Текст книги "Телепорт"

Часть III
Поправки

7

Черт бы побрал эту любовь! Милли соглашалась видеть меня только по выходным и не чаще двух раз в месяц. Она не желала, чтобы я впустую тратил деньги. Я предложил переехать в Стиллуотер, но она была непреклонна:

– Ни в коем случае! Я понимаю, что ты богат, как Крёз, но, черт подери, у меня тоже своя жизнь! У меня есть занятия, есть подработка, есть целые сферы жизни, в которых тебя нет. – Милли подняла руку. – То есть, возможно, со временем ты в них появишься, но не сейчас. Давай не будем спешить.

– Работать тебе не обязательно. Я могу платить тебе жалованье.

У Милли аж челюсть отвисла.

– Знаешь, как это называется?! Поверить не могу, что ты предложил такое!

– Что? – Я задумался. – Прости, мне лишь хочется почаще тебя видеть.

Ценой нелегких переговоров вместо одного общего уик-энда в месяц я выторговал два.

К черту любовь!

На Сорок седьмой улице давал представления иллюзионист по имени Боб Великолепный. Гвоздем программы было чудесное исчезновение, озадачившее обозревателя новостей культуры «Нью-Йорк таймс». Поэтому я купил дорогущий билет в первый ряд и отправился смотреть.

Боб, невысокий коренастый бородач в смокинге, развлекал публику неплохими фокусами с жонглированием, с картами, с появляющимися из ниоткуда голубями. Фокусы с кольцами и огнем тоже получались отлично. Впрочем, перед представлением я прочел «Иллюзиониста среди духов» Гарри Гудини и в программе Боба ничего паранормального не почувствовал.

Само имя Боб Великолепный (сокращенно Б. В.) подразумевает, что в шоу немало юмора. Боб представил нам Сару и Ванессу, своих помощниц. В начале представления они вышли в длинных платьях, но для каждого нового фокуса Бобу требовалась то одна их вещь, то другая. К антракту на девушках остались лишь закрытые купальники в блестках и сетчатые чулки. Для мужской части аудитории гвоздем программы стали именно девушки, а не Боб и его фокусы.

Во время антракта я прыгнул домой, сходил в уборную, попил колы. В театрах за напитки дерут втридорога, но цена меня не пугает – я просто ненавижу огромные очереди и крохотные стаканчики. Когда поднялся занавес, я уже сидел на своем месте.

В начале второго акта Боб вызывал зрителей на сцену и доставал разную живность у них из карманов, ушей, вырезов платья. Мне особенно понравился шестифутовый питон, которого извлекли из кармана одной дамы. А вот даме питон не понравился.

Следующим фокусом Боб запланировал исчезновение помощницы, и ему потребовался кто-нибудь из зала – подтвердить, что реквизит у него самый обычный. И на эту роль Боб выбрал меня.

Нехотя я поднялся. Вообще-то, я уже приготовился прыгнуть в театр после окончания шоу и осмотреться за кулисами. Тогда завтра я спрячусь там и проверю, телепортируется ли Боб Великолепный во время своих исчезновений. Но если сейчас подняться на сцену, заглянуть за кулисы и более-менее осмотреться, может, я успею спрятаться там до сегодняшних исчезновений?

– Давайте поприветствуем нашего волонтера! – попросил Боб Великолепный.

На сцену я поднимался под аплодисменты. И тут же приметил место для прыжка. Вот оно, сразу за сценой.

– Ну, юноша, как вас зовут? – спросил Боб.

– Дэвид.

Яркие лампы слепили, собственный голос оглушал, усиленный направленными микрофонами по краю сцены, и эхом разносился по залу.

– Просто Дэвид? Фамилии нет?

Боб ухмыльнулся, зуб даю.

– Просто Дэвид, – отозвался я, покраснев.

– Вот как грустно получается, когда женятся близкие родственники, – изрек Боб, обращаясь к зрителям. Те оглушительно захохотали. Потом он снова повернулся ко мне и заговорил медленно, как с идиотом: – Ну, Дэвид Простой, я Боб Великолепный. – Боб негромко засмеялся. – Помнишь ли ты, откуда взялось это? – Он взял накидку помощницы Ванессы.

В начале шоу эта накидка служила Ванессе юбкой.

Я кивнул.

– Я не сомневался, что ты помнишь. – Боб сделал паузу, чтобы зрители посмеялись. – С помощью этого куска обычной ткани я заставлю Сару исчезнуть. Ты должен подтвердить, что это кусок обычной ткани. Простое задание для простого парня. – Боб снова сделал паузу. – Для Дэвида Простого.

Уши у меня так и пылали. Насмешник Боб казался мне все менее великолепным. Да что там – он самый настоящий говнюк, и надеюсь, никаких особенных способностей у него нет.

Я взял у него накидку и расправил. Накидка оказалась полубархатная, достаточно большая, чтобы спрятать Сару, если уж ее не драпировали на талии. Зрители захохотали, и, подняв голову, я заметил, как Боб гримасничает у меня за спиной. Очень смешно! Я набросил накидку себе на голову и, едва она скрыла меня от Боба и от зрителей, прыгнул в примеченное место слева от сцены.

На сцене накидка упала на пол.

Зрители охнули, потом бешено зааплодировали. Боб тупо взглянул на накидку и спросил:

– Куда он делся, черт подери?

Зрители сочли вопрос очень смешным. Боб, напуганный их реакцией, поклонился и поднял накидку так осторожно, будто она могла его укусить. Он топнул по месту, где только что стоял я, и чуть дрожащим голосом объявил:

– Видимо, нам понадобится другой доброволец.

Я не понял, изумлен ли Боб, как был бы изумлен обычный человек на его месте, или он догадался, кто я такой. Ну и что мне это дало? Зря я принялся здесь прыгать. Хотя шоу иллюзиониста, пожалуй, самое безопасное место для таких вещей.

Я попятился и встал за краем занавеса. В этой части сцены никого не было, хотя у колосников я заметил рабочего, поднимающего и опускающего занавес. У другого конца сцены стоял еще один рабочий и смотрел на место, где упала накидка. За кулисами было темно, и я не слишком опасался, что меня заметят.

На сцене Боб руководил исчезновением Сары. Я со своего места видел, как она падает в люк, хотя прятался довольно далеко от него. Чуть позднее Сара появилась в пустом коробе под потолком. Получилось впечатляюще, хотя я заметил, что в подвешенный короб Сара проникла с платформы за ширмой, осторожно скользнув в щель. Ловкая девушка: короб едва качнулся.

Где бы еще спрятаться? Устройство для чудесного исчезновения стояло за сценой – вот поднимут занавес, и мое укрытие обнаружится. Слева от меня стояли ящики для реквизита. Я спрятался за ними, сев на самый маленький.

Пока я прятался, Боб продолжал веселить публику, но я пропустил его клоунаду. Через минуту сектор занавеса поднялся, и прожектор осветил часть устройства для исчезновения.

– Леди и джентльмены, Молоты Судьбы!

Прожектора освещали серую платформу, неподвижно висящую в трех футах над полом на четырех толстых тросах. От креплений на полу тросы тянулись к углам платформы и дальше к колосниковой решетке над сценой. По разным сторонам платформы стояли огромные поршни – круглые стальные пластины фута три в диаметре и дюймов десять толщиной, приваренные к стальным же стержням длиной несколько футов и диаметром в фут, блестевшим, как от масла. Стержни погружались в гигантские стальные цилиндры, которые стояли на стальных опорах и крепились к полу массивными болтами.

Неподалеку от устройства стояла Сара и загружала уголь в топку парогенератора с манометром на лицевой панели. Стрелка манометра ползла вперед – давление пара увеличивалось. Тут я и заметил трубы, тянущиеся от рычажного клапана на боку парогенератора к обоим поршням.

Ванесса, другая помощница Боба, вернулась на сцену с каталкой, на которой лежало какое-то тело, накрытое простыней.

– Вы, ребята, гадаете, что случилось с Дэвидом, – начал Боб, схватившись за край простыни. – Продолжайте гадать. – Он сорвал простыню с каталки – под ней оказался манекен вроде тех, что используются для аварийных испытаний. – А сейчас познакомьтесь с Ларри!

С помощью Боба Ларри сел на каталке, свесив ноги. Туловище ему выпотрошили, оставив брешь пару футов длиной и фут шириной. Заткнули брешь крупным арбузом.

Ванесса и Боб закатили Ларри на платформу и заковали его в наручники, которые на проводах висели примерно на уровне плеч. Получилось, что манекен, вытянув руки в диагональ, встал посреди платформы, аккурат между поршнями.

– Что, не позавидуешь Ларри? – спросил Боб, отступая от платформы.

Стрелка манометра тем временем ползла к красному полю шкалы.

– Сара, нам починили предохранительный клапан?

Девушка пожала плечами, словно не знала ответа.

– Я мог бы сказать, сколько тонн пара в час производят эти два паровых молота, но лучше приведу наглядный пример. Прошу опустить защитный экран!

Между платформой и зрителями опустили экран размером десять футов на десять из туго натянутого прозрачного пластика. Из динамиков посыпалась барабанная дробь. Стрелка манометра приблизилась к красному полю. Боб снова подкормил огонь деталями костюма Сары, оставив девушку в усыпанных блестками стрингах и в бюстгальтере.

Боб опустил рычаг. Из отверстий в цилиндрах вылетели мощные потоки пара, на миг скрыв платформу от зрителей, и два поршня соединились с оглушительным лязгом и грохотом. Арбуз лопнул, брызги, стекающие по экрану, до неприятного напоминали потоки крови.

Боб сдвинул рычаг в другую сторону, и поршни разошлись. На сцену рухнула нижняя часть туловища Ларри, отсеченная ударом поршней. Голова свесилась вниз, но ее вместе с плечами удерживали на платформе наручники.

– Вот непруха, Ларри! – посетовал Боб.

Защитный экран подняли, помощницы Боба уложили останки Ларри на каталку и накрыли забрызганной арбузом простыней. Из динамиков полилась похоронная музыка, и Боб прижал ладонь к сердцу.

Сара подкинула угля в топку, и стрелка манометра снова поползла к красному полю. Боб скормил огню что-то из одежды Ванессы – теперь наряд девушки не отличался от Сариного. Потом Ванесса вывела на сцену еще кого-то из зрителей, чтобы тот проверил целостность наручников и приковал ими Боба к платформе.

– Нервничаете? – спросил Боб зрителя-добровольца, который искоса поглядывал на поршни. – Ничего удивительного. Ваш предшественник исчез и больше не объявлялся.

Нужно признать, мое исчезновение ничуть не смутило Боба. Пожалуй, до конца шоу мне стоит показаться еще раз.

Ванесса проводила добровольца на место, а Боб сказал:

– Если вы, ребята, думаете, что я велю опустить экран, то жестоко заблуждаетесь. Раз я встал меж соединяющимися поршнями, значит… Скажем так: я надеюсь потрясти публику.

Стрелка манометра подползла к красному полю, из динамиков донеслась барабанная дробь. Ванесса и Сара вместе подошли к рычагу и взялись за него. Сцена погрузилась во тьму. Широкий прожекторный луч осветил Боба и устройство, узкий и яркий – девушек.

Во внезапно наступившей тьме жерло топки бросало на сцену оранжевые блики. Зажегся третий прожектор и направил свой луч на шкалу манометра.

Я заслонил глаза от ярких прожекторных лучей и вгляделся в полумрак вокруг Боба, стараясь рассмотреть то, что иллюзионист скрывал от публики. Напряжение передавалось и мне, ведь с каждой секундой возрастал риск того, что Боб превратится в пюре.

Платформа на возвышении, значит в люке Боб не укроется. Вокруг прожекторного луча клубились тени, но не такие густые, чтобы позволить иллюзионисту незаметно шмыгнуть в сторону.

Барабанный бой усилился, девушки подняли три пальца, потом два, потом один, потом резко опустили рычаг.

Я не сводил глаз с Боба. На счет «два» он крепко схватился за цепи наручников. Рукава смокинга закатались, и я заметил на запястьях у Боба, между кожей и наручниками, что-то вроде металлической манжеты. На счет «один» с проводами, на которых висели наручники, что-то случилось. Из них пробилась тонкая матово-черная проволока и натянулась. Наручники отцепились от толстых проводов и приподнялись: они явно крепились к тонкой проволоке.

Боб притворялся, что его крепко держат наручники и он не может двинуть вытянутыми руками. Вот девушки опустили рычаг, и из цилиндров вылетел поток пара. В этот момент проволока натянулась, и Боб взмыл в затемнение над платформой прежде, чем поршни соединились.

Когда поршни со страшным лязгом сошлись, я прыгнул прямо на них и посидел там минутку, пока пар не рассеялся.

Грянули оглушительные аплодисменты.

Боб вышел на сцену с другой стороны от парогенератора и захлопнул топку. По его сигналу зажглись огни рампы. Боб жестом велел помощницам поклониться и лишь тогда заметил, что девушки смотрят на меня, оседлавшего Молоты Судьбы.

Боб двинулся ко мне – глаза вытаращены, губы поджаты. Я спрыгнул вниз – сначала на платформу, потом на сцену. Аплодисменты усилились, и я отвесил полупоклон. Боб повернулся к зрителям и сказал:

– Спасибо, что пришли!

По его сигналу занавес опустился, и я решил, что мне пора сваливать.

Боб повернулся ко мне и сжал кулаки.

– Ну, кретин, как ты это устроил? – воскликнул он так резко, что я невольно отступил.

Боб двинулся на меня. Я испуганно огляделся по сторонам: четверо рабочих приближались ко мне, гадая, кто я такой. Вид у них был сердитый. Ванесса и Сара наблюдали за происходящим с полным равнодушием.

– Боб, ты просто клоун! – громко объявил я.

А потом поднял руки и, щелкнув пальцами, прыгнул к себе в квартиру.

Наутро после встречи с Бобом Великолепным я вдруг решил отправиться во Флориду к дедушке. Турагент забронировал мне билет на самолет, вылетающий из Ла-Гуардии менее чем через двадцать минут. На борт я поднялся, когда посадка уже заканчивалась.

В Орландо я пересел на самолет, вылетающий в Сосновые Утесы, конечный пункт моего путешествия. Восходящие токи воздуха безбожно трясли тесный шумный самолетик. В какой-то момент сильный нисходящий поток прижал меня к ремням безопасности, и я едва не прыгнул прочь из салона.

Остановила меня лишь неуверенность в том, что получится прыгнуть обратно в движущийся объект, который к тому же вне поля зрения. Если уж выпрыгивать из салона, то когда самолет снизится и качка станет невыносимой. В действительности полет продолжался полчаса, а мне показалось, что всю жизнь. На земле стало куда легче.

Здание аэропорта оказалось чуть больше первого этажа дома, в котором я жил, а кассир исполнял заодно обязанности члена посадочной команды, носильщика и охранника. Из Орландо прилетели шесть человек, включая меня, пятерых встретили друзья и родственники, а я остался на милость службы трансфера, в виде помятого синего микроавтобуса с морщинистым водителем.

– Куда едем?

– Ой, подождите секунду. Мне нужно проверить адрес по телефонному справочнику.

Я вернулся в терминал и подошел к таксофону в углу.

Артура Найлса в справочнике не оказалось. Черт! Я огляделся по сторонам: никто за мной не следил. Я старательно «выучил» угол у таксофона и прыгнул в дом к папе, в свою бывшую комнату. Ну и пылища! Порывшись в письменном столе, я отыскал дедушкино письмо – открытку ко дню рождения в конверте с адресом. Я спрятал конверт в карман и закрыл все ящики.

В коридоре послышались шаги. За дверью моей комнаты они остановились. Я замер. Если дверная ручка шевельнется, я тут же прыгну прочь.

– Дэви! – позвал папа с дрожью в голосе.

Не помню, чтобы когда-то ранее его голос дрожал.

После небольшой паузы я неожиданно для себя ответил:

– Да, это я.

По-моему, папа не ждал ответа. Он охнул и, судя по скрипу половиц, переступил с ноги на ногу. Начал возиться с замком. Когда раздался щелчок, я прыгнул обратно в аэропорт Сосновых Утесов.

Я устало прислонился к стене, и кассир-носильщик-охранник изумленно на меня уставился. «Пусть удивляется», – подумал я, имея в виду папу, а не кассира. Меня мутило, но я чувствовал и странное удовлетворение, как в день, когда разбил контейнер с мукой. Впрочем, удовлетворение могло быть и больше. Результатов своей выходки я не увидел, но, кажется, и не наследил.

К таксисту я подошел, держа в руках открытку в конверте.

– Помоза-серкл, триста сорок пять.

С заднего сиденья я наблюдал, как мимо проносятся белые дома и зелень. Папин голос звучал иначе, по-стариковски, но я старался об этом не думать.

– Ну вот, мы на месте, Помоза-серкл, триста сорок пять. С вас четыре бакса.

Я расплатился, и таксист уехал. Дом оказался таким, как я помнил, – маленьким белым бунгало в окружении финиковых пальм и каналом чуть поодаль. «Джонсон» – было написано на почтовом ящике.

Женщина, которая открыла дверь, говорила по-испански, а по-английски – почти нет.

– Un momento, porfavor[5]5
  Секунду, пожалуйста (исп.).


[Закрыть], – сказала она, когда я спросил Артура Найлса, и исчезла в доме.

Вместо нее появилась блондинка, говорившая с тягучим южным акцентом. – Мистер Найлс? Ну… Он умер года четыре назад. Да-а, четыре года назад, в августе. Стояла сильная жара, и у него случился инфаркт. Мистер Найлс умер в тот же день. – Блондинка прижала палец к губам, словно задумавшись. – Тогда мы жили чуть дальше по Помоза-серкл, в доме триста тридцать, а этот дом купили у дочери мистера Найлса.

– У Мэри Райс? – спросил я, захлопав глазами.

– По-моему, это ее фамилия по мужу, а в документах было Мэри Найлс.

– Она живет в Сосновых Утесах?

– Думаю, нет. Мэри похоронила отца на кладбище «Олив бранч», а договор купли-продажи дома подписывал адвокат по доверенности от нее.

– Фамилию адвоката не помните?

Блондинка подняла на меня глаза:

– Полагаю, вы не захотите объяснить мне, почему обо всем этом расспрашиваете?

– Я Дэвид Райс, сын Мэри, – ответил я после небольшой паузы. – Когда мама ушла от отца, она… ну, она и меня оставила.

Ладони вспотели, я почувствовал, что краснею.

Мама ведь оставила меня? Оставила, потому что такого брать не стоило?

– Пытаюсь разыскать ее, – проблеял я.

Молчание.

– Хм, давайте я загляну в документы и посмотрю, как его звали. Не стойте на солнцепеке, войдите в дом, пока я ищу. – Блондинка завела меня в дом и показала на стул в прихожей. – Розали-и-инда! Aqua frío, porfavor, por el hombre[6]6
  Пожалуйста, холодной воды для парня! (исп.)


[Закрыть].

Блондинка исчезла в глубине дома. Минуту спустя служанка принесла мне стакан ледяной воды.

– Gracias! – поблагодарил я.

– Por nada. – Служанка улыбнулась и ушла.

Прихожая казалась совершенно чужой, ведь в ней сменили всю мебель. Лишь взглянув в окно и увидев дом напротив, я почувствовал, что бывал здесь раньше. Нахлынули воспоминания, яркие, четкие, болезненные.

«Черт побери, Дэви, ты в третий раз даешь мне даму пик!»

«Ну, Дэви, пожалей своего дедушку! Он ведь старый и слабый!»

«Знаете, юная леди, я ведь запросто могу вас выпороть! Получайте, вот вам!»

«Ой, папа, снова черви, только не это! Похоже, Дэви опять выиграл».

В тот летний приезд мы много играли в карты. Рано утром я с дедом ловил рыбу, несколько раз с мамой выбирался на пляж. Хорошая получилась поездка!

– Договор хранится в банке, и я позвонила мужу. Он вспомнил фамилию адвоката. Его звали Силверштайн. Лео Силверштайн. – Блондинка принесла с собой телефонный справочник. – Если верить справочнику, у него офис на Мейн-стрит. Ист-Мейн-стрит, четырнадцать, – судя по адресу, это прямо на площади.

Я поблагодарил блондинку и ушел. Едва она закрыла дверь, я прыгнул в местный аэропорт, к таксофону в углу. За стойкой кто-то охнул, но я как ни в чем не бывало вышел на улицу. Глянув через плечо, я заметил, что за мной крадется кассир. Черт! Я свернул за угол и прыгнул в Нью-Йорк.

До тела Милли допускала меня не чаще двух раз в месяц, зато звонить разрешала каждый вечер.

– Привет, это я!

– Что случилось?

– В смысле?

– Ты звонишь мне каждый вечер. Обычно голос у тебя не такой похоронный.

– А-а. Я пытаюсь разыскать маму. Вот и полетел во Флориду, к дедушке.

– Что? Ты сейчас во Флориде?

– Нет, я уже вернулся. Мой дед умер четыре года назад.

На миг в трубке воцарилась тишина.

– Ты только что об этом узнал?

– Угу.

– Интересно, твой отец в курсе?

– Трудно сказать, – устало пролепетал я. – Не исключено.

– Вы с дедом были близки?

Я задумался. Игра в карты, рыбалка, редкие открытки ко дню рождения с двадцатидолларовыми банкнотами, аккуратно подклеенными внутрь…

– Да, были, но очень давно.

– Тяжело терять близких. Мне очень жаль.

– Да, но…

– Ты же не подозревал об этом.

Я уставился на телефон.

– Как ты догадалась?

– О чем? Что ты винишь себя в том, что не знал, что дед умирает? Что ты не знал, когда он умер?

– Я должен был знать!

Милли сделала глубокий вдох:

– Нет. Дэви, я хорошо тебя понимаю. Сдержаться ты не можешь, и чувство вины вполне естественно. Только ведь ты просто не мог об этом знать! Каждый человек порой чувствует себя виноватым в том, что случилось не по его вине. Уверяю, тут ты ничего поделать не мог.

Почему-то предложенное Милли простое объяснение чувства, с которым я боролся целый день, разозлило меня.

– Я должен был догадаться, когда дед не прислал мне открытку к пятнадцатилетию. Я мог написать ему. Мог послать письмо из школы – тогда папа не помешал бы мне!

– Отец проверял твою почту?

– Почти не сомневаюсь в этом. Дом у нас в поселке, а почтовый ящик мы арендовали в городе. У меня ключа от него не было. Однажды я нашел в машине письмо на мое имя без обратного адреса.

– Боже! Зачем твой отец так делал?

– Не знаю. Он не позволял мне писать родственникам.

– Неудивительно. С учетом того, как он к тебе относился.

Какое-то время я не говорил ни слова. Милли не тянула меня за язык, она просто оставалась на линии, шелестом дыхания напоминая, что слушает меня.

– Прости, Милли, – наконец сказал я. – Сегодня я не самый приятный собеседник.

– Ничего страшного. Мне очень жаль, что тебе сейчас так трудно. И жаль, что я не могу быть с тобой прямо сейчас.

Я зажмурился и услышал, как скрипнула телефонная трубка – так сильно я ее сжал.

Милая, я через секунду мог бы оказаться в твоих объятиях. Я мог бы…

Вслух я заставил себя сказать другое:

– И мне жаль, что ты не рядом. Потерплю до пятницы.

– Ладно. Ты точно не хочешь, чтобы я приехала за тобой в аэропорт?

– Нет, не приезжай. Жди меня к семи вечера. Только не ужинай без меня.

– Ладно. Выспись как следует.

– Спасибо, я постараюсь. Милли, один момент…

– Да?

– Я… Я… Завтра я снова лечу во Флориду, но вечером я позвоню тебе, хорошо?

– Хорошо, Дэви, – ответила Милли, чем-то немного разочарованная.

Я прыгнул к терминалу аэропорта Сосновых Утесов и, глянув за угол, увидел помятый синий микроавтобус и морщинистого таксиста. Тот очень мне удивился.

– Как вы сюда попали? Самолет из Орландо прилетит только через пятнадцать минут.

Я пожал плечами:

– Мне нужно на кладбище «Олив бранч», потом к дому четырнадцать по Ист-Мейн-стрит.

– Хо-ро-шо. Садитесь.

Пару раз таксист пытался разговорить меня, но я отвечал односложно или просто пожимал плечами. На длинной извилистой дороге к кладбищу он попробовал снова:

– Я знаю почти всех, кто здесь похоронен. Кого вы ищете?

Кладбище оказалось большое.

– Артура Найлса.

– А-а. Теперь ясно, зачем вам понадобилась Помоза-серкл. – Таксист заехал в дальний конец кладбища и остановился в тени дерева. – Видите белый мраморный памятник, четвертый с конца? – Таксист показал на ряд надгробий вдоль края кладбища.

– Вижу. Мне он нужен?

– Да. Не спешите, я вас подожду. – Таксист вытащил газету.

«Артур Найлс, 1922–1989, любимый муж, отец, дед».

Дед… Мама, ну почему ты мне не сообщила?

В ржавом кольце на столбике засохли цветы. Я убрал их и опавшие листья с травы.

Дедушка, извини, что я не смог попрощаться с тобой, хотя предпочел бы поздороваться.

Как грустно… Очень грустно…

Я запомнил место для будущего прыжка, потом отнес сухие цветы и листья в решетчатую урну у аллеи. Таксист уткнулся в газету, поэтому я укрылся за деревом, прыгнул на манхэттенский цветочный рынок на Двадцать восьмой улице и купил готовый букет из роз, альстромерий, хризантем и орхидей. Стоил он тридцать баксов. Я прыгнул обратно к могиле и вставил букет в кольцо.

Таксист оторвался от газеты, когда я сел на заднее сиденье. Не сказав ни слова, он завел мотор и повез меня обратно в город. Остановившись на Мейн-стрит, он спросил:

– Дэви, потом тебе машина понадобится?

Я вытаращил глаза. Откуда?.. Ах да!

– Вы хорошо знали моего деда?

– Неплохо. – Таксист пожал плечами. – Мы с ним каждую среду играли в безик. Стариковская компания собиралась у него дома. Твой дед был хорошим человеком. Ужасным игроком в безик, но человеком хорошим.

Я прижался к спинке сиденья:

– А где моя мать, вы не знаете, мистер?..

– Стайгер, Уолт Стайгер. Нет, я не знаю, где Мэри. После разрыва с твоим отцом она почти год жила здесь. Занималась разными делами. – Стайгер помрачнел, на минуту отвернулся, потом продолжил: – Арт говорил, она нашла работу в Калифорнии. Кажется, так, хотя я не уверен. Еще он говорил, что Мэри опять переезжает. Дело было перед самым его инфарктом, и подробности я не запомнил. – Стайгер сел поудобнее. – На похоронах мы с Мэри перекинулись парой слов, но речь шла об Арте.

– Ясно… – Я прижался к сиденью еще на пару секунд. – Спасибо за информацию. Сколько с меня?

Стайгер пожал плечами:

– Пять баксов.

– Но ведь вы ждали полчаса с лишним…

– Я читал. С тебя пять баксов.

От чаевых Стайгер отказался.

Офис Лео Силверштайна находился на втором этаже над аптекой. Я поднялся по узкой лестнице, толкнул стеклянную дверь и увидел женщину средних лет. Она торопливо набирала текст и слушала что-то через наушники. Заметив меня, женщина вздрогнула и сняла наушники.

– Диктант? – с улыбкой спросил я.

– «Грейтфул дэд»[7]7
  «Грейтфул дэд» – американская рок-группа с фронтменом Джерри Гарсией, основанная в 1965 году в Сан-Франциско. После выступлений на фестивалях в Монтерее и в Вудстоке группа заняла значимое место в американской музыке и контркультуре.


[Закрыть], – уточнила женщина. – Чем я могу вам помочь?

– Меня зовут Дэвид Райс. Я хотел бы встретиться с мистером Силверштайном и поговорить с ним о своей матери, Мэри Райс.

– А-а, ясно. Вы записаны на консультацию, мистер Райс? – спросила женщина таким тоном, каким спрашивают, прекрасно понимая, что записи у вас нет.

Я покачал головой и нервно сглотнул.

– К сожалению, нет. Я прилетел из Нью-Йорка на один день. Еще вчера я даже не подозревал, что мистер Силверштайн вел дела моей матери, и не был уверен, что сегодня окажусь в Сосновых Утесах.

Женщина взглянула на меня с недоверием.

– Много времени я не займу. Кстати, почему город называется Сосновые Утесы? Ни обрывистых берегов, ни сосен я здесь не видел.

– Утесы на десять миль выше по реке, первоначально город был там, – сухо пояснила женщина. – Ну а сосны спилили на заре девятнадцатого века. Присядьте, – добавила она, показав на диван напротив своего стола. – Я спрошу мистера Силверштайна, сможет ли он уделить вам время.

По телефону она говорила совершенно спокойно. Я сел на диван. Дурацкая ситуация! Терпеть не могу встречи с новыми людьми. То есть терпеть не могу общаться с незнакомыми.

«Чего ты боишься, Дэви? – спросил я себя. – Они руку тебе оторвут?»

Я заерзал на диване, устраиваясь поудобнее. Ну да, незнакомые могут руку мне оторвать или, хуже того, невзлюбить меня.

Дверь кабинета открылась, и ко мне вышел мужчина лет пятидесяти, седой, примерно моего роста. Он был в брюках и в жилете от костюма-тройки и в нетуго затянутом галстуке.

– Мистер Райс? Я Лео Силверштайн. У меня встреча через десять минут, и я могу уделить вам лишь это время.

Я поднялся и пожал адвокату руку.

– Вы очень любезны, – сказал я и вслед за Силверштайном прошел в кабинет.

Адвокат закрыл дверь и показал мне на кресло.

– Так вы сын Мэри Найлс?

– Да.

– Чем я могу вам помочь?

– Я разыскиваю ее.

– Ах! – Силверштайн взял со стола пресс-папье и стал перекладывать его из одной руки в другую. – Я ждал чего-то подобного.

Я нахмурился. Мягкое кресло вдруг показалось жестким.

– О чем это вы?

Силверштайн сделал глубокий вдох:

– Шесть лет назад ваша мать пришла в этот самый кабинет с тремя сломанными костями лицевого отдела, рваными ранами, синяками и серьезной эмоциональной травмой. Она стала жертвой физического и психологического насилия. Она прошла годичный курс антидепрессивной терапии в психиатрической клинике. Для восстановления лица понадобились две пластические операции.

Я потрясенно уставился на Силверштайна. Меня замутило.

Лео Силверштайн внимательно наблюдал за мной. Пресс-папье застыло в одной его руке: пора бы упасть в другую, но оно почему-то не падает.

– Для вас это новость?

Я кивнул:

– То есть… Я знаю, что мой отец бил ее как минимум однажды. Но когда она ушла, я просто вернулся из школы и не застал ее. Отец не пожелал ничего объяснить.

Как же я не догадался?!

– В ту пору мне было лишь двенадцать.

Теперь кивнул Силверштайн.

– Я не раз пытался убедить вашу мать подать иск против мужа. Она категорически отказалась. Заявила, что не желает находиться с ним даже в одном штате. Она боялась его панически. – Силверштайн снова начал перекладывать пресс-папье из одной руки в другую. – Еще думаю, она боялась того, что он сделает с вами. Очевидно, ваш отец прибегал к таким угрозам.

Я чертов заложник… Отец остался безнаказанным благодаря мне. Меня чуть не вырвало.

– Где она сейчас? – спросил я.

Прости, мама! Прости… Прости…

– В этом-то и дело. Я не могу вам сообщить. Моя клиентка пожелала сохранить эту информацию в строгой тайне. Выбора у меня нет. Исключений она не оговаривала.

– Даже для меня? Для своего сына?

Силверштайн пожал плечами:

– Откуда ей знать, что вы не заодно со своим отцом?

– Я сбежал от мерзавца больше года назад. Я не заодно с ним!

Силверштайн откинулся на спинку кресла и вдруг стиснул пресс-папье так, что оно приобрело сходство с оружием.

Успокойся, Дэви!

Медленно выдохнув, я прижался к спинке кресла и положил руки на колени.

– Я не заодно с отцом, – отчеканил я.

– Верю, – отозвался Силверштайн, разжал кулак с пресс-папье и чуть заметно расслабился. – Только к делу это не относится. Я не могу сообщить вам местонахождение вашей матери.

Я плотно скрестил руки на груди. Уши пылали, я умирал от стыда и злости, в любой момент мог выкинуть или сказать что-то глупое.

– Но я готов передать ей послание, устное или письменное.

Что мне сказать маме? Что она обо мне думает? Она ведь связываться со мной не хочет…

Я резко поднялся и выпалил:

– Я подумаю об этом!

Силверштайн снова напрягся и стиснул пресс-папье. Неужели адвоката так пугает мое лицо? Я подошел к двери, распахнул ее и замер. Я злился на адвоката. Умом понимал, что он не виноват, но злился.

Хотите прыгнуть со мной на стоянку дальнобойщиков в Миннесоте, а, мистер Силверштайн?

– Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарил я не оборачиваясь. – Пожалуйста, простите за вспыльчивость!

Я прошел мимо женщины-администратора, скользнул за стеклянную дверь и спустился по лестнице. Я уже собирался выйти на улицу, но у парадной двери заметил Уолтера Стайгера, таксиста. Разговаривать с ним не хотелось, и я прыгнул в Бруклин.

С таким настроением в квартире было тесно. Я попробовал сесть, но мне не сиделось на месте, попробовал лечь, но не сумел расслабиться. Этажом ниже Уошберны снова ссорились и кричали друг на друга. Расхаживая взад-вперед, я аж вздрогнул, услышав звон битой посуды.

Я был одет как для Флориды, но переодеваться не хотелось. Поэтому взял пальто, длинное, из мягчайшей кожи, и прыгнул на пешеходную часть Бруклинского моста.