Текст книги "Бессонница"

– А я Ральф Робертс. Очень приятно познакомиться, мистер Вайзер.

– Взаимно. Теперь что касается эффективности этих замечательных лекарств. Позвольте мне ответить вопросом на вопрос: гадит ли медведь в телефонной будке?

Ральф рассмеялся:

– Я думаю, вряд ли, – сказал он, когда снова смог говорить.

– Правильно. И тут примерно тот же случай. – Вайзер взглянул на полку со снотворными, выдержанную в синих и голубых тонах. – Слава Богу, мистер Робертс, что я фармацевт, а не продавец, иначе бы я замучился таскать эти коробки от двери к двери. Вы страдаете от бессонницы? Я это спрашиваю не просто так, а по двум причинам: во-первых, вы изучаете полки со снотворными, а во-вторых, потому что у вас измученный вид и ввалившиеся глаза.

Ральф сказал:

– Мистер Вайзер, я был бы, наверное, счастливейшим из людей, если бы мог спать хотя бы пять часов в сутки, впрочем, даже если и четыре – это было бы уже неплохо.

– И как долго это уже продолжается, мистер Робертс? Или можно вас называть просто Ральф?

– Давайте просто Ральф.

– Хорошо, а я тогда просто Джо.

– Началось все в апреле, наверное. Через месяц-полтора после смерти моей жены.

– Господи, примите мои соболезнования.

– Спасибо, – сказал Ральф, а потом повторил давно заученную фразу: – Мне очень ее не хватает, но я был рад, что ее страдания наконец закончились.

– Ну да, зато теперь страдаете вы. Уже… давайте посчитаем… Вайзер быстро посчитал на пальцах. – Уже, выходит, полгода.

Ральф вдруг поймал себя на том, что он завороженно смотрит на пальцы Вайзера. На этот раз – никаких линий в воздухе, но кончик каждого пальца, казалось, был окружен ярким серебристым сиянием, похожим на фольгу, только прозрачную. И он снова подумал о Каролине и вспомнил те призрачные запахи, которые чудились ей в ее последнюю осень – гвоздика, сточные воды, подгоревший жир. И может быть, эти странные видения – это всего лишь мужская разновидность того же заболевания, и начало развития его мозговой опухоли ознаменовалось не головными болями, а прогрессирующей бессонницей.

Самодиагностика – последнее дело, Ральф, так что не забивай себе голову всякими глупостями.

Он решительно поднял глаза на улыбчивое и приятное лицо Вайзера. Никакой серебристой дымки; даже намека на какую-то дымку. Он был в этом почти уверен.

– Правильно, – подтвердил он. – Уже полгода. А кажется, что намного дольше. Намного дольше.

– А есть какая-нибудь обычная схема? Обычно бывает. Я имею в виду, может быть, вы долго ворочаетесь перед тем, как заснуть, или…

– Я просыпаюсь раньше времени.

Вайзер удивленно поднял брови.

– И видимо, вы прочли несколько книг по данному вопросу, я прав?

Если бы подобное замечание сделал Литчфилд, Ральф воспринял бы его как снисходительное. А в голосе Джо Вайзера не было никакой снисходительности, одно только искреннее восхищение.

– Я прочел почти все, что было в библиотеке, но там было немного, а толку от этого – еще меньше. – Ральф помолчал, а потом добавил: – Если честно, толку не было вообще.

– Хорошо, давайте я расскажу все, что знаю о лечении бессонницы, а вы дайте мне знать, если я буду говорить о том, что вы уже знаете. Кстати, а кто ваш доктор?

– Литчфилд.

– Ага. И обычно вы покупаете лекарства… где? Во «Все для людей»? Или в «Рексоле»?

– В «Рексоле».

– Понятно. И тут вы как бы инкогнито?

Ральф покраснел… а потом усмехнулся.

– Ага, что-то вроде того.

– Угу. Я думаю, глупо было бы спрашивать, ходили ли вы к Литчфилду? Если бы ходили, вы бы сейчас не изучали с таким интересом великолепный мир патентованных медикаментозных средств.

– Это так называется? Патентованные медикаментозные средства?

– Ну да… вообще-то я бы чувствовал себя куда лучше, если бы продавал эту гадость… ну, скажем так, большую часть этой гадости… с большой красной тележки с желтыми колесами.

Ральф рассмеялся, и яркое серебристое облако, начавшее было сгущаться перед грудью Вайзера, исчезло.

– Да, такая торговля меня было устроила, – сказал Вайзер с легкой мечтательной улыбкой. – И у меня была бы маленькая симпатявая цыпочка, которая танцевала бы в лифчике, расшитом блестками, и восточных шароварах… назовем ее Маленькой Египтянкой, как в старой песне Коастерс… она бы разогревала публику. Ну и еще мне бы понадобился музыкант, чтобы играть на банджо. Проверено на собственном опыте: игра на банджо – верное средство настроить потенциального покупателя на желание непременно купить хоть чего-нибудь.

Вайзер посмотрел куда-то вдаль, сквозь анальгетики и слабительные, наслаждаясь своей яркой мечтой. Потом он снова взглянул на Ральфа.

– Для человека, который просыпается раньше времени – а у вас, Ральф, как я понимаю, как раз такой случай, – все эти лекарства совершенно бесполезны. Вам полезнее было бы выпивать на ночь стаканчик виски или воспользоваться одним из этих чудо-массажеров, которые продаются по каталогам. Хотя, глядя на вас, я, пожалуй, скажу, что вы все это уже пробовали.

– Да.

– И еще пару десятков старых добрых народных средств?

Ральф опять рассмеялся. Ему начинал нравиться этот парень.

– И собираюсь пробовать дальше, а ровно на пятидесятом меня увезут в психушку.

– Ну, будь вы обычным трудягой, я бы вам посоветовал это. – Вайзер махнул рукой в сторону голубых коробочек. – Это всего лишь антигистамины. У них есть побочный эффект, который, собственно, нам и нужен, – они вызывают сонливость. Вы почитайте инструкцию по применению на коробке, вот, скажем, на комтрексе или бенадриле. Там написано, что их не следует принимать, если вы собираетесь долго вести машину или работать с какими-нибудь механизмами. Людям, которые страдают от случайного расстройства сна, может помочь соминекс. Но вам это все не поможет, потому что ваша проблема не в том, чтобы заснуть, а в том, чтобы спать дольше… Правильно?

– Правильно.

– Могу я задать вам нескромный вопрос?

– Да, наверное.

– У вас какие-то проблемы с доктором Литчфилдом? Может быть, вы сомневаетесь в том, что он сумеет понять, как вас выматывает бессонница?

– Да, – с облегчением сказал Ральф. – Вы считаете, мне надо пойти к нему? И объяснить ему так, чтобы он понял?

На этот вопрос Вайзер ответит, конечно же, утвердительно, и Ральф еще подумает-подумает и все-таки позвонит. И это будет именно Литчфилд. Думать о том, чтобы сменить врача в его годы, – это чистой воды безумие. Теперь он это понимал.

А сможешь ты рассказать доктору Литчфилду о своих видениях? Сможешь ты рассказать ему о светящихся голубых линиях, исходивших из кончиков пальцев Луизы Чесс? Или о следах на тротуаре, которые похожи на следы-диаграммы из танцевального курса Артура Мюррея? Или о серебристом сиянии вокруг пальцев Джо Вайзера? Ты действительно собираешься рассказать обо всем этом Литчфилду? А если не собираешься, если знаешь, что все равно не можешь, зачем тебе с ним встречаться, и не важно, что скажет тебе этот парень?

Вайзер, однако, очень его удивил, переведя разговор на совершенно другую тему:

– Вам все еще снятся сны?

– Да, и достаточно много снов, с учетом того, что я сплю около трех часов в сутки.

– Это когерентные сны – то есть сны, которые состоят из связанных и последовательных событий, не важно, насколько они бредовые – или это просто разрозненные картинки?

Ральф вспомнил сон, который снился ему этой ночью. Он, Элен Дипно и Билл Макговерн играли в тарелочку посреди Харрис-авеню. На Элен были большие тяжелые ботинки; на Макговерне – футболка с длинными рукавами, с изображением бутылки водки и надписью «АБСОЛЮТно лучшая». Тарелочка была ярко-красного цвета, со светящимися зелененькими полосками. Потом появилась собака Розали. У нее на шее болталась выцветшая синяя бандана. Она подпрыгнула, схватила тарелочку и побежала, зажав ее в зубах. Ральф хотел догнать ее, но Макговерн сказал: «Да ладно, Ральф, не напрягайся. На Рождество нам подарят целый набор». Ральф повернулся к нему и хотел сказать, что Рождество было всего три месяца назад и что им делать, если до нового Рождества им вдруг захочется еще раз поиграть в тарелочку. Но прежде чем он успел это сказать, сон либо закончился, либо превратился в какой-то другой, менее яркий.

– Если я правильно понял, – ответил Ральф, – мои сны когерентны.

– Это хорошо. Мне бы также хотелось знать, осознанные это сны или нет. Осознанные сны отвечают двум требованиям. Первое: вы осознаете, что спите. И второе: зачастую вы можете как-то влиять на события в ваших снах, то есть вы там еще и действуете, а не только наблюдаете со стороны.

Ральф кивнул.

– Конечно, мне снятся и такие сны. На самом деле последнее время мне только такие и снятся. Я только что вспоминал сон, который снился мне прошлой ночью. В нем бродячая собака – я часто вижу ее у нас на улице – сбежала с тарелочкой, в которую мы играли с друзьями. Я был взбешен от того, что она испортила нам игру, и попытался заставить ее бросить тарелочку, мысленно послав ей команду. Что-то вроде телепатии, вы понимаете, о чем я?

Он смущенно хохотнул, но Вайзер лишь понимающе закивал.

– Ну и как, у вас получилось?

– Не в этот раз, – сказал Ральф. – Но мне кажется, я же делал нечто подобное в других снах. Но я не могу быть уверенным, потому что я, когда просыпаюсь, большинство снов забываю.

– Это со всеми так, – сказал Вайзер. – Мозг воспринимает большинство снов как нечто совершенно ненужное и поэтому хранит их в памяти очень недолго.

– Вы, я смотрю, много об этом знаете.

– Меня очень интересует проблема бессонницы. Еще когда я учился в университете, я провел два исследования по связи между снами и расстройствами сна. – Вайзер взглянул на часы. – У меня сейчас перерыв. Хотите попить со мной кофе и съесть по кусочку яблочного пирога? Тут недалеко есть местечко, где готовят совершенно обалденный яблочный пирог.

– Звучит заманчиво, но я, наверное, обойдусь апельсиновой содовой. Последнее время я пытаюсь пить меньше кофе.

– Это понятно, но абсолютно бесполезно, – весело сказал Вайзер. – Ваша проблема – не в кофеине.

– Да, наверное… Но тогда в чем? – До этого Ральфу еще худо-бедно удавалось скрывать, как он расстроен и обеспокоен, но сейчас, кажется, голос его выдал.

Вайзер похлопал Ральфа по плечу и сочувственно посмотрел на него.

– Вот об этом, – сказал он, – мы с вами и поговорим. Идемте.

Глава 5

1

– Взгляните на это с другой стороны, – посоветовал Вайзер пять минут спустя. Они сидели в новомодной забегаловке под названием «Перерыв на обед, солнце пошло на посадку». Для Ральфа это местечко было каким-то уж слишком модерновым – он привык к старомодным кафе, которые сияют хромом и где пахнет топленым жиром. Но пирог здесь подавали действительно вкусный, да и кофе, хотя и явно не дотягивал до того, который варила Луиза Чесс (Луиза варила просто божественный кофе, лучший кофе, который Ральф когда-либо пробовал), все же был в меру горячим и крепким.

– Как именно? – спросил Ральф.

– В жизни есть вещи, за которые мы, мужчины – впрочем, и женщины тоже, – постоянно ведем борьбу. Это не тот высокопарный бред, про который пишут в книгах по истории и социологии, я сейчас не об этом. Я имею в виду очень простые и самые основные вещи. Крыша над головой. Трехразовое питание и постель. Нормальная сексуальная жизнь. Здоровый желудок. И наконец, самое важное: то, чего вам сейчас не хватает, друг мой, и почему вы сейчас так мучаетесь. Потому как ничто на свете не заменит здоровый ночной сон, правильно?

– Правильно, – согласился Ральф.

Вайзер кивнул.

– Сон – это скромный и незаметный, но великий герой и единственный доктор, которого может позволить себе бедняк. Шекспир говорил, что сон «тихо сматывает нити с клубка забот»[3]3
  «Макбет», акт II, сцена 2; перевод Б. Пастернака. – Примеч. пер.


[Закрыть], Наполеон называл сон благословенным окончанием ночи, а Уинстон Черчилль – один из величайших людей нашего века, страдавших бессонницей – сказал, что для него это единственный способ излечиться от депрессий. Я записал это все в своих заметках, но все цитаты сводятся к одному, к тому, что я только что вам сказал: ничто в этом мире не сравнится с крепким здоровым сном.

– У вас у самого были проблемы со сном, да? – вдруг спросил Ральф. – И поэтому вы… ну… взяли меня под свое крылышко?

Джо Вайзер усмехнулся.

– А я взял вас под крылышко?

– Да, пожалуй что.

– Ну ладно, это я еще переживу. А ответ утвердительный. Да, я страдал от бессонницы – точнее, от расстройства медленной стадии сна – с тринадцати лет. Именно поэтому я и занялся исследованием этого явления.

– И как вы сейчас с этим справляетесь?

Вайзер пожал плечами.

– На самом-то деле сейчас у меня все неплохо. Могло быть и лучше, да. Но терпимо. Когда мне было двадцать, все было гораздо хуже – я ложился спать в десять, засыпал около четырех, вставал в семь и жил как во сне, ощущая себя героем чьего-то кошмара.

Это было знакомо Ральфу – настолько знакомо, что по спине и рукам побежали мурашки.

– И сейчас я скажу вам самое главное, Ральф, так что слушайте.

– Я слушаю.

– Вы должны радоваться тому, что с вами еще все в порядке, по крайней мере в общих чертах, даже если весь день вы себя чувствуете дерьмово. Сон, скажем так, создан неравным – есть хороший сон и есть плохой. Если вам все еще снятся когерентные сны и, что гораздо важнее, осознанные сны, значит, ваш сон все еще хороший. И именно поэтому большинство снотворных для вас сейчас будут совсем не полезны, а даже наоборот – вредны. И я знаю доктора Литчфилда. Он достаточно приятный парень, но очень уж любит сразу хвататься за ручку и выписывать пациентам рецепты.

– Как же вы правы, – заметил Ральф, думая о Каролине.

– Если вы расскажете Литчфилду все, что вы рассказали мне по дороге сюда, он скорее всего выпишет вам бензодиазипин. Может быть, долман или ресторил, а может, гальцион или даже валиум. Вы будете спать, но за это придется заплатить немалую цену. Бензодиазипины вызывают привыкание, это респираторные депрессанты, и – что хуже всего для таких, как мы с вами – они значительно сокращают REM-стадию сна. Иными словами, ту стадию сна, когда вам снятся сны. Кстати, как вам пирог? Я спрашиваю потому, что вы почти до него не дотронулись.

Ральф откусил здоровенный кусок пирога и проглотил, даже не почувствовав вкуса.

– Очень вкусно, – сказал он. – А теперь объясните мне, почему если ты видишь сны, то сон у тебя хороший.

– Если бы я мог ответить на этот вопрос, я бы ушел со своей работы и стал бы великим гуру по сну. – Вайзер доел свой пирог и теперь собирал пальцем крошки с тарелки. – REM-стадия сна – это когда спящий быстро вращает глазами. В общественном сознании термины REM-сон и «сон со сновидениями» уже давно стали синонимами, но мало кто знает, как движения глаз спящего влияют на то, что ему снится. Вряд ли они отвечают за «наблюдение» или «слежение», потому что наблюдатели фиксировали эти движения даже тогда, когда подопытным снились достаточно статичные сны, к примеру, разговоры, вот как у нас с вами – просто сидим за столом и беседуем. И точно так же никто не знает, почему существует связь между когерентными осознанными снами и душевным здоровьем: чем больше снов снится человеку, тем он здоровее, и наоборот. Такая вот непонятная зависимость.

– Душевное здоровье – достаточно общий термин, – скептически заметил Ральф.

– Да, – усмехнулся Вайзер. – Напоминает мне наклейку на бампере, которую я видел несколько лет назад: СОХРАНЯЙТЕ ДУШЕВНОЕ РАВНОВЕСИЕ ИЛИ Я ВАС УБЬЮ. В любом случае мы сейчас говорим о каких-то основных, базовых компонентах: способности узнавать, способности решать задачи как индуктивным, так и дедуктивным методом, способности поддерживать нормальные отношения с людьми, памяти…

– Моя память стала значительно хуже, – сказал Ральф и подумал о том, как не смог вспомнить номер телефона кинотеатра, и о своей долгой охоте на последний пакет с супом в кухонном шкафу.

– Да, вы, вероятно, страдаете от кратковременных провалов в памяти, но ширинка у вас застегнута, и рубашка надета не наизнанку, и я уверен, что вы назовете свое второе имя, если я вас сейчас спрошу. Я никоим образом не преуменьшаю вашу проблему, поймите меня правильно – я был бы последней сволочью, если бы имел в виду что-то подобное, – я просто прошу вас чуть-чуть поменять вашу точку зрения, всего лишь на пару минут. И подумать о всех тех аспектах жизни, в которых у вас пока что нет никаких проблем.

– Хорошо. А эти когерентные и осознанные сны… они просто показывают, насколько вы себя хорошо чувствуете, типа как индикатор топлива в машине, или они еще и играют какую-то роль в нормальном функционировании организма?

– Никто точно не знает, но, судя по всему, и то, и другое. В конце пятидесятых, примерно тогда, когда фармацевты изобрели барбитураты – самым популярным тогда было лекарство под названием талидомид, – некоторые ученые предположили, что хороший сон, о котором мы сейчас говорим, и сновидения никак друг с другом не связаны.

– И?

– Тесты не подтвердили эту гипотезу. У людей, которые спали без сновидений или у которых наблюдались постоянные нарушения цикла сна, обнаружились всевозможные проблемы, включая потерю способности познавать новое и эмоциональную неустойчивость. У них были проблемы и с восприятием, которые потом получили название гиперреальность.

За спиной Вайзера, в противоположном конце кафе сидел какой-то парень и читал «Derry News». Ральф видел только его макушку и руки. На левой руке красовалось аляповатое кольцо. Заголовок на первой странице гласил: АДВОКАТ АБОРТОВ СОГЛАСИЛАСЬ ВЫСТУПИТЬ В ДЕРРИ В СЛЕДУЮЩЕМ МЕСЯЦЕ. Под ним, шрифтом помельче, было написано: Группы борцов за жизнь обещают организованные протесты. В центре страницы располагалась большая цветная фотография Сьюзан Дей, куда более объективная, чем та, которую Ральф видел в витрине «Потрепанной розы», магазина поношенной одежды. На тех фотографиях Сьюзан Дей выглядела вполне ординарно, может, даже слегка зловеще; на этом снимке она просто вся сияла. Ее длинные светлые волосы медового отлива были убраны с лица и зачесаны назад. И еще у нее были умные, завораживающие карие глаза. Пессимизм Гамильтона Давенпорта оказался абсолютно неоправданным. Сьюзан Дей все-таки приезжает.

А потом Ральф увидел одну штуку, которая сразу заставила его забыть и про Сьюзан Дей, и про Хэма Давенпорта.

Вокруг рук и головы человека, читающего газету, начала сгущаться серо-голубая аура. Особенно яркой она была вокруг кольца и делала его похожим на астероид, как их обычно представляют в реалистичных фантастических фильмах.

– Что вы сказали, Ральф?

– А? – Ральф с трудом оторвал взгляд от человека с газетой. – Я не знаю… а я что-то сказал? Кажется, я спросил, что такое гиперреальность.

– Обостренное чувственное восприятие, – сказал Вайзер. – Как приход под ЛСД, только без всяких химических препаратов.

– Ага. – Ральф наблюдал, как серо-голубая аура начала образовывать сложный рунический узор на ногте Вайзера, которым он подбирал крошки с тарелки. Сначала это было похоже на буквы, нарисованные на замерзшем окне… потом – на фразы, написанные туманом… а потом – на странные, искаженные лица.

– Ральф, вы здесь или где?

– Здесь, разумеется. Но послушайте, Джо, если ни народные средства, ни лекарственные препараты в свободной продаже не помогают, а от снадобий, которые выписывают по рецепту, становится только хуже, что тогда остается? Ничего, вообще ничего?

– Вы собираетесь доедать пирог? – спросил Вайзер, указывая на тарелку Ральфа. Серо-голубой свет поднимался от кончиков его пальцев в форме арабских букв, написанных ледяным паром.

– Нет, я уже наелся. Если хотите, берите.

Вайзер подвинул его тарелку к себе.

– Не сдавайтесь так быстро, – сказал он. – Пойдемте сейчас в аптеку, я дам вам пару визиток. Как соседский и дружественный наркодилер, я вам советую дать им еще один шанс.

– Кому?

Вайзер открыл рот, чтобы отправить туда последний кусочек пирога, и Ральф увидел, что каждый его зуб был окружен серебристым сиянием. Пломбы горели, как крошечные солнца. На языке светились остатки теста и яблок.

Вайзер закрыл рот, и переливчатое мерцание исчезло.

– Джеймсу Рою Хонгу и Энтони Форбсу. Офис Хонга – он акупунктурист – расположен на Канзас-стрит. Форбс – гипнотизер, его офис – где-то на Восточной Стороне, на Гессер-стрит, кажется. И прежде чем вы обвините их в шарлатанстве…

– Я не собираюсь никого обвинять в шарлатанстве, – спокойно сказал Ральф и потрогал магический глаз, который так и носил под рубашкой. – Честное слово.

– Хорошо. Сначала советую обратиться к Хонгу. Иглы смотрятся устрашающе, но больно не будет. Я не знаю, как именно все это действует, но два года назад, когда у меня было очередное обострение бессонницы, он мне очень помог. Форбс тоже очень хороший врач, насколько я знаю, но Хонг мне нравится больше. У него все расписано по минутам, но тут, возможно, я вам смогу помочь. Ну, что скажете?

Ральф взглянул на сгусток серого сияния, который, подобно слезе, стекал по щеке Вайзера, и наконец решился.

– Пожалуй, стоит попробовать.

Вайзер похлопал его по плечу.

– Сейчас расплатимся и пойдем. – Он достал четвертак и подозвал официанта. – Счет, пожалуйста.

2

По дороге обратно в аптеку Вайзер остановился на полпути, чтобы рассмотреть плакат в пустой витрине маленького магазинчика между аптекой и кафе. Ральф взглянул только мельком, он уже видел этот плакат. В витрине «Потрепанной розы», магазина поношенной одежды.

– Объявлена в розыск за убийство, – удивленно прочитал Вайзер. – Мир потихонечку сходит с ума, вы уже в курсе?

– Я в курсе, – отозвался Ральф. – Я думаю, если бы у нас были хвосты, большинство людей проводили бы время в попытках схватить себя за хвост и укусить.

– Плакат сам по себе паршивый, но вот это уже слишком! – возмутился Вайзер, указывая на надпись на пыльном стекле, которую кто-то вывел прямо пальцем. Ральф присмотрелся и прочитал: УБИТЬ ЭТУ БЛЯДЬ. Над словами была нарисована стрелка, указывающая на фото Сьюзан Дей.

– Господи, – тихо выдохнул Ральф.

– Да уж. – Вайзер вытащил из заднего кармана носовой платок и стер надпись, оставив на ее месте яркий серебристый свет, который видел только Ральф.

3

В аптеке Вайзер сразу повел Ральфа в заднюю комнату – в маленький кабинет не больше кабинки общественного туалета. Ральф встал в дверях, а Вайзер уселся на единственный предмет мебели в этом крошечном помещении – на высокий табурет, который выглядел бы более уместно в конторе Эбенейзера Скруджа, – взял телефон и набрал номер офиса Джеймса Роя Хонга, акупунктуриста. Он переключил телефон в режим интеркома, чтобы Ральф мог слышать разговор.

Секретарша Хонга (некто по имени Одра, чьи отношения с Вайзером, судя по всему, были куда теплее и теснее, чем «чисто деловые») сначала сказала, что скорее всего доктор Хонг не сможет принять нового пациента до Дня Благодарения. Ральф обреченно поник плечами. Вайзер успокаивающе поднял руку: «Подождите минутку, Ральф», – и продолжил уговаривать Одру найти свободное время в расписании Хонга (или, может быть, поспособствовать, чтобы оно там появилось) в начале октября. Почти через месяц, но все-таки лучше, чем ждать до Дня Благодарения.

– Спасибо, Одра, – сказал Вайзер. – Наша договоренность касательно ужина сегодня вечером все еще в силе?

– Да, – отозвалась она. – А теперь выключи этот свой интерком, Джо. Мне надо сказать тебе кое-что наедине.

Вайзер отключил динамик, выслушал Одру и рассмеялся до слез. Ральфу эти слезы казались великолепными жидкими жемчужинами. Потом он дважды чмокнул телефонную трубку и закончил разговор.

– Все в порядке. – Он протянул Ральфу маленькую белую карточку с датой и временем приема. – Четвертое октября. Не самый лучший вариант, я все же надеялся, что сумею устроить вас пораньше, но это все, что она смогла сделать. Одра – хороший человек, отзывчивый.

– Вполне нормально, четвертое октября.

– Вот визитка Энтони Форбса на тот случай, если вы вдруг захотите ему позвонить, пока будете ждать приема у Хонга.

– Спасибо, – сказал Ральф, забирая вторую карточку. – Теперь я ваш должник.

– Вы мне ничего не должны, разве что пообещайте, что зайдете сюда еще раз и расскажете, как у вас дела. Я буду переживать. Знаете, есть доктора, которые вообще ничего не выписывают при бессоннице. Они говорят, что еще никто не умер от недостатка сна, но я вам скажу – это чушь.

Наверное, эта новость должна была напугать Ральфа, но он был абсолютно спокоен, по крайней мере в данный момент. Аура исчезла. Последнее, что видел Ральф, были яркие серые отблески в глазах Вайзера, когда он смеялся над словами секретарши Хонга, и ему уже начинало казаться, что это было всего лишь временное помутнение сознания – результат жуткой усталости от недосыпа и воспоминания об упомянутой Вайзером гиперреальности. У него были и другие причины для хорошего настроения. Во-первых, его записали на прием к врачу, который помог Вайзеру в похожей ситуации. Про себя Ральф решил, что пусть Хонг утыкает его иголками хоть с ног до головы, так что он станет похожим на дикобраза, если после такого лечения он сможет спать хотя бы до рассвета.

А во-вторых, серые ауры были вовсе не страшными, они были… интересными. Да, интересными.

– Люди каждый день умирают от недостатка сна, – продолжал Вайзер, – хотя в графе «причина смерти» обычно пишут самоубийство, а не бессонница. У бессонницы и алкоголизма есть много общего, но самое главное – это заболевания сердца и помутнение разума, и если позволить им развиваться, они разрушают мозг раньше, чем тело. Поэтому, да: люди все-таки умирают от недостатка сна. У вас сейчас очень опасный период в жизни, и вы должны позаботиться о себе, а если станет уж совсем плохо, позвоните Литчфилду, слышите? Отбросьте все церемонии и позвоните.

Ральф скривился.

– Знаете, я скорее позвоню вам.

Вайзер кивнул, как будто бы ожидал именно такого ответа.

– Нижний телефон на визитке Хонга – мой, – сказал он.

Ральф удивленно взглянул на визитку: там действительно был второй номер и буквы Д.В.

– В любое время, хоть посреди ночи, – сказал Вайзер. – Серьезно. Вы не побеспокоите мою жену, потому что мы с ней развелись еще в восемьдесят третьем году.

Ральф попытался заговорить и понял, что не может. Он выдавил из себя только какой-то бессмысленный звук и судорожно сглотнул, пытаясь прочистить горло.

Вайзер увидел, что с ним происходит, и похлопал его по спине.

– Не надо истерик в аптеке, Ральф, это отпугивает покупателей. Вам дать салфетку?

– Нет, все в порядке. – Его голос слегка дрожал, но в принципе звучал даже тверже, чем можно было ожидать.

Вайзер окинул его критическим взглядом.

– Пока еще нет, но обязательно будет в порядке. – Он еще раз пожал Ральфу руку. – А пока попытайтесь расслабиться и, как говорится, получить удовольствие. И не забывайте: вам надо быть благодарным хотя бы за тот краткий сон, который у вас все еще есть.

– Ладно, я постараюсь. Еще раз спасибо.

Вайзер кивнул и вернулся обратно к прилавку.

4

Ральф прошел по третьему проходу, свернул налево за стойкой с немыслимым выбором презервативов и вышел на улицу через дверь с надписью СПАСИБО ЗА ПОКУПКУ. Сначала ему показалось, что свет не такой уж и яркий, по крайней мере не ярче обычного – хотя он невольно зажмурился, сейчас все-таки был полдень, и, возможно, в аптеке было темнее, чем казалось, – но потом, когда он открыл глаза, у него перехватило дыхание.

Он замер на месте, как громом пораженный. Сейчас он был похож на путешественника, который, продравшись сквозь непроходимые заросли, вдруг наткнулся на затерянный город или на какое-то чудо природы: бриллиантовую скалу или спиральный водопад.

Ральф прислонился спиной к синему почтовому ящику у входа в аптеку. Ему все еще было трудно дышать; как зачарованный, он смотрел по сторонам и пытался свыкнуться с тем, что видит. Это было прекрасно и в то же время – кошмарно.

Ауры вновь появились, но сказать это было бы все равно что назвать Гавайи таким местом, где не носят пальто. На этот раз свет был везде – яркий и одновременно рассеянно-мягкий, странный и очень красивый.

Нечто похожее было с Ральфом только однажды. Летом 1941 года, когда ему было восемнадцать, он ехал автостопом из Дерри к своему дяде в Покепси, штат Нью-Йорк. Ехать было неблизко – около четырехсот миль. На второй день пути, ближе к вечеру гроза заставила его спрятаться в первом попавшемся укрытии: в старой конюшне на краю большого поля. День выдался неудачным: почти все время Ральф шел пешком и только изредка ехал с попутными – умотался он страшно и заснул в стойле еще до того, как небо озарилось первыми вспышками молний. Он проснулся на следующий день, в полдень, проспав четырнадцать часов кряду, и растерянно огляделся, не понимая, где он находится. Он понял только, что это было какое-то темное место, где пахнет сеном, и весь мир вокруг казался составленным из ярких полос света. Потом он вспомнил, как укрылся в конюшне, и понял, что эти странные видения – всего-навсего яркое летнее солнце, проглядывающее сквозь трещины в стенах и крыше… и ничего сверхъестественного в этом нет. Тем не менее он еще долго сидел, не двигаясь с места – минут пять, не меньше. Молоденький мальчик с широко распахнутыми глазами, с соломой в волосах и с грязными руками; он сидел и смотрел на маленькие золотые пылинки. Что-то похожее он видел однажды в церкви.

На этот раз это ощущение было раз в десять сильнее. И все дело в том, что он не мог точно определить, что именно произошло, как изменился мир, как он стал таким удивительным. У предметов и у людей – особенно у людей – были ауры, да; но это было еще не все. Никогда прежде предметный мир не казался ему таким ярким, таким настоящим. Автомобили, телефонные будки, тележки перед супермаркетом, дома на улице – все проступило так четко, словно это были трехмерные картинки, как в старых фильмах. В один миг узенькая захолустная улочка превратилась в страну чудес, и хотя Ральф смотрел и видел, он так и не мог понять, на что именно он смотрит и что именно видит. Он знал только одно: это «что-то» было предельно ярким, насыщенным цветами и невероятно странным.

Единственное, что он мог вычленить из этого многоцветья, – ауры, окружавшие людей, которые входили в магазины и выходили наружу, клали покупки в багажники, садились в свои машины и уезжали. Некоторые ауры были более яркими, но даже самые тусклые казались в сотни раз ярче тех, что он видел раньше.

Так вот о чем говорил Вайзер, теперь ты понимаешь. И то, что ты сейчас видишь, это гиперреальность, обычная галлюцинация, какие бывают у тех, кто принимает ЛСД. То, что ты видишь, это просто еще один из симптомов твоей бессонницы. Смотри, Ральф, и удивляйся себе на здоровье – тут есть чему удивиться, – но не верь своим глазам.