашили, он прижал их к котелку, стоящему на огне. Теперь обрубки пальцев выглядели, будто расплавленные, а на костяшках появились волдыри. Но кровь больше не текла.

Он был уже готов заявить Молнии о своей вечной любви, но тут явился сержант из восемнадцатого и забрал Молнию и Поденку; и Курнос остался один – последний из старого взвода Геслера.

Он какое-то время посидел в одиночестве, вскрыл шипом волдыри и высосал их досуха. Потом посидел еще, глядя, как догорает костер. В бою отрубленный палец ящерицы упал ему за шиворот, между доспехом и рубахой. Когда потом палец достали, Курнос с Поденкой и Молнией сварили его и поделили жалкие полоски мяса. Потом, разобрав косточки, вплели их в волосы. Так поступали Охотники за костями.

Курноса уговорили взять самую длинную кость – за порубленную руку, – и теперь она висела у него на бороде, затмевая другие косточки – из пальцев летерийских солдат. Новая кость, тяжелая и длинная, стучала по его груди при ходьбе; он и решил идти, когда осознал, что остался совсем один.

Собрав вещи, он закинул ранец через плечо и пошел. Через тридцать два шага Курнос очутился в расположении старого взвода Скрипача, нашел место для своей палатки, оставил там ранец и пошел к остальным солдатам, сидящим у костра.

Милая маленькая женщина справа от него протянула оловянную кружку с каким-то дымящимся напитком. Когда он благодарно улыбнулся, женщина не ответила; тогда-то он и вспомнил, что ее зовут Улыбка.

«Так лучше, – решил он, – чем одному».

– Конкуренты, Корабб.

– Не вижу, – ответил семиградский воин.

– Курнос хочет быть нашим новым силачом, – объяснил Спрут. – Что же получается, четыре силача во взводе? Я, капрал Битум, Корик, а теперь и Курнос.

– Я был капралом, а не силачом, – сказал Битум. – И потом, я не бью, я их просто делаю.

Спрут фыркнул.

– Ну не знаю. Ты шел первым, совсем как все силачи, каких я знал.

– Я шел первым и спокойно стоял, сапер.

– Хорошо сказано, – согласился Спрут. – Значит, и я стоял правильно.

– Я вдруг поняла кое-что, – сказала Улыбка. – У нас больше нет сержанта, разве что ты, Битум. А в таком случае понадобится новый капрал, а поскольку мозги тут остались только у меня, значит, это буду я.

Битум поскреб седеющую бороду.

– Вообще-то я думал про Корабба.

– Для него нужен отдельный фургон с оружием!

– Я сохранил свой летерийский меч, – возразил Корабб. – На этот раз я ничего не терял.

– Давайте проголосуем.

– Давайте не будем, Улыбка, – сказал Битум. – Корабб Бхилан Тену’алас, отныне ты – капрал четвертого взвода. Поздравляю.

– Да он же еще почти зеленый рекрут! – Улыбка, нахмурившись, оглядела всех.

– Сливки всегда поднимаются, – сказал Спрут.

Корик оскалился на Улыбку.

– Живи теперь с этим, солдат.

– Я теперь капрал, – сказал Корабб. – Слыхал, Курнос? Я теперь капрал.

Тяжелый пехотинец поднял глаза от своей кружки.

– Слыхал что?

Потеря Флакона оглушила их; Спрут ясно читал это по их лицам. Первая потеря во взводе, по крайней мере на его памяти. Ну, среди тех, кто был с самого начала. Впрочем, потеряв всего одного солдата, они еще неплохо отделались. Некоторые взводы заплатили куда дороже. Некоторые? Да почти все.

Спрут, прислонившись к складкам свободной палатки, исподтишка наблюдал за остальными. Слушал их жалобы. Корик был просто раздавлен. Как бы ни был прежде крепок его хребет, позволявший держаться прямо, он сломался. Теперь Корик носил внутри цепи, сковывающие мозг, и, похоже, не скинет их никогда. Он испил из колодца страха и постоянно возвращался к нему.

Удар был ужасный, но Корик и прежде спотыкался. Спрут пытался понять, что осталось от прежнего воина. Племена привыкли преклонять колени перед худшими превратностями цивилизации; и даже умнейшие из самых умных часто не понимают, что убивает их.

Может, все как и у обычных людей, но, на взгляд Спрута, в чем-то более трагично.

Даже Улыбка постепенно отдалялась от Корика.

Она-то сама ничуть не изменилась, решил Спрут. Ни на йоту. Улыбка оставалась такой же сумасшедшей и кровожадной, как и прежде. Ножом она орудовала яростно, под мелькающим оружием ящериц. В тот день она повергла гигантов. И при всем при том из нее получился бы ужасный капрал.

А Битум есть Битум. Тот же, каким был и каким будет всегда. Получится настоящий сержант. Может, ему не хватает воображения, но этому взводу уже ни к чему всякие потрясения. И мы без колебаний пойдем за ним. Битум – неприступная стена; когда он надвинет шлем на лоб, его не сдвинет с места даже стадо разъяренных бхедеринов. Да, Битум, ты прекрасно справишься.

Корабб. Капрал Корабб. Идеально.

И еще Курнос. Сидит как пень, руки в волдырях. Потягивает пойло, сваренное Улыбкой, и кривая улыбка на побитом лице. Не морочь мне голову, Курнос. Я слишком давно в армии. Ты любишь тупить, как и все тяжи. Но я вижу, как сверкают глазки под веками.

«Слыхал что?» – миленько, но от меня не скроешь искорку в глазах. Ведь рад быть здесь? Хорошо. И я рад, что ты здесь.

А сам я что узнал? Ничего нового. Мы прорвались, но еще предстоит прорываться много раз. Тогда и спросите. Тогда и спросите.

Он увидел, что к ним подходит Скрипач. От скрипки остался только гриф, свисающий с плеча; перекрученные струны торчали как непослушные волосы. Рыжина в бороде почти исчезла. Ножны короткого меча пусты – клинок так и торчит в глазнице ящерицы. Голубые глаза смотрят спокойно, почти холодно.

– Сержант Битум, через полколокола выводи всех на место.

– Есть, капитан.

– С юга прибыли всадники. Изморцы, несколько хундрилов и другие. Много других.

Спрут нахмурился.

– Кто?

Скрипач пожал плечами.

– Переговорщики. Очень скоро все узнаем.

– Говорила же, что выживешь.

Хенар Вигульф улыбнулся ей со своей койки. Только улыбка вышла неуверенная.

– Я сделал так, как ты сказала, Лостара. Я смотрел.

Ее взгляд дрогнул.

– Кто ты? – спросил Хенар.

– Не спрашивай. Я читаю этот вопрос в каждом взгляде. Все смотрят на меня и молчат. – Она помедлила, глядя на свои руки. – Это был Танец Тени. – Она внезапно взглянула ему в глаза. – Это была не я. Я просто скользнула внутрь и, как и ты, только смотрела.

– Если не ты, то кто?

– Узел. Котильон, бог – покровитель убийц. – Она поморщилась. – Он управлял мной. Думаю, он и раньше проделывал подобное.

Глаза Хенара расширились.

– Бог…

– Яростный бог. Я… я никогда раньше не чувствовала такого гнева. Он прожигал меня насквозь. И полностью очистил. – Она расстегнула пояс, сняла нож в ножнах и положила на одеяло, укрывающее израненную грудь Хенара. – Тебе, любимый. Но будь осторожен, он очень-очень острый.

– На твоем лице не осталось морока, Лостара, – сказал Хенар. – Ты и прежде была прекрасна, но теперь…

– Наверняка непреднамеренный дар, – неуверенно сказала она. – Боги не ведают милосердия. Или сострадания. Но любой смертный в таком огне или сгорит дотла, или возродится.

– Да, возродится. Очень точно сказано. Моя решимость, – добавил он, печально поморщившись, – отступает теперь перед тобой.

– Не надо, – отрезала она. – Мне не нужен в постели мышонок, Хенар Вигульф.

– Тогда я постараюсь вспомнить, каким был прежде.

– И я помогу, только не сейчас: целители еще не закончили с тобой. – Она поднялась. – А теперь я должна уйти. К адъюнкту.

– Кажется, Брис забыл про меня. Или считает мертвым.

– И не жди, что я ему напомню, – сказала она. – Отныне ты будешь ехать верхом рядом со мной.

– Но Брис…

– Вряд ли. Словечко наедине с Араникт – и все решится.

– Брат короля надел ошейник?

– Когда встретитесь, можете померяться кандалами.

– Я думал, тебе не нужен мышонок, Лостара Йил.

– Ну, я надеюсь, ты будешь бороться с цепями изо всех сил, Хенар. Ведь мы приковываем тех, кого не в силах приручить.

– Ясно.

Она повернулась к выходу из лекарской палатки и увидела, как все таращатся на нее, даже лекари.

– Худов дух… – пробормотала она.

Чувствуя приятное опьянение, Банашар шел к командирскому шатру. У входа он увидел Кулака Блистига – тот стоял как приговоренный перед пыточной камерой. Ох, бедняга. Не тот мертвый герой остался там. А ведь, полагаю, у тебя был шанс. Мог быть таким же безмозглым, как Кенеб. Мог бы оставаться в его тени до конца, раз прятался в этом безопасном убежище в последние месяцы.

А теперь никем не заслоненное солнце ярко тебя освещает и каково это? У Блистига был больной вид. Да ты же не пьешь? И на твоем лице нет печати вчерашней отравы, так тем хуже для тебя. Значит, его мутит от страха, и Банашар всерьез посочувствовал. Ему бы глоточек-другой, сглаживающий острые грани праведного удовлетворения.

– Какое прекрасное утро, Кулак, – сказал он, подходя.

– Скоро вам будет нерадостно, Высший жрец.

– Это как?

– Когда закончится вино.

Банашар улыбнулся.

– Храмовые подвалы остаются полны, могу вас уверить.

В глазах Блистига мелькнула алчность.

– Вы можете туда попасть? В любое время?

– В каком-то смысле.

– Так почему вы остаетесь? Почему не бежите от этого безумия?

Потому что Святая Мать хочет, чтобы я остался. Я – ее последний жрец. Она что-то задумала для меня, это точно.

– Ужасно жаль вас огорчать, Кулак, но эта дверь – частная, для избранных.

Лицо Блистига потемнело. У входа в шатер, всего в нескольких шагах, стояли два охранника, которые все слышали.

– Я предлагал, чтобы вы покинули нас, Высший жрец. Вы – бесполезный пьяница и дурно влияете на армию. Почему адъюнкт настаивает на вашем гребаном присутствии на переговорах, мне недоступно.

– Ну разумеется, Кулак. Но не представляю себя таким темным искушением для ваших солдат. В конце концов, я же не делюсь личными запасами. В самом деле я подозреваю, что мой вид отвращает людей от беды алкоголя.

– Хотите сказать, что внушаете им отвращение?

– Именно так, Кулак.

Только зря мы завели эту беседу, да? Потому что если бы мы поменялись местами, то, не считая выпивки, ни слова не изменилось бы. Единственная разница в том, что мне по барабану их отвращение, а вот тебе…

– Ожидаем летерийцев, Кулак?

– Простая вежливость, Высший жрец.

Понравилась идея? Готов ухватиться за нее. Хорошо.

– Тогда я пока составлю вам компанию – по крайней мере до их прихода.

– Не заставляйте себя ждать, – сказал Блистиг. – Произведете дурное впечатление.

– Несомненно, затягивать не стану.

– А вот, я вижу, – продолжил Блистиг, – идут другие Кулаки. Если хотите выбрать место в шатре, Высший жрец, лучше идите сейчас.

Ну что ж, я-то с радостью ухвачусь.

– Да, это тактика, Кулак. Прислушаюсь к вашему совету.

Поклонившись, повернулся и пошел между двумя часовыми, подмигнув одному из них.

И не получил никакого ответа.

Лостара Йил повернулась на крик и увидела, что к ней приближаются четыре морпеха. Сержант-далхонец, как там его? Бальзам. За ним три солдата – видимо все, что осталось от взвода.

– Что-то нужно, сержант? Только недолго – я иду в командный шатер.

– Мы тоже, – сказал Бальзам. – У нас есть целитель, который, возможно, сможет ей помочь.

– Сержант, так это не работает…

– Может, – сказал высокий солдат с пораненной шеей. Тихий голос звучал как будто клинок точили о камень.

– Объясни.

Заговорил другой солдат:

– Мы думаем, капитан, что он использует Старший путь.

– Использует что? Как, во имя Худа, такое возможно?

Целитель как будто поперхнулся, а потом шагнул вперед.

– Мне стоит попробовать, сэр. Думаю, на этот раз Непоседа прав, для разнообразия.

Лостара немного поразмыслила и кивнула.

– За мной.

Морпехи не привыкли заставлять людей ждать, и для большинства из них приглашение к адъюнкту вовсе не было пределом мечтаний. Значит, они считают, что придумали что-то. Стоит поглядеть, правы ли они. Голова у нее болит все сильнее – это сразу видно.

Подходя к командному шатру, она увидела, что у входа собираются Кулаки. При ее появлении какая-то отрывочная беседа совсем прервалась. Так-так, и вы туда же. Ну, валяйте.

– Кулаки, – сказала она, – будь любезны, позвольте пройти. Этим морпехам назначена встреча с адъюнктом.

– Впервые слышу, – сказал Добряк.

– Ну, насколько я помню, – возразила Лостара, – оставшиеся тяжи и морпехи теперь под командованием капитана Скрипача, а он подчиняется только адъюнкту.

– Я хочу обсудить это с адъюнктом, – сказал Добряк.

Нет смысла.

– Придется подождать до конца переговоров, Кулак. – Махнув рукой, она повела морпехов между ротными командирами. Может, хватит пялиться? От их взглядов сводило мышцы шеи; Лостара с облегчением нырнула в тенистый вход шатра.

Большинство внутренних перегородок были сняты; получилось огромное пространство. Только в глубине тяжелыми занавесками было отгорожено спальное место для адъюнкта. В зале Лостара увидела только Банашара; он сидел на длинной скамье, спиной к наружной стене, сложив руки, и, похоже, дремал. В зале – только стол и еще две скамьи. Больше нет ничего, даже лампы. Нет, лампы не надо. Свет бьет ее по глазам, словно ножом.

Когда вслед за Лостарой вошли морпехи, одна из занавесок колыхнулась.

Появилась адъюнкт Тавор.

Даже с десяти шагов Лостара видела, как блестит пот на бледном лбу. Боги, если армия увидит такое, все испарятся, как снег в пламени очага. Развеются по ветру.

– Что здесь делают морпехи, капитан? – Голос звучал слабо, неровно. – Мы ждем официальных гостей.

– Этот взводный целитель думает, что может помочь вам, адъюнкт.

– Значит, он идиот.

Солдат, о котором шла речь, шагнул вперед.

– Адъюнкт, я – капрал Смрад, девятый взвод. Я пользовал Путь Худа.

Ее бледные глаза дрогнули.

– Насколько я понимаю ситуацию, капрал, могу только посочувствовать.

Он словно оторопел.

– Э… спасибо, адъюнкт. Дело в том… – Он поднял руки, и Лостара ахнула, когда целителя окутал поток ледяного воздуха. Островерхий потолок зала покрылся инеем. Смрад выдыхал клубы пара.

Маг Непоседа сказал:

– Это Омтоз Феллак, адъюнкт. Старший путь.

Тавор не шевелилась, словно застыла на месте. Прищурившись, она посмотрела на целителя.

– Нашел в покровители яггута, Смрад?

Целитель словно не знал, что ответить.

– Бога Смерти больше нет, – сказал Непоседа, клацая зубами от наступившего в зале холода. – Но, возможно, сам Худ не так мертв, как мы все считали.

– А мы так считали? – Тавор сжала губы, разглядывая Смрада. – Целитель, проходи.

Крепко обхватив Смрада, чтобы удержать на ногах, Бальзам вывел его наружу. Горлорез и Непоседа прикрывали их по бокам, с такими яростными лицами, словно готовы в любой миг выхватить оружие, попытайся кто-то приблизиться.

Кулаки, как один, подались назад, и сержант хмуро оглядел их.

– Позвольте пройти, если не возражаете, сэры. А, и теперь она готова вас принять.

Не дожидаясь ответа, Бальзам потащил Смрада дальше; целитель пошатывался, его одежда промокла от растаявших на утренней жаре инея и льда. Шагов через двадцать, за провисшей палаткой с припасами, сержант наконец остановился.

– Садись, Смрад. Нижние боги, скажи мне, что это пройдет.

Целитель рухнул на землю. Голова поникла, и остальные решили, что сейчас его стошнит. Но вместо этого они услышали нечто вроде рыдания. Бальзам вылупился на Горлореза, потом на Непоседу, но, судя по их лицам, они тоже ничего не понимали. Бальзам пригнулся и положил ладонь на спину Смраду – и ощутил содрогания.

Какое-то время целитель плакал.

Никто не проронил ни слова.

Когда рыдания начали стихать, Бальзам нагнулся ниже.

– Капрал, что, во имя Тогга, с тобой происходит?

– Я… я не могу объяснить, сержант.

– Исцеление сработало, – сказал Бальзам. – Мы все видели.

Смрад кивнул, все еще не поднимая головы.

– Ну так… что?

– Она сняла защиту, всего на мгновение. Впустила меня, сержант. Ей пришлось, чтобы я смог исправить повреждения… боги, какие повреждения! Да чтобы просто показаться на людях – ей наверняка требовались все силы. Стоять, говорить… – Он покачал головой. – Я был внутри. Я видел…

Не в силах продолжать, он снова громко зарыдал.

Бальзам застыл, склонившись над ним. Непоседа и Горлорез отвернулись и стояли неприступной стеной. Оставалось только ждать.

Несколько мгновений до появления Кулаков, Лостара Йил стояла перед Тавор. Стараясь говорить ровно и спокойно, она произнесла:

– С возвращением, адъюнкт.

Тавор медленно вздохнула.

– Что думаете, Высший жрец?

Банашар поднял голову.

– Слишком холодно, чтобы думать, адъюнкт.

– Омтоз Феллак. Вы слышали шаги яггутов, Банашар?

Бывший жрец пожал плечами.

– Значит, у Худа был запасной выход. Нужно ли, в самом деле, удивляться? Этот коварный дерьмовый бог никогда не играл напрямик.

– Лукавите, Высший жрец.

Он поморщился.

– Хорошенько думайте, от кого вы принимаете дары, адъюнкт.

– Ну наконец-то, – ответила она, – разумный совет от вас, Высший жрец. Почти… трезвый.

Если он и собирался ответить, то прикусил язык, когда в зал вошли Добряк, Сорт и Блистиг.

Воцарилось молчание, потом Фарадан Сорт хмыкнула и сказала:

– А я вот всегда считала, что холодный прием – просто…

– Мне сообщили, – прервала ее адъюнкт, – что наши гости уже на подходе. И до их появления я хочу, чтобы каждый доложил о состоянии своих солдат. Кратко, пожалуйста.

Кулаки уставились на нее.

Лостара Йил бросила взгляд на Банашара; что-то блеснуло в его глазах, устремленных на адъюнкта.

Им пришлось ехать по тропе с севера малазанского лагеря, петляя среди палаток забойщиков скота, где в воздухе, пропитанном запахом убитых животных, жужжали мухи. Атри-седа Араникт ехала в молчании рядом с командиром Брисом, ежась от блеяния миридов и мычания родара, визга перепуганных свиней и стона коров. Животные, обреченные на забой, прекрасно понимали свою судьбу, и слушать их крики, наполняющие воздух, было мучением.

– Неудачный путь выбрали, – пробормотал Брис. – Мои извинения, атри-седа.

Дорогу им перешли два солдата в пропитанных кровью фартуках. Лица были безучастны. С рук капала кровь.

– Армии купаются в крови, – сказала Араникт. – Вот и вся правда, да, командир?

– Боюсь, мы все купаемся в крови, – ответил Брис. – Просто, на мой взгляд, города позволяют нам прятаться от голой правды.

– А вот интересно, что было бы, питайся мы только растениями?

– Мы бы распахали всю землю, и диким зверям негде было бы жить, – ответил Брис.

– Значит, можно считать, что домашних животных приносят в жертву во имя диких зверей.

– Да, так можно считать, – сказал Брис, – если поможет.

– Что-то я не уверена.

– И я тоже.

– Думаю, я слишком мягка для такого, – заключила Араникт. – Слишком сентиментальна. Даже если можно закрыть глаза на саму бойню, воображение не позволит спрятаться от нее по-настоящему, да?

Они подъехали к широкому перекрестку; навстречу им, по южной дороге, двигался большой конный отряд.

– Так-так, – сказал Брис, – это болкандские знамена?

– Похоже, королева решила продолжать движение далеко за пределами своего королевства.

– Да, очень любопытно. Подождем их?

– А почему бы и нет?

Они выехали на перекресток.

Окружение королевы было велико, но Брис нахмурился.

– Это эвертинские солдаты, – сказал он. – Но ни одного офицера.

Помимо закаленных воинов, рядом с Абрастал ехали три воина-баргаста, а справа – две хундрильских женщины, одна из которых была на седьмом или восьмом месяце беременности. Слева – два облаченных в доспехи иноземца; наверное, изморцы.

Араникт шумно вздохнула.

– Видимо, это Смертный меч Кругава. Она одна могла бы стать героем дворцового гобелена.

Брис хмыкнул.

– Понимаю. Я повидал жестких женщин в свое время, но эта… действительно пугает.

– Я даже вряд ли смогла бы поднять меч, который она носит на поясе.

Королева Абрастал, подняв руку, остановила отряд. Она что-то сказала одному из солдат, и внезапно все ветераны спешились, сняли с седельных лук ранцы и устремились в малазанский лагерь. Араникт наблюдала, как солдаты рассыпались веером, явно в поисках расположения взводов.

– Что они делают?

Брис покачал головой.

– Не пойму.

– Они привезли… бутылки.

Брис Беддикт хмыкнул и хлопнул пятками по бокам коня. Араникт двинулась следом.

– Командир Брис Беддикт, – произнесла королева Абрастал, выпрямившись в седле. – Наконец-то мы встретились. Скажите, ваш брат знает, где вы сейчас?

– А ваш муж, ваше величество?

Ее зубы блеснули в улыбке.

– Сомневаюсь. Но так ведь лучше, чем встреча в гневе?

– Согласен, ваше величество.

– Поглядите-ка: не считая этого олуха гилка рядом со мной – и, разумеется, вас, – здесь собрание женщин. Дрожите, принц?

– Когда я дрожу, я, как мужчина, ни за что не признаюсь, ваше величество. Не будете ли любезны представить нас?

Абрастал, сняв тяжелые перчатки, показала направо.

– От хундрилов – Ханават, жена Военного вождя Голла, и с ней Шелемаса, охранница и участница битвы.

Брис поклонился обеим женщинам.

– Ханават. Мы были свидетелями битвы. – Он мельком взглянул на Шелемасу и снова посмотрел на Ханават. – Прошу вас, если можно, передайте мужу, что я был пристыжен его мужеством и мужеством «Выжженных слез». Увидев хундрилов, я не мог оставаться в стороне. Пусть знает: все, что совершили летерийцы, помогая Охотникам за костями, я бы смиренно положил к ногам Военного вождя.