Текст книги "Невозможное возможно! Как растения помогли учителю из Бронкса сотворить чудо из своих учеников"

Глава 4
Я пускаю новые корни

Осень 1994 года. После нескольких лет в Аризоне мне до зуда в ногах хотелось вернуться домой и попробовать снова. Болезнь, которую ранее ошибочно диагностировали как ВИЧ, на самом деле была аллергией на пыль, называемой «Лихорадкой долин». Характерная для той местности, она нападала на меня снова и снова. В Аризоне я безуспешно пытался найти подходящую работу. Я очень многое сделал, чтобы повзрослеть. К тому времени я уже сам стал отцом и растил дочь Микаэлу вместе с моей подругой из колледжа, а теперь женой, Лизеттой. Пока я был в Аризоне, мы создали семью. Теперь мы хотели начать совместную жизнь в Бронксе.

Лизетта родилась в семье выходцев из Доминиканы и принадлежала к амбициозному первому поколению американцев. Она выросла в доме, где никто не говорил по-английски, и была старшей из троих детей. Лизетта сама выучила язык, чтобы поступить в начальную школу, и стала переводчиком для всей семьи. Как и другим детям из ее среды – и многим моим ученикам, – ей пришлось повзрослеть очень быстро.

Когда мы познакомились, я уже был на последнем курсе колледжа, но взрослеть не собирался. Она была 17-летней первогодкой, по меньшей мере на год младше своих однокурсников. Наше первое свидание выпало на 1 апреля, День дурака. Но в этот день 1984 года был убит Марвин Гайе[9]9
  Марвин Пенц Гайе (1939–1984) – американский музыкант, певец и аранжировщик, стоявший у истоков современного ритм-энд-блюза. Был убит своим отцом во время семейной ссоры. (Прим. ред.)


[Закрыть]. После того как мы весь вечер танцевали медленный танец под композицию «Что происходит?», Лизетта вернулась домой и сказала матери, что встретила парня, за которого собирается замуж. Она оказалась права, хотя мы начали встречаться всерьез лишь через много лет. На нашей свадьбе мы танцевали под музыку Марвина Гайе.

Когда я вернулся из Аризоны в Бронкс, то не сразу начал работать учителем, по крайней мере, не в обычном смысле. Сначала у нас с Лизеттой появилась возможность открыть маленький ресторан в здании, где раньше располагался притон для любителей крэка. Мы купили его за 600 долларов. Внутри все было разнесено в мелкие дребезги из-за слухов о том, что бывшие владельцы спрятали крэк где-то в стенах. Этот район в двух остановках метро от Старшей школы Южного Бронкса стал еще более неблагополучным, чем раньше. Но наш ресторан располагался недалеко от школ и местных деловых центров. Это означало, что мимо будет ходить много людей. Кроме того, у нас работала доставка.

Место оказалось выгодным с самого первого дня. Лизетта анализировала наш опыт, чтобы получить степень МВА[10]10
  МВА – Магистр бизнес-администрирования.


[Закрыть]. Что касается меня, то ведение небольшого бизнеса ежедневно давало мне уроки о силе обратной связи. В университете я узнал, что быстрая, конкретная и действенная обратная связь – самый мощный инструмент обучения. В ресторане, благодаря этим урокам, я отмечал, что нравится или не нравится нашим посетителям, и делал соответствующие выводы. Мы также много узнали об активах и пассивах, встречая их каждый день.

Мы продавали лучший суп в Южном Бронксе и специальное предложение навынос за 1,99 доллара. У нас было крошечное помещение с дверью-жалюзи и 20 посадочными местами – восемь табуреток и три столика на четверых. Каждый день мы быстро и вежливо развозили заказанные блюда, они были свежими, хорошо приготовленными и приправленными нашим секретным соусом из страсти, цели и надежды. Мы жили в самом опасном районе Южного Бронкса, но наш маленький ресторан был надежным пристанищем. Лизетте он казался некой версией кафе «Друзья». Люди приходили за чашкой кофе и тарелкой супа и зависали на несколько часов, рассказывая о себе. Наши посетители приглядывали за нами и защищали нас. На нас ни разу не нападали, хотя из нашей машины стащили ветровое стекло.

Нашими лучшими клиентами были ученики, которым требовалась помощь с уроками, а тут был учитель, жаждавший отвлечься от повседневных проблем. Наряду с рисом и фасолью я подавал алгебру и рецензировал сочинения на триста слов. Никакого вознаграждения за работу и бесплатное угощение за «пятерку».

Я нанял учеников, которым требовалась моя помощь, для доставки еды и платил им дополнительно, если они собирали банки и бутылки, которые потом можно было сдать. Мы спонсировали танцзалы и обеспечивали бесплатным угощением студенческие балы и выпускные вечера. Пока я выслушивал истории этих ребят и отвечал на их вопросы, меня одолевало страстное желании вернуться в класс, где я мог бы применить все, чему научился.

Нежданно-негаданно наш ресторан стал Активом Базового Воспитания Гражданина, который я придумал много лет назад в одном квартале отсюда, в Старшей школе Южного Бронкса. Да, это приносило деньги, но нам также нравилось получать прибыль в виде успехов других людей, и мы вкладывали больше, чем получали. Интересно, что даже здесь все крутилось вокруг местных детей и местных школ. Каждый день у меня был шанс сразиться с некомпетентностью и разногласиями, построить такое общество, в котором все могли бы процветать и приносить пользу. В нашем маленьком сообществе главным была не еда. Здесь всех обслуживали одинаково уважительно и всегда отмечали чужие успехи.

«Не думаю, что ты когда-нибудь вернешься в школу, – говорила мне Лизетта. – У тебя прекрасно получается учить за барной стойкой».

Но вскоре мы выгодно продали ресторан и купили квартиру в Бронксе. Лизетта начала свою карьеру, впоследствии очень успешную, в финансовом секторе Манхэттена. Я вернулся в школу и никогда не оглядывался в прошлое.

* * *

«Эй, ребята, ну-ка, уходите! Разве вы не видите, что здесь дети?»

На перемене и во время ланча я прогуливался по школьному двору, вежливо, но решительно выдворяя наркоманов и дилеров. Это занятие быстро стало частью моих повседневных обязанностей, когда я приступил к работе в школе в районе Кресченз-авеню/Юнивер-сити-авеню и 184-й улицы. Руди Джулиани только что выиграл выборы и стал мэром Нью-Йорка под девизом «закон и порядок», однако все его усилия по очистке Манхэттена привели к тому, что поток наркоманов, преступников и бездомных перетек в Бронкс. Иногда можно было видеть очередь человек из пятидесяти, желающих купить место на тротуаре, и еще больше обитателей картонных коробок на обочинах.

Некоторые наши ученики, еще не доросшие до получения водительских прав, уже пробовали колоться. Многие страдали от последствий наркомании родителей; это было первое поколение детей с врожденной зависимостью от крэка. «Дети крэка» 80-х превратились в неблагополучных подростков 90-х, и никто не знал, что с ними делать. У них были проблемы с самоконтролем, агрессией и концентрацией внимания. Эти ребята вели себя так, словно их подключили к электрической розетке. Те же проблемы я уже замечал у некоторых моих посетителей в ресторане. Конечно, многие из них, помимо наследственности, имели собственных бесов.

В такой обстановке мне повезло, что моими руководителями оказались поистине великие люди. Директор Памела Маккарти была афроамериканкой из здешних мест. Она требовала от учителей самоотверженной работы, так как считала, что дети этого заслуживают. Начальником канцелярии была белая женщина по имени Нэнси Берлин, еврейка, вдохновленная примером Элеоноры Рузвельт. Она обращалась с учениками, как с собственными детьми, и все сотрудники были для нее одной семьей.

Каждый день у меня был шанс сразиться с некомпетентностью и разногласиями, построить такое общество, в котором все могли бы процветать и приносить пользу.

В один особенно холодный зимний день Нэнси зашла ко мне в класс с обычной проверкой. Я тут же начал извиняться. Накануне она учила меня использовать доску для привлечения внимания учеников, но в тот день я игнорировал все ее прекрасные стратегии. «На перемене было так холодно. Я не мог удержать мел в руках», – сказал я. На следующий день Нэнси подарила мне пару черных кожаных перчаток. Этот подарок все время напоминал мне: не надо искать себе оправданий. Наши ученики заслуживают, чтобы учителя приложили все свои старания и умения – каждый ученик, каждый день. Перчатки, теплые и стильные, сделали из меня более ответственного учителя. Надевая их, я ощущал любовь и внимание, и мне хотелось передать эти добрые чувства ученикам. (Прошло двадцать лет, но я все еще ношу эти перчатки.)

Помощник директора Карен Армстронг, мать которой дослужилась до звания сержанта в армии США, отвечала за дисциплину в школе. В первый же день она пришла в класс на звук моего мощного голоса. «Мой кабинет прямо через коридор, – сказала она строго. – Я отвечаю за математику, естественные науки и коррекционный класс». И за меня.

Когда ты выглядишь слабым и испуганным, то легко становишься жертвой.

В школьной системе, которая, казалось, трещала по швам, наши руководители оставались честными и справедливыми людьми. Они позволяли мне различные нововведения и не вмешивались: главное, чтобы мои, временами безумные, идеи помогали ученикам. Систему было невозможно сдвинуть, я и не собирался менять целые школы, но нашел тех руководителей, которые, по крайней мере, давали мне некоторую свободу в пределах моего класса. Я переходил за ними из одной школы в другую, по мере того как высшие начальники совершали бессмысленные перестановки. В течение следующих шести лет, которые я проработал под их руководством, название нашей школы поменялось трижды, хотя месторасположение осталось прежним. Каждый раз департамент образования просто шлепал новую вывеску на парадный вход.

Представьте, что сама школьная система могла бы стимулировать самоотверженность и преданность и содействовать переменам, которые привлекли меня к работе с Пэм, Нэнси и Карен. Мы вместе молились, чтобы таких комфортных мест, как мой класс, становилось больше. Он не давал погибнуть нашей мечте.

Мигель был искушенным в уличной жизни семиклассником, когда его привели в мой коррекционный класс. Весь предыдущий год он подглядывал за нами и размышлял, как бы к нам попасть. По дороге в школу он перешагивал через горы трубок для крэка и использованных шприцев. Мигель делал вид, что не замечает наркодилеров, крадущихся к припаркованным машинам, чтобы спрятать свой товар в шинах. Лучше всего было ни о чем не знать.

Полиция обычно останавливала ребят его возраста и трясла как грушу, в надежде получить информацию о местных торговцах наркотиками или обвинить их в том, что они стоят на стреме. К 13 годам Мигель научился скрывать страх, даже если внутри у него все дрожало. Когда ты выглядишь слабым и испуганным, то легко становишься жертвой.

Как и многие мои ученики, Мигелю на самом деле нечего было делать в коррекционном классе. Сын эмигрантов из Гондураса, он сильно отставал в чтении, просто потому, что еще плохо знал английский. Он не очень ладил с учителями, которые давали мальчику книгу, указывали на парту и заставляли выполнять задание.

«Они думают, что я медлительный, – сказал мне Мигель. – Но на самом деле я просто не очень хорошо понимаю по-английски». Я вспоминал своего отца и его проблемы с чтением в школе.

Когда Мигель уставал делать вид, что читает, он укладывал голову на парту, чтобы вздремнуть, или баламутил остальных учеников. В одно мгновение он поднимал хаос и управлял им. Естественно, его считали трудным подростком.

Я собирался создать пространство, где ребятам вроде Мигеля захотелось бы проводить время. Пока же Мигель доводил меня своими прогулами. Я думал: вот бы классы и учителя выглядели так, чтобы детям активно захотелось участвовать в деятельности школы, стало интересно работать с нами! Если бы я мог направить их энергию в мирное русло! Как мне превратить мой класс в оазис, где ученики смогут добиваться успеха? Какую создать атмосферу, чтобы сыграть на сильных сторонах ребят вроде Мигеля, вместо того чтобы закреплять в них стереотип неудачников?

Я был твердо намерен найти решение. Я хотел, чтобы все это стало реальностью для каждого ученика, каждого учителя, каждого школьного кабинета. Что, если бы у каждого ученика был учитель, с которым ему хотелось бы находиться рядом, класс, который хочется называть домом и где нравится проводить время? Что, если бы каждый учитель повесил над входом в свой класс огромный плакат со словами: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!» Вот это была бы крутая школа!

«Эй, мистер Ритц! Какой у нас на сегодня план?» – любил спрашивать Мигель, появляясь в классе.

Постороннему мой стиль преподавания мог показаться спонтанным. На самом деле я почти каждый вечер тщательно разрабатывал план уроков, предвидя возможные трудности учеников с восприятием материала и придумывая способы их преодоления. Мигелю очень нравилось, что у меня всегда есть план. Однажды я объяснял деление столбиком и сказал ребятам: «Вот один из способов, но их может быть еще тысяча. Если вы найдете лучшее решение, расскажите нам об этом».

У Мигеля загорелись глаза, когда он понял, что знает другой метод решения. «Мистер Ритц, – сказал он, – ваше решение состоит из трех действий. Я могу решить за два!» Я вручил ему мел и пригласил к доске.

Это произошло в один из тех дней, когда я брал с собой свою маленькую дочь. К тому моменту Микаэла уже ходила в детский сад. Иногда она сидела в классе среди моих здоровенных учеников – тоненькая, глазастая девочка. Микаэла совершенно не боялась ни их роста, ни жестких взглядов, она выполняла те же задания и очень любила читать вместе со всем классом. Моя дочь считала себя младшим членом их банды. Мигель как-то заметил: «Ребята ведут себя спокойнее, когда приходит Микаэла». Через двенадцать лет Микаэла напишет вступительное сочинение в колледж, где расскажет о своих сводных братьях и сестрах из папиного класса.

Снова и снова я наблюдал, как ученики, заклейменные как «отстающие» или «с задержкой развития», реагировали на методы обучения, подобранные именно для них. Я экспериментировал как сумасшедший, чтобы открыть им глаза и подстегнуть естественное любопытство. Нам никогда не приходилось отправляться далеко, чтобы найти приключение.

Чтобы изучить понятия силы и движения, мы собрали велосипеды из хлама и совершили почти 70-километровое велопутешествие по всем пяти местным округам. Когда наша группа из 14 учеников ехала через Гринпойнт в Бруклине, ребята увидели вывески на польском языке и спросили: «Мы что, в другой стране?» Каждая экскурсия за двери школы напоминала мне, что представление моих учеников об окружающем мире заканчивается ровно у границ их района.

В другой раз за хорошее поведение я организовал для них глубоководную рыбалку. В итоге я получил полный корабль детей, страдающих от морской болезни. Один из моментов истинного открытия, очень трогательный, произошел на обратном пути. Один из учеников показал на Статен-Айленд и спросил: «Это Африка?» Никто не засмеялся. В нашем классе не существовало глупых вопросов. Я все время помнил об огромной разнице жизненного опыта, с которым мои ученики пришли в школу. Опыт, вернее, его отсутствие, может приводить к печальному результату.

Однажды днем любопытство повлекло меня в зоомагазин по соседству со школой. Я был буквально загипнотизирован видом аквариумных рыб. Я купил в класс маленький аквариум и наблюдал, как ученики, сгрудившись, ловят каждое движение сверкающих неонов или золотых рыбок. Каждый день я оставался после уроков, чтобы ухаживать за аквариумом. «Что это вы делаете, мистер Ритц? – спросил Мигель. – Можно мне помочь?»

Опыт, вернее, его отсутствие, может приводить к печальному результату.

Я не представлял, во что ввязался. Как педагог я понимал значение «крючка», на которое «цепляют» внимание учеников, чтобы заинтересовать их. Но я не мог вообразить, в какой мощный крюк превратится аквариум. Было ощущение, что я притащил целого кита. Когда в классе появились живые существа, которые зависели от людей – по крайней мере, их нужно было кормить, – в жизни ребят что-то кардинально изменилось. Они учились эмпатии и состраданию, чувствам, которые лежали в основе моей собственной системы ценностей. Самое интересное, что было в аквариуме, – его замкнутая система, которая, если за ней правильно ухаживать, не производила неприятного запаха и не привлекала вредителей. Наблюдение за плавающими рыбами успокаивало учеников, поэтому аквариум идеально вписался в наш класс.

Дети полюбили рыбок, и я вскоре заполучил 200-литровый аквариум. Теперь у нас было идеальное наглядное пособие для уроков.

«Какой формы этот аквариум?» – спрашивал я. «Прямоугольный!» – отвечал кто-нибудь.

«Был бы, если бы он был плоским. Но у него три измерения, значит, он…?»

«Прямоугольная призма!»

«Точно! Но что, если мне нужно узнать, сколько воды в аквариуме? Тогда мне нужен некий показатель. Как он называется?»

«Объем?»

«А в каких единицах измеряется объем?»

«В кубических?»

«Правильно! Кто теперь хочет помочь мне вычислить объем этого аквариума?»

У нас никогда не было недостатка в волонтерах для любой работы с рыбками. Дети схватили линейки и кинулись измерять длину, ширину и высоту. Сколько чашек, кружек или бутылок понадобится, чтобы наполнить такой аквариум? Вычисления и эксперименты помогли ребятам наглядно представить, что такое литр, 10 литров и 200 литров.

Потом мы стали изучать другие предметы с помощью аквариума.

Мы вместе учились создавать правильную среду обитания для рыб – поддерживать температуру и освещение, следить за работой фильтра и вовремя менять воду. Большие рыбы съели несколько маленьких. Подобные истории случались и в жизни моих учеников. Я хотел бы, чтобы мои маленькие рыбки побеждали больших. Дело не в размере и даже не в скорости: безопаснее собираться в косяк и не покидать его. Тогда у каждой рыбы есть спина, за которую можно спрятаться. Вместе они могут держать хищников на расстоянии или отбиваться от врагов. Именно таким образом сплоченный коллектив мог бы помочь моим ребятам противостоять издевательствам.

Мигель сразу же вызвался отвечать за рыбок. Он быстро научился проверять качество воды, чистить аквариум и следить за исправностью оборудования. В его семье иммигрантов и мама, и папа работали на двух работах, и он тоже вырос трудолюбивым. Однажды утром, до начала уроков, Мигель признался мне: «Мистер Ритц, я даже не думал, что у меня так здорово получится управляться с аквариумом». Я был потрясен, когда он глубокомысленно добавил: «Вы показываете нам, как мелкие детали могут объединяться и превращаться в большие дела и как все это связано со школой. Раньше школа казалась запертым складом или наказанием для детей. Вы превратили наш класс в трамплин для прыжков в воду, а весь мир – в плавательный бассейн». Я ежедневно был свидетелем этого чуда, и дети все время демонстрировали готовность нырять, и нырять, и нырять…

Может быть, самый важный урок здесь заключался в заботе. Научите детей заботиться о живых существах, и вы дадите им знания, которые они не найдут ни в одном учебнике. Когда мы учим детей законам природы, мы учим их законам заботы.

И в этом случае мы как общество в целом проявляем свои лучшие природные качества. В тот день, когда у одной из наших гуппи родились мальки, мы все испытали благоговейное чувство. Мы отметили важную дату в календаре, а потом, в перерыве на ланч, я купил гигантский торт-мороженое. Все мы пропели «С днем рождения!» нашему косяку мальков-гуппи.

Научите детей заботится о живых существах, и вы дадите им знания, которые они не найдут ни в одном учебнике.

Наблюдая, с каким жгучим интересом относились мои ученики к живым существам, я изменил наш коррекционный класс. Он стал центром биоразнообразия. Ни один человек не захочет учиться в «классе коррекционного обучения», но все сломя голову побегут в «Центр Биоразнообразия»! Наш класс превратился из группы обособленных, заклейменных и отстающих учеников в самое крутое место в школе. К нам приходили ребята, которые стали жертвами обстоятельств и неудачных решений, – и становились настоящими шпрехшталмейстерами в живом цирке. Вместе с новым статусом они приобрели важные обязанности – интерактивные и, главное, живые!

На 184-й улице, в самом сердце «каменных джунглей», где не росло ни единого дерева, кустарника и даже травинки, у нас появилась настоящая страна чудес. Пара прирученных и приученных к лотку игуан, длиной почти метр двадцать от носа до кончика хвоста, спокойно сидели на партах у ребят во время урока чтения. Мы кормили их бананами и капустой. Когда гигантская черепаха, которую контрабандой доставили с Галапагосских островов, была конфискована в аэропорту Кеннеди, мы вызвались позаботиться о ней. Она ела у нас из рук клубнику и листья горчицы. В конце концов в классе оказалось 9500 литров пресной и морской воды. Каких только рыб у нас не водилось, даже пираньи! Один аквариум был на тысячу с лишним литров. У местного торговца я купил демонстрационные стеллажи и превратил целую стену класса в «воображариум»: там было все, что вызывало удивление и любопытство и поощряло к дальнейшим исследованиям. Каждое новое создание, которое появлялось в классе, вызывало целый шквал исследований. Неожиданно мои ученики полюбили процесс поиска и сбора информации.

Спрашивал ли я разрешения для всего этого? Нет. Это было равносильно просьбе об отказе. Если бы я спрашивал разрешения на каждое свое нововведение, то до сих пор ждал бы большой круглой печати. Я просто появлялся на работе с картонными коробками, в которых были проделаны дырки для воздуха. В конце концов, я не выпускал нашу живность за пределы класса.

Карен Армстронг, очень строгая помощница директора, старалась приглядывать за мной и моим зверинцем. Она разруливала ситуации, когда другие учителя начинали интересоваться тем, что я делал.

«Вы видели те наглядные пособия, которые Ритц приносит в школу? – говорила она на собрании. – Вы видели, как дети на них реагируют?» Когда я повез учеников на шоу рептилий, нас сопровождали многочисленные родители, братья и сестры, бабушки и дедушки.

Хотя Карен всегда настаивала на выполнении правил, она признавала пользу и шла на компромиссы. «Стив, – сказала она мне, побывав с нами на экскурсии на фабрике, где делают кленовый сироп, – вы даете этим детям такие впечатления и переживания, которые они не получили бы никогда в жизни».

* * *

Однажды после школы, когда я перебегал через улицу, чтобы остановить драку учеников, меня сбил автофургон. Все, что я помню, – полет и крики моих учеников: «Смотрите, мистер Ритц летит!» Меня немедленно отвезли в ближайшую больницу. В тот день я был единственным пациентом в больнице Линкольна, не прикованным наручниками к каталке.

Каждый ребенок должен учиться в безопасной, интересной и вдохновляющей обстановке, в таком месте, где он может мечтать и работать над своим счастливым будущим.

Пока лечили мою сломанную ногу, я переживал, кто позаботится о моих животных. Мигель вызвался отвечать за это. Он взял ключ у дежурного и сделал все, что нужно, – и даже сверх того – без какой-либо просьбы с моей стороны. Он ухаживал за зверями даже слишком хорошо. Например, ни слова не сказав, Мигель научил нашего гигантского варана прыгать за угощением. Когда я вернулся в школу и открыл клетку, ящерица метровой длины вцепилась в мою руку зубами, похожими на челюсти смерти. Пока я пытался оторвать от себя это чудовище, прибежал Мигель, увидел мой испуг и долго смеялся.

«Ох, мистер Ритц, я забыл вам сказать – я выдрессировал его!»

Я был вынужден отдать огромного варана в хорошие руки.

Вот уже двадцать лет и Мигель, и я пересказываем эту историю друзьям и родственникам.

Несмотря на периодические происшествия, живая окружающая среда оказалась прекрасным средством мотивации для учеников. Я убежден, что каждый ребенок должен учиться в безопасной, интересной и вдохновляющей обстановке, в таком месте, где он может мечтать и работать над своим счастливым будущим. Все ученики достойны таких условий, где они будут понимать цель своего существования и свою ответственность. Если человек не может дождаться, когда утром придет в школу, то он не будет испытывать ни протеста, ни неуверенности.

Ученик, который в течение месяца не пропускал ни одного занятия, получал право кормить нашего шестиметрового сетчатого питона Черныша. Он был альбинос и потому слепой. Черныш приводил в ужас помощника директора, но обеспечивал посещаемость, особенно в дни кормления. Мы заранее, за несколько недель, объявляли эти дни.

Однако когда наступило самое жаркое нью-йоркское лето в истории наблюдений, Черныш устроил нам неприятности. Сторож ради шутки, которая обернулась бедой, решил по ночам выпускать Черныша из клетки. Не поставив меня в известность, он весело выгуливал змею в коридорах школы, а потом снова сажал в клетку. Однажды клетка осталась незакрытой. Я узнал об этом, когда на рассвете у меня дома зазвонил телефон.

«Это Ирма. Могу я поговорить со Стивеном?»

«Сейчас половина третьего утра, и мой муж не знает никакой Ирмы», Лизетта повесила трубку.

Телефон зазвонил снова.

«Это Ирма Смит, полицейский инспектор».

К четырем часам утра я уже входил в школу с Микаэлой и спецназом, чтобы разыскать сбежавшую змею. Над крышей висел вертолет, заливая все здание тревожным светом. Мы побежали в подвал, надеясь найти Черныша в заброшенном плавательном бассейне. Однако мы обнаружили там только крыс – огромных, как те молодые кролики, которых мы принесли с собой для приманки змеи.

Школа была закрыта на полторы недели. Дети, которые ходили в городской лагерь, перешли в другое здание. По вечерам наш питон показывался в окнах: он делал молниеносный бросок, хватал зазевавшегося голубя, а потом снова скрывался внутри, до обморока пугая прохожих красными глазами.

Когда по всей округе распространились слухи о том, что сумасшедший белый парень натравил змею на местное население, нам позвонили из мэрии. Рождались городские легенды: «Мы слышали, что эта змея может проглотить ребенка целиком!» В конце концов, через восемь дней, в течение которых мы ставили ловушки и выстукивали бетонные стены, пытаясь выманить Черныша из укрытия, мы с дочерью нашли его в кладовке с вениками. В самый жаркий день самого жаркого лета Черныш охлаждался под краном с водой. Мы заглянули в кладовку, увидев поток воды из-под двери.

Микаэла была уверена, что ей выпало на долю величайшее приключение – «еще один день у папочки на работе».

После того как мы получили массу предложений забрать змею или ее шкуру для украшения, мы все-таки нашли для Черныша хороший дом и подарили его одному учреждению в богатом пригороде Вестчестера. Он стал жить как Принц из Беверли Хиллз[11]11
  «Принц из Беверли-Хиллз» (The Fresh Prince of Bel-Air) – американский комедийный сериал 1990–1996 гг. с Уиллом Смитом в главной роли.


[Закрыть]. Школьный сторож тоже получил перевод, но не в пригород. Карен Армстронг почти прыгала от восторга, когда они оба нас покинули!

Через два года мне досталась группа из 12 учеников (мальчиков), так называемых «эмоционально ущербных», с диагнозами от синдрома Туретта до аутизма. Некоторые из них оставались моими учениками несколько лет благодаря методике включения, позволявшей учителю устанавливать долгосрочный контакт с детьми. В то время на экраны вышел приключенческий фильм «Лига выдающихся джентльменов». Фильм вдохновил нас, но, чтобы не быть обвиненными в плагиате, мы назвали себя «Лига отличившихся джентльменов». «Эти парни», как их звали все в школе, никогда прежде не назывались джентльменами.

Однажды мы работали над большим сочинением и решили написать мемуары и опубликовать их в виде книги. Каждый мальчик должен был придумать себе имя и название главы. Я рекомендовал моим джентльменам максимально использовать все свои чувства, описывая мир вокруг и те вещи, которые они любят или не любят. Мы обсуждали, как писатели погружаются в какую-нибудь тему, стараясь отразить ее должным образом. Например, они путешествуют в джунгли, чтобы изучить животных и потом написать о них.

В результате Гил разбил окно.

Он хотел рассказать о звуке, с которым бьется стекло. Мне позвонила его мама и сказала: «Мистер Ритц, вы задали моему сыну бросить камень в окно, чтобы он стал хорошим писателем?»

«Он… не совсем точно понял мои слова».

Хотя написал он об этом действительно хорошо. Когда мы отредактировали сочинения, я опубликовал книгу. Под «опубликованием» я имею в виду, что моя жена взяла текст на работу и сделала тонну ксерокопий, скрепив их спиральной проволокой и глянцевой обложкой. Потом мы устроили презентацию книги для родителей, опекунов и сотрудников школы, и каждый мог получить экземпляр. Естественно, книгу мы назвали «Лига отличившихся джентльменов».

Все это требовало праздника, а следовательно, угощения. Я купил 1000 куриных крылышек. Управляющий китайского ресторана подарил нам жареный рис. Дети подписывали экземпляры книги для своих близких, любимых учителей и директора. В присутствии всех собравшихся я вручил каждому ученику авторучку, маркер и большую тетрадь, чтобы они продолжали в том же духе. Как они гордились!

Истории, которые написали мальчики, не были ни приукрашены, ни подвергнуты цензуре. Хотя идея коррекционного обучения сама по себе вполне благородная, такой класс может стать объектом жестокости и издевательств со стороны других учащихся. В целом именно об этом рассказывала книга, очень проницательно, но печально.

Один ученик, юный джентльмен по имени Ти-Джи, написал рассказ, который назвал «Ловушка с клеем». Мальчик бесхитростно поведал о том, что в коррекционном классе он чувствовал себя крысой, попавшей в ловушку с клеем; как стереотип «застревает на каждой теме» вызывал в нем желание отгрызть собственную ногу, чтобы освободиться. Он называл имена учителей, которые третировали его, и описывал несправедливости в программе обучения. Другой ученик рассказал, как учитель однажды написал у него на лбу слово «ИДИОТ» черным маркером и заставил в таком виде ходить по школе. Мигель, наш знаменитый дрессировщик, был в первых рядах движения за увольнение этого учителя. Конечно, я мог бы отредактировать эти истории, и тогда сотрудники школы не чувствовали бы себя неловко и не обрушили бы на меня свой гнев. Но я не собирался лишать этих детей права слова. По иронии судьбы, мы находились в той самой школе, где они с таким трудом перебирались из класса в класс. Они стали моими Выдающимися Джентльменами и заслуживали этого звания.

В тот момент я понял простую вещь: если мы хотим добраться до корней проблемы, с которой столкнулся ребенок, надо дать ему возможность самостоятельно ее обозначить. Он должен сам воспринимать проблему как препятствие на пути к успеху.

Ни один родитель, отводя больного ребенка к доктору, не попросит его рассказать, как хорошо он себя чувствует. Напротив, родители сделают все, чтобы ребенок описал, где и как у него болит, чтобы специалист определил и вылечил недуг. Как педагоги мы не должны бояться узнавать, что наши слова и действия оскорбляют или ранят. Мы обязаны признавать ошибки и исправлять их, а потом делать все возможное, чтобы ребенку было хорошо. Нам всем нравится слышать о себе хорошее, но мы должны признавать неприятные вещи и свою роль в них.