Текст книги "Перевороты. Как США свергают неугодные режимы"

В начале 1892 года Тёрстон основал «Клуб захвата», поставивший целью присоединение Гавайев к Соединенным Штатам. На первом собрании Тёрстона избрали председателем. Вскоре он убедил сообщников, что ему необходимо отправиться в Вашингтон и заручиться там поддержкой. Тёрстон захватил с собой рекомендательное письмо от Джона Л. Стивенса, представителя американского Госдепа в Гонолулу, и так убедительно изложил причины для аннексии министру Военно-морских сил США Бенджамину Трэйси, что тот отвел его в Белый дом для встречи с президентом Бенджамином Гаррисоном.

«Мистер Трэйси велел подождать у двери, пока он говорит с президентом. Примерно через полчаса министр появился, и мы вышли наружу. Там он сказал: „Я передал президенту все, что вы мне поведали. Могу сообщить следующее. Президент считает, что ему не обязательно вас принимать, однако он уполномочил меня вас уведомить, что если обстановка на Гавайях вынудит действовать так, как вы намереваетесь, и вы прибудете в Вашингтон с предложением об аннексии, то оно найдет здесь полную поддержку“. Именно это я и хотел услышать».

Тёрстон привез домой известия, которых с нетерпением ждали товарищи: США на их стороне. Стивенс удивлен не был. Прежде чем покинуть Вашингтон и занять пост министра, он подробно обсудил вопрос аннексии с Госсекретарем Джеймсом Блейном, который горячо поддерживал идею. Командующий военно-морским флотом США в Гонолулу Феликс Маккёрли заверил Стивенса, что моряки исполнят любой приказ. Таким образом, Стивенс удостоверился, что и Госдепартамент, и военно-морской флот дают ему полную свободу действий, дабы свергнуть гавайскую монархию.

Спустя несколько месяцев после возвращения в Гонолулу Тёрстон получил необычайное письмо от своего представителя в Вашингтоне Арчибальда Хопкинса, судебного секретаря с отличными связями. Он сообщал, что кабинет Гаррисона хочет предложить королеве взятку. «Я уполномочен донести до вас информацию, – писал Хопкинс, – что правительство Соединенных Штатов заплатит королеве Лилиуокалани и ее приближенным двести пятьдесят тысяч долларов в обмен на переход Гавайев под власть США». Тёрстон ответил, что королева, к сожалению, вряд ли согласится на такое предложение, ведь она «себе на уме и упрямо настроена… ревностно относится к королевским правам и скорее намерена их приумножать, нежели расставаться с той властью, которой она уже обладает».

Тёрстон и его сообщники стремились создать работоспособное, добросовестное правительство. То есть, по их мнению, править должно было белое меньшинство. Перепись 1890 года показала, что на архипелаге проживает сорок тысяч шестьсот двенадцать коренных гавайцев, двадцать семь тысяч триста девяносто один китайский и японский рабочий и, в общей сложности, всего лишь шесть тысяч двести двадцать американцев, британцев, немцев, французов, норвежцев и белых людей, рожденных уже на Гавайях. С такими цифрами становилось ясно, что демократия местным хауле была совсем ни к чему. Десятилетиями они успешно контролировали острова, а «Конституция штыка» лишь узаконила их влияние. Поэтому у хауле не было ни малейшего желания уступать политике, при которой каждый житель будет иметь право голоса.

Утром четырнадцатого января 1893 года королева Лилиуокалани провела тщательно спланированную церемонию, ознаменовавшую конец ежегодной законодательной сессии. Королева вошла в зал совещаний в лиловом платье из шелка и бриллиантовой короне. Ее сопровождали министры, камергеры, придворные дамы. Стражники несли традиционные украшенные перьями шесты под названием кахили. С огромным, по словам очевидца, достоинством королева произнесла речь, в которой поблагодарила законодателей за труд и попрощалась с ними. К тому времени, как Лилиуокалани вернулась во дворец Иолани, резиденцию королевской семьи, там уже происходило кое-что необычное. Несколько дюжин официально одетых гавайцев, членов Гавайской Патриотической Ассоциации, собрались оказать поддержку королеве, которую она, по всей видимости, сама и организовала. Лилиуокалани приняла пришедших в тронном зале. Один из них вручил королеве экземпляр новой конституции, способной обуздать хауле, и взмолился, чтобы Лилиуокалани ее провозгласила. Нарочито радушно согласившись, королева удалилась в примыкающее помещение, куда пригласила своих министров.

Как только Лоррин Тёрстон узнал, что Лилиуокалани пытается объявить новую конституцию, он моментально взялся за дело. Едва перевалило за полдень, как он и его соратники собрали всех четверых министров. Те пребывали в панике. Совет Лоррина, в равной степени радикальный и провокационный, звучал так: они должны устроить бунт и объявить престол свободным, а затем передать власть в руки тех, кого он любил называть «образованной частью общества».

План был смелым. Однако оставался вопрос: как удержать коренных гавайцев, включая личную стражу Лилиуокалани, от восстания в защиту своей королевы? Ответ лежал неподалеку от берега. На якоре у Перл-Харбора стоял крейсер «Бостон». Над махиной возвышались две мачты, две трубы, а на носу развевался американский флаг. На крейсере находилось множество пушек и почти двести морпехов.

Тем же днем Тёрстон собрал несколько дюжин соратников в адвокатской конторе Уильяма Смита, своего ближайшего друга и компаньона. Там он предложил, чтобы его новый протеже, Генри Купер, недавно прибывший из Индианы, выбрал представителей некоего «Комитета безопасности», в обязанности которого войдет «разработка способов выйти из сложившейся ситуации». Никто не возражал. Купер выбрал тринадцать человек, включая себя и Тёрстона. Все они активно участвовали в жизни «Клуба захвата». Девятеро были урожденными американцами. Коренных гавайцев среди них не оказалось.

Мемуары Тёрстона содержат разворот с личными фото каждого члена «Комитета безопасности». Выглядели они впечатляюще. Все при параде. Большинство молоды (самому Тёрстону было тридцать пять). У всех на лицах красуются усы или борода, причем разные: от элегантно закрученных кверху усов у Смита до аккуратно подстриженной черной бороды Тёрстона или более длинной и кустистой у Купера. Никаких улыбок. Словно торговая палата из американского городка или делегация, прибывшая с материка для проверки.

Объявив участников «Комитета», Купер попросил остальных удалиться, дабы новая группа провела первое совещание. Едва дверь закрылась, Тёрстон заговорил: «Полагаю, смысл этого собрания в том, что единственный выход из сложившейся ситуации – присоединение к США». Его мнение приняли без возражений.

Революционеры жаждали столкновения, а королева – напротив. Пока Тёрстон собирал силы, она находилась во дворце, где выслушивала доводы в пользу того, что предложенная конституция излишне радикальна. Наконец Лилиуокалани сдалась. В середине дня она вышла из кабинета и предстала перед ожидавшими вердикта сторонниками. «Я была готова и намеревалась провозгласить новую конституцию сегодня же, – объявила она с балкона. – Но возникли преграды. Возвращайтесь в свои дома тихо и мирно… Я вынуждена перенести провозглашение новой конституции на несколько дней».

Однако ее слова нисколько не уняли революционеров. Напротив, те еще сильнее вспыхнули. Сказав, что она собирается возобновить попытки через «несколько дней» или даже через «некоторое время», как еще можно было перевести ее фразу с гавайского, королева дала ясно понять, что она не оставит попытки вернуть всю власть в руки коренных гавайцев. Значит, покуда Лилиуокалани сидит на троне, положение хауле в опасности.

Тем же вечером Тёрстон пригласил самых доверенных людей в свой деревянный домик на так называемое «небольшое собрание». Пришло шестеро, включая Уильяма Касла, сына миссионера, ставшего плантатором, и Сэмюэля Касла, крупнейшего землевладельца страны. Все они понимали, что ключ к победе – отряды на борту «Бостона». Также они знали, что Стивенс, который обладал властью призвать морпехов на берег в любую секунду, всецело поддерживал затею. И теперь, решили заговорщики, пришел час к нему обратиться. Таким образом должна была свершиться судьба Гавайев.

Когда «небольшое собрание» подошло к концу, пятеро из шести гостей покинули дом Тёрстона и отправились к себе пешком. Друг и соучастник Тёрстона, Уильям Смит, задержался. Кратко посовещавшись, эти двое решили, несмотря на поздний час, тут же отправиться к Стивенсу – рассказать о планах и обратиться за помощью.

Стивенс только вернулся из десятидневного путешествия на борту «Бостона» и вряд ли ожидал услышать стук в дверь. Впрочем, гости и их цели были ему знакомы, поэтому он пригласил их зайти. Согласно последовавшему отчету, Тёрстон и Смит раскрыли Стивенсу все свои планы.

«Они опасались ареста и наказания. Стивенс обещал защиту. Им нужны были солдаты, чтобы мгновенно сразить сторонников королевы. На это Стивенс также согласился и действительно предоставил морпехов. Оружия у мятежников не было, как и обученных воинов, сражаться они не собирались. Тёрстон и Смит договорились с американским посланником, что манифест о свержении королевы и создании временного правительства следует зачитать с балкона правительственного здания. Тем временем вооруженные солдаты должны дежурить вокруг».

Пятнадцатого января Тёрстон проснулся на рассвете. Он по-прежнему надеялся переманить на свою сторону министров королевы и уже в шесть тридцать встретился с теми, кого считал наиболее сговорчивыми: министром внутренних дел Джоном Колберном и с министром юстиции Артуром Питерсоном. Тёрстон объяснил им, что он и его соратники не собираются «ждать извержения этого вулкана» и твердо намерены свергнуть королеву. Не соблаговолят ли джентльмены присоединиться к мятежу? Оба министра были поражены и ответили, что им нужно время, дабы поразмыслить над столь смелым предложением. Тёрстон остался недоволен и предупредил, чтобы они не делились его планами с остальными министрами. Тем не менее они поделились.

После этой неприятной встречи Тёрстон направился в двухэтажный дощатый дом Уильяма Касла, где ожидал «Комитет безопасности». Тёрстон доложил о неудаче, но заметил, что по-прежнему уверен в успехе предприятия. О революции, сказал он, должно быть объявлено завтра, на общественном собрании. Заговорщики согласились. Оставалось уладить небольшую формальность. Когда королеву свергнут, Гавайям нужен будет временный правитель, который и приведет острова в состав Штатов. Очевидной кандидатурой казался неутомимый подстрекатель Тёрстон.

Однако он сделал характерно хитрый ход. Долгая яростная борьба против монархии превратила его, наверное, в самого ненавистного человека на Гавайях. Вдобавок он был излишне категоричным, несдержанным и крайне бестактным, что знал и сам. Поэтому Тёрстон поблагодарил друзей за доверие, но взять на себя такую ответственность отказался, ведь он «чересчур радикален» и у него «чересчур много иных дел». Хотя пообещал подыскать подходящего человека.

Утром в понедельник Комитет безопасности собрался у Касла, чтобы завершить приготовления. Работа была в самом разгаре, как вдруг, ко всеобщему удивлению, в двери постучал Чарльз Уилсон, начальник полиции и предполагаемый любовник королевы. Он позвал Тёрстона наружу.

«Я знаю, чем вы там занимаетесь, и хочу, чтобы вы оставили эту затею и разошлись по домам», – заявил Уилсон.

Тёрстон покачал головой: «Нет, Чарли, домой никто не пойдет, – ответил он. – Все уже зашло слишком далеко».

Уилсон лично поручился, что королева не провозгласит новую конституцию, «даже если для этого ее придется запереть в комнате». Тёрстон остался непоколебим: «Бесполезно, Чарли, – отозвался он. – Мы больше не станем рисковать».

Бросив напоследок, что он их предупредил, Уилсон ринулся во дворец и ворвался в зал совещаний. Он без предисловий сообщил министрам, что единственная надежда спасти королеву и действующее правительство – в их руках. Что министры должны отдать приказ о моментальном аресте всех заговорщиков.

Однако это был чересчур решительный ход для четырех министров, чья преданность и так, мягко говоря, склонялась то в одну, то в другую сторону. Они боялись гнева Стивенса и Соединенных Штатов. Уилсон обозвал их «проклятыми трусами», но министры уже подозревали, чем кончится вся эта история.

Тёрстон и остальные конспираторы восприняли предупреждение Уилсона всерьез. После его ухода они сразу же приняли решение запросить военную поддержку. Мятежники написали обращение к Стивенсу – не особо красноречивое, однако убедительное:

«Мы, нижеподписавшиеся жители Гонолулу, с уважением доводим до вашего сведения, что в свете недавних событий, которые завершились чередой революционных действий королевы Лилиуокалани в прошлую субботу, жизнь и имущество населения оказались под угрозой. Мы обращаемся к вам и силам Соединенных Штатов под вашим командованием за помощью.

Использовав военных и угрозы применить насилие, королева попыталась провозгласить новую конституцию. Обстоятельства заставили ее отказаться от этой затеи, однако королева прилюдно заявила, что задержка временная и она все равно примет меры.

Действия королевы вызвали панику и ужас. Мы не способны защитить себя самостоятельно и уповаем на поддержку Соединенных Штатов».

Под этим текстом поставили подписи тринадцать человек, представлявших собой «Комитет безопасности». Все белые и, за исключением двоих, владельцы плантаций или иных предприятий на островах. Среди этих людей были богатейшие жители Гавайев, в том числе Уильям Касл и корабельный магнат Уильям Уайлдер.

Отправив послание Стивенсу, мятежники договорились встретиться после обеда у оружейной, где должно было состояться общее собрание, и разошлись. На улицах они увидели копии официального заявления, которые развесили по всему городу, – торжественную клятву королевы, что в будущем она будет стремиться изменить конституцию «лишь теми способами, которые указаны в ней самой».

Однако было уже поздно. Такая уступка не могла утихомирить более тысячи людей, собравшихся в два часа дня у оружейной. Почти все были теми, кого некий историк называл «белыми приезжими мужчинами», и никто не желал искать мирный выход из ситуации. Собрание проводил Уайлдер. Среди выступавших присутствовал Генри Болдуин, один из влиятельнейших сахарных баронов.

Естественно, и тут Тёрстон был ключевой фигурой. Он зачитал шумной толпе резолюцию. В ней говорилось, что королева «действовала незаконно и нарушила конституцию» в попытке вести «изменническую и революционную политику». В завершение Тёрстон объявил, что «Комитету безопасности» дается право «разработать такие способы действий, которые необходимы для поддержания закона и защиты жизни, свободы и частной собственности на Гавайях».

«Говорю вам, джентльмены, пришел час действовать – здесь и сейчас, – прогремел Тёрстон, и толпа радостно отозвалась. – Тот, у кого не хватит духа восстать после такой угрозы нашим свободам, не имеет на них право. Что, тропическое солнце охладило нашу кровь? Или у нас в жилах все-таки кипит горячая любовь к свободе и готовность за нее умереть? Я выступаю за резолюцию!»

Выступавшие осуждали Лилиуокалани за попытку провозгласить новую конституцию. Однако никто не призывал свергнуть королеву. Тёрстон позже объяснил, что не считал это необходимым, так как «все единодушно понимали, что мы намеревались ее низложить». Ему также приходилось задуматься, что если он и его друзья открыто призовут население к мятежу, то даже терпению трусливых министров может прийти конец и те прикажут арестовать заговорщиков. А мятеж он все же планировал, и благосклонная реакция толпы только укрепила его решимость.

В это же время возле дворцовой площади собралось несколько сотен сторонников королевы. Мало кто из них представлял, насколько мятежники продумали свой план. Сторонники монархии вели осторожные и в основном вежливые речи, однако один выступающий заметил, что «любой мужчина, который смеет высказываться против женщины, тем более против королевы, – лишь животное ничем не лучше свиньи». Затем сторонники королевы разошлись, а вот мятежники продолжали без устали работать. В четыре часа тринадцать членов «Комитета безопасности» собрались в доме Смита, дабы спланировать следующий шаг. После обсуждения они решили, что им необходим еще день на подготовку. То есть Стивенсу придется отложить высадку солдат. Тёрстон и Смит сразу же отправились к американскому дипломату с этой просьбой. Однако, к их изумлению, Стивенс отказался.

«Господа, – сказал он, – солдаты сойдут на землю сегодня в пять часов вечера, неважно, готовы вы к этому или нет».

У Стивенса было много общего с Тёрстоном и прочими революционерами, чью победу он собирался обеспечить. Он родился в штате Мэн в 1820 году, как раз когда на Гавайи прибыла первая группа миссионеров, и еще в молодом возрасте стал проповедником. Позже между ним и Блейном, тогда еще лишь местным амбициозным политиком и редактором газеты «Kennebec Journal», завязалась тесная дружба. Блейн горячо поддерживал присоединение Гавайев к Штатам и посвятил этому передовицу в первом же номере под своей редактурой. Стивенс присоединился к делу с неменьшим рвением.

После Гражданской войны у Блейна начался карьерный рост в политике. Его избрали в конгресс, затем он стал спикером палаты, а в 1884 году – кандидатом в президенты от республиканцев, но проиграл Гроверу Кливленду. Пять лет спустя президент Бенджамин Гаррисон назначил Блейна Госсекретарем. Одним из его первых действий на новом посту было назначение Стивенса спецпредставителем на Гавайях.

Таким образом образовалось командование Гавайской революцией. Госсекретарь Блейн дал «добро» и отправил Стивенса в Гонолулу для необходимой подготовки. Оказавшись на месте, Стивенс нашел готового к свершениям Тёрстона. Вместе они спланировали и устроили мятеж.

Днем шестнадцатого января 1893 года Стивенс сел за стол и написал короткое судьбоносное сообщение Гилберту Уилтзу, капитану «Бостона». Единственное предложение – классический пример дипломатической лжи, полный намеков, которые американцы еще не раз услышат в будущем столетии:

«Ввиду сложившейся критической ситуации в Гонолулу и некомпетентных действий законных сил, я приказываю высадить морскую пехоту на берег для защиты дипломатической миссии и консульства Соединенных Штатов, а также для обеспечения безопасности и собственности граждан Америки».

В пять часов того же дня сто шестьдесят два американских моряка высадились на пирсе в конце Нууана-авеню. Среди них был артиллерийский расчет и три роты морпехов. У каждого солдата на шее висела винтовка, а на поясе – патронташ. Артиллеристы тянули за собой пулеметы Гатлинга и небольшую пушку.

Тёрстон наблюдал за высадкой и проследовал за солдатами несколько кварталов. По пути в свою контору он столкнулся с У. Рикардом, управляющим плантацией, который занимал место в законодательном собрании и всецело поддерживал королеву. Рикард был в ярости.

«Черт бы тебя побрал, Тёрстон! – крикнул он, потрясая кулаком. – Твоих рук дело!»

«Натворил что?»

«Привел солдат!»

«Это насколько же я должен быть влиятелен, чтобы приказывать солдатам армии США? – отозвался Тёрстон. – Нет, я непричастен к их высадке, равно как и вы, и точно так же понятия не имею, зачем они здесь».

Тёрстон скромничал. Он тесно сотрудничал со Стивенсом. Они не были постоянно на связи в те январские дни и не делились ежечасными планами – зачем? Они понимали действия друг друга и оказывали помощь в ключевых моментах. Устроить революцию в одиночку ни Тёрстону, ни Стивенсу не удалось бы. Партнерство дало им эту возможность.

Гавайцы озадаченно выглядывали из домов и останавливались на ходу, глазея на марш американцев по улицам Гонолулу. Мало кто в этих краях видел западные военные формирования. А зачем солдаты высадились, и вовсе почти никто не понимал. Только когда гавайцы увидели членов «Комитета безопасности», радостно приветствующих отряды, большинство сообразило, что они выступили против монархии. Министры собрались на срочное заседание. Вскоре после него Сэмюэль Паркер, министр иностранных дел, отправил жалобное обращение к Стивенсу:

«Так как ситуация не требует вмешательства со стороны правительства США, мои коллеги и я со всем почтением обращаемся к вам с вопросом о том, кто уполномочил данные действия. От себя хочу добавить, что необходимую защиту дипломатической миссии или интересов Соединенных Штатов с готовностью предоставит правительство Ее Величества».

На послание Стивенс не ответил. Он как раз осматривал подходящие места для военного лагеря и наконец выбрал здание под названием Арион-холл. Оттуда было нелегко охранять американцев, ведь мало кто из них жил или работал в округе. Однако явным преимуществом было соседство с Домом правительства и близкое расположение Дворца Иолани.

Когда солдаты разбили лагерь, «Комитет безопасности» вовсю праздновал в доме одного из своих членов, уроженца Тасмании, Генри Уотерхауса. Все они понимали: настал момент триумфа. Высадка американских морпехов гарантировала их победу. Чтобы сложить революционный ребус, оставалось лишь провозгласить новую конституцию, которую Стивенс должен признать. А американские военные подавят сопротивление со стороны королевы или ее сторонников.

Встреча в доме Уотерхауса была знаменательной по двум причинам. Во-первых, по странной случайности трое главнейших заговорщиков – пылкий адвокат Тёрстон, «сахарный» барон Касл и корабельный магнат Уилдер – заболели и не смогли прийти. А во-вторых, вполне возможно, на этом сборе отмечали появление человека, которому предстояло править Гавайями на следующем отрезке их истории. Этим джентльменом оказался Сэнфорд Доул, внук миссионеров, выпускник колледжа Уильямс и уважаемый судья Верховного суда. Несколько лет спустя Доул поможет Джеймсу, сыну своего двоюродного брата, основать фруктовую компанию, названную по их фамилии.

Хотя Доул не был на той встрече в доме Уотерхауса и даже не входил в «Клуб захвата», он присутствовал на маленьком собрании Тёрстона и знал о дальнейших планах. Когда Комитет безопасности стал гадать, кого же выбрать для правления островами после революции, кто-то упомянул Доула, что, по словам одного из участников обсуждения, «мгновенно вызвало одобрение всех присутствовавших». За седобородым юристом тут же послали.

«Миссис Доул и я сидели в гостиной, как вдруг из дома мистера Уотерхауса к нам пришел человек, живущий в Канеохе, и сообщил, что мятежники хотят, дабы я взял на себя этот пост. „Нет, – сказал я. – Почему его не займет Тёрстон?“ Посыльный сказал, что Тёрстон болен и лежит в постели после того, как с самого начала днями и ночами работал над этим делом. Я согласился заглянуть к ним…

Посыльного отправили к министру Стивенсу, узнать, правда ли он с нами солидарен. Я вернулся домой и решил отложить вопрос об их предложении до утра, но спал плохо, беспокойно, то и дело просыпался с мыслью об этой затее, так что пережил ужасную ночь».

Ранним утром четверга, семнадцатого января, Доул заглянул к прикованному к постели Тёрстону. Они кратко обсудили будущее Гавайев. Доул сказал, что еще не решил, возглавить ли новое правительство. Однако он согласился передать Стивенсу письмо. В послании Тёрстон говорил, что о создании нового правительства объявят уже днем, и просил как можно быстрее его признать.

Уже дома Доул долго сидел на веранде в одиночестве и смотрел на пальмы и теплый океан вдали. Наконец он решил взять на себя временное президентство будущей Республики Гавайи. Он считал, как писал позже, что «пробудет на посту несколько месяцев», пока подготовят все необходимое для присоединения Гавайев к США.

Первым шагом Доула стал визит к покровителю всей затеи. Доул вручил Стивенсу письмо Тёрстона. Ознакомившись с посланием, Стивенс произнес: «Думаю, вам выпала прекрасная возможность».

Затем Доул заглянул в контору Смита, где собрались заговорщики. Доул сообщил им, что готов возглавить будущее правительство, чем вызвал массу радостных возгласов. Будучи крайне порядочным человеком, он отправился в Дом правительства и подал в отставку из Верховного суда. Лишь покончив с формальной письменной частью, он понял, что ее попросту некому отдать.

Начальник полиции, Чарльз Уилсон, по-прежнему отказывался смириться со смертью монархии. Он приказал личной страже королевы приготовиться к сражению, и какое-то время даже казалось, что оно может состояться. В распоряжении Кабинета министров было около пятисот пятидесяти солдат и полицейских, практически все вооруженные винтовками, и четырнадцать артиллерийских орудий. Однако министры и не думали, что им когда-либо придется принимать решение, бросать ли эти силы в бой. Министры отчаянно желали, чтобы кто-нибудь подсказал им, что делать. Не имея иного выбора, они созвали зарубежных послов. Явились все, кроме Стивенса, который сослался на болезнь. Послы единогласно советовали не сопротивляться.

Тем утром все же пролилась кровь. Джон Гуд, один из заговорщиков, несколько часов собирал оружие и снаряжение. Когда он проезжал на загруженной телеге угол Форт-стрит и Кинг-стрит, полицейский попытался его задержать. Гуд ранил полицейского в плечо выстрелом из пистолета и как ни в чем не бывало продолжил путь.

Надеясь предотвратить неизбежное, королева приказала всем министрам немедленно отправиться к Стивенсу. Тот согласился принять лишь одного из четверых, Питерсона, который заявил, что они по-прежнему являются законным правительством Гавайев. Стивенса это не впечатлило. Он отправил Питерсона обратно с предупреждением: «Если на мятежников нападут или их арестуют силы королевы, вмешаются американские солдаты».

Его слова безошибочно подтвердили, что военные вовсе не намерены поддерживать мир и порядок. Они высадились, дабы обеспечить победу заговорщиков. Судьба монархии была решена. Мятежникам лишь оставалось узаконить акт, что они и сделали вскоре после двух пополудни. Они собрались перед Домом правительства, где была сосредоточена вся политическая власть Гавайев. Генри Купер, проживший на островах от силы два года, шагнул вперед. В руке он держал манифест, который продиктовал хворающий Тёрстон. Купер, стоя в окружении шестидесяти солдат, зачитал этот манифест небольшой толпе.

Первой шла суть: «Монархический строй упразднен». В остальных пунктах утверждалось создание временного правительства, которое «будет существовать, пока ведутся переговоры о союзе с Соединенными Штатами Америки». Сэндорд Доул получал пост главы, а все должностные лица могли сохранить рабочие места, за исключением шести: Уилсона, четырех министров и королевы Лилиуокалани.

Несколько дюжин зрителей отозвались радостными возгласами. Когда они утихли, Доул и трое, представлявших его новый «исполнительный совет», вошли в Дом правительства. В помещениях, где обычно работали министры королевы, они обнаружили лишь немногочисленных клерков. Сами министры отправились в ближайшее отделение полиции и составляли очередное обращение к Стивенсу. Даже в последний момент они по-прежнему надеялись, что палач вдруг передумает и придет им на помощь. Других путей не было – приказать дружественным силам атаковать мятежников министры не могли.

«Некие личности, замешанные в государственной измене, в настоящий момент захватили здание правительства в Гонолулу, – сообщали они Стивенсу в своем последнем послании в качестве должностных лиц. – Кабинет министров Ее Величества с почтением обращается к вам с вопросом о том, признает ли Ваше государство вышеупомянутое временное правительство, и если нет, то правительство Ее Величества со всем уважением просит Вас оказать помощь в сохранении мирной ситуации в стране».

Пока министры сочиняли это послание, Доул с товарищами уже вовсю работал в Доме правительства – усердно отправлял поручения и письма. Американские солдаты дежурили снаружи. Затем, около половины пятого, прибыл посланник с документом, утвердившим победу заговорщиков, – кратким заявлением от Стивенса:

«Временное правительство на законных основаниях заняло место прежнего правительства королевы Лилиуокалани и владеет правительственным зданием, архивами и казначейством, а также контролирует столицу Гавайских островов. Настоящим документом я признаю данное временное правительство правительством де-факто».

Ни Лилиуокалани, ни ее министры еще не сдались мятежникам. Сэмюэль Дэймон, бывший советник королевы, который по-прежнему оставался с Лилиуокалани в хороших отношениях, решил, что именно ему стоит наконец потребовать ее капитуляции. Дэймон прошел краткое расстояние до полицейского участка, где обнаружил четверых министров за спором о дальнейших действиях. Несколько минут министры осаждали его вопросами. Дэймон простыми словами объяснил, что случилось и что это означало. Соединенные Штаты признали новый режим – значит, старый должен сдаться.

Неважно, сколько мучений причинила эта новость министрам, – с американским крейсером и почти двумя сотнями солдат на берегу они ничего не могли поделать, поэтому согласились отправиться с Дэймоном к королеве.

«Министры и прочие присутствующие на совещании настаивали, что спорить бесполезно – ведь заговорщиков поддерживали Соединенные Штаты», – написал позже один историк. Королева приказала делегации удалиться и написала ловкое, тщательно сформулированное заявление: да, она сдалась, но не отреклась от престола и ясно указала, что вынуждена склониться лишь под давлением со стороны Америки.

«Я, Лилиуокалани, милостью Божьей и властью, данной мне Конституцией, королева, настоящим документом торжественно выступаю против деяний, совершенных против меня и конституционного правительства Королевства Гавайи группой лиц, заявивших о создании временного правительства.

Я вынуждена сдаться перед превосходящими силами Соединенных Штатов Америки, чей уполномоченный министр, Джон Л. Стивенс, приказал солдатам США высадиться в Гонолулу и заявил о поддержке вышеупомянутого временного правительства.

Дабы избежать военных столкновений и, возможно, человеческих жертв, я выражаю протест и склоняюсь перед вышеупомянутыми силами. Я уступаю свой трон до тех пор, пока правительство Соединенных Штатов, рассмотрев предоставленные факты, не отменит решения, принятые его представителями, и не восстановит мою власть, по праву данную мне как конституционному правителю Гавайских островов».

Подписав документ, королева приказала своим министрам сдать полицейский участок и военные казармы. «Комитет безопасности» завладел этими местами без малейшего сопротивления. Доул отправил Стивенсу письмо, в котором выразил «глубокую благодарность за столь скорое признание нового правительства».