Текст книги "Зелёная миля"

Часть вторая
Мышь на миле

Глава 1

Дом престарелых, где я навожу последний лоск на свою рукопись, называется Джорджия Пайнс. Расположен он в шестидесяти милях от Атланты и находится в паре сотен световых лет от жизни, каковой живут большинство людей, во всяком случае тех, кому еще нет восьмидесяти. Тем, кто сейчас читает написанное мною, следует заранее позаботиться о том, чтобы в будущем не попасть в такое заведение. С одной стороны, местечко неплохое: кабельное телевидение, хорошая еда (правда, жевать практически нечего), а вот с другой – такая же беспросветность, как и в блоке Е «Холодной горы».

Тут даже есть человек, чем-то напоминающий мне Перси Уэтмора, который получил работу на Зеленой миле, потому что приходился родственником губернатору штата. Я сомневаюсь, что этот господин состоит в родстве с кем-либо из ОВП[13]13
  Особо важная персона.


[Закрыть], хотя ведет он себя так, словно иначе и быть не может. Зовут его Брэд Доулен. Он постоянно причесывается, как и Перси, а в заднем кармане всегда носит какое-нибудь чтиво. Перси отдавал предпочтение журналам, будь то «Фрегат» или «Мужское приключение», Брэду больше нравятся сборники анекдотов. Он всегда спрашивает людей, почему француз переходит улицу, или сколько нужно поляков, чтобы ввернуть лампочку, или сколько человек должны нести гроб на похоронах в Гарлеме. Как и Перси, Брэд из тех недоумков, которые уверены, что ежели в анекдоте (шутке) нет отголосков жизни, то он и не смешон.

На днях, правда, Брэд сказал нечто умное, но я не склонен думать, будто для него это обычное дело. Даже поговорка такая есть: и сломанные часы дважды в сутки показывают точное время. Сказал же он следующее: «Тебе повезло, Поли, что у тебя нет болезни Альцгеймера». Я терпеть не могу, когда меня называют Поли, но он все равно именно так произносит мое имя. Мне уже надоело поправлять его. Есть и другие высказывания, не поговорки, которые очень подходят к Брэду Доулену. К примеру: «Привести лошадь к водопою можно, заставить напиться – нет». Или «Одеться он оденется, а вот из дома не выйдет». В своем упрямстве Брэд тоже ничем не уступает Перси.

По Альцгеймеру он прошелся в тот самый момент, когда протирал шваброй пол закрытой веранды, где я просматривал написанные страницы. Их накопилась уже толстая пачка, а написать предстояло, по моим расчетам, еще больше.

– Этот Альцгеймер, ты знаешь, что это такое?

– Нет, – качнул я головой, – но я уверен, Брэд, что ты мне скажешь.

– Это СПИД для стариков, – заявил он и расхохотался: ха-ха-ха-хак, как обычно смеется над своими идиотскими шутками.

Я-то не рассмеялся, поскольку его слова задели меня. Не потому, что я подхватил эту болезнь. В Джорджия Пайнс ею болеют многие, у меня же разве что обычные проблемы с памятью. Что было, я в общем-то помню, а вот когда… Проглядывая написанное, я отметил, что события тридцать второго года изложены правильно, а вот насчет их последовательности такой уверенности у меня нет. Значит, надо поднапрячься, чтобы четко выстроить их одно за другим.

Джон Коффи появился в блоке Е и на Зеленой миле в октябре тридцать второго года, приговоренный к смерти за убийство девятилетних девочек-близнецов Деттериков. Это моя основная точка отсчета, и, отталкиваясь от нее, я смогу разобраться со всем остальным. Уильям (Дикий Билл) Уэртон прибыл после Коффи. Делакруа – до. Как и мышонок, которого Брут Хоуэлл, Зверюга для его друзей, прозвал Пароход Уилли, а Делакруа переименовал в Мистера Джинглеса.

Как бы его ни звали, мышонок объявился в блоке Е первым, даже до Дела. Произошло это летом, когда в камерах сидели двое других смертников, Вождь, Арлен Биттербак, и През, Артур Фландерс.

Этот мышонок. Чертов мышонок. Делакруа любил его, а вот Перси наверняка нет.

Перси сразу же возненавидел его.

Глава 2

Мышонок вернулся вновь через три дня после того, как Перси погнался за ним по Зеленой миле. Дин Стэнтон и Билл Додж говорили о политике… В те дни сие означало, что разговор шел о Рузвельте[14]14
  Рузвельт Франклин Делано (1882–1945), 32-й президент США (с 1933 г.) от Демократической партии.


[Закрыть] и Гувере, Герберте[15]15
  Гувер Герберт Кларк (1874–1964) 31-й президент США (1929–1933) от Республиканской партии.


[Закрыть], не Джоне Эдгаре[16]16
  Гувер Джон Эдгар (1895–1972), с 1924 г. и практически до конца жизни директор ФБР.


[Закрыть]. Они ели крекеры из коробки, которую Дин купил у старика Два Зуба час назад. Перси стоял в дверном проеме кабинета, играя с дубинкой, которую он так любил, и прислушиваясь к разговору. Он вытаскивал ее из нелепого чехла, одному Богу известно, где он такой взял, наносил воображаемый удар (вернее пытался нанести, потому что дубинка зачастую вырывалась у него из пальцев и падала бы на пол, если б не кожаная петля, удерживающая ее на запястье), потом вновь убирал в чехол. У меня в тот день был выходной, но следующим вечером я получил обстоятельный отчет Дина.

Появился мышонок на Зеленой миле точно так же, как и прежде, из-под двери карцера, и побежал, останавливаясь перед пустыми камерами, словно инспектировал их. Не найдя ничего интересного в одной, он перебегал к другой, похоже, никуда не торопясь и настроившись на долгую прогулку.

Президент на этот раз бодрствовал и стоял у решетки, отделявшей его камеру от коридора. Даже в синей тюремной униформе ему удавалось выглядеть респектабельным. Уже по его виду мы знали, что на Старую Замыкалку он не попадет, и оказались правы: не прошло и недели после второй стычки Перси с мышонком, как смертный приговор Презу заменили пожизненным заключением и он покинул блок Е.

– Эй! – воскликнул Президент. – Да у вас тут мышь! Ну и порядочки в вашем заведении! – Он вроде бы смеялся, но Дин отметил, что в голосе его слышалось и раздражение: даже смертный приговор не заставил его забыть о своем недалеком прошлом. Он возглавлял местное отделение Ассоциации риэлтеров Среднего Юга и полагал себя достаточно умным, чтобы выйти сухим из воды, выбросив престарелого отца из окна третьего этажа, дабы получить страховую премию. В этом он, однако, ошибся.

– Заткнись, дылдон, – автоматически бросил Перси. Он не отрывал глаз от мышонка. Дубинку он засунул было в чехол и уже достал один из своих журналов, но теперь бросил его на стол и, вновь выхватив дубинку, начал постукивать ею по костяшкам пальцев левой руки.

– Каков наглец. – Билл Додж смотрел на мышонка. – Никогда не видел тут мышей.

– А по-моему, милый зверек, – высказал свое мнение Дин. – И совсем нас не боится.

– Откуда ты знаешь?

– Он сюда уже приходил. Перси тоже его видел. Зверюга называет его Пароход Уилли.

Перси пренебрежительно фыркнул, но промолчал. А дубинка его стучала все чаще, правда, теперь уже по ладони.

– Смотри внимательно. В прошлый раз он дошел до самого стола. Интересно, дойдет ли сейчас.

Дошел, широким полукругом обогнув камеру Президента, словно зверьку не нравился идущий от него запах. По пути мышонок заглянул в две камеры, обнюхал пустые, без матрацев, койки и опять вернулся на Зеленую милю. А Перси все стоял, постукивая дубинкой по руке, не произнося ни слова, выжидая удобного момента. Очень ему хотелось проучить мышонка.

– Как хорошо, парни, что вам не придется усаживать его на Старую Замыкалку, – нарушил тишину Билл. – Вот бы вы попотели, привязывая лапки к ножкам и надевая на голову колпак.

Перси по-прежнему молчал, но уже перехватил дубинку и теперь держал ее так, как держат хорошую сигару.

Мышонок остановился там же, где и в прошлый раз, в трех футах от стола, и уставился на Дина. На мгновение глянул на Билла, но затем вновь сосредоточил свое внимание на Дине. Перси он словно и не замечал.

– А он у нас смельчак, надо признать, – молвил Билл и чуть повысил голос: – Эй! Эй! Пароход Уилли!

Мышонок чуть повел ушками, но не убежал, даже не сдвинулся с места.

– А теперь смотри. – Дин вспомнил, как Зверюга кормил мышонка крошками сандвича. – Не знаю, какое у него сегодня настроение, но…

Он отломил кусочек крекера и бросил на пол перед мышонком. Маленькие черненькие глазки секунду или две смотрели на желтый кусочек, шевелились усики, потом мышонок приблизился к кусочку крекера, взял его в лапки, сел и начал есть.

– Будь я проклят! – воскликнул Билл. – Ест-то как аккуратно, словно пастор за ужином в субботний вечер!

– Скорее, как ниггер, жрущий арбуз, – прокомментировал Перси, но охранники не обратили на него внимания. Как и Вождь, и През. Мышонок слопал крекер, но продолжал сидеть, уютно устроившись на свернутом в кольцо хвостике и разглядывая гигантов в синем.

– Дай-ка я. – Билл отломил кусочек крекера и, перегнувшись через стол, бросил его на пол. Мышонок понюхал крекер, но не прикоснулся к нему.

– Ха, – вырвалось у Билла. – Наверное, наелся.

– Не, – возразил Дин. – Он знает, что ты тут человек временный, только и всего.

– Это я-то временный? Очень мне это нравится! Я здесь столько же, сколько и Гарри Тервиллигер! Может, даже дольше!

– Успокойся, старина, успокойся, – заулыбался Дин. – Смотри сам и убедишься, что я прав. – И он бросил на пол кусочек крекера. Действительно, мышонок взял его в лапки и начал есть, по-прежнему игнорируя подачку Билла Доджа. Но не успел мышонок и дважды поднести крекер к пасти, как Перси, словно дротик, метнул в него дубинку.

Мышонок, конечно, цель крошечная, но надо отдать должное Перси: бросок удался. Дубинка снесла бы голову Пароходу Уилли, если б не его великолепные рефлексы. Мышонок наклонил голову точно так же, как делает это человек, и выронил кусочек крекера. Тяжелая дубинка пролетела практически впритирку с его головой и позвоночником, так близко, что взъерошила шерстку (так, во всяком случае, утверждал Дин, и я не стал его поправлять, хотя не могу сказать, что полностью ему поверил), потом стукнулась о зеленый линолеум и забарабанила по решетке пустой камеры. Мышонок не стал дожидаться, пока ему скажут, что произошла ошибка. Похоже, он вспомнил, что у него есть неотложные дела в другом месте, повернулся и понесся по коридору к изолятору.

Перси аж взвыл от расстройства, он-то знал, что едва не уложил грызуна, и бросился следом. Билл Додж схватил его за руку, вероятно, автоматически, но Перси вырвался. Потом, однако, Дин доказывал всем, что именно эта задержка и спасла жизнь Пароходу Уилли, но скорее всего мышонок уцелел благодаря собственному проворству. Перси хотел не просто убить мышонка, он жаждал размазать его по линолеуму, поэтому мчался вперед огромными прыжками, словно олень, с силой вдавливая в пол ноги в тяжелых ботинках. Дважды мышонок едва увернулся от них, резко меняя направление движения, но в конце концов добрался до двери. Махнул своим длинным, ну очень уж длинным, розовым хвостиком и исчез.

– Черт! – Перси ударил кулаком по двери. Затем начал перебирать ключи, чтобы открыть дверь изолятора и настигнуть грызуна там.

Дин направился к нему. Шел он не спеша, чтобы успеть взять себя в руки. Потом он сказал мне, что, с одной стороны, ему хотелось посмеяться над Перси, а с другой – так и подмывало схватить этого идиота, заломить ему руки за спину да со всего размаху швырнуть в дверь изолятора, чтобы на пару минут вышибить из него дух. Причину следовало искать во внезапности случившегося. Наша работа в блоке Е состоит в том, чтобы максимально избегать суеты, а Перси Уэтмор словно ставил целью добиваться обратного. Ни у кого не возникало желания заступать с ним в одну смену. Да и кому охота разряжать мину, если за спиной стоит человек и бьет в литавры. Дин сказал, что увидел печаль в глазах Арлена Биттербака… даже Президент вроде бы расстроился, хотя обычно этого джентльмена и танком не прошибешь.

А кроме того, Дин уже начал воспринимать мышонка как своего приятеля, ну если не приятеля, то как неотъемлемую часть жизни в блоке Е. И потому Дин не мог одобрить того, что уже сделал и еще пытался сделать Перси. Разумеется, речь шла не о том, что Перси хотел убить мышонка. Просто Перси в очередной раз продемонстрировал неспособность понять, что хорошо, а что плохо, тем самым вновь доказав непригодность для работы, за которую взялся.

Дойдя до конца коридора, Дин уже совладал с собой и понял, как ему надо себя вести. Чего Перси не мог снести, так это предстать перед всеми дураком, и мы это знали.

– Опять мимо, – усмехнулся Дин.

Перси грозно глянул на него и отбросил волосы со лба.

– Прикуси язык, Четырехглазый. Я в бешенстве. Не выводи меня из себя.

– Значит, снова будем двигать мебель, так? – Дин не рассмеялся… но смеялись его глаза. – Что ж, после того как ты все вынесешь в этот раз, тебя не затруднит протереть пол?

Перси посмотрел на дверь. На ключи. Подумал, как он будет вновь искать мышонка, а остальные – стоять вокруг и смотреть на него… даже Вождь и През.

– Будь я проклят, но никак не пойму, что здесь смешного, – вырвалось у Перси. – Не нужна нам мышь… у нас и так полно паразитов.

– Как скажешь, Перси. – Дин поднял руки.

Как сказал мне Дин следующим вечером, в тот момент он подумал, что Перси сейчас бросится на него.

Но подошел Билл Додж и разрядил обстановку.

– Кажется, ты это уронил. – Он протянул Перси дубинку. – Дюймом ниже, и ты сломал бы бедняге позвоночник.

Перси раздулся от гордости.

– Да, неплохой бросок. – Он аккуратно засунул дубинку в чехол. – В средней школе я был подающим[17]17
  Речь идет о бейсболе.


[Закрыть]. И неплохо играл.

– Это чувствуется. Рука у тебя по-прежнему твердая. – Говорилось все это уважительным тоном, но стоило Перси отвернуться, как Билл подмигнул Дину.

– Да, – кивнул Перси. – Особенно мне удалась игра в Кноксвилле. Задали мы этим городским перцу. И выиграли бы, если б не судья, дылдон паршивый.

Дин мог бы поставить на этом точку, но в служебной иерархии он стоял выше Перси, а обязанность начальников – учить уму-разуму подчиненных. В тот момент, до появления Коффи, до появления Делакруа, он еще думал, что Перси может чему-то научиться. Поэтому он протянул руку и сжал запястье Перси.

– Надо бы тебе подумать о том, что ты сейчас делаешь.

Потом Дин говорил, что старался придать своему голосу серьезность, чтобы в нем не слышалось упрека.

Перси, однако, услышал. Он не хотел, да и не мог чему-либо учиться… в отличие от нас.

– Слушай, Четырехглазый, я отлично знаю, что делаю. Пытаюсь избавиться от этой мыши! Или ты ослеп?

– Ты также напугал Билла, напугал меня, даже этих двоих. – Дин указал на Биттербака и Фландерса.

– И что? – Перси расправил плечи. – Они не в яслях, если ты этого еще не заметил. Хотя вы, парни, относитесь к ним так, будто они груднички.

– Я вот тоже не люблю, когда меня пугают, – пробурчал Билл, – и я работаю здесь, Уэтмор, если ты этого еще не заметил. Опять же я не из твоих дылдонов.

Перси смотрел на Билла, хищно прищурившись.

– И нам незачем пугать их без нужды, потому что они и так живут в постоянном напряжении, – говорил Дин тихим, ровным голосом. – А мужчины под таким напряжением могут сломаться. Причинить вред себе. Другим. Иногда доставить таким, как мы, массу неприятностей.

У Перси дернулся рот. В неприятностях он разбирался. Доставить их кому-либо другому – одно удовольствие. Навлечь на себя – это ни к чему.

– Наша работа – говорить, а не кричать, – продолжал Дин. – На заключенных может кричать только человек, потерявший над собой контроль.

Перси знал, что автор этой заповеди я. Босс. Теплых чувств Перси Уэтмор и Пол Эджкомб друг к другу не питали, но напомню, что речь идет о летних событиях, случившихся задолго до того, как разгорелся весь сыр-бор.

– Тебе же будет лучше, – гнул свое Дин, – если ты представишь себе, что находишься не в тюрьме, а в палате интенсивной терапии. И чем меньше ты будешь поднимать…

– По мне это место – ведро с мочой, в котором надо топить крыс, – оборвал его Перси. – А теперь отпусти меня.

Он вырвал руку, протиснулся между Дином и Биллом и зашагал по коридору, опустив голову. Перси прошел чуть ли не вплотную к камере Президента, достаточно близко, чтобы Фландерс мог протянуть руку, схватить его, может, даже ударить по голове, будь Фландерс из драчунов. Но он никоим образом не подпадал под эту категорию, в отличие, скажем, от Вождя. Вождь, представься ему такая возможность, не преминул бы вздуть Перси, чтобы преподать ему наглядный урок. Рассказывая обо всем этом следующим вечером, Дин произнес несколько фраз, которые намертво впечатались в мою память, потому что оказались пророческими. «Уэтмор не понимает, что власти над ними у него нет. Ничего он им сделать не может, на электрический стул садятся только раз. Пока до него это не дойдет, он останется опасным как для себя самого, так и для окружающих».

Перси прошел в мой кабинет и захлопнул за собой дверь.

– Ну и ну, – покачал головой Билл Додж. – Похоже, у него воспалилось и сильно раздулось левое яйцо.

– Скорее оба, – возразил Дин.

– Будем оптимистами, – возразил Билл. Он всегда предлагал бодро смотреть на жизнь. И каждый раз, когда он упоминал про оптимизм, мне очень хотелось двинуть ему в челюсть. – Хитрый мышонок спасся.

– Да, но мы его больше не увидим, – вздохнул Дин. – Как я понимаю, на этот раз чертов Перси Уэтмор как следует напугал его.

Глава 3

Логичное предположение Дина, однако, не выдержало проверки жизнью. Мышонок объявился на следующий же вечер, первый из двух выходных Перси Уэтмора, после чего тот переходил в другую смену.

Пароход Уилли показался в коридоре около семи. При мне, Дине и Гарри Тервиллигере. Гарри сидел за столом. Мое рабочее время закончилось, но я задержался, чтобы провести лишний час с Вождем, которому осталось совсем немного до казни. Биттербак стоически ждал смерти, в полном соответствии с традициями своего племени, но я видел, как копится в его душе страх. Поэтому мы разговаривали. С приговоренными к высшей мере можно говорить и днем, но толку в этом немного. Мешают крики, обрывки разговоров, а то и шум потасовки, доносящиеся с тюремного двора, грохотание штамповочных прессов, работающих в мастерских, команды охранников, требующих, чтобы кто-то активнее махал лопатой, взял кирку, а то и просто убрался с дороги. После четырех наружный шум заметно стихал, а после шести вообще сходил на нет. Поэтому оптимальным для бесед я считал промежуток от шести до восьми вечера. Потом же осужденные погружались в свои невеселые мысли (это легко читалось по туманящимся глазам), и дальнейшие разговоры смысла не имели. Они вроде бы тебя слушали, но уже ничего не понимали. После восьми они уже опасались, а не окажется ли эта ночь последней, представляли себе, что будут ощущать, когда на голову наденут металлический колпак, как будет пахнуть воздух в мешке, который натянут на потное лицо.

Но я разговорил Вождя в удачный момент. Он рассказал мне о своей первой жене, о том, как они вдвоем построили дом в Монтане. То были самые счастливые дни в его жизни, признался Вождь. Они пили воду, такую чистую и холодную, что от каждого глотка ломило зубы.

– Как вы думаете, мистер Эджкомб, – спросил он меня, – если человек искренне раскаивается в содеянном, может ли он вернуться в то время, когда чувствовал себя на вершине счастья, и жить в нем вечно? Может, это и есть рай?

– Именно так я его себе и представляю, – солгал я, нисколько об этом не сожалея. Ответы на вопросы, касающиеся вечности, я получил, сидя на коленях матери, и верил тому, что обещала убийцам Хорошая книга[18]18
  Библия.


[Закрыть]: никакой вечной жизни. Я до сих пор думаю, что они прямиком отправляются в ад, где будут гореть в огне, пока Господь не кивнет Гавриилу, дабы тот, поднеся трубу ко рту, возвестил о приходе Судного дня. Когда же это произойдет, они вздохнут… и, возможно, с радостью пойдут туда, куда их пошлют. Но этими мыслями я не делился ни с Биттербаком, ни с другими. Я думаю, что в глубине души они и сами все знали. Где брат твой, кровь которого вопиет ко мне с земли, спросил Господь у Каина, и я сомневаюсь, чтобы слова эти могли удивить Биттербака. Готов поставить последний доллар, что он слышал кровь Авеля, взывающую к нему с земли при каждом шаге.

Вождь улыбался, когда я уходил, возможно, думая о доме в Монтане и своей жене, лежащей с обнаженной грудью у огня. Я же нисколько не сомневался в том, что вскорости его ждал другой, более жаркий огонь.

В коридоре меня остановил Дин и рассказал о стычке с Перси прошлым вечером. Я думаю, он специально дожидался удобного момента, поэтому выслушал его очень внимательно. Впрочем, я всегда слушал внимательно, когда речь шла о Перси, потому что соглашался с Дином на все сто процентов: Перси относился к тем людям, которые могли доставить массу хлопот как окружающим, так и себе.

Дин уже заканчивал рассказ, когда появился старик Два Зуба со своей исписанной цитатами из Библии красной тележкой с едой («Не станем искушать Христа, как некоторые из них искушали и погибли от змей»[19]19
  1-е Коринфянам, 10:9.


[Закрыть], «Потому что конец закона Христос, к праведности всякого верующего»[20]20
  К Римлянам, 9:4.


[Закрыть] и так далее), и продал нам сандвичи и пакетики с воздушной кукурузой. Дин рылся в карманах в поисках мелочи, говоря о том, что больше мы Парохода Уилли не увидим, так как этот чертов Перси Уэтмор до смерти перепугал его, но старик Два Зуба оборвал его монолог вопросом:

– А это кто?

Мы посмотрели и увидели мышонка, деловито бегущего по Зеленой миле. Он остановился, поглядел на нас (глазенки такие яркие, блестящие) и двинулся дальше.

– Эй, мышь! – воскликнул Вождь.

Мышонок замер и уставился на него, подергивая усиками. Клянусь вам, эта крошечная тварь знала, что зовут именно ее.

– Как насчет того, чтобы подкрепиться?

И он бросил мышонку кусочек сыра. Сыр упал на линолеум перед самой его мордочкой, но Пароход Уилли лишь мельком глянул на подачку и проследовал дальше, по пути инспектируя пустые камеры.

– Босс Эджкомб! – подал голос Президент. – Как по-вашему, этот маленький чертенок знает, что Уэтмора здесь нет? Клянусь Богом, мне кажется, знает.

Я думал о том же… но не собирался озвучивать свои мысли.

Гарри вышел в коридор, подтягивая штаны (так он делал всегда, проведя несколько минут в сортире), и застыл, широко раскрыв глаза. Глазел на мышонка и старик Два Зуба, а губы его беззубого рта изогнулись в улыбке.

Пароход Уилли остановился на своем излюбленном месте, свернул хвост колечком вокруг задних лапок и посмотрел на нас. Опять мне вспомнилась картина, изображающая судей, выносящих приговор заключенным… однако… мне еще не доводилось видеть такого маленького и не выказывающего ни малейших признаков страха заключенного. Да и какой, в конце концов, он заключенный: Пароход Уилли мог приходить и уходить когда ему заблагорассудится. Тем не менее мысль эта не выходила у меня из головы, и вновь подумалось, что большинство из нас почувствуют себя такими же маленькими, когда по завершении жизни в этом мире мы придем на суд Божий, но мало кто сможет вот так побороть страх.

– Как вам это нравится? – покачал головой старик Два Зуба. – Расселся, как у себя дома.

– Ты еще многого не видел, Два Зуба, – встрял Гарри. – Смотри.

Он сунул руку в нагрудный карман, достал ломтик сушеного яблока, завернутый в вощеную бумагу, оторвал кусочек и бросил на пол. Я думал, он стукнется о линолеум и отлетит в сторону, но мышонок протянул лапку и прижал его к полу. Мы все в восхищении расхохотались. Вроде бы раскаты нашего хохота не могли не испугать Пароход Уилли, однако мышонок лишь дернул усиками, но не сдвинулся с места. Потом он поднял кусочек яблока, куснул его раз-другой, выронил на линолеум и вновь поднял на нас глаза, как бы говоря: неплохо, конечно, но нет ли у вас чего-нибудь еще?

Два Зуба поднял крышку своей тележки, достал сандвич, развернул его, вытащил кружочек болонской колбасы и оторвал чуток.

– Не переводи продукт, – предупредил его Дин.

– Ты это о чем? – спросил Два Зуба. – Я еще не видел ни одной мыши, которая отказалась бы от болонской колбасы. Ты просто псих.

Но я знал, Дин прав, а по лицу Гарри видел, что и он согласен со мной. Временные – они не такие, как постоянные. И Пароход Уилли эту разницу чувствовал. Как – не знаю, но чувствовал.

Старик Два Зуба бросил колбасу на пол, но мышонок, естественно, есть ее не стал. Только понюхал, а потом отступил назад.

– Чтоб мне лопнуть! – По голосу старика чувствовалось, что он обижен.

Я протянул руку:

– Дай его мне.

– Что? Этот сандвич?

– Вот-вот. Я за него заплачу.

Два Зуба протянул мне сандвич. Я поднял верхний кусок хлеба, взял другой кружок колбасы, оторвал треть и бросил на пол перед столом. Мышонок тут же подбежал, схватил его в лапки и начал есть. Не успели мы и глазом моргнуть, как от болонской колбасы не осталось и следа.

– Будь я проклят! – воскликнул Два Зуба. – Кровавый ад! Где ж это видано!

Он схватил сандвич, вытащил целый кружок колбасы и бросил так близко от мышонка, что кружок едва не накрыл его, словно шляпа. Пароход Уилли отпрянул, потом принюхался к колбасе (несомненно, во время Великой депрессии ни одной мыши не перепадал такой царский подарок) и снизу вверх посмотрел на нас.

– Давай, давай, ешь! – старик Два Зуба совсем уж разобиделся. – Что тебе не нравится?

Сандвич перекочевал к Дину, теперь он бросил на линолеум кружок колбасы… Такая вот пошла борьба за клиента. Мышонок тут же схватил его и слопал. Затем повернулся и засеменил обратно к карцеру, останавливаясь по пути, чтобы заглянуть в две пустые камеры и прогуляться по третьей. Опять же мне подумалось, что он кого-то ищет, но я снова отогнал от себя эту мысль.

– Я никому не буду об этом рассказывать. – Вроде бы Гарри шутил, а вроде бы и нет. – Во-первых, всем это до лампочки. А во-вторых, никто мне не поверит.

– Он же ест только из ваших рук, парни. – Два Зуба покачал головой, словно тоже не мог поверить тому, что видел собственными глазами, затем с трудом наклонился, подобрал то, от чего отказался мышонок, и сунул кусок колбасы в беззубый рот. – Почему он это делает?

– У меня есть вопросик получше, – усмехнулся Гарри. – Как он узнал, что у Перси сегодня выходной?

– Ничего он не узнал, – ответил я. – Это просто совпадение. Пароход Уилли все равно появился бы здесь сегодня вечером.

Только верить в это с каждым днем становилось все труднее и труднее, потому что мышонок показывался только по выходным Перси и в те дни, когда он работал в другую смену или в других блоках. Мы, Гарри, Дин, Зверюга и я, решили, что он отличает голос Перси или реагирует на его запах. Мы старались поменьше говорить о мышонке, так как дискуссия (мы, похоже, пришли в этом вопросе к молчаливому согласию) могла порушить что-то странное… и удивительное, чего мы еще не могли выразить словами. В конце концов, Уилли выбрал нас, хотя я даже сейчас не могу сказать почему. Может, Гарри наиболее близко подошел к истине, сказав, что другим говорить об этом нет нужды. Не потому, что они не поверят, просто им все это без разницы.