Текст книги "Стрелок"

Глава 03

Блю-Ай, штат Арканзас

1934 год

Это был рядовой день шерифа округа Полк.

Чарльз убедился в том, что его служебный пистолет калибра.45 заряжен и поставлен на предохранитель, и убрал его в украшенную затейливой резьбой кобуру под мышкой, сделанную на заказ одним мастером из Сан-Антонио. Это было одно из немногих «украшений», которые позволял себе шериф, но тяжелый «Кольт» сидел в кобуре как влитой. Затем Чарльз надвинул на свои зоркие глаза фетровую шляпу и тронулся в путь. Проехав по длинной дорожке, ведущей от дома, повернул налево и направился в Блю-Ай, административный центр округа, со шпилями семи церквей, водонапорной башней и двумя трубами тепловой электростанции в двенадцати милях к западу от города.

У него было два дела: во-первых, заглянуть к своему помощнику в Ниггертаун, где ему нужен был только общий доклад о положении дел, поскольку Чарльз не собирался присматриваться слишком пристально к тому, как Джексон Джонсон, его помощник-негр, обеспечивает там закон и порядок. Джексон держал преступность на низком уровне и следил за тем, чтобы никто не смел непочтительно вести себя по отношению к белому человеку, и во всем остальном его не трогали.

Далее Чарльз проведал своих двух осведомителей среди «подрывных элементов». По большому счету, в Блю-Ай были две группы «подрывных элементов» – коммунисты и республиканцы, – и Чарльз быстро убедился в том, что ни одна группа не планирует в ближайшее время никаких революций. Затем он заглянул к Тому Боуду – сообщить, что банк жалуется судье на то, что Том не спешит расплачиваться по закладной, а у него нет никакого желания арестовывать имущество Тома, поскольку это никому не пойдет на пользу. Том ответил, что уволит одного работника, а оставшиеся будут работать за троих, чтобы расплатиться с долгами.

Около одиннадцати часов Чарльз заглянул в управление шерифа. Обыкновенно он заставал там свою секретаршу Милли и одного из трех помощников, того, который был в этот день дежурным; остальные двое патрулировали округ, медленно выписывая на машинах тщательно продуманные узоры, готовые ко всему, остающиеся на связи благодаря примитивной рации. Чарльз связался с обоими; все было в порядке, тишина и спокойствие, что означало отсутствие агитаторов из профсоюзов и то, что в пекарне не использовали слишком много сахара. Пройдя в свой кабинет, он сел за стол и прошелся по входящим документам, состоявшим из накопившихся за ночь штрафных квитанций и рапортов, не ожидая ничего найти – и ничего не найдя. Похоже, в округе Полк не было настоящей преступности, конечно, если не считать того, что один работяга отдубасит другого, или какой-нибудь пришлый рабочий с фермы разобьет бутылку о чей-то череп, или еще более редких домашних ссор среди первых людей города, как правило, связанных с выпивкой, за которой следовали неуместные обвинения, далее гневная пощечина или удар кулаком, после чего – слезы и обращение к шерифу. Такое случалось. Люди есть люди, и такое случалось, но на самом деле все это были пустяки. Работа просто катилась, хорошо смазанная, – сама собой, невидимая, но практически все в нее верили.

Однако сегодня произошло нечто неожиданное.

– Шериф, вам звонил какой-то капитан Хеймер из Техаса. Просил, чтобы вы ему перезвонили. Связаться с ним?

– Да, Милли, будь добра.

Милли потребовалось какое-то время, чтобы дозвониться от одного оператора к другому, поэтому, когда Блю-Ай и Даллас оказались на связи, Чарльз уже прошел к себе в кабинет и закрыл дверь.

– Хеймер слушает. Это ты, Чарльз?

– Он самый, капитан.

Во всем мире Фрэнк Хеймер был одним из немногих, с кем Чарльз чувствовал себя уютно.

– Как настроение? Читал все то, что досталось нам от писак за то, что мы раздавили этих двух недоносков?

– А то как же. Ты герой, Фрэнк, но ты ведь всегда был героем.

– Хватит издеваться над стариком, Чарльз. Как я говорил, славы предостаточно. Еще не поздно. Ты можешь, словно по волшебству, появиться в отчетах, точно так же, как, словно по волшебству, исчез.

– Даже не знаю, Фрэнк, как отнесется к этому чертов судья. В этом деле были свои прелести. Охота не в сезон – какая еще нужна награда?

– Ну тут я согласен. Очищает носовые пазухи лучше стаканчика хорошего виски. А теперь к делу. У меня есть кое-что для тебя, Чарльз; думаю, ты должен это услышать.

– Я весь обратился в слух.

– Похоже, федералы набирают метких стрелков. После той кукарачи в «Маленькой Богемии», когда все плохие ребята прошли сквозь их ряды, словно дерьмо сквозь гуся. А федералы лишь замочили нескольких невинных законопослушных граждан. Великий позор. Это все потому, что у них не было просоленных ветеранов, одни только желторотые сопляки прямиком из колледжа. Сплошные кретины и педики, ни одного настоящего мужчины, готового решить все с помощью оружия.

– Понимаю, – согласился Чарльз.

– Так вот, вчера ко мне заявился один тип, некий инспектор Коули из Чикаго. Мол, у капитана такая безупречно чистая репутация, не хочет ли он отправиться на север и стать специальным агентом так называемого Отдела расследований, нового ведомства, которое будет охотиться на всех знаменитых плохих ребят – в первую очередь на мистера Джонни Г. Диллинджера, но также и на других крупных фигур, таких, как тот, кого называют Малышом, тот, кого называют Красавчиком, а еще есть какой-то Уилбер, какой-то Гарри, какой-то Элвин и даже старуха по прозвищу Мамаша. Отделу требуются стрелки, Чарльз, люди, которые умеют стрелять и без страха стоять под пулями. И этот инспектор хотел, чтобы я его возглавил.

– По-моему, Фрэнк, это отличное предложение, – заметил Чарльз.

– Возможно, для кого-нибудь помоложе. Но, Чарльз, шесть недель погони за Бонни и Клайдом вымотали меня до предела. Я собираюсь спать, пить и ничего не делать по крайней мере до осени. В моем возрасте уже нельзя бегать, высунув язык, и спать в машине.

– Я сам чувствую, что уже не тот.

– Ты на десять лет меня моложе, Чарльз, и крепкий, словно стервятник, питающийся койотами.

– Не спорю, – согласился Чарльз, – силы у меня еще остались.

– Я дал этому Коули твое имя. Рассказал ему про войну, про двадцать третий год, про все последующие стычки, особо подчеркнув, что ты поставил свое мужество на службу закону не ради славы, а из чувства долга. Ему это понравилось. Очень понравилось.

– Спасибо за рекламу, Фрэнк.

– Так что он может появиться со дня на день. Чтобы предложить тебе примкнуть к федералам. По-моему, это отличный ход, Чарльз. Больше денег, порция славы, свобода от проклятого судьи. И еще: в Чикаго у твоего больного мальчишки будет больше шансов.

Все это звучало очень привлекательно, тут никаких сомнений. Именно ради этого Чарльз и появился на свет. И это заполнит его мысли, не даст им забредать в другие места, туда, где их не должно быть, но куда они, черт побери, все равно наведываются.

– Благодарю за наводку, Фрэнк. Я хорошенько обо всем подумаю, и если этот инспектор пожалует ко мне, буду готов его встретить.

Инспектор Коули пожаловал через два дня. Хорошо одетый, привлекательный, лет тридцати пяти, выглядящий гораздо старше и угрюмее своих лет; скорее дед, чем отец. Чарли сразу же подумал, что он мягковат для своей работы. Для того чтобы встречать вооруженных людей своим оружием, требуется определенная сталь. Строжайшая воинская дисциплина помогает людям заиметь ее где-то за год – Чарльз видел это на войне, – но для того, чтобы это стало делом всей жизни, необходима определенная черствость духа, безразличие к боли, причиненной другим, одержимость, однобокий взгляд на мир, мгновенные рефлексы, талант стрелять быстро и метко, не говоря уж о том, чтобы стрелять первым, и, наконец, мужество, которое будет вести вперед, несмотря на угрозу смерти. Всем этим обладал Фрэнк Хеймер, потому он и стал легендарным техасским рейнджером; и Чарльз знал, что это же есть и у него самого, вместе с холодным сердцем, отчего у него не было никаких проблем с тем, чтобы навести пистолет на родственное человеческое существо и нажать на спусковой крючок, после чего оно навечно затихнет. Поверьте, некоторые люди заслуживают того, чтобы их убили.

Но, определенно, всего этого не было у инспектора Коули; впрочем, тот и не притворялся, будто это у него есть. Вместо этого он вел себя как пастор. Его талант заключался в том, чтобы без лишнего шума руководить, организовывать и вдохновлять, но он никогда не будет кричать, рявкать, не станет насаждать чудовищную дисциплину, не будет убивать людей.

– Спасибо за то, что встретились со мной, шериф.

– Мы занимаемся одним и тем же делом, сэр. Я должен любезно вас встретить и внимательно выслушать, и все это вы получите от меня сполна.

– Просто замечательно! Кое-где федералов совсем не любят, и в своей поездке я уже изрядно столкнулся с подобной желчностью.

– Только не в округе Полк, сэр.

– Перехожу прямо к делу, шериф. Вы человек занятой и важный, так что незачем напрасно терять время. Вы слышали о той неудачной попытке ареста, случившейся в апреле в Висконсине? В «Маленькой Богемии»?

– Да, сэр, слышал. Не самый удачный день для полицейских нашей страны.

– Самый настоящий позор, это точно. Мы потеряли замечательного молодого агента, подстрелили двух случайных людей, одного насмерть, а наша добыча, так удачно собравшаяся в одном месте, чего не бывало никогда прежде, благополучно скрылась.

– Я видел сводки. Вам пришлось иметь дело с очень мерзкими ребятами. Все как один стрелки, а я успел узнать, что в нашем ремесле, когда дело доходит до оружия, многие становятся щепетильными.

– Наш директор поставил перед собой грандиозную цель, шериф Свэггер. Он задумал создать общенациональную полицейскую службу, некоррумпированную, не запятнанную честолюбием, тщеславием и политикой. Увы, как мы узнали на собственном опыте, это также означает не имеющую опыта, твердости, изобретательности и умения обращаться с оружием. Из юристов получаются плохие стрелки.

– Борьба с преступниками – это искусство, как и все остальное. Ему нужно учиться, только и всего.

– И вот наш директор – и я, разумеется, полностью с ним согласен – теперь видит необходимость в служителях закона такого типа, как вы. То есть в героях. Умеющих обращаться с оружием. Наши преступники слишком жестокие и слишком опытные, чтобы их могли арестовывать юристы. Нам нужны такие, как вы, как Фрэнк Хеймер, Д. А. Паркер, Билл Тилгмэн, «Желе» Брайс[5]5
  ^Д. А. Паркер, У. М. Тилгмэн, Д. А. Брайс – известные американские служители закона конца XIX – начала ХХ века, меткие стрелки.


[Закрыть], закаленные в боях, на войне или в схватках с преступниками. Вы понимаете, к чему я клоню?

– Думаю, да, сэр.

Но Чарльз увидел еще кое-что. Увидел, как его семья перебирается на север, как его больной мальчик попадает в лечебное заведение, где другие дети не будут над ним издеваться и бросать в него камни, где его жена не будет изношена до дыр мучительным испытанием ухаживать за таким ребенком, где сам он сможет смотреть на своего сына, которого суровый бог дал ему в качестве наказания, и не чувствовать наплыва ненависти к самому себе.

Увидел Чарльз и другое. Он чувствовал, что слабеет духом. Открывались новые возможности, каких не было никогда прежде. Чарльз испытывал желание, потребность, жажду, но не мог поддаваться. Расплатой за это станет вечное горение в аду. Следовательно, Чикаго открывал путь к спасению. Решал насущную проблему. Спасал Чарльза от его самого страшного врага – его самого́. Для него это было бегство.

Он сразу же решил, что принимает предложение.

– Также на меня произвела впечатление ваша скромность. Мне достоверно известно, что вы входили в состав отряда, положившего конец карьере двух знаменитых грабителей, однако предпочли незамеченным покинуть место действия. У вас нет жажды особого внимания, восхваления со стороны прессы, упрочения своей репутации. Большинство тех, кому приходится убивать людей, подобны звездам бейсбола и любят находиться в центре всего.

– Я не стремлюсь к славе, – заметил Чарльз.

– Это впечатляющее качество полностью соответствует чаяниям нашего директора, считающего, что вся честь должна доставаться организации, а не отдельным людям. Только так организация может крепнуть и процветать. И поверьте мне, шериф, по мере того как Америка крепнет и становится все более сложной, то же самое происходит и с ее преступниками, будь то гангстеры или красные, и чтобы не отставать от них, нам нужно самое передовое, самое совершенное правоохранительное ведомство во всем мире.

– Насчет прогресса я вам ничем помочь не могу, сэр. Я могу одерживать победы в бою и учить ваших ребят одерживать победы в бою – вот пределы моего таланта.

– Именно это нам и нужно в настоящий момент. Да, я приехал сюда, чтобы предложить вам работу. Вы будете назначены специальным агентом – это редкая привилегия, поскольку большинству требуется пройти полугодовую подготовку. Будете работать в Чикаго под моим началом и получать вдвое больше того, что получаете сейчас, – восемь тысяч долларов в год. Можно не говорить, что для ваших жены и сына жизнь изменится к лучшему.

– Думаю, сэр, я пока что оставлю их здесь. У моей жены здесь родители, мальчика устроили в школу, и я не хочу, чтобы они постоянно переживали за меня.

– Разумеется, вам виднее. Продолжаю: вы будете руководить огневой подготовкой, учить наших ребят стрелять и не терять голову, когда стреляют в них. Если народу будет не хватать, вам придется заниматься слежкой; это никому не нравится, но такова наша работа. Даже мне приходится этим заниматься. Возможно, вас попросят обеспечивать оцепление места преступления, чтобы наши криминалисты могли спокойно работать. Ведение допроса – особое искусство, и, возможно, у вас, как у опытного служителя закона, есть этот дар, но если нет – ничего страшного. Следователей, умеющих вести допрос, найти гораздо легче, чем метких стрелков. Вы знакомы с пистолетом-пулеметом «Томпсон», ружьем двенадцатого калибра, винтовкой «Браунинг», «Ремингтоном» восьмой модели и «Кольтом» сорок пятого калибра? Мне сказали, что вы прекрасно разбираетесь в оружии.

– Из всего этого я стрелял благодаря полиции нашего штата; из одних видов чаще, чем из других. «Томпсоны» очень пригодились бы нам во Франции, это я вам точно могу сказать.

– Должен признаться, для такого юриста, как я, он чересчур тяжеловат. Что-нибудь еще?

– Сэр, я хочу знать, можно ли будет устроить все по-тихому. Без огласки, без газет, как-нибудь так, чтобы мне не пришлось уходить со своей должности здесь. Не сомневаюсь, судья меня отпустит, быть может, даже благословит, поскольку он твердый демократ и верный последователь Рузвельта, но мои корни тут, и мне хотелось бы, чтобы здесь осталось то, к чему можно было бы вернуться.

– Замечательная мысль, – согласился инспектор Коули. – Хотелось бы, чтобы как можно больше наших людей были так преданы делу.

– В таком случае, сэр, полагаю, вы нашли того, кого искали.

– Я вам очень признателен. Я немедленно извещу директора.

– Если Джонни Диллинджер попадет в мой прицел, я его уложу – или погибну сам.

– Не сомневаюсь в этом. Но, по-моему, газеты чересчур раздули славу этого Диллинджера. Его дар общения с прессой многократно превышает его криминальные таланты, но, похоже, не он главный преступник, как нас в этом убедили. В любом случае, боюсь, не он враг общества номер один. Есть такой человек по имени Лестер. Я предлагаю вам очень опасное задание. Только у Чарльза Свэггера хватит духа сойтись лицом к лицу с Лестером Дж. Гиллисом.

– Лестер Гиллис? – сказал Чарльз. – Никогда о таком не слышал.

Глава 04

Литтл-Рок, штат Арканзас

Наши дни

Боб, в костюме, как того требовала официальная обстановка, сидел в юридической конторе «Смазерс, Винсент и Николс» в небоскребе в центре Литтл-Рока и разглядывал странную коллекцию, которую помощник Джейка Винсента осторожно извлек из помятого и перепачканного старого сейфа.

Пистолет по крайней мере оказался знакомым. Это был хорошо сохранившийся «Кольт», штатное оружие сотрудников правоохранительных органов первой половины двадцатого столетия, весь в масле от промасленной тряпки, служившей ему саваном на протяжении восьмидесятилетнего пребывания под землей. Помощник предусмотрительно обеспечил Боба резиновыми перчатками, чтобы тот мог спокойно брать пистолет.

Пальцы Свэггера сразу же узнали его. Конструкция была одним из шедевров, родившихся в голове Джона М. Браунинга перед Первой мировой войной, такая совершенная по замыслу и исполнению, такой мощный аккорд мощности, изящества и гениального действия, что даже сейчас, спустя больше чем столетие после того, как пистолет был принят в 1911 году на вооружение, он оставался штатным оружием многих элитных спецслужб мира. Никакая пластмасса, ничто сглаженное и спрямленное, никакие огромные магазины с маленькими патронами не могли заменить его в руках опытного стрелка.

Конкретно этот образец не имел следов ржавчины, что свидетельствовало о той заботе, с какой его уложили в герметичную жестяную коробку, которая, по зрелом размышлении, оказалась вовсе не жестяной, как все предположили, а сваренной из стали. Опять же, впечатляющая забота и знание дела.

Боб оттянул назад затвор, плавно и гладко, до упора, открывая отверстие для выброса стреляной гильзы, и заглянул внутрь. Несмотря на густую смазку, пистолет продемонстрировал совершенную гармонию ствола, ствольной коробки и отверстия для бойка в затворе, с двумя маленькими выступами, эжектором и выбрасывателем. Поразительно, что восьмидесятилетняя пружина по-прежнему оставалась упругой, запирая пистолет мощным усилием. Боб поднес его к глазам, восхищаясь работой старого завода «Кольт», еще в Хартфорде: четкие буквы – «КОЛЬТ ОГНСТР ОРУЖ/ХАРТФОРД КОННКТ США» и номер патента, а на другой стороне «АВТОМАТИЧЕСКИЙ КОЛЬТ/КАЛИБР.45», все как и полагается. Серийный номер 157345С означал, что пистолет вышел из сборочного цеха завода в Хартфорде в 1928 году; компания «Кольт» откликнулась сразу же, отыскав документы об отправке, согласно которым партию из пятнадцати пистолетов заказала Почтовая служба Соединенных Штатов. Судя по всему, почтальонам не понравился тяжелый, громоздкий пистолет и сильная отдача крупного калибра, и в 34-м году пистолеты были переданы ФБР, где большая кинетическая энергия жирной пули значила больше размеров и веса оружия. Такому опытному стрелку, как Чарльз Свэггер, имеющему на счету не одного убитого противника, 45-й калибр был гораздо предпочтительнее крошечного 38-го, какой носили многие агенты, хотя некоторые из них, возможно, перешли на более мощный 44-й калибр. Пистолеты под патрон.357 «магнум», ставшие символом Бюро, появились только в 35-м году.

Боб поднес пистолет к глазам. Стыки металла с металлом были безукоризненными, все детали соединялись за счет точной обработки, никаких винтов и шплинтов. На самом деле весь механизм объединялся в целое одним-единственным штифтом, проходящим от рычажка освобождения затвора через все тело пистолета, после извлечения которого – это делалось одним прикосновением – пистолет оказывался разобранным. Насечки на курке представляли собой созвездие идеально ровных рисок, ребра на затворе были абсолютно параллельными. Тогда знали, как делать оружие: все зависело от мастерства слесаря, а не от какого-то компьютерного алгоритма. Боб поднял рычажок освобождения затвора, и тяжелая деталь плавно устремилась вперед, снова обволакивая ствол. Взяв пистолет в руку, он всмотрелся в крошечную прорезь прицела: для того чтобы получить от этого оружия максимум, требовалось обладать определенным талантом.

Кобуры не было, поскольку тот, кто припрятал пистолет, прекрасно понимал, что кожа, будучи веществом органическим, со временем разложится, даже в отсутствие влаги.

Положив пистолет на стол, Боб перешел к следующей реликвии мира огнестрельного оружия 1934 года. Извлеченная из промасленной тряпки, она оказалась своеобразным цилиндром, выточенным на токарном станке умелым мастером. Отличная работа, тяжелая скульптура, вырезанная из цельного куска прочной стали. Штуковина отдаленно напоминала японскую гранату, только полую. С обеих сторон в ней были просверлены вдоль отверстия диаметром примерно три десятых дюйма. С одного конца отверстие сжималось в конус, вероятно, служивший дулом; с другой стороны изнутри были умело нанесены четкие витки резьбы, чтобы штуковину можно было надежно навернуть на ствол того оружия, которому она должна была помогать. Цилиндр был рассечен двенадцатью разрезами, строго параллельными друг другу; все углы идеально спрямлены до девяноста градусов.

– Доводилось видеть что-либо подобное?

– Не совсем. Похоже на принадлежность к автоматическому оружию, дульный тормоз или что-то в таком духе. Разрезы выпускают раскаленные пороховые газы вверх, и их реактивный импульс опускает дуло вниз. Такие есть у большинства автоматов. Но эта на удивление большая. Быть может, от японского или французского автомата, бельгийского или чешского; думаю, Чарльз принес его домой с войны.

– Что эта штуковина здесь делает?

– Будь я проклят, если знаю, – пробормотал Боб.

Отложив цилиндр, он изучил купюру. На ней был портрет импозантного Гровера Кливленда, и зеленый оборот был чуть светлее привычного. Все ноли после единицы выглядели какими-то фальшивыми, особенно по углам, где им приходилось искривляться, чтобы поместиться на купюре. Кто-то предусмотрительно поместил купюру в запечатанный пакетик, чтобы ее не испачкала грязь двадцать первого столетия. Кассир отдал купюру грабителю, державшему его под прицелом. Иного и быть не могло, ведь так? Затем ее куда-то отложили, скорее всего, на случай бегства, если кому-то придется шевелиться быстро и у него не будет времени собраться. А может быть, это была награбленная добыча, отобранная Чарльзом у крупного игрока из Хот-Спрингс, которого он хорошенько тряхнул или обнаружил мертвым, или какие-то другие неучтенные деньги, которых, как рассудил Чарльз, никто не хватится… Он отложил их на черный день, уверенный в том, что никто даже не станет их искать. Но необычайно крупный номинал позволил бы легко обнаружить происхождение купюры, отследить ее, посему ценность ее была значительно меньше своей нарицательной стоимости, поскольку она должна была пройти через руки нескольких посредников, чтобы вернуться лишь одной третью в виде мелких безликих купюр. Маловероятно, чтобы Чарльз этого не понимал. Также маловероятно, чтобы у него были необходимые связи провернуть подобное и время дождаться результата. И, наконец, маловероятно, чтобы игра стоила свеч, даже в ценах 1934 года: всего одна треть «куска».

Так что, скорее всего, это была заначка на случай бегства. Плохому человеку, пустившемуся в бега, понадобятся деньги для путешествий. Ребята, с которыми ему предстоит иметь дело, бесконечно далекие от правоохранительных органов, будут без вопросов забирать деньги маленькими частями, и пройдет несколько месяцев, прежде чем Федеральное казначейство обратит на это внимание и предпримет какие-либо шаги.

– Тысяча? – спросил Боб у сидящего напротив Джейка. – Сколько это в нынешних ценах?

– В тридцать четвертом году на тысячу можно было купить примерно столько же, сколько сейчас на триста долларов.

– Да, не разбогатеешь, – заметил Боб.

– Не торопись. Тут дело не в нарицательной стоимости, а в редкости купюры. Так что она может стоить гораздо больше тысячи. Нумизмат сказал, что серия АС-1934-А, отпечатанная в Сан-Франциско, очень редкая. К тому же практически не бывшая в обращении. Состояние ее близкое к идеальному. Так что сейчас она может стоить от шести до семи тысяч.

– Но это сейчас. В тридцать четвертом году эта тысяча стоила ровно один «кусок». А после «отмывания» ее стоимость уменьшилась бы до трех сотен.

– Совершенно верно.

– Так что ради этих денег вряд ли кто-нибудь пошел бы на убийство; это не тот куш, который становится легендой и обеспечивает роскошную жизнь тому, кто его найдет.

Отложив купюру, Боб взял карту – если ее можно было так назвать. Определенно, слово «карта» было чересчур громким. На плане схематически была изображена стена здания неправильной формы, с выступами, обозначающими окна, и диагональю с десятью рисками, ведущая в северо-восточный угол, если север на карте находился вверху, однако ориентация по сторонам горизонта отсутствовала. На расстоянии десяти шагов, той же самой твердой рукой с чернильной ручкой, – кружок, обозначающий, несомненно, ствол дерева, а с противоположной стороны дерева, считая от стены здания, если это действительно было здание, – крестик, отмечающий то самое место.

– Все это имело бы какой-то смысл, если б речь шла о сороковом годе, том самом, когда было совершено знаменитое ограбление поезда в Хот-Спрингс, к которому, по слухам, был причастен Чарльз. Однако до того нападения еще целых шесть лет, а в тридцать четвертом году в тех краях ничего не происходило. Так что дело с поездом можно отбросить.

– Согласен, – сказал Джейк.

– С какой стати Чарльзу прятать карту под домом? – спросил Боб. – Карту, на которой указано, где спрятан клад? Странно. Почему бы просто не зарыть клад под домом?

– Возможно, «клад» был слишком большой. Возможно, это была какая-то контрабанда, и если б Чарльза схватили с поличным, это грозило бы ему тюрьмой. Поэтому он спрятал его подальше от своего дома. Сам он ничего не говорил?

– Дед умер за четыре года до моего рождения. Я о нем ничего не знаю.

– А твой отец ничего не рассказывал?

– Ни слова. Но моя бабка рассказала моей матери, а та рассказала мне, что Чарльз был дружен с бутылкой. Его радостью в жизни был бурбон, много бурбона, а в конце уже очень много. Он обратился за помощью в баптистский центр, но бурбон оказался сильнее Господа, потому что Чарльз пил до самой своей смерти.

* * *

Главная загадка заключалась в том, что такого произошло в 1934 году, после чего Чарльзу пришлось прятать пистолет, а также деньги и какой-то клад, зарытый неизвестно где? И, быть может, именно после этого он нетвердой походкой проследовал по Бурбон-авеню к такому глубокому разложению, что не смогли помочь даже баптисты.

И все это крутилось вокруг последнего предмета из тайника. Значок. И отец, и дед Боба носили значки, служа закону; следовательно, влечение к этому тотему государственной власти сильно в крови у Свэггеров. И вот теперь сын Боба носит значок. Однако сам он был посторонним своему собственному ДНК – в том смысле, что его это ремесло никогда не привлекало. У него не было позывов работать в полиции. С Боба хватило морской пехоты, сверху донизу пронизанной дисциплиной, до самой смерти, и когда это осталось позади, он решил обойтись без определенных жестких требований, которые наложила бы служба в полиции. И, подобно своему деду, которого погубила выпивка, сам Боб обладал той же слабостью. Так что после того, как его списали по инвалидности из морской пехоты, он был слишком пьян, чтобы пойти в полицию штата; к тому же он никогда не испытывал того зова, которому подчинились его отец и дед и, как знать, сколько еще поколений Свэггеров до них. Бутылка интересовала Боба гораздо больше, чем значок, и хотя он уже много лет не прикладывался к ней, так оно оставалось и по сей день.

Взяв значок, Боб ничего не почувствовал, не ощутил исходящей от него энергии. Это был ничего не значащий кусок – чего? – какого-то сплава бронзы, железа, быть может, стали, отштампованный в символ не просто правосудия, но также и власти, и ее проводника, силы. Носил ли этот значок его дед? Боб внимательно рассмотрел значок, но, поскольку не обладал познаниями в этой области, увидел лишь случайный набор символов силы, по сути дела, изобретенный еще в Римской империи: то есть завитки, выпуклые буквы – они назывались «рельефными», – на маленьком щите, намекающем на силу и честность легионера, хотя в его форму вкралось влияние рыцарей Круглого стола, поскольку он был более изящным по сравнению с минималистским прямоугольником легионеров. И значок оказался тяжелым, как пистолет, значительно тяжелее и солиднее, чем выглядел с виду. В приглушенном неконтрастном свете люминесцентных ламп, когда им покачивали из стороны в сторону, он отражал отблески лучей, то попадавших на выпуклости и углубления его неровной поверхности, то проходивших мимо.

Надписи «ФБР» на значке не было. Вместо этого сверху по дуге было написано «МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ», а внизу, под профилем греческой богини правосудия с завязанными глазами, по прямой, – «ОТДЕЛ РАССЛЕДОВАНИЙ».

– Официально ФБР появилось только в тысяча девятьсот тридцать пятом году, – объяснил Джейк. – Я в этом знаток, посмотрел в «Википедии».

– Мне тоже следовало бы туда заглянуть, – пробормотал Боб, все еще в восторге от присутствия значка.

– Отделом ведомство просуществовало всего один год. Его так и называли: «Отдел». Что-то в духе «1984» Оруэлла. Газеты называли его Министерством юстиции или просто «юстицией». Им нравился каламбур: «Юстиция завалила Диллинджера».

– Понятно, – сказал Свэггер.

– Итак, Боб, как ты хочешь поступить со всем этим? Забрать? Оставить? Доложить властям?

– Ну, полагаю, деньги нужно вернуть в казначейство. Они принадлежат какому-то банку, а не мне, так что давай побыстрее покончим с этим. Ты можешь взять все на себя?

– Без проблем.

– Далее, я хочу отксерить карту, на всякий случай, мало ли что… в общем, я сам не знаю. Быть может, мне что-нибудь придет в голову.

– Разумно.

– Что касается пистолета, думаю, я его заберу – по крайней мере, на какое-то время. Хочу пострелять из него, посмотреть, что он мне даст. Если это пистолет Чарльза, наверное, он мне что-нибудь скажет. Быть может, нам удастся связаться друг с другом посредством его, поскольку оба мы так любили оружие.

– Я не вижу тут никаких проблем. Просто не продавай пистолет. Ты можешь сохранить его или уничтожить, но если ты его уничтожишь, возможно, это выльется в уничтожение государственной собственности. Я посмотрю, что говорит по этому поводу закон.

– Понял, – сказал Боб.

– Мы найдем какой-нибудь портфель и уложим все в него.

– Замечательно.

– Ну а «цилиндр»?

– Пока что оставь его у себя. Я пороюсь в своих книгах; может быть, что-нибудь разыщу.

– А значок?

– Ты можешь и его оставить у себя? Я пойму, что с ним делать, только после того, как узнаю, кем и чем был мой дед. Так что пусть значок побудет у тебя. А я тем временем загляну в жизнь Чарльза. У меня есть один очень хороший друг, Ник, недавно вышедший в отставку из Бюро; быть может, он поможет мне покопаться в старых архивах. Я хочу выяснить, состоял ли какой-нибудь Чарльз Фицджеральд Свэггер в тридцать четвертом году в штате, хотя бы всего несколько месяцев. Возможно, пистолет имеет какую-то историческую ценность и его следует вернуть в Бюро, хотя музея там нет. Возможно, карьера моего деда завершилась досрочно с позором: скажем, как-то раз он напился и вломился с оружием в публичный дом, или что-нибудь в подобном роде…