Текст книги "Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода"

Часть вторая. Проповедь Крестового похода

Глава 1. Святой мир и святая война

Ждем мира, а ничего доброго нет.

Книга пророка Иеремии, 8: 15

Перед горожанами-христианами встал один фундаментальный вопрос: имеют ли они право сражаться за свою страну? Ведь их религия – религия мира, а война означает убийство и разрушение. Первые христианские отцы не имели на этот счет никаких сомнений. Для них война была самым настоящим убийством. Но после триумфа Креста, после того как вся империя стала христианской, разве ее граждане не должны быть готовы с оружием в руках защитить ее благополучие?

Восточная церковь так не считала. Ее великий законодатель в сфере канонических правил святитель Василий хотя и признавал, что воин обязан подчиняться приказу, но все же утверждал, что всякий повинный в убийстве на войне должен в покаяние три года воздерживаться от причастия. Эта рекомендация была слишком строга. На самом деле византийских солдат готовили не как убийц, но их занятие не приносило им ни славы, ни престижа. Смерть в бою не считалась почетной, а смерть в бою с иноверцами не считалась мученической; мученики умирали вооруженными только своей верой. Воевать с иноверцами полагали делом прискорбным, хотя порой и неизбежным, а воевать с собратьями-христианами было вдвое хуже. Более того, в истории Византии на удивление мало захватнических войн. Юстиниан вел свои кампании с целью освободить римлян от их варварских угнетателей, Василий II против болгар – чтобы вернуть провинцию империи и устранить угрозу для Константинополя. Византия всегда предпочитала мирные методы, даже если они подразумевали дипломатические околичности и денежные подкупы. Западным историкам, привыкшим восхищаться военной доблестью, действия многих государственных мужей Византии казались трусливыми или коварными, но обычно эти мужи руководствовались искренним желанием избежать кровопролития. Царевна Анна Комнина, одна из самых типичных византиек, ясно пишет в своей истории, что, как бы глубоко ее ни интересовали военные дела и как бы высоко ни ценила она успехи отца на поле боя, война была для нее постыдным делом, последним средством, когда все остальные способы потерпели крах, то есть война сама по себе была признанием неудачи.

Запад был далек от таких просвещенных взглядов. Сам святой Августин признавал, что войны можно вести по велению Господа Бога, а военизированное общество, возникшее на Западе в результате варварских нашествий, неизбежно стремилось найти оправдание своему привычному занятию. Развивающийся рыцарский кодекс, поддержанный народными сказаниями, превозносил героя-воина, а миролюбец приобретал несмываемое черное пятно на своей репутации. Церковь не могла побороть подобных умонастроений. Она скорее стремилась направить воинственную энергию в те русла, которые в итоге будут выгодны ей самой. Священная война, то есть, иначе говоря, война в интересах церкви, стала допустимой и даже желательной. Папа Лев IV в середине IX века заявил, что всякого, кто погибнет в битве, защищая церковь, ждет райское блаженство. Папа Иоанн VIII несколько лет спустя приравнял павших на священной войне к мученикам; если они сложили голову в бою с оружием в руках, им отпускались все грехи. Но при этом воинам полагалось быть чистыми сердцем. Николай I утверждал, что осужденные церковью за грехи не должны брать в руки оружия, разве что для битвы с иноверцами.

Однако, хотя высочайшие церковные авторитеты и не осуждали войны, на Западе все же встречались мыслители, которых она возмущала. Германец Бруно Кверфуртский, принявший мученическую смерть от рук язычников-пруссов в 1009 году, приходил в негодование из-за войн, которые вели современные ему императоры с единоверцами-христианами: Оттон II с французским королем, Генрих II с поляками. Движение за мир уже началось во Франции. Собор, прошедший в Шарру в 989 году, куда съехались аквитанские епископы защищать неприкосновенность духовенства, выступил с предложением, чтобы церковь гарантировала беднякам мирную жизнь. На соборе в Ле-Пюи на следующий год предложение повторили уже тверже. Ги Анжуйский, епископ Пюиский, заявил, что без мира никто не может лицезреть лика Господа, и поэтому побуждал всех людей стать сынами мира. Несколько лет спустя Гийом Великий, герцог Аквитанский, продолжил эту мысль. На соборе в Пуатье, который он созвал в 1000 году, было постановлено, что отныне споры надлежит решать не силой оружия, а правосудием, и любой, кто откажется подчиниться этому правилу, подлежит отлучению от церкви. Герцог и его знать торжественно поклялись соблюдать запрет; и король Франции Роберт Благочестивый последовал их примеру, введя аналогичное правило на своих землях. Движение за мир по-прежнему интересовало церковь главным образом с точки зрения сохранения ее имущества от лишений и бедствий войны; и с этой целью прошел еще целый ряд соборов. В Вердене-сюр-ле-Ду в 1016 году была составлена формула клятвы, которую приносила знать, обязуясь никогда насильно не забирать в свои войска ни священников, ни крестьян, не топтать их посевы и не отнимать у них домашнего скота. Клятву стали добровольно приносить во всей Франции под возгласы собравшихся священников и прихожан: «Мир! Мир! Мир!»

Этот успех подвиг некоторых восторженных епископов пойти еще дальше. В 1038 году Аймон, архиепископ Буржский, повелел, чтобы всякий христианин старше пятнадцати лет объявил себя врагом нарушителей мира и был готов при необходимости выступить против них с оружием в руках. Создавались мирные лиги и сначала действовали эффективно, но вторая половина архиепископского повеления оказалась более заманчивой, чем первая. Толпы вооруженных крестьян под предводительством священников стали громить замки неуступчивых аристократов, и это нищенское ополчение вскоре начало действовать так огульно и приводить к таким разрушениям, что властям пришлось разбираться с ним силой. После того как великая Лига мира сожгла деревню Бенси, граф Деоля Одон разгромил ее на берегах Шера. По нашим сведениям, в битве погибло не менее семисот священников.

Между тем предпринимались и более здравые попытки ограничить войну. В 1027 году Олиба, епископ Вика, созвал синод в Тулуже, что в Руссильоне, который запретил всякие военные действия в день отдохновения. Эта идея перемирия, которое распространяется на святые дни, была расширена, когда под влиянием великого клюнийского аббата Одилона епископы Прованса, которые, по их собственному утверждению, выступали от имени всей галльской церкви, в 1041 году направили послание итальянской церкви, требуя, чтобы Божье перемирие соблюдалось также и в Страстную пятницу, Великую субботу и в праздник Вознесения. Церковь Аквитании уже последовала по стопам Прованса. Но герцогство Бургундское пошло еще дальше и присовокупило к перемирию все дни между вечером среды и утром понедельника, а также добавило период от начала Рождественского поста до первого воскресенья после Богоявления, а к неделе после Пасхи – еще Великий пост и Страстную неделю. В 1042 году Вильгельм Завоеватель, устанавливая законы для Нормандии, включил в перемирие период между Молебственными днями[24]24
  Молебственные дни – в западной церкви 25 апреля и три дня перед Вознесением, выделяемые для молитв и поста. (Примеч. пер.)


[Закрыть] до праздничной недели после Пятидесятницы. В 1050 году собор в Тулуже рекомендовал прибавить к нему также три праздника Девы Марии и дни главных святых. К середине века идея перемирия Господня, казалось, уже вполне укоренилась; и великий Нарбоннский собор 1054 года попытался скоординировать его с идеей Божьего мира, защищая имущество церкви и бедняков от бедствий войны. И то и другое христианам надлежало соблюдать под страхом отлучения, а кроме того, собор постановил, что христианин не должен убивать другого христианина, «ибо лишающий жизни христианина проливает кровь Христову».

На деле движения за мир редко бывают столь же внушительны, как в теории, и движения XI века не стали исключением. Сами властители, которые сильнее всех отстаивали идею Божьего перемирия, сами не соблюдали его правил. Именно в субботу Вильгельм Завоеватель сражался со своим единоверцем-христианином Гарольдом при Гастингсе; а Анна Комнина с ужасом писала о том, что, пока ее церковь честно старалась избегать войны в святые дни, западные короли напали на Константинополь прямо на Страстной неделе, а в их армиях было немало вооруженных и сражавшихся священников. Да и церковное имущество, как прекрасно знали римские папы по собственному опыту, вовсе не было неприкосновенным для мирян. Воинственность Запада и его страсть к военной славе нельзя было победить так просто. Разумнее было возвратиться к прежнему курсу и перевести эту энергию в русло войны с язычниками.

Странам Запада мусульманская угроза казалась куда более страшной, чем византийцам вплоть до тюркского вторжения, да и тюрки больше беспокоили византийцев как варвары, чем как иноверцы. Со времен провала арабов под Константинополем в начале VIII века военные действия на восточной границе христианства велись повсеместно, но недостаточно яростно, чтобы угрожать самой целостности империи, и война никогда надолго не прерывала торгового и интеллектуального обмена. Арабы почти в той же степени, что и византийцы, были наследниками греко-римской цивилизации. Они вели довольно похожий образ жизни. Византиец куда уютнее чувствовал себя в Каире или Багдаде, чем в Париже или Госларе или даже в Риме. За редким исключением периодов кризиса и репрессий, власти империи и халифата не принуждали подданных к переходу в иную веру и допускали свободу вероисповедания. Чванливые халифы порой презрительно отзывались о христианских императорах и порой взимали с них дань, но, как показала вторая половина X века, византийцы представляли собой грозного и хорошо организованного противника.

Западные христиане не могли разделить византийской терпимости и уверенности. Они гордились своею верой и тем, что являются, как им думалось, наследниками Рима, однако они с неприязнью осознавали, что во многих отношениях исламская цивилизация стоит выше европейской. Мусульмане господствовали в Западном Средиземноморье от Каталонии до Туниса. Мусульманские пираты разоряли христианские корабли. Рим разграбили мусульмане. Они построили разбойные замки в Италии и Провансе. Из своих оплотов в Испании они, казалось, снова смогут перейти границы и хлынуть через Пиренеи во Францию. Западное христианство не располагало организацией, которая могла бы отразить это нападение. Отдельные герои, начиная с дней Карла Мартела, порой громили нашествия сарацин, а империя Карла какое-то время обеспечивала необходимый бастион. В 915 году папа Иоанн X в сотрудничестве с константинопольским двором сформировал лигу христианских государей, чтобы выгнать мусульман из их крепости на Гарильяно. В 941 году византийцы вместе с Гуго Прованским атаковали их замок во Фрежюсе. Предприятие оказалось неудачным из-за отступления Гуго в последнюю минуту; но в 972 году лига прованских и итальянских правителей завершила работу. Однако такие альянсы были локальными, эпизодическими и недолгими. Существовала потребность в более эффективной координации и более сосредоточенных усилиях. И нигде эту потребность не понимали лучше, чем в Риме, где всегда помнили о разграблении храма Святого Петра в 846 году.

В XI веке испанские мусульмане представляли весьма реальную угрозу для христианства. Позиции, которые христиане отвоевали раньше, были утрачены. В середине века великий халиф Абд ар-Рахман III был неоспоримым владыкой полуострова. Его смерть в 961 году принесла некоторое облегчение, так как его преемник аль-Хакам II был человеком мирным и его больше волновали войны с Фатимидами и Идрисидами Марокко. Но после смерти аль-Хакама в 976 году на сцене стал доминировать воинственный визирь Мухаммад ибн Абу Амир по прозвищу аль-Мансур, Победитель, прозванный испанцами Альмансор. Ведущей христианской державой в Испании было королевство Леон. Оно приняло на себя тяжесть нападения аль-Мансура. В 981 году он взял город Самору на юге королевства. В 996 году он разграбил сам Леон, а на следующий год сжег город Святого Иакова – Сантьяго-де-Компостела, который считался третьим важнейшим местом паломничества после Иерусалима и Рима. Однако аль-Мансур принял меры для того, чтобы не осквернить само святилище. Уже в 986 году он захватил Барселону. Казалось, что он вот-вот уже перейдет Пиренеи, как вдруг его постигла смерть в 1002 году. После его кончины мусульманская мощь пошла на убыль. Пиратам из Африки удалось разграбить Антибы в 1003 году, Пизу – в 1005-м и еще раз в 1016-м и Нарбонну – в 1020-м. Но организованная мусульманская агрессия на время закончилась. Наступило время для контрнаступления.

Это контрнаступление спланировал Санчо III по прозвищу Великий, король Наварры. В 1014 году он попытался организовать альянс христианских государей для борьбы с иноверцами. Его собратья в Леоне и Кастилии были готовы оказать помощь, а также он нашел активного союзника в лице Санша-Гийома, герцога Гасконского. Но король Франции Роберт не дал ответа на его призыв. Санш-Гийом не достиг никаких конкретных целей, но между тем заинтересовал куда более ценного союзника. Огромная организация Клюнийского аббатства при двух великих настоятелях, чье правление продлилось 115 лет, Одилона, который сменил предшественника в 994 году и умер в 1048-м, и его преемника Гуго, который дожил до 1109 года, обратила особое внимание на испанские дела. Клюнийцев всегда заботило благополучие паломников, и они с радостью помогали управлять паломническим движением в Компостелу, да и охранять испанское христианство в целом. Вероятно, именно влияние клюнийцев заставило Рожера де Тосни из Нормандии, хотя тут могло сыграть роль и его собственное норманнское честолюбие, прийти в 1018 году на помощь графине Эрселинде Барселонской, когда ей угрожали мусульмане. При Санше и его преемниках клюнийцы еще крепче взяли в свои руки испанскую церковь и вывели ее в первые ряды реформистского движения. Поэтому папы не могли не взирать с одобрением на попытки расширить границы христианства в Испании. Клюнийское и папское благословение сопровождало Санша-Гийома Гасконского, когда он вместе с Санчо Наваррским атаковал эмира Сарагосы, и поддерживало Раймунда-Беренгера I Барселонского, который стал теснить мусульман на юг.

Война с неверными в Испании таким образом приобрела статус священной, и вскоре сами папы взялись ею руководить. В 1063 году король Арагона Рамиро I в начале крупного наступления на мусульман пал от мусульманской стрелы при Граусе. Его смерть подняла большой шум в Европе. Папа Александр II сразу же пообещал индульгенцию всем, кто сражается за Крест в Испании, и стал собирать армию, чтобы продолжить дело Рамиро. Гийом де Монтрей, нормандец на папской службе, набрал войска в Северной Италии. В Северной Франции армию сформировал граф Эбль де Руси, брат арагонской королевы Фелиции, а самый крупный контингент привел Гийом, герцог Аквитанский, которому и поручили возглавить экспедицию. Она почти ничего не добилась. Был взят город Барбастро с богатой добычей, но вскоре снова потерян. Однако с той поры французские рыцари рекой потекли за Пиренеи, чтобы продолжить начатое. В 1073 году Эбль де Руси организовал новый поход. Папа Григорий VII призвал христианских государей принять в нем участие и, напомнив миру, что испанское королевство находится под властью наместника святого Петра, заявил, что христианские рыцари могут пользоваться теми землями, которые отвоюют у иноверцев. В 1078 году Гуго I, герцог Бургундский, повел армию на помощь своему зятю Альфонсо VI Кастильскому. В 1080 году Григорий VII лично поддержал поход, возглавленный Гийомом. Несколько лет все шло хорошо. Кастильцы захватили Толедо в 1085 году. Последовало возрождение ислама во главе с фанатичными Альморавидами; и с 1087 года христианских рыцарей постоянно призывали в Испанию для борьбы с ними. Папа Урбан II поспешно оказал им поддержку и даже посоветовал паломникам, собиравшимся в Палестину, что они принесут больше пользы, если потратят деньги на восстановление испанских городов, спасенных от мусульман-разорителей. До конца века испанские кампании продолжали привлекать к себе смельчаков с севера, пока захват Уэски в 1096 году и Барбастро в 1101-м не положил конец этому ряду военных операций.

К концу XI века идея священной войны таким образом была осуществлена на практике. Церковные авторитеты поощряли христианских рыцарей и воинов в стремлении позабыть о своих мелких ссорах и отправиться на границы христианского мира, чтобы сражаться там с иноверцами. В награду за службу они получали право забрать себе отвоеванные земли, а также приобретали духовные заслуги. Какие именно, точно неизвестно. Александр II, по-видимому, предлагал индульгенции участникам кампании 1064 года; но Григорий VII дал отпущение только тем, кто погиб в бою за Крест. Он также отпустил грехи воинам Рудольфа Швабского, дравшимся с отлученным Генрихом IV, королем Германии. Папы постепенно перенимали руководство священными войнами. Они часто объявляли их и назначали командиров. Предполагалось, что новые хозяева будут владеть завоеванными землями при безоговорочной верховной власти римского понтифика.

Пока великие государи, как правило, держались в стороне, западные рыцари и бароны охотно отвечали на призывы к священным войнам. Отчасти ими двигали истинно религиозные мотивы. Им было стыдно продолжать драться между собой, они хотели сражаться за Крест. Но их подстрекала к этому и нехватка земли, особенно в Северной Франции, где укоренилась практика майората[25]25
  Майорат – порядок наследования, при котором земельное и иное имущество переходит исключительно к старшему сыну. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Сеньоры все меньше хотели дробить свои земельные владения и хозяйственные постройки, которые теперь все больше концентрировались вокруг каменных замков, и поэтому их младшим сыновьям приходилось пытать счастья в других местах. В рыцарском сословии Франции создалась атмосфера общей тревожности и стремления к честолюбивым авантюрам, заметнее всего среди нормандцев, которых от бродячих разбойников отделяло всего лишь несколько поколений. Возможность соединить христианский долг с приобретением земельных владений в теплом климате казалась очень заманчивой. У церкви были причины радоваться тому, как развивалось движение. А нельзя ли направить его и к восточным границам христианского мира?

Глава 2. Камень святого Петра

Мною цари царствуют и повелители узаконяют правду.

Книга притчей Соломоновых, 8: 15

Когда прилив ислама удалось обратить вспять в Испании, папам было нетрудно установить свой авторитет над церковью на отвоеванных землях. Дар Константина[26]26
  Дар Константина – подложный документ, по которому император Константин Великий в благодарность за чудесное исцеление от проказы по молитве папы Сильвестра I якобы передает папам верховную власть над Западной Римской империей и всем духовенством, включая патриархов восточной церкви. (Примеч. пер.)


[Закрыть], который западное христианство широко, но ошибочно признавало подлинным, давал им мирскую власть над многими странами, и прибавление к ним Иберийского полуострова прошло незамеченным. Да и в самой Испании не существовало другой духовной власти, которая могла бы бросить вызов папству. Однако восточное христианство было организовано по-другому. Патриархии Александрийская и Антиохийская, первая основанная святым Марком, а вторая – самим святым Петром, были не менее древними, чем римский престол. Патриархия Иерусалимская, церковь Святого Иакова, хотя и была младше, но обладала престижем, которым была обязана тем, что находилась в самом священном городе мира. А самым внушительным соперником была патриархия Константинопольская. Несмотря на то что ее, по легенде, основал святой Андрей, она не могла претендовать на тот же авторитет в силу древности. Но Константинополь стал вторым Римом. Он сменил собою прежнюю столицу. В нем правила непрерывная цепочка христианских императоров. Это был величайший, непревзойденный город христианства. Его патриарх мог со всем основанием называть себя вселенским, главным церковным судией цивилизованного мира. Временами религиозная оппозиция в Византии пыталась использовать авторитет старого Рима в качестве противовеса растущему владычеству императора, но никто на Востоке всерьез не считал, что епископ измельчавшего западного города, который так часто оказывался во власти своих буйных мелочных дворян или северных варваров, мог обладать какой-то властью над восточными церквями с их давними и прочными традициями. И все же Рим еще пользовался неким особым уважением. Хотя его притязания на превосходство игнорировали, ему почти повсеместно отдавали первенство среди великих сект христианства, даже сам вселенский патриарх. Да и никто не хотел ставить под сомнение веру в единство христианства и в то, что оно и должно таковым оставаться.

После арабского завоевания патриархии юго-востока утратили большую часть своего могущества, и Константинополь поднялся на защиту восточных церквей. Рим и Константинополь немало спорили и ссорились по религиозным вопросам, хотя ни одна из этих распрей не была настолько длительной и серьезной, как думали спорщики впоследствии. Единство христианства пока еще не подвергалось сомнению. Однако в XI веке организация римской церкви значительно изменилась. Реформы в основном были вдохновлены влияниями монастырей в Клюни и Лотарингии, и на первых порах их проводили светские власти, в то время доминировавшие в Риме. Особую активность проявлял император Генрих III и придал реформам такой мощный импульс, что после его смерти церковь смогла продолжать и развивать их независимо от светского правительства, а в конце концов и вопреки ему; и из этого течения выросли теории, настаивавшие на всемирном духовном владычестве Рима и его верховной власти над светскими государями. Это, в свою очередь, спровоцировало новые разногласия с Востоком.

Главная проблема заключалась в том, что Рим хотел подтвердить свои притязания на превосходство. Но споры начались из-за мелких вопросов вероучения и литургии. В желании укрепить свою власть папство стремилось сделать богослужебную практику единообразной. По политическим и духовным соображениям оно не только желало запретить немонашескому духовенству вступать в брак, но и пыталось стандартизировать литургию и обряды. Такие реформы были возможны на Западе, но в восточных церквях все было по-другому. В сфере влияния Рима находились греческие церкви, и латинские – в сфере влияния Константинополя; и в Южной Италии граница между этими сферами уже давно начала размываться. В то же время германское влияние в Риме привело к тому, что в Символ веры было вставлено слово «филиокве» в связи с исхождением Святого Духа[27]27
  Филиокве (букв. «и от сына») – принятое западной церковью добавление в текст Символа веры в соответствии с учением о том, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына. (Примеч. пер.).


[Закрыть]. В отличие от своих предшественников, папы-реформаторы не особо желали идти на компромисс или хранить тактичное молчание по таким вопросам. Конфликты были неизбежны.

Папа Сергий IV включил слово «филиокве» в свое интронизационное послание – декларацию веры, которую посылает папа или патриарх по своем восшествии на престол. Патриарх Сергий II Константинопольский после этого запретил поминать его имя в диптихе[28]28
  Диптих – список имен, поминаемых в ходе литургии (Примеч. пер.).


[Закрыть] в патриарших церквях в Константинополе. Византийцам это показало, что лично папа не считается православным в вопросах вероучения, но еще не поставило под сомнение православность всей западной церкви. Однако папе и западным церквям, привыкшим считать его источником православного учения, оскорбление показалось куда более широким и радикальным. Патриарх почувствовал, что перед ним открылись возможности диктовать свои условия в вопросе возвращения имени понтифика в диптих[29]29
  Есть сведения, что филиокве было введено в Символ веры во время коронации Генриха II в Риме в 1014 году.


[Закрыть].

В 1024 году папа Иоанн XIX получил из Константинополя предложение решить спорные вопросы между церквями таким образом: принять формулировку, составленную так хитроумно, что по ней Рим получал бы номинальное превосходство, а Константинополь оставался бы при своей полной практической самостоятельности. Там говорилось, что «с согласия римского понтифика константинопольская церковь будет считаться Вселенской в своей части света, как римская церковь – во всем мире». Сам Иоанн был готов согласиться, но клюниец, настоятель Святого Венигна Дижонского, поспешно и сурово напомнил ему, что власть связывать и развязывать на земле и на небесах принадлежит одному святому Петру и его наместникам, и увещал его с большим усердием править Вселенской церковью. Пусть Византия уяснит себе, что реформированное папство не потерпит подобных компромиссов[30]30
  Греческие источники не упоминают этих переговоров, однако у нас нет оснований сомневаться в том, что они были.


[Закрыть].

В середине века вторжения нормандцев в Южную Италию сделали желательным политический союз между папой и восточным императором. Но теперь реформированное папство полностью отдалось политике единообразия и желало устранить богослужебную практику, существовавшую в греческих церквях Южной Италии, которую копировали многие итальянские церкви вплоть до самого Милана. В 1043 году гордый и честолюбивый Михаил Керуларий стал константинопольским патриархом и с не меньшим пылом вознамерился стандартизировать практику в своей сфере влияния. Первоначально им двигало стремление легче поглотить в православии церкви недавно оккупированных армянских провинций, где были другие порядки, например там причащались опресноками. Но его политика затрагивала и латинские храмы в византийской Италии, а также церкви, устроенные в самом Константинополе для иноземных купцов, паломников и солдат варяжской стражи. Когда эти церкви отказались подчиниться, их закрыли по приказу патриарха, и он со своими приближенными начал издавать трактаты с осуждением латинских обычаев.

Похоже, Керулария не интересовали теологические тонкости. Он был готов вернуть имя папы в диптих, если Рим ответит тем же. Споры шли из-за обрядов, поэтому они обозначили проблему границы между церквями в Италии, которая еще сильнее обострилась после вторжения нормандцев, принадлежавших к латинской церкви. Переговоры начал правитель византийской Италии ломбардец Аргил, подданный Византии, который сам следовал латинскому обряду. Император доверял ему, но Керуларий не мог его не подозревать, и обстоятельства сыграли на руку патриарху. В 1053 году нормандцы захватили папу Льва IX, прежде чем он успел назначить легатов для поездки из Рима в Константинополь. Когда легаты во главе с кардиналом Гумбертом Сильва-Кандидским прибыли в Константинополь в январе 1054 года, император принял их с почестями; но Керуларий спросил, действительно ли их назначил папа и может ли папа, находясь в неволе, выполнить какие-либо данные ими обещания. В апреле, прежде чем обсуждение успело к чему-то прийти, Лев скоропостижно скончался, и легаты потеряли всякий официальный статус, если он у них и был. Это случилось за год до избрания нового папы, и никто не знал, какова будет политика будущего главы западной церкви. Керуларий отказался вести переговоры. Несмотря на желание императора прийти к согласию, страсти разгорелись, пока в конце концов легаты не уехали в гневе, оставив на алтаре Святой Софии буллу, которая отлучала патриарха и его советников, но при этом явно признавала православие византийской церкви. В ответ патриарх созвал синод, который осуждал буллу как продукт трех безответственных субъектов и сокрушался о включении филиокве в Символ веры, а также о гонениях на женатых священников, но не упоминал ни римской церкви в целом, ни других бытовавших в ней спорных практик. По сути ситуация никак не изменилась, хотя озлобленность возросла.

Церкви Александрии и Иерусалима не принимали участия в этом эпизоде. Патриарх Антиохийский Петр III явно считал, что Керуларий делает из мухи слона. Его церковь продолжала поминать имя папы в своих диптихах, и он не видел причин прекращать это. Возможно, он опасался, что Керуларий, чьи амбиции вызывали у него подозрения, лелеет замыслы лишить независимости его самого. Вероятно, он симпатизировал политике императора. Более того, он не мог поддержать введение единообразных обрядов и практик, ибо в его епархии были церкви, где богослужения проводились по сирийскому обряду, и многие из них находились за политическими границами империи. Он не мог ввести там единообразия, даже если бы и захотел. И он не стал вмешиваться в ссору.

За последующие десять лет отношения несколько улучшились. В 1059 году Михаил Керуларий был низложен. Вскоре после его исчезновения в Константинополе снова открылись латинские церкви. В Южной Италии все сильнее становились нормандцы, которые с 1059 года были верными союзниками папы, и потому Византия уже не могла настаивать на исполнении тамошним духовенством ее церковных требований. В 1061 году Рожер Нормандец отправился отвоевывать Сицилию у арабов при поддержке понтифика, сподвигшего его на эту святую войну. Византийцам и там пришлось столкнуться с утратой власти над христианскими общинами. В 1073 году император Михаил VII решил непременно достичь взаимопонимания с Римом. После завоевания Бари нормандцами в 1071 году он боялся дальнейшей агрессии, которую могло бы пресечь влияние папы. Тем временем в Малую Азию нахлынули туркмены. Михаил отчаянно нуждался в солдатах, а набрать их на Западе было бы легче при сочувствии папы. В 1073 году римским понтификом под именем Григория VII был избран кардинал Гильдебранд, уже прославившийся как человек энергичный и целеустремленный. Григорий был убежден в верховенстве престола Свя того Петра и потому не стал даже посылать интронизационного письма никому из восточных патриархов. Но Михаил посчитал благоразумным сделать дружеский жест. Он направил новому папе поздравительное послание, намекая в нем на то, что ему хотелось бы установить более тесную связь. Польщенный, Григорий послал легатом в Константинополь патриарха Градо Доминика разведать тамошнюю обстановку.

После доклада Доминика Григорий убедился в искренности Михаила. Он также узнал о ситуации в Малой Азии. Она серьезно осложняла движение паломников. Сама Палестина еще не была закрыта для пилигримов, но добраться туда через Анатолию вскоре будет невозможно, если не остановить вторжения туркменов. Сделав ход, достойный хитроумного государственного мужа, Григорий стал планировать новый курс. Священную войну, которая так успешно велась в Испании, следует распространить и на Азию. Его друзьям в Византии требуется военная помощь. Он пошлет к ним армию христианских рыцарей под началом церкви. И по такому случаю, поскольку еще оставались нерешенные церковные проблемы, папа возглавит их лично. Его войска изгонят нечестивцев из Малой Азии, и тогда он устроит в Константинополе собор, на котором христиане Востока решат свои споры в благодарном смирении, признав владычество Рима.

Знал ли император Михаил о намерениях папы, и если да, приветствовал ли он их, нам неизвестно. Ибо Григорий так и не смог исполнить свой замысел. Непреклонная прямота его политического курса все глубже и глубже завлекала его в проблемы Запада. Восточные амбиции пришлось пока отложить. Но он не забыл о них и не потерял к ним интереса.