Текст книги "Глупости, которые я не натворю, когда состарюсь"

Я не стану откладывать на завтра то, что важно для меня сегодня

В молодости мечты о будущем могут быть довольно увлекательными, ведь у нас впереди целая жизнь. Но годы проходят, и мы понимаем, что времени остается мало. И гораздо важнее не упустить момент.

Никто не может сказать, когда по мне зазвонит колокол. Или по любому из нас.

Об этом я думал в тот день, когда зашел на сайт DeathClock.com, «радушный» интернет-сайт, хотя и не имеющий научного обоснования, «напоминающий о том, что жизнь ускользает… каждую секунду». После того как я заполнил короткую анкету, алгоритм быстро произвел нужные вычисления и выдал расчет: «Вы умрете в среду, 23 апреля 2031 года». Если это правда, в этот день мне будет семьдесят три года.

Неудовлетворенный таким результатом, я решил поинтересоваться у своего онколога о моих перспективах. Он быстро прислал мне в ответ электронное письмо: «Если ничего не изменится, полагаю, что вы доживете примерно до 72–75 лет. Удачи».

Удачи? Несколько секунд я обдумывал, какой смысл мог скрываться за этой формулировкой, постепенно осознавая, что врач в целом подтвердил расчет, сделанный сайтом. Какое-то время я ощущал жалость к себе, воображая, как песочные часы постепенно пустеют. А затем, не позволяя себе упустить хотя бы одну песчинку, я решил отказаться от работы с полной занятостью.

Да, вот так просто. Можете называть меня сумасшедшим, иррациональным, импульсивным или всеми этими определениями одновременно. Долгие годы я работал штатным редактором. По иронии судьбы мой босс, который вскоре стал бывшим боссом, однажды дал мне книгу Малкольма Гладуэлла «Озарение: сила мгновенных решений» и добавил: «Ты должен научиться лучше доверять своим импульсам». В книге я подчеркнул эту фразу: «Мгновенно принятые решения могут оказаться такими же верными, что и решения, принятые взвешенно, после тщательного обдумывания».

Я долго мечтал уволиться с работы, но на моем пути стояло столько страхов, и самый главный из них – доллар и цент. Конечно, я уже переехал в меньшее по площади и стоимости жилье. И отложил деньги на черный день. И самое главное: я несколько раз обсуждал со своим психотерапевтом не только как уволиться, но и как начать жить по-настоящему осмысленной жизнью. «Неужели уже слишком поздно?» – спросил я его. Он ответил: «Нет», – а затем процитировал писательницу и феминистку Маргарет Делан: «Как только вы почувствуете, что слишком стары, чтобы что-то сделать, сделайте это».

Я совершенно не хотел пополнять эту жуткую статистику смертности (ведь выход на пенсию, особенно для мужчин, подобен смерти). Недавнее исследование показало, что у людей, вышедших на пенсию в пятьдесят пять лет, почти на 90 процентов больше шансов умереть, чем у тех, кто сделал это на десять лет позже. Я был уверен, что эти «ранние» пенсионеры уже были больны или вели нездоровый образ жизни. Но я ошибался. «Есть… основания полагать, что выход на пенсию может стать причиной того, что вы встретитесь с Создателем раньше, чем предполагалось», – так об этом исследовании написали в газете «Wall Street Journal».

Эта взаимосвязь между уходом на пенсию и смертью отвешивает мне пощечину всякий раз, как я читаю о знаменитостях, которые покупают себе золотые часы, а вскоре после этого превращаются в прах. Например, Фрэнк Дефорд долгое время работал спортивным обозревателем и комментатором на NPR. 3 мая 2017 года он в возрасте 78 лет закончил вести свой последний еженедельный обзор на радио (номер 1656). А к концу месяца он уже был мертв. Футбольный тренер Пол Уильям «Медведь» Брайан умер в 1983 году, в возрасте 69 лет, всего через тридцать семь дней после проведения последней тренировки. Чарли М. Шульц, создавший Чарли Брауна и Снупи (помимо множества других любимых персонажей), объявил о своем уходе на пенсию в ноябре 1999 года, в возрасте 77 лет. Он умер, не прошло и двух месяцев – через день после того, как в газетах напечатали последний выпуск «Peanuts»[111]111
  Ежедневный американский комикс, созданный Чарли Шульцем (прим. переводчика).


[Закрыть].

Благодаря сайту DeathClock.com решение уйти с работы стало мгновенным порывом Гладуэлла, но я не собирался уходить на пенсию.

Я не собирался провести остаток своей жизни в путешествиях по миру. В первую очередь, моя заначка на черный день не так уж велика. И каким бы коротким ни был отпущенный мне срок, в нем все равно слишком много дней и недель, чтобы тратить их впустую. Мой план, скорее, состоял в том, чтобы делать то, что я люблю, чем я занимался фрагментарно: в перерывах между работой, в отпуске, утром перед началом рабочего дня и вечером после его окончания – писать.

К счастью, у меня в жизни было несколько примеров, глядя на которые я и смог сделать этот рывок. Мой друг Питер, которому на тот момент было пятьдесят три года, документалист, на восемнадцать месяцев раньше меня оставил свою полноценную работу и взял, как он выразился, «творческий отпуск», чтобы написать пьесу. Он говорил так: «Я понимаю, что глупо было надеяться, что однажды настанет время, когда у меня не будет никаких финансовых забот. Когда, если не сейчас?» Один из его близких друзей незадолго до этого умер от опухоли головного мозга в пятьдесят два года. «Это очень повлияло на скорость принятия мной решения».

Еще мой сосед-ровесник Том за кофе поделился своим озарением: «Все, что у меня есть, – это оставшиеся годы». Он стал фотографом и писателем, недавно оставив пост университетского ректора после того, как скончались двое его близких друзей. «Я ведь раньше думал, что они были пуленепробиваемыми. Мне надоело разглагольствовать о том, чтобы заняться своими делами, я хочу по-настоящему заняться своими делами».

Через неделю после получения письма от доктора с пожеланием удачи я подал заявление. Я много всего наговорил, но не сказал самого главного: «У меня есть только одна жизнь, и если я не проживу ее прямо сейчас, то когда еще?» Мне было пятьдесят шесть лет.

Следующие несколько ночей я не мог сомкнуть глаз: громкое эхо моего внутреннего скептика звучало у меня в голове. Но в последующие несколько недель ситуация начала меняться: у меня появились заказы, и я дописал аннотацию к книге. Я просыпался в пять утра в таком волнении, с каким обычно встает ребенок в рождественское утро. Я заново ощутил вкус сопричастности, радости и смысла жизни в каждом дне. Это была уже не моя работа – это была моя жизнь. И мне она не просто нравилась. Я полюбил ее.

Конечно, я не живу в непрекращающемся потоке эйфории. Каждый день я веду борьбу: с пустыми страницами, непостоянными оплатами и моментами сомнения в принятом решении (особенно когда фондовый рынок падает). И самый страшный год в моей жизни случился вскоре после всего этого: родители умерли, партнер ушел от меня. Я остался один на один с самим собой.

И все же я нередко перечитываю строки из романа Уэнделла Берри, который подарил мне мой друг Том: «Оглядываясь назад, я вижу, что в самом начале моя жизнь состояла сплошь из времени и почти не имела памяти… А теперь, приближаясь к концу, я понимаю, что почти вся моя жизнь стала памятью, а времени осталось совсем мало».

Так что я не стану откладывать на завтра то, что заботит меня сегодня.

Я сам напишу свой некролог

Можете считать меня помешанным на контроле, но, когда придет время подвести итоги всей моей жизни, никто не сможет сделать это лучше меня. Так что руки прочь от моего некролога!

Мой отец, как и я, мало что оставлял на волю случая, свой некролог в том числе. За десять лет до смерти он отдал мне папку со своим резюме и несколькими заметками, описывающими его «последнюю историю». Он даже назвал три газеты, в которых хотел бы ее опубликовать. В профессиональном плане он достиг большого уважения, но я знал (ведь он сам мне об этом говорил), что самыми важными для него стали годы преподавания в Нью-Йоркском университете. Он написал об этой работе так: «Нью-Йоркский университет признал его превосходным преподавателем и вручил ему премию “Золотая дюжина” за исключительное преподавание».

Мне показалось, что желание оставить такие четкие инструкции вряд ли свойственно многим людям, и решил поинтересоваться у друзей, составил ли кто-то из них некролог заранее. Я был крайне удивлен, узнав, как много людей и вправду это сделали. Брайсу пятьдесят пять, и он поднял руку первым: «Я составил! Я ведь помешан на контроле до мозга костей». Я спросил, почему он решил, что обязательно должен это сделать, и получил в ответ: «Мои родители и брат не умеют красиво писать. Кроме того, есть конкретные детали из моей жизни, которые я очень хочу туда включить. Я бы хотел сказать, что сделал это, чтобы избавить их от лишних хлопот, но на самом деле мои мотивы более эгоистичные».

Если отставить мотивы в сторону, Брайс оказался не единственным, кто назвал в качестве причины жажду контроля. Одна дама, по мнению окружающих, сама написала свой некролог ради того, «чтобы в нем не было грамматических ошибок». Многие люди признавались в чистом эгоизме: они не только составляли свои некрологи заранее, но и регулярно переписывали их, внося информацию о новых достижениях.

«Есть чисто феминистический аргумент в пользу самостоятельного написания своего некролога, – пояснила мне Эллен. – Когда речь заходит о женщинах, как правило, любые достижения за пределами семейной жизни попросту упускаются». (И это чистейшая правда: только почитайте статью в одном из выпусков «New York Times», посвященную некрологам «забытых женщин»). Ронни, банкир в возрасте шестидесяти лет, объяснил свои мотивы так: «Я написал свой некролог сорок лет назад. Я и не подозревал, что это станет началом путешествия, которое я ни за что не пропустил бы… В разделе, посвященном моей работе, я расскажу о важности государственной службы, возможностях, которое открывает предпринимательская деятельность, и личном удовлетворении, которое приносит меценатство».

Одна из моих преподавателей в колледже, Глория Эмерсон, первая женщина-журналист «New York Times», опубликовавшая репортаж из Вьетнама, всегда была крайне придирчива к языку. Незадолго до своего самоубийства в 2004 году «мисс Эмерсон», как ее официально называли, написала тщательно составленный некролог, напечатала его дома и добавила горстку исправлений своим почерком. Прежде чем уйти из жизни, она отправила его коллеге из газеты с убедительной просьбой похлопотать, чтобы обязанность написания некролога не выпала тому литературному критику, который опубликовал «жесткую рецензию на [ее] книгу “Победители и проигравшие”» около двадцати пяти лет назад. Ее последним желанием было: «Пожалуйста, займись некрологом сам». И он занялся. Некролог был напечатан слово в слово с тем, что мисс Эмерсон ему прислала.

А если вы сами не обладаете талантом писателя, это не беда: вы можете нанять кого-нибудь. Мой друг Дэниел Уоллес, популярный писатель, запустил свой собственный проект под названием «Умереть за некролог», с помощью которого вы можете «написать такой некролог, какой захотите вы, а не кто-то другой». Стоимость? 2500$. Предоплата – 50 процентов, остальное – по выполнении. К сожалению, этот проект закрылся, но в интернете есть множество других сервисов для написания некрологов. В конечном счете, это скорее напоминание о том, что смерть стоит недешево и что планирование помогает вашим потомкам сэкономить время и деньги.

Я всегда говорил себе: «Понять смысл всей истории можно только тогда, когда ты знаешь, чем она заканчивается». Честно говоря, я еще не определился, стоит ли давать себе такую клятву. Но, как и мой отец, я постоянно обновляю свое резюме. Хотя, в отличие от отца, я не храню его в папке, а размещаю на сайте LinkedIn[112]112
  Социальная сеть для поиска и установления деловых контактов (прим. переводчика).


[Закрыть]. Надеюсь, остальным я тоже успею заняться до того, как придет мой конец.

Я обязательно спланирую свои похороны

Я совершенно точно знаю, как бы я хотел, чтобы меня провожали в последний путь, поэтому я уже начал составлять сценарий своих похорон (в отличие от моих родителей, которых мне пришлось долго уговаривать дать мне окончательный ответ о желаемом месте упокоения).

Много лет назад моя чрезвычайно практичная и бережливая кузина подарила нашей семье погребальные участки на кладбище на мысе Код. Их было пять штук: для мамы, папы, брата, сестры и меня. Как рассказала моему отцу кузина Нина: «Скидка была от двенадцати штук», – так что на самом деле она купила сразу двенадцать (а не пять) и раздала оставшиеся прочим родственникам. Чтобы вы смогли ярче представить себе портрет моей причудливой родственницы, расскажу вам, что на мое одиннадцатилетие Нина подарила мне связанный крючком чехол на унитаз, это был комплект из двух предметов: на бачок и стульчак.

Нина была непревзойденным планировщиком и этим отличалась от всех остальных в нашей семье. Мои родители не любили заглядывать в будущее, а уж принимать окончательные решения об этом будущем – тем более. Мой отец-журналист, когда я был ребенком, навязчиво учил меня правильному использованию времен (особенно в сослагательном наклонении). И когда в более зрелом возрасте он начинал фразу о собственной кончине словами «Если я умру…», я не без удовольствия отвечал, что об этом не говорят в сослагательном наклонении: «Надо говорить когда, а не если, пап».

Но выбрать место упокоения моей семье мешал не только отказ думать о будущем. У моих родителей не было традиций, на которые можно было опереться. Бабушка и дедушка по материнской линии были захоронены в мавзолее в Куинсе, в Нью-Йорке. Я никогда там не бывал, даже название кладбища не помню. Бабушка Мэриан (по отцовской линии) похоронила мужа под одним из его достойных награды розовых кустов на заднем дворе дома, который теперь принадлежит бог знает кому. Сама Мэриан позаботилась о том, чтобы ее тело было передано Нью-Йоркскому университету в качестве объекта для исследования новым поколением студентов-медиков.

В этом плане я сильно отличаюсь от остальных членов нашей семьи. Возможно, причина в том, что у меня в довольно молодом возрасте обнаружили рак. Или потому что многие мои друзья умерли от СПИДа. А может быть, у меня просто обсессивно-компульсивное расстройство, из-за которого я стараюсь контролировать все вокруг себя. Так или иначе, много лет назад я завел папочку под названием «Заметки для похорон и памятника С. П.» Среди различных обрывков в этой износившейся папке лежит свадебная программа одного моего друга: он женился в Сведенборгианской церкви в Сан-Франциско. Интерьер церкви дышит теплом, он отделан толстыми бревнами земляничного дерева и обшит высокими панелями дугласовой пихты. Я хочу, чтобы мои похороны состоялись там. В папке также лежит неоново-розовый стикер с надписью: «В какой-то момент сыграть главную тему из “Шоу Мэри Тайлер Мун”[113]113
  Популярный американский комедийный телесериал, выходивший с 1970 по 1977 г. (прим. переводчика).


[Закрыть] “Love Is All Around”». Это не должно удивить людей, которые хорошо меня знают.

Да, в папке еще лежит фотография надгробных камней президента Кеннеди и его супруги на Арлингтонском национальном кладбище с пометкой о том, что мой памятник должен быть из такого же камня из карьера в штате Массачусетс и с надписью таким же шрифтом. Конечно, я отличаюсь от своей семьи. Но с другой стороны, это значительно облегчит моим ближайшим родственникам необходимые приготовления.

К тридцати годам у меня уже был конкретный план «финальной вечеринки». Однако место, где я упокоюсь навеки, оставалось таким же неопределенным, как и у моих родителей. Наша семья отказалась от подарка Нины, но у меня не было совершенно никаких других идей.

Десять лет спустя я отправился в Саг-Харбор в штате Нью-Йорк, бывшую китобойную деревню, где наша семья когда-то проводила отпуск и от которой в моей памяти остались чудесные детские воспоминания о параде 4 июля, песочном печенье с клубникой и летних пикниках. Итак, по счастливой случайности, одним августовским вечером я проезжал мимо Оклендского кладбища, оазиса, с любовью воспетого многими писателями и одним местным поэтом, заметившим его «просачивающийся сквозь листву солнечный свет» и «ветра, похожие на дыхание».

Я остановился и вышел из машины. Прогуливаясь по территории, я обнаружил, что многие известные люди лежали там, в шести футах[114]114
  Примерно 1,8 метров, стандартная глубина могилы (прим. переводчика).


[Закрыть] под землей: хореограф Джордж Баланчин, два иранских принца, герой Войны за независимость Дэвид Хэнд (похоронен вместе с пятью своими женами). На большой каменной глыбе были высечены имена пяти мужчин, добрых друзей, умерших от ВИЧ/СПИДа в начале 1990-х годов. Они были кремированы и похоронены все вместе, под одним камнем.

Я позвонил, чтобы узнать о наличии свободных мест. Мистер Ярдли сообщил мне, что у них имеется несколько свободных участков на территории первоначального кладбища, хотя, как и все в Хэмптоне, они «расширялись».

Я рассказал об Оклендском кладбище своим родителям, и мы решили съездить туда вместе. Но накануне они отменили поездку: «Нам нужно отвезти собаку к ветеринару». Мы перенесли путешествие на другой день, но они снова отказались ехать: «Точно, у нас же уже были планы». С четвертой попытки мы все же добрались туда: мама, папа, моя сестра Джули, ее жена и я. Мой брат и его супруга не захотели участвовать в этой сделке с недвижимостью. Полагаю, после смерти они останутся бездомными.

Глубокой зимней порой мистер Ярдли привел нас в ту часть кладбища, где мы (подумать только) могли купить шесть смежных участков по 600$ за каждый (со скидкой от шести штук). Вне всяких сомнений, это была лучшая сделка с недвижимостью во всем Ист-Энде.

Мама жаловалась на замерзшие ноги и была готова согласиться, если это приблизит нас к обеду и коктейлю Гимлет. Я видел, что папа сомневается. Не столько по поводу кладбища, сколько по поводу смерти в целом. По своему обыкновению, он решил сначала побродить по территории и направился прямиком к новой части. Спустя десять минут он вернулся и выразил согласие: «Я видел там могильную плиту Клая Фелкера, он будет хорошим соседом для меня». Папу устраивала идея стать постоянным обитателем Оклендского кладбища, поскольку это значило оказаться в компании основателя и редактора журнала «New York Magazine».

В итоге мы решили купить все шесть участков (один оставался про запас). Маме особенно понравилось то, что в конце концов мы все снова будем вместе.

Минуло еще десять лет. Мои родители похоронены на Оклендском кладбище. Папин памятник с надписью «Профессор и Журналист» стоит рядом с маминым, подписанным «Любима всеми». Между ними возвышается исполинский дуб. Что касается остальных, мы все еще здесь, а не там. А в моей папке бережно хранится важный документ, гласящий о том, что у всех нас теперь есть тенистое место, которое мы однажды сможем назвать домом на ближайшую вечность.

Перед смертью я обязательно напишу письма людям, которых люблю

Послания семье и друзьям, доставленные после моей смерти, станут моим персональным способом отблагодарить тех, кто так много значит для меня, и попрощаться. Вопрос только в том… когда стоит начинать их писать.

Мы с сестрой только успели заказать обед в новом ресторанчике в центре Хьюстона, как вдруг она разрыдалась. Несколько недель назад она узнала, что рак яичников, диагностированный у нее годом ранее, дал рецидив. Это произошло за несколько дней до Рождества 2018 года. Мы отправились в Онкологический центр им. М. Д. Андерсона в поисках альтернативного врачебного мнения. За это время мы уже успели поговорить с врачами в Мемориальном онкологическом центре имени Слоуна, командой института Дана-Фарбер и одним самостоятельным исследователем из Бронкса. И вот мы улучили немного времени, чтобы просто побыть вместе, не думая о проблемах.

И Джули расплакалась – впервые с того момента, как узнала печальное известие. «Как считаешь, может, пора написать прощальные письма девочкам?» – спросила она, подразумевая своих дочерей (моих племянниц), Джесси и Каролину.

Я знал, о каких письмах она говорила. Всего за несколько лет до этого у моей подруги по колледжу Жаклин Цинн обнаружили опухоль головного мозга. После восемнадцати месяцев лечения Джеки (как все ее называли) скончалась в возрасте пятидесяти шести лет, оставив после себя мужа и четверых детей. Перед смертью она написала письма, глубокомысленные, проникновенные, совершенно незабываемые.

Мы с Джеки вместе учились в Дьюкском университете в 1970-х годах, а в 2000-х сдружились снова. По субботам мы частенько встречались в фитнес-клубе на велотренажерах и соревновались друг с другом, словно брат и сестра, которые воюют за право не сидеть на устрашающем среднем месте во время долгой поездки на автомобиле. Поскольку Джеки занималась триатлоном, она побеждала меня девять раз из десяти. Она выходила из зала, окрыленная успехом, и восклицала: «Это было легендарно!» Но она радовалась не своим победам, а приподнятому от выброса эндорфинов состоянию.

Как-то зимней порой мы договорились сходить на похороны нашей подруги Мэри, умершей в возрасте девяноста одного года, в часовню Дьюкского университета. Но Джеки не пришла. В этот момент она была менее чем в миле[115]115
  1 миля – примерно 1,6 километров (прим. переводчика).


[Закрыть] от часовни, в больнице Дьюкского университета, где ей оглашали диагноз – глиобластома, самый страшный из всех видов рака мозга. Несмотря на мрачный прогноз, Джеки в свои пятьдесят пять камня на камне не оставила, пытаясь найти лекарство.

Несколько месяцев спустя Джеки добилась успехов: у нее была ремиссия и она снова стала ходить на велотренажеры. Но еще через пару месяцев болезнь вернулась с новой силой. На втором году болезни она и ее муж Даг осознали, что рак все же в итоге заберет ее жизнь. Джеки спросила своего онколога о том, сколько ей осталось, и в ответ услышала: «Я не могу вам сказать. И вряд ли кто-то сможет». Но она не отступала: «Хотя бы скажите, месяцы или недели?» «Скорее недели», – ответил он.

Когда Даг пересказывал этот разговор, я задумался: многие ли из нас смогли бы завести и выдержать такой разговор?

Но то, что произошло после, показалось мне поистине необыкновенным. Перед лицом надвигающейся смерти Джеки превратила то, что уже было кратким очерком об отваге, в сказание о решимости, какой я ранее никогда ни у кого не видел.

Через месяц после смерти жены Даг рассказал мне: «Как только она поняла, какой путь ей предстоит пройти, то сразу занялась своим будущим: аннулировала все свои кредитные карты, раздала одежду сестрам и научила меня оплачивать счета».

Справившись с этим, Джеки, долгое время работавшая руководителем проектов в компании «ГлаксоСмитКлайн»[116]116
  Британская фармацевтическая компания, одна из крупнейших в мире (прим. переводчика).


[Закрыть], занялась своим последним проектом. Даг описал это так: «Самой последней ее работой стала организация проекта ее собственных похорон». Джеки несколько раз встретилась со священником и составила план службы, подобрав любимые цитаты и песнопения.

Просматривая программу службы, я обнаружил раздел «С благодарностью». Страница начиналась с объявления благодарностей всем, кто ухаживал за Джеки все это время. Текст был написан от первого лица, и я решил, что его составил Даг, успевший зарекомендовать себя в качестве опытного писателя. Но внезапно я осознал, что на самом деле за каждым «я» в тексте скрывалась сама Джеки.

Свое прощальное слово, обращенное к нам, она закончила так: «Я прожила благословенную и прекрасную жизнь. Конечно, я бы не отказалась остаться вместе с вами на земле, но не это мне уготовил Бог. Я приложила все свои силы, чтобы победить болезнь, но некоторые вещи мы не можем контролировать. Надеюсь, сейчас я нахожусь вместе с нашим Небесным Отцом и моим папой, которые наблюдают за нами свысока».

Когда читали эти строки, я был весь в слезах, как и все, кто слушал это письмо, ведь оно было преисполнено жизни и радости, обещаний и решимости. Джеки оставила свое последнее наставление тем, кто собрался вместе в тот душный июльский день почтить ее память: «Пожалуйста, идите и отпразднуйте мою жизнь. Она была легендарной!»

Но оказалось, что в конце своей жизни она организовала еще один проект, поразивший меня куда больше. «В течение многих недель каждую ночь она составляла письма нашим детям», – вспоминал Даг. Она написала по несколько писем каждому ребенку и наказала открывать их на разных этапах жизни. По словам Дага, Джеки хотела, чтобы дети «ощущали ее присутствие» в каждый из самых важных моментов: выпускные, свадьбы, рождение внуков.

Через несколько лет после того, как Даг рассказал мне о письмах, сразу после смерти моих родителей и начала работы над этой книгой, я связался с ее вторым по старшинству сыном Джерри, который как раз писал об уходе матери из жизни. Я спросил, не согласится ли он поделиться со мной ее письмами. Даг уже отдал ему два из них: первое – вскоре после смерти Джеки, и второе – когда Джерри окончил колледж. Следующее письмо он получит, когда женится.

После некоторых колебаний (в основном он думал о том, как бы отнеслась к этому его мама) он согласился в надежде на то, что их публикация лучше сохранит память о Джеки.

«Письма, написанные мне мамой, – одни из самых ценных даров, какие есть в моей жизни, – признался он мне. – Она неутомимо выкраивала время (а оно было сильно ограничено, ведь ее жизнь подходила к концу), чтобы сесть и подумать о будущем своих детей».

Однажды, идеально ровным почерком и синими чернилами, за месяц до своей смерти, Джеки написала первое письмо, адресованное Джерри, которому на тот момент было девятнадцать лет.

Дорогой Джерри, мой подающий надежды режиссер,

Я знаю, тебя сейчас захлестывают эмоции. Со мной было то же самое, когда умер мой отец. Но мне тогда было гораздо больше лет, чем тебе сейчас, так что вряд ли я смогу по-настоящему понять, что ты сейчас чувствуешь. Мне неимоверно жаль, что мне пришлось умереть, пока ты еще находишься в таком юном возрасте. Осмелюсь предположить, насколько тебе от этого плохо. Надеюсь, ты сможешь использовать опыт подобных переживаний в своих будущих работах (если ты, конечно, продолжишь заниматься кинематографом).

Уверяю тебя, я сделала все, что было в моих силах, чтобы прожить столько, сколько было возможно. Я знаю, что ты и сам это прекрасно понимаешь, ведь ты был вместе со мной на многих процедурах и обследованиях. Помимо прочего, я прибегала к иглоукалыванию и множеству молитв. Но по какой-то причине я не попала в круг тех избранных, которым было суждено излечиться. Однако благодаря всем моим действиям, думаю, я и прожила дольше, чем могла бы, если бы сразу опустила руки.

Я невероятно горжусь тобой за все, что ты сделал за свою относительно короткую жизнь. Я буду приглядывать за тобой каждый день и радоваться новым невероятным вершинам, которые ты покоришь, независимо от того, какому занятию решишь посвятить свою жизнь.

Пожалуйста, поддерживай папу, братьев и сестер, особенно в ближайший год, потому что он станет самым тяжелым для вас всех. Я знаю это, потому что так и было, когда умер мой отец. Время, несомненно, поможет, но придется подождать, пока память отсеет грустные мысли, выдвинув на первый план счастливые моменты.

Я провела на земле много удивительных лет. Не всем так повезло, так что, думаю, мне не на что жаловаться. Я пережила меланому, автомобильную аварию в горах Западной Вирджинии с дядей Джерри и еще одну в Дареме. Так что я уже прожила множество жизней и благодарна за каждое мгновение. Старайся прожить свою жизнь так же, и станешь счастливым и реализованным человеком.

Я люблю тебя сильнее, чем ты когда-либо мог себе представить.

С любовью, мама

Спустя три года, в тот день, когда Джерри окончил Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл в 2016-м, Даг вручил ему второе письмо, написанное той же ручкой и на точно таком же листе бумаги.

Мой дорогой, любимый Джерри,

Ну, вот и она – важная веха в твоей жизни. Ты закончил колледж! Поздравляю. Я так горжусь тобой, вне зависимости от того, достиг ты совершеннолетия или еще нет. Я знаю, ты добился важных результатов и получил то, что хотел, от своего обучения. Я уверена, ты узнал очень много нового о предметах, и, возможно, еще больше нового о людях.

Джеки завершила письмо такими словами:

Я постоянно приглядываю за тобой. По крайней мере, я надеюсь, что так и есть! Еще раз поздравляю. Наслаждайся этим легендарным днем и торжеством вокруг. Обнимаю и целую!

Очень люблю тебя, мама

Джерри признался, что во время учебы несколько раз собирался бросить университет: «Но я знал, что если не дойду до выпускного, то так и не получу это письмо, и этот факт сильно повлиял на итог. Письмо стало мотивацией, за которую я буду вечно благодарен». Зная Джеки, уверен, что это было частью ее большого плана.

Читая и перечитывая два письма, я думал о том, какой бессмертный дар она преподнесла. И вдруг, изумившись, я склонил голову: я вспомнил, как Даг рассказывал, что она писала все эти письма, находясь в инвалидном кресле, парализованная на одну сторону.

Я знал, что настало время взять себя в руки и вплотную заняться подготовкой своего путешествия в загробную жизнь. Мне было необходимо переписать завещание (ведь к тому моменту я официально стал разведенным) и обновить доверенность на принятие решений о медицинской помощи. Но всякий раз, приступая к разбору документов, я натыкался на стену неприятия. Мой юрист умоляла меня хотя бы подтвердить, что ее письма до меня доходят, раз уж отвечать на них я не собирался. Я отправил ей в ответ лаконичное письмо с одним слово: «Да». Я сопротивлялся как мог – и это при условии, что не страдал ни от какого серьезного и тем более неизлечимого заболевания.

Посмотрев на пример Джеки, я наконец смог сесть и прочитать весь ворох документов. К своему удивлению, я почувствовал облегчение оттого, что позаботился обо всем, что должно было быть сделано. По крайней мере, облегчение точно наступило, когда я покончил с этим делом. Возможно, Джеки ощущала нечто похожее, когда оставляла свои послания в будущее.

Я подобрал список людей, которым хотел бы оставить письма после смерти, но еще не начал их писать. Ведь сесть за них – будет значить, что я приближаюсь к своей кончине. Но, к счастью, я все еще здесь, а не там.

Что касается моей сестры Джули, ей пока рано думать о письмах, ведь ее программа лечения направлена на то, чтобы держать болезнь как можно дальше от нее.