Текст книги "Невозможное возможно! Как растения помогли учителю из Бронкса сотворить чудо из своих учеников"

Очень скоро я понял, что учеников очень интересует моя жизнь, моя история и любые подробности, касающиеся моей семьи. Когда я рассказал о себе, чтобы построить с ними доверительные отношения, они узнали, что учеба и усердный труд занимали большую часть нашей жизни. Они были потрясены, обнаружив, что я сын иммигрантов. Это отличало меня от других учителей и делало в каком-то смысле ближе к ученикам. Хотя я часто шутил, что был научным экспериментом и меня нашли в мусорном контейнере, им очень нравились рассказы о доме, где я родился и вырос. Когда выяснилось, что мы в чем-то похожи, мои ученики начали воспринимать наш класс как одну семью. Если уж на то пошло, они полюбили все, что нравилось мне. Я широко пользовался этим на уроках.

Часто мне приходилось воспитывать их, и, честно говоря, иногда они пытались воспитывать меня. Я не должен был показывать им, что ощущаю себя большим ребенком, даже не способным отрастить приличные усы. Рядом с некоторыми парнями я выглядел как восьмиклассник. Вместе с тем я получил определенную власть над их судьбой. Когда они звали меня: «Мистер Ритц!» – я оглядывался в поисках своего отца. Разве это обращаются ко мне? Дети смеялись над этим и называли «Миста» (сокращенное от мистер). Потом они шутили, что мое имя, наверное, Эй, а фамилия Ритц. И в классе, и в коридорах они кричали: «Эй, Ритц!» – и я обычно отвечал улыбаясь.

Наши отношения улучшились, когда я поделился историей моей семьи. Мой отец родился в Румынии и приехал в Америку еще мальчиком через Израиль. Его семья обосновалась в нижней части Манхэттена и вскоре переехала в симпатичный дом в Бронксе. «Семейная легенда гласит, что мой отец в возрасте 12 лет катил тачку с семейным имуществом через весь Манхэттен и Гранд Конкорд, до самого перекрестка Мириам-стрит и 19-й улицы».

«Тачку? Не может быть!» – хором воскликнули ученики, и я понял, как они изумлены.

Когда мои родители познакомились, отец работал в отделе корреспонденции в крупном частном банке на Манхэттене, «Браун Бразерс Харриман». Он не очень хорошо умел читать. Его учитель не догадывался, что у него проблемы с грамотностью и он понимает иврит лучше английского. Отец привык читать книгу справа налево, а не наоборот.

«Учителя жаловались родителям, что он медленно соображает», – объяснял я своим ученикам. Здесь я сделал паузу и увидел, как парочка двоечников по английскому обменялась взглядами. В школе так легко забыть, что английский не единственный язык в мире, который стоит изучать. Мои ученики переживали собственные версии этой истории.

В школе так легко забыть, что английский не единственный язык в мире, который стоит изучать.

Более теплый прием мой отец встретил в спортивном зале старшей школы Клинтон, тогда единственной школы для мальчиков в Бронксе. Здесь врожденные способности и воля к победе сделали его желанным игроком любой команды. Баскетбол был его первой любовью («Прямо как у вас, Миста», – заметил один мальчик), и он мог послать футбольный мяч с такой точностью, что он пролетел бы всю Гранд Конкорд, до самой Валентайн-авеню, а это было нечто, даже по профессиональным меркам. Спортивные достижения и умение работать в команде завоевали ему признание, но не научили читать. Когда отец получил работу в отделе корреспонденции, он с большим трудом сортировал письма, разбирая каждую букву и символ по отдельности.

Мама работала в том же банке в бухгалтерии. У нее не было проблем с чтением, но считала она не очень хорошо. Однажды папа застал ее в слезах. Она рыдала так безутешно, словно произошла трагедия, – у нее не сходился результат расчетов. Папа с трудом разбирал слова, но не испытывал проблем с числами. Он сказал, что она ошиблась в переносе. В свою очередь, мама быстро разобралась, что ему требуется помощь с буквами, как ей – с цифрами; они могли помогать друг другу очень успешно и работать в команде.

«Вот так мои родители встретились и прошли через дебри грамматики и арифметики», – объяснил я ученикам.

«О-о-о, как мило, – сказала одна девочка. – Они все еще вместе?»

Я рассказал, что у них прекрасные отношения и мама продолжает работать учителем-логопедом. «Именно поэтому я попал сюда к вам. Разве кто-нибудь удивляется, что я стал учителем?»

Многие мои ученики жили только с одним из родителей, иногда – с бабушкой. Я тоже еще не уехал из дома, но разница в семейных укладах была огромной. У меня были младший брат и родители, которые очень много работали; но они все беззаветно меня любили. Моя бабушка считала меня совершенством. Она любила меня, а я – ее; и это тоже роднило меня с учениками: беззаветная любовь бабушки.

У многих из них постоянно менялся состав семьи, как меняются времена года или погода. Большинство жили в социальных домах, кишащих крысами и тараканами. Некоторые страдали от глубокого, всепоглощающего чувства отчаяния. Когда мы на уроке говорили о ведении домашнего хозяйства, доставке почты, основных государственных службах или даже о покупках в магазине, я чувствовал, что дети ощущают себя другими, неполноценными гражданами. Поскольку никто не показывал им иного пути, многие были уверены, что навсегда застряли в этой обстановке и не смогут выбраться из привычной колеи.

Я встречал ребят, которые одну неделю сидели на мели, на следующей подкатывали к школе на «БМВ», а еще через неделю их в наручниках выводили полицейские.

Моим домашним адресом считался дом моих родителей в округе Рокланд. Это было чистое, безопасное и доброжелательное место, но довольно скучное. Я чувствовал себя «скваттером», или самовольным захватчиком. Мой дом был местом, с которым я пытался смириться с тех пор, как покинул Бронкс после шестого класса школы.

Рассказывая о своей семье, я налаживал отношения с учениками и привлекал их к учебе. Это помогало моей более серьезной цели – защищать их от неприятностей. Я знал, что дети, которые стремятся к легким деньгам, быстро найдут возможность добыть их в мире хищников. Они могут стоять на стреме или стать наводчиками – оплачиваемая работа в сфере наркобизнеса, или и того хуже. Я встречал ребят, которые одну неделю сидели на мели, на следующей подкатывали к школе на «БМВ», а еще через неделю их в наручниках выводили полицейские. Через месяц они возвращались в школу, чтобы повторить этот цикл.

Особого умения требовала другая задача – сделать для них школу значимым местом. Был ли я гением? Конечно, нет. Но я заботился об этих детях и находил способы увлечь их. Даже будучи учителем-новобранцем, я понимал, что забота – самая прочная база для обучения. Как я обещал Ванессе: вы получаете ровно столько, сколько отдаете, и отдаете столько, сколько получаете.

Глава 2
Мы изучаем все, кроме учебника

Весна 1985 года. «Леди и джентльмены, отложите ручки. Время для РАЗМИНКИ».

В качестве новоиспеченного учителя я не получил от своего начальника никаких советов, кроме одного: начинать каждый урок с трехминутной разминки, чтобы привлечь внимание учеников. Он так и называл это: РАЗМИНКА. Я воспользовался советом, но добавил немного перца от себя. Ребята заходили в класс под раскаты композиции «Стой на месте!» группы «Бисти Бойз». Они подхватывали песню и выкрикивали: «Быстро! Быстро!» Это был сигнал к началу урока математики.

Наладить контакт с учениками оказалось несложно. У нас нашлись общие увлечения: баскетбол, хип-хоп и потребность в любви. Мои ежедневные поездки из родительского дома в Рокланде занимали 50 минут без пробок. Я не открывал окна в машине, пока не выруливал на скоростную трассу Кросс-Бронкс. Тогда я опускал их до упора, чтобы пропитаться шумом и запахом Бронкса. Хип-хоп разносился над обугленными остатками домов, и весь мир, казалось, его слушал. Этот стиль стал бешено популярным после первой золотой записи группы «Ран-Ди-Эм-Си» в 1984 году, первого рэперского альбома, номинированного на «Грэмми». Другие музыканты последовали за ними. Вечеринки, на которых выступал диджей Грэндмастер Флэш, открыли новую местную звезду и особый тип танца, быстро распространившийся через MTV по городам и весям, по всей стране. Казалось, что за одну ночь, задолго до появления интернета, весь мир безумно втрескался в Бронкс благодаря энергии хип-хопа.

Минуя один за другим кварталы Бронкса, вы слышали одни и те же мелодии, льющиеся из колонок проигрывателей и автомобильных магнитол. Все улицы пульсировали в собственном ритме, таком же мощном, как мелодия хип-хопа. Из-за каждого угла, из распахнутых дверей баров и даже с каждого этажа высотных домой вы слышали раскаты одних и тех же аккордов, ритмичных, как биение сердца. Радиоведущие обладали властью за одну ночь превращать музыкантов, подобных Дагу Е. Фрэшу, первому бигбоксеру, в суперзвезду. Неделями напролет я не слышал ничего, кроме его композиции «Шоу». И еще я бесконечно прокручивал «Девчонки из Баффало» Малколма Макларена.

Во время перерыва на ланч и после школы я слышал, как мои ученики создают собственные хиты, превращаясь в живые ударные установки и заливая ритмом всю улицу. Мы наизусть знали каждый текст, написанный Биг Дэдди Кейном, Риал Роксанной, Фэт Бойз[3]3
  Хип-хоп (от hip – ура и hop – прыжок) – музыкальный жанр, имеющий множество направлений. Культура хип-хопа зародилась в начале 1970-х годов в афроамериканских и латиноамериканских кварталах Бронкса, объединив музыку, песню, диджей, танец и граффити. Золотой век хип-хопа пришелся на 1986–1993 годы. В этой главе упоминаются известные исполнители и песни в жанре хип-хопа.


[Закрыть] и другими. Поэтому неудивительно, что я заполнил этой музыкой свой класс.

Кроме музыки, я притащил туда свой довольно громкий голос, еще более яркую личность и целый «мешок с подарками» историй. Чтобы вызвать интерес у учеников, я без конца рассказывал байки о собственных приключениях в Бронксе. Но что мне было делать дальше? Я был предоставлен самому себе и должен был сам планировать следующие шаги. Как мне привлечь внимание ребят к предметам, которые они не считают важными? Как доказать им, что они могут учиться, когда долгие годы их убеждали в обратном? Никто из нас – ни учитель, ни ученики – не имели никакой поддержки. Учебный план? Нет никакого плана. Объем и последовательность изложения предмета? Первый раз об этом слышу. Форма контроля? Не существует. Отчеты? Не забивайте себе голову.

За три дня до моего первого Рождества в роли учителя белый мужчина по имени Бернард Гетц застрелил четырех черных подростков в поезде метро на Манхэттене. Все четверо убитых были из Бронкса. Все безоружные. Двое застрелены в спину.

Когда мы вернулись в школу после каникул, я раздал ученикам новый материал для чтения: первую страницу газеты со статьями о «Дружиннике из метро».

Тема не могла быть более злободневной. Выстрелы раздались в том самом поезде, на котором часто ездили мы с учениками. Мы сидели рядом, и этот факт уже разрушал самые распространенные стереотипы. Другие цветные ребята считали меня чуть ли не личным помощником Бернарда Гетца и злобно смотрели на тех, кто просто разговаривал со мной. Другие белые видели в моих учениках угрозу для жизни и старались сохранять с ними максимально возможную дистанцию. Город разделился на два лагеря. Мэр Нью-Йорка Эд Коч только пожимал плечами и говорил: «Что я могу сделать?» В нашем районе на этот риторический вопрос обычно отвечали: «Есть дерьмо».

Поэтому мы обсуждали произошедшее.

В классе мы говорили о расизме, о порочном круге безнадежности, о том, что значит ненавидеть или бояться людей, если они «другие», то есть отличаются от нас.

Мы садились в круг, и каждый ученик знал, что его услышат. Мы обсуждали, что значит «мы» и кого мы считаем «своими».

Один мальчик потряс меня, когда сказал: «Эй, Ритц, вы не просто так затесались среди нас. Вы не похожи на белого. Вы не похожи на черного. Вы не такой, как другие учителя. Вы не ведете себя, как начальство, но мне кажется, что вас послали сюда, чтобы вести нас куда-нибудь».

«Я не всегда знаю, куда нам идти, – признался я. – Но я уверен: ты должен проявить себя, чтобы стать взрослым. Только постарайся, и ум себя покажет».

Когда мы читали новости о том, что происходило у нас под боком, я пытался заставить учеников продумать свои следующие шаги. «Это истории о людях, требующих справедливости, – сказал я им однажды. – Но если мы хотим, чтобы что-то реально изменилось, то должны начать с себя. Что еще мы можем сделать и кого привлечь?» Ребята кивали в знак согласия.

Напряжение усугублялось тем, что большая часть людей, которые обладали властью над их жизнью – учителя, старосты, консультанты, школьные администраторы, представители правительства и даже полицейские – были белыми. Эти люди не жили среди них и не могли говорить на их языке. «Такое ощущение, что они делают на нас деньги», – сказала одна девочка, и мне нечего было ей возразить.

Нам отчаянно нужны были великие афроамериканские или латиноамериканские герои, как в сфере образования, так и в кино и литературе. Покажите ребенку, что кто-то, похожий на него, может быть сильным и смелым, что он способен изменить мир к лучшему, – и вы откроете ему целую вселенную. Вместо этого мои ученики видят ответственных лиц, которые, в лучшем случае, просто суют нос в чужие дела. Эти люди приехали в Бронкс, чтобы получать зарплату, но свою жизнь они строят в другом месте, далеко-далеко отсюда.

Задолго до того, как Спайк Ли научил нас: «Делай как надо!», а «Паблик Энеми» прокричали: «Не верь подделке!», мы чувствовали себя отделенными от общества и неравными остальным. Однако у нас были свои гимны и мантры, которые могли навсегда изменить нашу жизнь.

Каждый день я и мои ученики испытывали на своей шкуре последствия решений, принятых теми ответственными людьми, которых мы никогда не встречали. Чтобы изменить ситуацию в моем классе, я пытался быть максимально открытым. Одним из приемов, который я использовал, было построение урока на нашем общем с учениками опыте.

В один дождливый мрачный понедельник я приехал в школу и обнаружил, что невидимые ответственные лица поручили мне преподавать новый раздел математики. Я зашел в класс и объявил: «Леди и джентльмены, мне нужна ваша помощь. Если я когда-нибудь перееду в собственную квартиру, мне понадобится рассчитать бюджет».

Покажите ребенку, что кто-то, похожий на него, может быть сильным и смелым, что он способен изменить мир к лучшему, – и вы откроете ему целую вселенную.

Так я представил математический проект под названием «Как растянуть свои деньги до конца месяца». Он получился долгосрочным, многоуровневым и стал прекрасным опытом для всех нас. Проект продолжался, пока я действительно не переехал на новое место.

Я ничего не выдумал. Мои ученики прекрасно знали, как мне хочется переселиться от родителей и жить в собственной квартире. На самом деле они стимулировали это мое желание. Они искренне хотели, чтобы я уютно устроился, а не просто вселился в какую-нибудь дешевую помойку.

«Но вы же не хотите снять квартиру тут, по соседству, – сказал мне Рамон. – Мы найдем вам кое-что получше». Мой успех был бы их успехом.

Их интерес к моей жизни и стремление помочь тронули меня. Мы просматривали объявления в ежедневной газете и «Вестнике Гринвич-Виллиджа» о сдаче квартир, а попутно читали интересные заметки. Мы начали работать над моим ежемесячным бюджетом.

«Вот мой последний расчетный листок, который я получил с зарплатой – сказал я, раздавая первое задание. – Что вы можете заметить?»

«Что верхняя цифра намного больше нижней», – сказала Энджел.

«Точно. Вы должны обратить внимание на разницу между окладом и той суммой, которую я уношу домой, – кивнул я в ответ. – Все, что между ними, – налоги и другие выплаты».

«Выплаты? Это то же самое, что вычитание?» – спросил Армонд, обнаруживая именно ту связь между математикой и жизнью, которую я надеялся показать.

«Эй, вычитание – это дрянь, – сказала со смешком Энджел. – Как будто тебя обокрали – обломали, и все».

«Теперь я знаю, что они называют это налогами», – ухмыльнулся Мэнни.

Задание моих учеников заключалась в том, чтобы рассчитать, сколько денег мне нужно оставлять каждый месяц для депозита, арендной платы, оплаты счетов за электричество, а также на еду. Да, и еще должно хватать на кроссовки. На круговой диаграмме, нарисованной в виде торта, появился отдельный кусочек для кроссовок. Это был урок, в котором каждый нашел что-то полезное для себя.

Когда я лучше узнал этих ребят, то обратил внимание, что при всех их трудностях с поведением и успеваемостью они были превосходными, прирожденными специалистами по решению проблем. Если я ставил перед ними задачу из реальной жизни, они не могли устоять перед соблазном решить ее. Такой навык необходим в недружелюбном окружении. Обычная дорога домой из школы может потребовать преодоления сложных обстоятельств – например, миновать лестничную клетку, где вас просят вывернуть карманы.

Мои ученики обожали, когда я ставил перед ними задачи. Поэтому, пока мы обсуждали такие темы, как справедливость и расизм, я попутно искал проблему, которую можно было бы им подкинуть. Помогите человеку решить математическую задачу, которая касается его жизни, – и попадете в яблочко!

Изучая координатную прямую, мы разработали самый быстрый путь через Бронкс на метро. Мы проехали по нему лично, рассмотрев положительные и отрицательные числа на примере пронумерованных станций. Остановки на поверхности были положительными, а под землей – отрицательными числами.

И в математике, и в жизни минус на минус дает плюс. Ребята увидели, как простые математические действия превращают хаос в порядок. Если вы владеете математикой, то можете преодолеть неопределенность и получить доказательства. Разве это не круто?

Ванесса превратилась в математического гения. Она могла решать в уме задачи со многими действиями и научила всех справляться с уравнениями. Ванесса объясняла: «Что вы делаете с одной стороной, то же самое делайте и с другой. Вы называете это решением уравнения. Я говорю – отплатить той же монетой. Как будто ты ударил, и я дам тебе сдачи».

Я не хотел поощрять жестокость, и уж тем более со стороны Ванессы, но ее метафора была великолепной. Образ математики как сладкой мести – превосходно.

Предоставленный самому себе в подготовке уроков, я придумал несколько полезных приемов, например, переложил математику на ритм рэпа. Наша разбитая доска, парты и тетрадки превратились в барабаны и микрофоны:

 
Возьми здесь чуток, возьми там чуток,
Так решишь ты уравнение, браток.
Делай так слева, делай так справа,
Выстроилась в ряд цифр орава…
 

Может быть, рифма хромала, но она привлекала внимание ребят и объединяла их усилия, да еще на понятном для них языке. Мы были свободны в выборе формы обучения. Более того, эти ученики с отклонениями в развитии – изолированные от других детей и заклейменные как безнадежно отстающие – начали сдавать официальные экзамены.

Чтобы разобраться в степенях, им было достаточно задуматься о славе и фортуне, столь распространенной в мире музыки и наркотиков. Парень, который продает свои диски с записями хип-хопа на углу улицы, может за одну ночь изменить свою судьбу, всего лишь выступив в телешоу. Рост в огромной степени! Но у нас есть полученные из первых рук сведения от людей, сделавших большие деньги.

Они преуспели, а потом промотали деньги на наркотики и загремели в тюрьму. Многократное падение! Мои ученики уважали границу нуля. В их жизни пересечение черты, за которой начинаются отрицательные числа, означало кому-то задолжать. Лучше держаться подальше от нуля. Задолго до того, как Роберт Дауни-младший был заброшен на вершину славы ролью в фильме «Меньше, чем ноль», мы уже знали, что лучше находиться выше нейтральной линии.

В том мире, где мы обитали, хип-хоп был не просто музыкальным жанром. Это была мода. Это была жизненная позиция. Это было все. Такие музыканты, как Слик Рик, устанавливали стандарты, сдвинув набекрень свой берет от Kangol, повесив на шею золотую цепь и кучу медальонов, раскрасив кроссовки во все цвета радуги. Высокая мода не имела никакого отношения к 149-й улице или Фордхэм Роад в Бронксе, если вы хотели соответствовать жесткому стилю этого места. Даже мои ученики, которые жили на пособие, исхитрялись приходить в школу в туго зашнурованных кроссовках последней модели «Адидас» или «Пума». Мои ребята обожали слоган фирмы British Knights: «Обувь ничто без застежек БиКо». Модная походка приобреталась ими так же естественно, как привычка дышать. Южный бульвар и Вестчестер-авеню стали променадами для королей и королев Бронкса. Покажи себя, или попадешь в отстой.

Я не спрашивал, как мои ученики тратят деньги. Я мог пройти кастинг в члены группы «Бисти Бойз» со своей толстой золотой цепью, манерой держаться как завзятый хулиган, а также красно-синими «Пумами».

На второй год работы учителем я носил прическу, как у Майкла Джексона. Когда я впервые явился на работу в новеньких кроссовках от «Джоржанс», я так же раздувался от гордости, как любой из моих учеников, заполучивший последнюю модную штучку. Раздобыв пару кроссовок с автографом Бернарда Кинга, в тот год, когда он стал лучшим игроком НБА, я рассказывал об этом повсюду, и в школе, и за ее пределами. Родители учеников и незнакомцы на улице, все останавливали меня и расспрашивали об этих кроссовках. Благодаря кроссовкам я завоевал колоссальный авторитет, хотя бы на время.

Мои коллеги-учителя считали, что я с прибабахом. Но я был молод и ничего не боялся. Я хотел полностью слиться с Бронксом. Большинство учителей были старше меня, они уже выдохлись и мечтали оттрубить день и попасть домой. Они выходили из своих запертых классов только на перекур или чтобы пожаловаться на жизнь в учительской. Они были готовы вести последний урок в пальто, чтобы с последними звуками звонка уже покидать здание школы.

Что же касается меня, то я не считал Бронкс пепелищем. Это была плодородная почва для нераскрытого человеческого потенциала и стиль жизни, который становился все более экстремальным. Хотя я до сих пор понятия не имел о компосте, я видел, как он становится идеальной средой для роста творческих способностей, общения и благоприятных возможностей. Или, как я люблю выражаться, коллизий, коммуникаций и корпоративного обучения.

Художникам Бронкса не нужно было покупать холсты, потому что они могли использовать вагоны поездов и стены зданий, раскрашивая их в неистовой, яркой манере. В Бронксе встречались также гении аудиотехники. Они знали, как подключить пустующее здание к электрической сети и превратить его в место для вечеринки. Местные танцоры не выступали в концертных залах; эти би-бойз и би-герлз использовали свои необработанные спортивные данные, изобретая новые танцевальные движения на улицах и площадях Бронкса. Мои ученики были плоть от плоти поколения «Бит Стрит»[4]4
  «Бит Стрит» (Beat Street) – музыкальный фильм американского режиссера Стэна Лэтэна об эпохе зарождения хип-хопа.


[Закрыть].

Задолго до того, как творческий подход «сделай сам» захватил всю страну, наши подвалы и задние дворы превратились в рай для сообразительных. Здесь вы могли сделать что-то при помощи только силы воли, жизненной позиции, цели и надежды. Бронкс мог выглядеть застывшим, но жизнь в нем кипела. И я был частью этого кипения.

Бронкс мог выглядеть застывшим, но жизнь в нем кипела. И я был частью этого кипения.

Мне не составило труда полностью погрузиться в эту наэлектризованную атмосферу. Я восстановил связи со старыми друзьями и завел десятки новых, разделив с ними любовь к музыке, рисованию и тусовкам. Со старших классов я зарабатывал деньги, выступая диджеем. Мы с приятелем купили два проигрывателя, машину для задымления и осветители с проблесковыми лампами. Тогда мы работали на праздниках – обычно это были бар-мицва[5]5
  Бар-мицва («сын заповеди» – иврит) – в иудаизме возраст религиозного совершеннолетия: 13 лет у мальчиков и 12 (бат-мицва, «дочь заповеди») – у девочек. Достижение этого возраста в еврейской общине обычно отмечается большим праздником (Прим. ред.).


[Закрыть], свадьбы или домашние вечеринки. Теперь я ночами торчал у пульта в клубах, а утром отправлялся на работу в класс. Старшая школа Южного Бронкса днем, Рокси ночью. Ученики поражались персонажам, которые ожидали меня у дверей школы вечерами или привозили по утрам.

«Мистер Ритц, вы крутой, – объявил однажды утром Кэлвин. – Я балдею от вас!»

После ночи в клубе я обычно завтракал пачкой чипсов и банкой газировки из забегаловки напротив школы. Соль и сахар были прекрасным горючим для пробуждения, сверхстимулирующим и обостряющим все чувства. Вот чем я жил, чем дышал, что любил и в чем, как я думал, нуждался.

«Эй, Ритц! Это ваш бюджет?» – любили спрашивать меня ученики, застав меня покупающим ту же самую дешевую ерунду, которую они загружали в себя по утрам. Никто из нас не спрашивал, почему в барах и погребках не готовили свежей еды. Никто не думал о здоровом питании. Мы любили один и тот же фастфуд. Если я разживался деньгами, то покупал больше чипсов и сладостей, в изобилии продававшихся здесь. Они приходились очень кстати, когда к полудню я снова чувствовал себя голодным и был только рад поделиться с учениками.

Чтобы не опаздывать в школу, я разорился на свои первые наручные часы. Я выбрал обычный вариант, с бегущей секундной стрелкой, чтобы позабавить старомодными часами ребят, привыкших к цифровым табло. Ученики собирались в классе и ждали меня, и я, в конце концов, привык приходить вовремя.

Не без влияния охватившей меня страсти мои приоритеты сместились с переезда в собственную квартиру (слишком долго ждать) к новой модной машине (безотлагательно). Я воплотил эти мечты в реальность и запрыгнул в «Понтиак Гранд Америка» самой последней модели, окрашенный в два синих тона, с раздвигающейся крышей и оглушающей, фантастической акустической системой. Казалось, что вместе с машиной я приобрел дискотеку, тонированные стекла и «волшебный шар», болтающийся на зеркале заднего вида. Этот автомобиль заметно отличался от старомодной подержанной «Хонды Сивик» моих родителей. «Хонда» была такой дряхлой, что вы могли поднять коврик и увидеть асфальт под ногами.

«Миста Ритц, ну, вы бомба!» – закричали мои ребята, когда я с блеском подкатил к школе на новой тачке. Они охраняли машину так, словно это было их собственное вложение денег.

Однажды моя подруга Лизетта, с которой мы встречались еще в колледже, зашла за мной после школы, чтобы сделать мне сюрприз. Мои ученики заметили ее из окна раньше меня. Она всего лишь присела на капот моего «Понтиака» – тоненькая девушка в очках, штанах в цветочек и с гривой темных волос. Но для моих учеников это был потенциальный вандал. Схватив все, что попалось под руки – деревянные линейки, указки, ножницы, – они ринулись на нее.

Я бежал за ними со всех ног с криком: «Эй, все нормально! Это моя подруга! Она может сидеть на капоте!»

Когда прозвенел последний звонок, я отправился к приятелю в ночлежку, чтобы немного вздремнуть и набраться сил для новых подвигов. Обычно я не жил в ночлежках, но у меня было полно приятелей, обитавших там. Я с легкостью вписался в их круг, чем очень удивил своих учеников. Когда мы случайно встречались там, они изумлялись.

«Эй, Ритц! Что вы тут делаете?»

Я чувствовал себя в Бронксе как рыба в воде. Тогда я жил под лозунгом: дарить любовь, получать любовь – и ни на миг не останавливаться.

Когда я был ребенком, я не мог объяснить по-научному, что такое экосистема или монокультура. Я просто боролся с однообразием и скукой пригорода. После переезда из Бронкса мне не хватало шума и адреналина, которых было полным-полно на улицах моего детства. Подвижное и активное окружение питало мою потребность в возбуждении и заставляло держать ушки на макушке.

В детстве мы с моими приятелями из Бронкса словно жили в городской версии «Маленьких Негодяев»[6]6
  «Маленькие Негодяи» – американский кинофильм о школьниках (1994, режиссер Пенелопа Сфирис).


[Закрыть], почти по тому же плану и сюжету. Школьный день удавался, если мы придумывали себе приключения. Школа была важной частью нашей жизни, но не по той причине, которую предполагали официальные лица в области образования. Школа была центром общения. После уроков мы строили шалаши на деревьях из всякого ненужного хлама, который тащили со стройплощадок, пока никто не видел. Башни Трейси, самые высокие здания в нашей части Бронкса, были любимым местом для охоты за стройматериалами. Мы не думали, что занимаемся воровством, а радовались своей находчивости.

Если у нас возникали вопросы о том, как что-то сделать, мы обращались к мелким предпринимателям по соседству. Их магазинчики и лавочки – которые исчезли к тому моменту, как я стал учителем, – были эпицентром уличной жизни для ребятишек вроде нас. Эти лавочки походили на кинодекорации. Чего стоили одни названия: «Вкусняшки от Толстого Арчи», «Сладости от Мильтона», «Зоомагазин Пекинеса» и «Китайская прачечная Лю Лима». Каждый день мы сталкивались с персонажами вроде Джузеппе Зеленщика, Макса Рыболова, Дэйва Мясника, а еще Сальваторе Нунцио, парикмахера, который стриг волосы опасной бритвой.

У нас был специальный секретный стук в дверь, особое рукопожатие, тайное место для переговоров, подальше от кого-то, кто мог представлять опасность. Очень рано мы поняли огромную ценность фразы: «Я знаю одного парня…»

Мы постоянно прибегали друг к другу домой и периодически сравнивали содержимое кухонных шкафчиков, как любитель-антрополог сравнивает обнаруженные черепа. И что за коллекцию приятелей я собрал! Они были из ирландцев (Вилли Эйхорн), итальянцев (Кристофер Гваданджино), пуэрториканцев (Розарио Родригес), евреев (я) и черных (Майлз Кинг). Каждый пришел в компанию со своим букетом обычаев, привычек и любимых блюд, казавшихся экзотическими всем остальным. Карлтон Дэвенпорт был афроамериканцем с именем аристократа. Черным был и Гэри Уэст, который щеголял усами и волосами ниже плеч уже в шестом классе. Благодаря этому он стал знаменитостью.

Это было до появления сотовых телефонов, пейджеров или интернета; мы варились в атмосфере слухов, городских легенд, историй, рассказанных за кухонным столом для нашего сведения. Маленькие кусочки бумаги с тайными знаками, числами и кодами были нашими самыми ценными акциями.

Для развлечения нам не требовалось многого. Мы могли купить пару кусочков пиццы, газированной воды в соседнем киоске, рожок мороженого, и у нас еще оставалась мелочь, чтобы сыграть партию-другую в пинбол. Благодаря нашей изобретательности нам хватало четвертака, чтобы играть в пинбол часами. Мы уговорили парня, который работал на сверлильном станке, проделать дыру в четвертьдолларовой монете. Пропустив в дыру веревку от йо-йо, вы могли выдергивать свои деньги из игрального автомата снова и снова.

Нам не нужны были уроки или специальные инструкции, чтобы откалывать такие коленца. Тогда не было ни Ютюба, ни Академии Хана. Мы шли прямой дорогой проб и ошибок. За годы до появления слогана «Найка» «Просто делай», это были слова, по которым мы жили день за днем, минута за минутой.

У моих родителей были самые лучшие намерения, когда они забрали нас и переехали через мост Таппан Зи. В 70-е газеты ежедневно пестрели заголовками, один другого страшнее: количество убийств стремительно растет; в метро бесчинствуют хулиганы; мусоровозы бастуют; копов массово сокращают; квартиры грабят через пожарные лестницы. Героин распространялся повсеместно, отнимая у людей имущество и жизнь за одну ночь, вьетнамская война лишала моих друзей старших братьев и кузенов. К шестому классу мы ощущали себя самыми взрослыми ребятами в своем районе.