Текст книги "Второй Саладин"

Стивен Хантер
Второй Саладин

Признательность

Автор хотел бы поблагодарить огромное множество друзей за помощь в подготовке рукописи. Майкл Хилл и Джозеф Фанцоне-младший щедро делились со мной своим временем и интересными идеями. Равно как и Чарлз Хазард, Джек Доусон, Уэйн Хенкель, Ричард Хейджман, Тимоти Хантер, Вирджиния Хантер, Том и Бонни Хэслер, Аллен Пикок, Ник Йенгич, Лен Миллер и Дэвид Петцель. Советы редактора, Марии Гурначелли, оказались, как всегда, неоценимыми, как и советы моего агента, Виктории Гуд Прайор. Моя жена, Люси, которой я и посвящаю эту книгу, взвалила на себя всю рутину и тем самым дала мне возможность писать каждый вечер; уже за одно это она заслуживает медали, не говоря уж о том, что ей причитается за то, что она меня терпит. Не забыть бы поблагодарить и трех друзей по писательской конференции «Брэд лоаф»: Энн Истман, Пейдж Эдвардс и Стива Кори, которые нянчились со мной на протяжении всех чтений.

И наконец, отдельное спасибо Маргарет Кан, Ханим, – автору «Детей джинна», одной из немногих американцев, которые встречались с курдами на их условиях, – за прочтение и замечания к рукописи.

 
Мы – самоотверженные борцы,
Народные герои,
Львы смутных времен.
Мы пожертвуем всем, что имеем,
Даже собственными жизнями,
Для освобождения Курдистана.
Наша месть обрушится
На головы виновных,
Тех, кто пытался
Уничтожить курдский народ.
Пусть это станет уроком
Бесчисленным поколениям,
Что будут жить после нас.
 

Гимн курдских повстанцев

 
Неужто в старых добрых Штатах
И впрямь еще остались ковбои?
 

Лэйси Дж. Далтон

Глава 1

Рейнолдо Рамирес, человек по меркам своего времени и окружения довольно преуспевающий, полагал, что разучился удивляться. Его широко расставленные темные глаза невозмутимо взирали на мир с невозмутимого смуглого лица – лица ацтека, индейца, крестьянина, бандита, ибо он являл собой все это сразу, – и ничто в его внушительной фигуре не выдавало ни способности изумляться, ни, если уж на то пошло, безрассудства, ни сострадания. Чего только не повидал он на своем веку: ему доводилось убивать в поножовщине и в кулачном бою, дважды получать пулю, четырежды – удар ножом. Трижды он был женат и нажил одиннадцать детей, из которых к настоящему времени в живых осталось семеро. Отсидел в трех тюрьмах шесть лет в общей сложности и в свои сорок четыре года твердо стоял на ногах и без опаски смотрел в будущее, как и подобало владельцу «Эль паласьо», бара и борделя на улице Буэнос-Айрес в мексиканском городке Ногалес у самой границы с Аризоной.

И все же, бог свидетель, Рейнолдо Рамирес был изумлен.

Он сидел в «Эль паласьо» в обществе своего компаньона, вечно улыбающегося Оскара Месы, за неизменным первым столиком в сторонке от бара, и его одолевало ощущение, что привычный миропорядок трещит по всем швам. Однако он не подавал виду и все так же продолжал разглядывать человека, стоящего перед ним.

Он был похож на типичного американца. Мускулистый. Загорелый. Горбоносый. В светлых голубых джинсах. За темными очками нельзя было уловить выражение его глаз, но чувствовалось, что он явно начинает терять терпение.

Впрочем… Было в нем нечто такое, что отличало его от обычных бесцеремонных, назойливых, говорливых и портящих воздух гринго – достоинство, которое Рамирес ценил в мире превыше всего, ибо с таким трудом взрастил в себе собственное.

– А почему бы вам просто не сделать два шага по улице и не пройти через пропускной пункт? – осведомился по-английски Оскар Меса.

Вести подобные переговоры входило в его обязанности.

– Это же проще простого. По десять тысяч раз на дню делается. Раз – и вы за границей. В распрекрасной Америке. Зачем докучать нам противозаконными предложениями?

Оскар с улыбкой обернулся к Рамиресу.

– А почему бы вам просто не ответить на мой вопрос? – спросил американец. Или якобы-американец.

Он был высок, волосы – светлые, выгоревшие на ярком солнце, да и глаза, подумалось Рамиресу, хоть и скрыты за темными очками, судя по цвету кожи, должны быть голубыми.

Соломенные волосы и голубые глаза – ну чем не американец?

– Оно опасное, – заметил Оскар, – это путешествие, которое вы предлагаете. Это будет стоить денег.

– У меня есть деньги.

– Так вы – человек богатый? Гм. Интересно, с чего бы богатому человеку…

– Ближе к делу.

Оскорбленный в лучших чувствах, Оскар отшатнулся. Он просто поддерживал разговор. Оскар всегда пытался поддержать разговор.

– Ну ладно. Три сотни долларов, наличными. Кредитные карты не принимаем.

Довольный собственной шуткой, Оскар с улыбкой посмотрел на Рейнолдо.

– Две сейчас. Еще сотню завтра утром, когда уже будете в Лос-Эстадосе, целый и невредимый.

– Мальчишка сказал, что это обойдется в сотню.

– Мальчишки врут, – парировал Оскар Меса. – Это закон. Когда я был мальчишкой, я тоже врал. Все время, во всем.

Он снова рассмеялся.

– Забудьте, что наговорил вам этот мальчишка.

На лице якобы-американца не дрогнул ни один мускул.

– По-моему, вы недовольны, – заметил Оскар Меса. – Мы хотим, чтобы вы были довольны. Присаживайтесь. Оглядитесь, пропустите стаканчик, развлекитесь с девочками – у нас тут есть хорошенькие и не слишком дорогие, хотя вы утверждаете, что богаты. Обдумайте все как следует. Вам надо научиться расслабляться. Мы хотим, чтобы вы были довольны. Мы что-нибудь придумаем.

Лицо незнакомца за стеклами очков оставалось бесстрастным.

– Мне нужны гарантии.

– Жизнь слишком коротка, чтобы раздавать гарантии, – пожал плечами Оскар. – Может, нам поднять цену до четырехсот? До пятисот, тысячи? Мне начинает надоедать эта говорильня. Я не могу гарантировать то, над чем не властен, а я не властен над судьбой.

– Гарантии, – повторил незнакомец.

– Я сказал, никаких гарантий. Вы что, плохо слышите, мистер?

Рамирес наконец подал голос.

– Один раз из двадцати непременно попадешься, мистер. Такова статистика. Можно тридцать восемь раз проскочить, а потом два раза подряд запалиться. А можно два раза подряд попасться, а потом тридцать восемь раз пронесет. Но один из двадцати… Тут я бессилен. Сам Господь Бог тут бессилен. Это закон.

– Мотайте себе на ус, мистер, – кивнул Оскар. – Это железный закон.

– Уберите отсюда этого недоумка, – приказал незнакомец Рамиресу. – Он вызывает у меня желание сделать ему больно.

– Вот я вам сейчас покажу «больно», мистер, – взвился Оскар. – Пришью, пикнуть не успеешь.

– Нет, – вмешался Рамирес. – Уйди, Оскар. Принеси мне еще рома.

Оскар поспешил прочь.

– Он не слишком умен, – признал Рамирес. – Зато полезен в определенных вещах. Говорите, что у вас за дело.

– Вы ездите особым путем. Есть особый путь, который вы знаете. Высоко в горах. Отсюда к западу. По дороге, которая ведет к старому руднику – его забросили и больше не используют. Я не ошибся?

Этот якобы-американец говорил на почти английском языке. Вполне сносно, но не совсем чисто. Даже Рамиресу нет-нет да и резала слух случайная корявая фраза.

Рамирес ответил ему холодным взглядом.

– Вы ездите этим маршрутом, – продолжал между тем незнакомец. – Раз, бывает – два в год, в зависимости от… В зависимости от чего? В зависимости от луны, которой быть не должно. И в зависимости от наркотиков, которые вы переправляете через границу от семьи Хуэрра в Мехико и доставляете определенным американским группировкам. За каждую такую поездку вы получаете пятьсот американских долларов. А в последний раз вы получили от Хуэрра еще кое-какую сумму сверху, за то, что все прошло гладко. И еще я слышал, что священникам в вашей церкви не перепадает от вас ни доллара, потому что вы жадный человек.

Рамирес уставился на незнакомца. Он знал, что когда-нибудь этот миг придет. Появится человек, знающий достаточно, чтобы погубить его или закабалить навеки. Это могло означать лишь одно: он перестал быть нужным Хуэрра и они продали его. Или же полиция наконец…

– Прошлый раз был шестнадцатого января, – сказал незнакомец. – А следующий будет сегодня ночью, лунная она окажется или безлунная. И это железный закон.

Рамирес перевел дух.

– Кто вас послал?

– Никто меня не посылал.

– Откуда вы все это узнали?

– У меня есть друзья.

– Влиятельные люди?

– Весьма влиятельные. Весьма осведомленные в определенных областях.

– Надо было подойти ко мне и все объяснить. Вы – особый человек. Теперь я вижу.

Незнакомец ничего не ответил.

– Однако вам стоило бы поостеречься. Как бы кто-нибудь не пустил пулю вам в голову.

– О, такое возможно. Только как бы потом этого кого-нибудь не выследили и не пустили пулю в голову ему самому.

Рамирес попытался собраться с мыслями. Пришелец не заказывал выпивку, речь его не была бессвязной, он не походил на сумасшедшего. Он оставался совершенно хладнокровен и прекрасно владел собой. Таких людей Рамирес уважал. Этого не так-то легко обмануть. Он не наделает ошибок. Он сам кого угодно заставит ошибок наделать.

– Ладно, – решился Рамирес. – Но вам это будет стоить дороже. Плата за расстояние, за повышенный риск, за угрозу моему бизнесу. Это нелегко – не то что нелегалов в Лос-Эстадос переправлять. Хотите гарантий – придется за них заплатить. Или обращайтесь куда-нибудь в другое место, к человеку, который перережет вам глотку в пустыне.

– Мне глотку никто не перережет. Сколько?

– Тысячу. Половину сейчас, половину потом.

– Да вы, ко всему прочему, еще и хапуга.

– Я деловой человек. Давайте, черт вас дери, раскошеливайтесь или проваливайте. Я сыт разговорами.

– Так и быть.

Незнакомец отсчитал купюры и протянул их Рамиресу.

– Встречаемся в одиннадцать. Там за канавой небольшая лавчонка, называется «Ла Аргентина». Будете ждать за ней на заднем дворе, где грузовики. Подъедет фургон. Завтра будете в Аризоне. Расплатитесь с человеком в Америке, а не то он сдаст вас пограничному патрулю.

Незнакомец кивнул.

– Если ничего не случится, – уточнил он.

– Ничего не случится. Я сам поведу этот чертов грузовик.

Незнакомец снова кивнул, потом развернулся и вышел.

Вернулся Оскар.

– Американская свинья, – сказал он. – Своими руками бы прирезал.

Рамирес был бы не прочь взглянуть, как Меса пытается прирезать незнакомца. Но вслух ничего не сказал. Он утер лоб платком, от которого исходил аромат хурмы, сделал глоток рома из стакана, принесенного Оскаром, и огляделся по сторонам.

– Ты видел? – спросил он. – Даже шлюхи к нему не подошли.

Но теперь он хотя бы знал почему и полагал, что предстоящей ночью этот человек повезет с собой столько кокаина, что хватит всей Америке.

* * *

Высокий человек сидел на корточках во дворе за крошечной лавчонкой под названием «Ла Аргентина». Из канавы за «Эль паласьо» густо и тошнотворно разило уборной. Откуда-то доносился надрывный гитарный перебор, который так любят мексиканцы. В лужицах света вдоль мощенной булыжником улицы, взбиравшейся по холму, кучковались оборванные местные мужчины. Прошло еще несколько минут; во двор забрела шлюха с подвыпившим клиентом и устроилась неподалеку. Парочка принялась торговаться на английском и ломаном испанском. Последовавшее за этим совокупление продлилось едва ли несколько секунд.

Человек бесстрастно слушал. Двоица в бледном свете месяца возилась у стены лавки. Мимолетный вскрик – и все было кончено. Затем последовала новая перебранка. Наконец согласие было достигнуто. Женщина развернулась и презрительно зашагала прочь.

– Шлюха! – выплюнул ей вслед мужчина, как будто только что об этом догадался. Потом потащился следом.

Во двор въехал фургон, дважды помигал фарами.

– Эй! Ты где? – позвал толстый мексиканец.

Человек молча ждал.

– Черт тебя дери. Длинный! Гринго! Ты где?

Он вышел из своего укрытия.

– Здесь я.

– Матерь божья, я чуть с ума не сошел. В следующий раз не подкрадывайся так бесшумно.

– Не тяни время.

– Полезай назад. Там еще ребята. Бедняги, желающие поработать на дядю Сэма.

– Другие ребята?

– Просто не трогай их. Они тебя не знают и знать не хотят.

Человек покачал головой.

– Ехать два часа, – продолжал Рамирес. – Дольше, потому что не обычным маршрутом. Дороги плохие, ехать в гору. Но все будет в лучшем виде. Только не шуми.

Высокий сплюнул и полез в кузов фургона.

– Никакой полиции, – предостерег он.

* * *

Грузовичок катил по темным извилистым дорогам западных предместий Ногалеса. Постепенно между лачугами начали появляться просветы, потом строения стали попадаться все реже и реже, и фургон выехал из города в каменистую, поросшую чахлым кустарником пустыню. Дорога медленно пошла в гору и вскоре превратилась в проселок, ухабистый и разбитый.

Рамирес не раз уже наблюдал эту метаморфозу, и она давно не вызывала у него интереса. Мысли его были заняты тем человеком в кузове. При нем действительно оказался рюкзак, нечто вроде тюка. Там поместилось бы двадцать фунтов кокаина. Двадцать фунтов? Почти на миллион долларов. Рамирес сунул руку за пазуху и нащупал вороненую рукоять пистолета. «Кольт питон магнум», калибр 357, его любимый.

Матерь божья, это же так просто.

– Поворачиваем? – спросил Оскар Меса.

– Нет.

– Прямо?

– Да.

– Рейнолдо, я…

– Прямо.

– Так мы уедем в горы. Я…

– Прямо, я сказал.

Рамирес протянул руку и включил радио. Он крутил рукоятку настройки, пока не поймал Тусонскую радиостанцию. Он оставил ее и задумался о Тусоне, невыразительном новом городе на равнине, со всех сторон окруженной горами. О городе денег, полном толстосумов-американцев, блондинок и плавательных бассейнов.

Так просто.

В ушах негромко звучала американская музыка. Шум в кабине стоял оглушительный. Рамирес надвинул свою ковбойскую шляпу на самый лоб, на глаза, прижался затылком к спинке сиденья, вытянул ноги и закинул одну на другую. Он грыз зубочистку и воображал себя доном, обладателем роскошного поместья на возвышенности в окрестностях Мехико, как у дона Хосе Хуэрра. Ему грезились светловолосые женщины и лошади.

Откуда все-таки он столько знает? И на кого работает?

Вот ведь в чем загвоздка. В трех-четырех предложениях этот незнакомец обрисовал самый тщательно оберегаемый секрет Рамиреса. Если ему известно о связи Рамиреса с семьей Хуэрра и о горной дороге в Америку, значит…

– Рейнолдо, я все вижу. Ты боишься этого гринго. Одно слово – и я прикончу его. Тебе не о чем беспокоиться.

– Крути баранку, тупица, – оборвал его Рамирес.

Оскар сегодня изрядно действовал ему на нервы. Пять лет назад, когда Рамирес его нашел, тот был таксистом и поставлял девочек американским студентам в Тусоне; теперь этот недоумок возомнил себя его правой рукой. Рамирес сплюнул в окно.

– Фары. И не гони так.

– Да, Рейнолдо.

Фары погасли.

– Подфарники-то оставь, идиот.

Оскар немедленно включил слабые оранжевые огоньки.

Фургон покатил по ухабам дальше, и Рамирес достал пластинку жевательной резинки. Вскоре они выбрались на перевал. Далеко внизу виднелись два грузовичка: американский, маленький и хорошенький, и его собрат, более крупный и менее аккуратный, неуклюже переваливающиеся через холмы. Огонь их фар был виден на много миль окрест. Рамирес был не из тех, кому нравится любоваться видами; сейчас он смотрел совсем в другую сторону.

– Вот она, – внезапно сказал он. – Матерь божья, чуть не проглядел. Стар я стал для этого ремесла.

Оскар ударил по тормозам, и на один головокружительный миг фургон занесло на гравии. Рамирес метнул недобрый взгляд на идиота Оскара, который побелевшими пальцами сражался с рулем. Но грузовик не подвел. Рамирес вылез, чертыхаясь и кутаясь в куртку. Ну и холодрыга на этой верхотуре. У тех, что в кузове, нет пальто, они, должно быть, дрожат и жалуются на холод. А гринго?

Изо рта шел пар. Руками в перчатках Рамирес нашарил в кустах что-то туго натянутое, дернул и открыл грубые ворота, небрежно замаскированные ветками. За ними обнаружилась узкая дорожка, ведущая в сторону от главного проселка.

– Готово, – бросил он.

Фургон бочком протиснулся в ворота. Его повело и начало заносить. Оскар отключил сцепление, и автомобиль накренился, начал скользить под горку, окруженный тучей пыли; казалось, он вот-вот упадет. Но в конце концов машина очутилась на еще более узкой дороге и остановилась. Рамирес захлопнул ворота и спустился по склону вниз.

Фургон вновь продолжил свое головокружительное путешествие в темноте. Рамирес высовывался из кабины и следил за дорогой. Работенка была нелегкая. Дважды болван Оскар едва не погубил их всех, и лишь крик Рамиреса «Нет! Нет! Матерь божья!» заставлял его затормозить в считанных дюймах от края пропасти. Это были игры для ребят помоложе, и сердце у Рамиреса гулко бухало. Однажды он даже сам вышел и зашагал впереди, остро чувствуя вздымающиеся вокруг темные пики, звезды, обжигающе холодный ночной воздух и полумесяц, от вида которого ему становилось не по себе. Никогда еще он не видел этих мест в белесом лунном свете. Рейнолдо перекрестился и дал обет поставить свечу Деве Марии.

– Глуши мотор, – приказал он наконец.

Он выбрался из кабины и двинулся к дверям фургона.

Если он вообще собирается действовать, момент настал.

Мексиканец вытащил пистолет и открыл двери. В ноздри ударил запах сбившихся в кучу тел.

– Идемте, ребятки. Ничто больше не стоит на вашем пути к американским денежкам, – пошутил он по-испански и отступил, глядя, как люди проворно выскакивают из фургона.

Они выбрались по одному – пятеро юнцов и мужчина постарше, дрожа на пронизывающем ветру. Рамирес ждал, не зная, как ему быть.

Он немного попятился и прошептал:

– Эй, гринго, выходи. Мы ждем. Тут не жарко.

Из фургона не доносилось ни звука.

– Эй? Ты что там, вывалился? Да что с этим hombre[1]1
  Парень (исп.). (Здесь и далее, кроме особо оговоренных, прим. перев.)


[Закрыть] такое, а?

Он заглянул в фургон, присмотрелся, пытаясь различить…

Удар повалил его наземь. Не успел он подняться, как незнакомец набросился на него. Лезвие ножа захолодило кожу.

– Patron, patron! – завопил Оскар и бросился к ним с дробовиком.

Из пальцев Рамиреса вырвали пистолет, незнакомец поднялся и отступил.

– Эй, – позвал Рейнолдо. – Без глупостей. Пушка для твоей же безопасности. От federates.[2]2
  Федералы (исп.).


[Закрыть]

– Что мне делать, patron? – спросил Оскар.

– Скажи ему, чтобы он бросил дробовик, – велел незнакомец.

– Брось его, – крикнул Рамирес.

Ружье упало на землю.

– А теперь поднимайся, – приказал мужчина.

Рейнолдо поднялся на ноги, тряхнул головой, по которой был нанесен удар чем-то тяжелым, металлическим.

– Я просто проверял, не вытряхнуло ли тебя на ухабе, – сказал он. – У тебя в руках пушка. Не делай резких движений.

Высокий зашвырнул пистолет в кусты. Рамирес отметил, что он приземлился неподалеку от кактуса-сагуаро, похожего на распятие. Ничего, по пути обратно можно подобрать.

– Все нормально? – спросил он. – Больше никаких пушек. Мир.

– Идем, – бросил мужчина.

Рейнолдо зашагал вперед, протиснулся сквозь группку стоявших. Дожидаться, что будет делать высокий, он не стал. Он еще немного прошел по дорожке, остальные гуськом потянулись за ним. Луна заливала пейзаж неярким мертвенным светом. Рамирес обернулся и заговорил по-испански, быстро и деловито.

– А теперь повтори для меня, – потребовал высокий. – Я не говорю по-вашему.

– Я просто объяснил им, что делать дальше. Сейчас двести метров вниз по склону. Там будет плоское место, переправитесь через ручей, потом между деревьями. Дальше овражек и последнее поле. Понятно? Без подвоха. Истинная правда. Просто прогулка при луне. На той стороне будут ждать мои compadres.[3]3
  Друзья (исп.).


[Закрыть] И ты у дядюшки Сэма.

– Делай дело, – велел мужчина.

Рамирес повел их вниз по склону, кляня себя за глупость и стараясь не слишком оплакивать упущенное состояние. А hombre-то оказался не дурак!

Почва была каменистая и предательская, покрытая кактусами, опунциями и прочей злокозненной низкорослой растительностью, которая так и норовила зацепиться и оцарапать. Луна струила свой призрачный свет, невесомый, как пыль. Рамирес провел языком по пересохшим губам. Редко-редко между кустарниками попадались деревца, корявые карликовые дубки, а он все вел свою неуклюжую группку, пока последние деревья не остались позади. Они вышли к ручью, сейчас пересохшему, перепрыгнули через русло и в конце концов собрались на краю залитого лунным светом луга.

– Подождите тут, muchachos,[4]4
  Ребята (исп.).


[Закрыть] – велел он.

За его спиной слышалось их тяжелое дыхание.

Рамирес поспешил вперед. Там была обещанная гарантия: прихотливая шутка природы, вымоина в песчанике, углублявшаяся до тех пор, пока не просели верхние слои почвы и не образовалась впадина, внезапная, неожиданная, не отмеченная ни на одной карте ложбина в самом сердце непроходимых во всех прочих местах гор. Сюда вела лишь эта заброшенная дорога, к этому месту, где мог пройти человек, где не было возведено ни одной изгороди, где не ступала еще нога ни одного пограничника. Рамирес обнаружил его в шестьдесят третьем и с тех пор переправлял через него наркокурьеров – три-четыре раза в год, в безлунные ночи, и ни разу еще не попался.

Но никогда прежде он не делал этого при луне. Он взглянул на белесый серпик над головой – холодный, равнодушный.

И перекрестился.

Потом вгляделся в даль. Лицо овевал прохладный ветерок.

Он вытащил из кармана куртки сигнальный фонарь.

Там, на той стороне, если они сдержали слово, его сигнала ждут двое американцев.

Пресвятая матерь, пусть они окажутся там. Пусть они окажутся знающими свое дело, исполнительными гринго, которые чтят договоренности.

Рамирес дважды мигнул фонарем.

Давайте же, черти бы вас драли. У вас было полно времени подготовиться. И деньги обещаны немалые.

Истекла минута.

Ну же!

Две вспышки в ответ.

Рамирес поспешил обратно.

– Готово, – сообщил он. – Осталось еще полкилометра. Там вы расплатитесь – так, amigos? Оттуда вас окольными тропами отведут в Ариваку. К восходу солнца вы уже будете в американском Ногалесе.

– Благодарение Святой Деве, – пробормотал кто-то.

– Спешите, черт бы вас побрал. Там ждать не станут. И ты тоже, гринго.

Они гуськом прошагали мимо него, norteamericano последним, с рюкзаком на плече.

Прощай, странный человек. Надеюсь, я никогда больше тебя не увижу.

Они осторожно пробирались по залитой лунным светом ложбине. Вскоре Рамирес потерял их из виду, несмотря на луну. У них все получилось, получилось без труда, а потом вдруг ударил луч прожектора и пронзительный голос рявкнул из громкоговорителя:

– Manos arriba! Manos arriba! Руки вверх, руки вверх, сукины дети!

* * *

Они замерли. Рамирес наблюдал.

«Мать-перемать, старая шлюха», – пронеслось у него в голове.

– Ни с места, amigos! – загрохотал голос откуда-то сверху. – Давайте, руки вверх! Вверх, говорят! Manos arriba!

Пойманные застыли с поднятыми руками, словно пригвожденные лучом прожектора.

«Пора уносить ноги, – подумал Рамирес. – Господи Иисусе!»

«Беги, ради бога, беги!» – приказывал он себе.

И оставался смотреть, как завороженный.

В круге света показался американский офицер в темно-зеленой пограничной форме и в кепке-бейсболке, с ружьем в руке.

– Лицом вниз! Вниз, черт бы вас побрал. Descendente pronto!

Люди на освещенном пятачке принялись в панике переглядываться. Один, совсем молоденький паренек, обернулся к Рамиресу. Гринго стоял прямо.

– Вниз, вниз, я сказал! – гаркнул пограничник.

Они опустились на колени. Офицер подошел сзади и носком ботинка толкнул одного на песок. Остальные повалились сами.

– Джимми, свяжись еще раз с вертолетом.

– Они уже летят, – послышался голос откуда-то из темноты.

Фортуна. Слепая фортуна – истинный закон мироздания. Рамирес клял свою мать за то, что родила его, и себя самого за то, что забыл о Святой Деве. Он дал обет, что изменится, торопливо перекрестился и сплюнул в пыль.

Это явно была не облава, его не предали. Иначе здесь их сейчас были бы сотни, с мегафонами и пулеметами. И federales с его стороны границы. Ему уже доводилось такое видеть, там, внизу, а однажды даже пришлось полночи бежать с пулей в боку. А здесь были всего два безмозглых гринго на грузовике. Им повезло, а Рамиресу – нет, и чужаку с миллионом долларов в рюкзаке тоже. Судьба, шлюха, как и его мать, беззубая разносчица триппера с ленточками в сальных волосах, насмеялась над ним, плюнула ему в лицо.

Пограничник обошел лежащих и встал перед ними с ружьем в руках, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

– Свяжись с ним еще раз, Джимми.

– Я только что с ним говорил. Он уже летит.

Они собирались дождаться вертолета с подкреплением, прежде чем обыскать пленников и заковать их в наручники.

«Если Длинный собирается что-то делать, лучше ему не медлить», – подумалось Рамиресу.

Если бы у него был «питон», он мог бы выстрелить в прожектор или даже в патрульного. Но это гнилое дело – стрелять в norteamericanos. Они все сумасшедшие, потом тебя из-под земли достанут. Не говоря уж о том, что их разделяло две сотни ярдов – немало для пистолета, даже для кольта.

Рамирес снова присмотрелся. Долговязый человек распластался по каменистой земле. От пальцев до рюкзака – считанные дюймы.

Гринго, делай же что-нибудь, и немедленно. Они упрячут тебя за решетку лет на сто, если поймают.

Рамирес нервно потер губы.

Издалека донесся рев двигателей, низкий и ритмичный, он нарастал с каждой минутой.

– Это они, – крикнул тот, что был в грузовике.

– Ладно, – отозвался пограничник с ружьем, отступил на шаг назад и сделал пол-оборота в сторону.

Все произошло молниеносно. Патрульный повернул голову на звук. Долговязый словно бы удлинился еще, и в руках у него в мгновение ока возникла небольшая пушка с тупым стволом; из дула вырвался огонь – пограничник упал.

«Пулемет! Маленький пулемет!» – понял Рамирес, изумляясь такому сокровищу.

Остальные бросились из пятачка света врассыпную. Торопливо грянул выстрел, пуля фонтанчиком взмела пыль у ног Длинного. Тот вскочил, держа оружие двумя руками, тщательно прицелился и застрочил по машине на гребне горы. Рамирес услышал звон бьющегося стекла и лязг металла, вспарываемого пулями. Прожектор погас. Длинный припал на одно колено и проворно сменил магазин. Потом поднялся, выпустил новую очередь, и грузовик полыхнул маслянистым рыжим пламенем, расцветившим и накалившим ночь.

Рамиреса обдало пылью и жаром от взрыва, и он заморгал. Перед глазами от яркой вспышки плавали лиловые круги. Он проморгался, чтобы изгнать их, и снова стал смотреть на завораживающее зрелище перед ним. Пылающий грузовик освещал ложбину.

Длинный подобрался к упавшему пограничнику. Рамирес в изумлении смотрел, как он склонился над человеком, которого только что убил и, похоже, закрыл ему глаза. Потом одной рукой перекатил распростертое тело на бок и повернул его лицом к Ногалесу. А затем подхватил свой рюкзак и скрылся в темноте.

Стрекот вертолета стал оглушительным. С земли вздымались тучи пыли, и Рамирес начал различать темные очертания с помаргивающими огоньками. Из иллюминатора прорезался луч прожектора, заиграл на камнях.

Рамирес отступил. Он понимал, что не пройдет и часа, как здесь будут federales, вызванные на подмогу пограничниками. Он понимал, что появятся еще американцы, и еще, и еще. Он понимал, что лучше уносить ноги, пока не поздно. Только бы американцы не нашли его compadres-гринго, которых, без сомнения, спугнул приближающийся патруль. Если их поймают и заставят говорить, они сдадут Рамиреса с потрохами…

Он перекрестился.

«Пресвятая Дева, я лгал и мошенничал, крал и убивал, только спаси своего грешного сына».

Торопливо спускаясь по склону в лунном свете, он горячо молился. Впереди показался фургон, и он понял, что выпутается. Он даже задержался у кактуса, чтобы подобрать пистолет.

– Что случилось? – спросил Оскар. – Матерь божья, я уж подумал, что началась война.

– Матерь божья, она и началась, – сказал Рамирес, думая о высоком мужчине, потому что внезапно ему открылась истина: он видел воина.