Текст книги "Смерть под ее кожей"

Глава 12

Пока меня не было, у дома Доннера прибавилось автомобилей. Помимо ржавого циркового грузовика и пикапа Дока появилась еще и полицейская машина.

Не очень-то приятное зрелище, учитывая содержимое полотняного мешка, висящего у меня на плече. Не говоря уже о найденном на самом дне сюрпризе, который теперь лежал у меня в кармане.

Я искала место, куда его можно спрятать, когда заметила всплеск света из амбара. Замок был снят, а большие двойные двери приоткрыты. Подойдя ближе, я услышала приглушенные ругательства и лязг.

Я проскользнула внутрь и увидела мужчину и мотоцикл в кругу керосиновых ламп. Эти двое устроили борцовский поединок, и мотоцикл, кажется, побеждал.

Я немного разбиралась в мотоциклах и была вполне уверена, что это Harley-Davidson WLA. Армейский, судя по расцветке. За исключением нескольких разбросанных деталей, он выглядел неплохо.

За пределами круга света я различила горы фермерского оборудования: сеялки, плуги и еще что-то менее узнаваемое – все заржавевшее. Приставная лестница вела на сеновал, об аккуратности которого я не могла судить, поскольку он был погружен во мрак.

О мужчине я тоже мало что могла сказать.

Он сидел спиной ко мне, голова и руки были скрыты под мотоциклом. Босой и без рубашки, в одних только заляпанных маслом штанах цвета хаки, которые тоже были похожи на армейские. В амбаре была настоящая сауна. Огонь из ламп мерцал в струйках пота, стекающих по голому торсу, которому позавидовал бы и сам Чарльз Атлас[3]3
  Создатель бодибилдинга и системы упражнений, названной им «Динамическое растяжение».


[Закрыть].

Особенно изощренная вереница ругательств прервалась звоном гаечного ключа о доски пола. Механик вытянул левую руку, вслепую нащупывая сбежавший инструмент.

– Эй, лишние руки не помешают? – спросила я, подталкивая гаечный ключ к его пальцам носком ботинка.

Не вылезая из-под мотоцикла, механик предложил мне сделать кое-что физически трудновыполнимое.

– Однажды я видела, как один парень сделал это, но он был акробатом и много выпил, – ответила я, не понимая, чем вызвала такую ярость. – Если тебе не нужна помощь, так и скажи.

Он вылез из-под мотоцикла, и я все поняла. Как и мотоциклу, ему не хватало кое-каких частей. А именно правой руки ниже локтя.

Лишние руки? Боже ты мой, Уилл.

Он собирался разразиться еще одним потоком брани, но осекся, увидев меня. Хотела бы я думать, что он онемел от моей красоты. Но после часа в переполненном цирковом шатре моя блузка была больше похожа на половую тряпку, волосы – на швабру, а от макияжа остались лишь смазанные воспоминания.

Я чувствовала себя погано и выглядела не лучше.

В отличие от него с его квадратной челюстью и гладким лбом под стать торсу. Его внешность дополняли копна каштановых волос, карие глаза и пухлые, как у женщины, губы.

– Простите, – сказала я. – Я не хотела… в смысле… про руку… я не знала, что…

В конце концов мне хватило ума оборвать фразу.

– Да нет… э-э-э… все нормально, – отозвался он. – Простите за грубость.

– Ничего страшного. За пару остановок в нью-йоркской подземке и не такое услышишь.

В его глазах вспыхнуло понимание.

– Точно. Детективы.

– Уилл Паркер.

Я шагнула вперед и протянула руку. Тут же поняла, что протягиваю правую, попыталась на ходу исправиться, но забыла, что держу мешок для белья, и уронила его на пол. Из мешка высыпалось с полдюжины фотографий. На всех снимках была Руби, а на ней – только змея и улыбка.

Механик уставился на снимки, и на его лице мелькнуло нечто похожее на ужас. Словно нагота оскорбляла его чувства.

Я нагнулась и как можно быстрее собрала их. После чего как ни в чем не бывало протянула левую руку.

– Уилл Паркер, – повторила я, краснея.

Он вытянул руку ладонью вверх, показывая, что она вся в машинном масле.

– Джо Энгл.

– Родственник Карла? – спросила я.

Эти слова вызвали еще один взгляд – удивленный с примесью чего-то еще.

– Он мой отец.

Я не могла придумать, что на это сказать, да и он, очевидно, тоже, так что мы провели пять секунд в неловком молчании.

За это время я сумела лучше рассмотреть его: высокий и стройный мужчина, его нос как минимум один раз был сломан, по правой стороне лица и шеи рассыпаны оспины. Место, где заканчивалась его правая рука, было покрыто паутиной уродливых шрамов.

Что бы ни случилось с его рукой, ее явно не отняли аккуратно.

Осознав, что пялюсь на него, я опустила глаза, но они тут же остановились на его груди, не ставшей менее привлекательной. Вы можете осудить этот внутренний монолог за поверхностность, но просто не знаете, какую жажду я испытывала в последнее время, а он был действительно хорош собой.

В конце концов он нарушил молчание.

– Не хочу показаться грубым, но я плачу Доку пять баксов в месяц за этот амбар, чтобы заняться здесь своими делами в одиночестве. Так что… не могли бы вы…

Это было грубовато, хотел он того или нет, но я не стала его осуждать.

Вместо этого я нацепила улыбку.

– Простите, – сказала я. – Оставляю вас наедине с вашей хирургией. Кстати, неплохой мотоцикл.

Он хмыкнул и кивнул, но без тени улыбки. Затем взял гаечный ключ и снова скользнул под мотоцикл, решив, что я сама найду выход.

Перекинув через плечо мешок для стирки и свое уязвленное эго, я так и поступила.

Я уже поднялась на крыльцо, когда осознала, что у дома по-прежнему стоит полицейская машина, а мешок я так и не спрятала. Я огляделась в поисках места, куда его можно засунуть, и вдруг услышала такой удивительный звук, что чуть не уронила его снова.

Смех Лилиан Пентикост.

Я сунула мешок под кресло-качалку на террасе и вошла в дом. Мисс Пентикост сидела за кухонным столом с Доком и Большим Бобом. Все трое были в почти одинаковых белых рубашках с подтяжками, только Док и Боб – в коротких хлопковых, а мисс П. – во французском шелке. Все трое держали в руках кружки с виски. О содержимом я догадалась по полупустой бутылке в центре стола. На плите кипела кастрюля, в бороде Дока застрял кусочек говядины. Видимо, тушеное мясо, вычислила я, применив свои таланты детектива. Док и мисс П. хохотали.

Большой Боб рассказывал какую-то историю.

– А публика пожирает их глазами. Лицо у парня красное как помидор. Я думаю, что он ее вот-вот ударит, и пытаюсь понять, куда подевался наш вышибала. Но он просто поднимается и убегает, поджав хвост. А Руби кивает музыкантам и начинает ровно с того места, на котором ее прервали. После представления та женщина дала ей сто баксов. Сказала, что это была лучшая комедия, которую она смотрела за год.

Его слова вызвали новые раскаты хохота. Я вошла на кухню.

– Посторонние могут присоединиться к вечеринке или она только по приглашениям?

– Уилл! Бери стул! – воскликнул Большой Боб, пожалуй слишком громко. – Я как раз рассказывал, как Руби разделалась с тем приставалой в Сент-Луисе. Который сказал, что она должна… Ну, ты помнишь, что он сказал, нет нужды повторять.

– Наверное, это было до меня или после, – сказала я.

– Точно. Точно. В любом случае это отличная история.

Он схватил свою кружку и допил остатки. Док немедленно налил ему еще.

– Роберт принес более подходящее платье для похорон мисс Доннер, – сказала мисс Пентикост. – Они с мистером Доннером любезно ответили на несколько вопросов о ее жизни.

А это значит, что мой босс, вероятно, знает о моей мертвой подруге больше, чем я. Как и положено Лилиан Пентикост.

– Как представление? – спросила она.

Перевод: вы получили то, за чем шли?

– Все как в рекламе.

Перевод: о да.

Боб вынул из кармана часы и нахмурился, увидев их вердикт.

– Ночное шоу уже закончилось? Ого! Как бежит время, – сказал он, соскальзывая со стула. – Садись на мое место, Уилл. Мне пора возвращаться. Завтра рано вставать.

– Похороны будут только в десять, верно? – вмешался Док.

– Таков план. Похороны в десять, поминки вечером после финального спектакля, – ответил Большой Боб. – Но мне нужно встать пораньше, чтобы разобраться с сегодняшними счетами. Понять, какие уже оплачены, какие можно оплатить попозже, а какие трагически просрочены.

– Все так плохо? – спросила я.

– Все так плохо, – ответил Большой Боб. – Спасибо Барнуму[4]4
  Финеас Тейло Барнум (1810–1891) – американский предприниматель и антрепренер, создатель цирка, музея своего имени и шоу уродцев.


[Закрыть] за эту курицу, несущую золотые яйца.

Я склонила голову, безмолвно задавая очевидный вопрос.

– Один анонимный меценат упомянул нас в своем завещании, – сказал он. – Оказывается, был поклонником нашего цирка. Водил своих детей каждый раз, когда мы были в городе. Поэтому он основал трастовый фонд, и теперь мы получаем чеки четыре раза в год.

– Ты знал этого богача? – спросила я.

– Не уверен. Деньги поступают анонимно. Через юридическую фирму.

– Такого рода щедрость – обычное дело в вашем мире? – поинтересовалась мисс Пентикост.

– Обычно мы получаем неожиданные деньги, только когда они высыпаются из карманов людей на «Центрифуге», – признался Большой Боб. – Но мама учила меня не смотреть дареному коню в зубы.

– Хотя анонимные дареные кони, возможно, заслуживают более пристального внимания, – заметила мисс П. – Каким бы ни был источник, эти деньги – большая удача для вас.

– Удача – да, хотя и не сказал бы, что большая, – ответил Большой Боб. – Четырехзначная сумма. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше. Полагаю, это связано с чем-то там на рынке. В любом случае без этих денег пришлось бы продать цирк. Я получил предложение от «Бакстера и Брасса», но не хотелось бы его принимать.

– Вы часто пересекаетесь с ними? – спросила я.

За годы работы в цирке я слышала истории о том, как мелкие труппы поглощались более крупными, которые забирали самое ценное, а остальное выбрасывали.

– Ага, у нас много похожих номеров, – подтвердил Боб. – Они оставили бы большинство артистов, по крайней мере на сезон. Но рабочих сократили бы. И можно предположить, что у некоторых артистов сезон не продлится долго.

Все хорошее настроение в комнате вышло, как воздух из сдутого шарика. Потом владелец цирка покачал головой и заулыбался.

– Не говоря уже о том, что если я продам цирк, то не увижу свое имя, написанное большими светящимися буквами. От этого я точно не откажусь без боя.

Он поковылял к двери.

– Док, завтра я пришлю пару человек с лопатами, – сказал он. – Увидимся на кладбище.

Он вышел, и я заняла его место за столом. Док хотел налить и мне, но я подняла руку.

– Я предпочитаю воду.

Я почувствовала его осуждение, но все же он пошел к раковине и налил мне воды.

– Думаю… э-э-э… Наверное, мне пора укладываться спать. Хочу завтра помочь с могилой, – сказало добродушное пугало. – На плите осталось рагу. Его принесла соседка, так что оно лучше, чем все, что способен сварганить я. Завтра схожу в магазин, обещаю.

Он направился в гостиную, но я остановила его:

– Что там за тарантас у дома, Док?

– Что-что?

– Полицейская машина, – объяснила я, пользуясь случаем, чтобы смахнуть еду с его бороды.

– А, это… Ой, спасибо. Простите. Э-э-э… Это машина Джо. Я сдаю ему амбар.

– Джо – коп?

– Том Уиддл взял его на работу, когда он вернулся… э-э-э… из-за границы. Он живет со своим отцом, проповедником из… как его там… Крови Бога? Крови Агнца? Крови чего-то там. Но у его отца маленький дом, поэтому я разрешил Джо возиться со своим мотоциклом в амбаре. Думаю, иногда он там и спит. Наверху, на сеновале. Я не против. Я знаю, каково бывает после возвращения.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказала я.

– Ну, он мне платит, так что это не благотворительность. Они с Карлом – это его отец – были друзьями нашей семьи. В смысле Чарли и Абигейл. Джо и Руби даже какое-то время встречались в старших классах. Но меня в то время здесь не было.

Значит, дублер Чарльза Атласа был полицейским. И в придачу крутил роман с Руби. Людям следует ходить с приколотым на груди резюме.

Зато это объясняло его реакцию на фотографии. Он спокойно занимается своим делом, и вдруг к его ногам падает его бывшая подружка в голом виде, причем мертвая подружка.

Док пожелал нам спокойной ночи, и через мгновение мы услышали, как он устраивается на импровизированной постели на диване. Я принесла с террасы мешок для стирки, положила себе тарелку рагу и вернулась на свое место за кухонным столом. Пока я ела, мы обе молчали, прислушиваясь. Вскоре из гостиной донесся храп.

– Расскажете, какие сплетни вам удалось вытащить из Боба и Дока? – спросила я.

– Конечно, но сначала…

– Ладно. Сначала показать, а потом рассказать.

Я начала вытаскивать содержимое мешка. Несколько пикантных романов в мягких обложках; несколько журналов, которые можно получить только по подписке (вероятно, из них черпались идеи для костюмов); жестяная коробка презервативов Ramses (коробке было не меньше десяти лет, но презервативы внутри были свежими); пачка писем и открыток – многие из них старые, от Дока, их мы отложили, чтобы просмотреть позже. Затем я достала стопку маленьких фотографий обнаженной Руби и несколько больших, и глаза мисс П. загорелись.

– Похоже, она делала новые снимки раз в несколько лет, – сказала я. – Вот самый старый.

Я протянула ей фото. На нем юная Руби растянулась в шезлонге. Вместо Берты ее плечи обвивало боа из перьев – таким образом, чтобы поклонники могли увидеть все, на что потратили свой доллар.

Мисс Пентикост вытащила из кармана брюк миниатюрную лупу и навела ее на фотографию. Я встала и заглянула боссу через плечо. Фотография была сделана до маскировки розой. На теле Руби не хватало несколько десятков татуировок, а змея на ноге еще не была закончена.

– Надо полагать, это маргаритки, – сказала мисс П.

Я прищурилась. И действительно, на левой груди Руби была татуировка в виде букета маргариток. Снимок был черно-белый, но я представила, что цветы ярко-желтые, а связывающая их вместе лента – такого же яркого цвета.

– Татуировка сделана мастерски, – заметила мисс Пентикост.

– Согласна. Уж точно лучше, чем та, которой ее заменили.

Тогда зачем ее закрывать? Очевидный ответ: Руби она разонравилась. Почему? Потому что означала нечто большее, чем просто букет.

Я решила начать с простого:

– Нужно поспрашивать. Может, в ее жизни была какая-нибудь Маргарита. В этом городе или в первые годы в цирке.

– Возлюбленная? – предположила мисс П.

– Руби не интересовалась женщинами, – сказала я, вспомнив о своем постыдном приключении в ее постели. А потом мне пришло в голову, что она могла солгать, чтобы пощадить мои чувства. – Я не проводила исследование по тату-салонам, но предполагаю, что закрыть чаще всего хотят татуировку с именем бывшего возлюбленного.

Может, на самом деле Руби интересовали девушки. Ее просто не интересовала я.

– Спросим завтра на поминках, – предложила мисс П. – Осторожно, конечно.

– Да-да, это про меня. Осторожность и тактичность. – Мисс П. была не в настроении шутить, да и я тоже. – Слушайте, маловероятно, что старая татуировка имеет отношение к смерти Руби, – сказала я. Вытащила из кармана предмет, который нашла на дне мешка. Бросила его на кухонный стол. – Я бы скорее поставила вот на это.

Мисс Пентикост взяла маленький квадратик сложенной белой бумаги толщиной примерно с картон, который подкладывают под воротники мужских рубашек. Мисс П. понюхала бумагу и аккуратно развернула. Складывал конверт явно новичок в оригами, но пакетик сделал свое дело – сохранил содержимое. Мы обе уставились на горстку коричневатого порошка. Даже через стол я почуяла его резкий уксусный запах.

– Я все-таки в глубине души надеюсь, что это всего лишь прокисшее саше.

– Боюсь, что нет, – отозвалась мисс П. – Это героин.

Глава 13

Субботнее утро выдалось прохладное и ясное, лишь несколько рваных клочков облаков портили безупречную синеву. Идеальное утро для похорон.

Мы с Доком оба проснулись на рассвете, только у него глаза были красные, а у меня – нет. Верный своему слову, Большой Боб прислал могильщиков – Сэма Ли и тихого косматого великана, который за весь день сказал только, что его зовут Кловер.

На полпути между домом и лесополосой, отделяющей поле с цирком, росло несколько корявых деревьев, затеняющих крошечное кладбище. Самое старое надгробие вытерлось чуть ли не до блеска, а от имени на плите остался только намек; самое новое принадлежало родителям Руби – одна плита и одна дата смерти.

Сэм Ли и Кловер начали рыть могилу в двух шагах от последней. Они любезно позволили Доку подменить их, но ненадолго. Я играла роль разносчицы лимонада. Мне не хотелось добавлять к списку своих навыков умение копать могилы.

Мисс Пентикост еще была в постели. Накануне мы проговорили до глубокой ночи. Пока Док давал храпака на диване, мы пошли в комнату Руби и еще раз осмотрели тело. Лед в грелках растаял. Пока мисс П. осматривала тело, я заменила все, что могла, использовав лед из холодильника. Заполнить удалось только две грелки из двух десятков. Я надеялась, что этого хватит.

Потом я присоединилась к мисс П.

В этот раз осмотр занял больше времени, поскольку на теле много мест, куда можно воткнуть иглу. И Руби покрыла себя таким количеством чернил, что задача была невероятно трудной.

Мы могли пропустить пару проколов, но, закончив, обе были уверены, что если Руби и принимала наркотики, то нерегулярно.

Список вопросов к Фриде все рос. Она когда-нибудь видела, как Руби принимает дозу? Она нашла среди прочего иглу и выбросила ее? Кто еще в цирке употребляет наркотики?

Завершив поиски следов от уколов, мы надели на Руби платье, которое принес Большой Боб, – переливающееся, изумрудное, без рукавов и с высоким разрезом, демонстрирующим змею. Боб ничего не сказал о том, что кто-то займется ее волосами и макияжем. Мы решили, что это потому, что мужчины просто не думают о таких вещах, и сделали все сами.

Пока мисс П. расчесывала и закалывала волосы Руби, я с помощью своего ограниченного запаса «Макс Фактора» занялась ее лицом. С бледностью кожи ничего нельзя было поделать, но я хотя бы нанесла помаду на губы и немного теней на глаза в тон платью, которое она будет носить вечно.

Пока мы работали, мисс П. рассказала мне, что она узнала от Дока и Большого Боба.

Вот вкратце самое основное в произвольном порядке.

Поскольку в воскресенье цирк приехал очень поздно, Док встретился с племянницей только в понедельник вечером, когда она пришла на ферму на ужин. Около часа они болтали, потом Руби ушла обратно в цирк. Док не заметил ни намека на то, что ее что-то гнетет.

Если кто-то в городе и затаил давнюю обиду на его племянницу, Док об этом не знал.

Он подтвердил рассказ Руби о том, почему она вообще сбежала из Стоппарда.

– Она всегда была неугомонной, – сказал он мисс Пентикост. – А в Стоппарде негде было блистать.

Дело усугублялось тем, что ее родители обрели веру, но не сумели внушить ее дочери.

– Честно говоря, я удивлен, что она не уехала еще раньше, – сказал Док.

По словам Боба, за последние пару лет Руби отклонила три предложения от других цирков, которые пытались переманить ее. Представитель одного цирка оказался таким настойчивым, что его пришлось выпроводить. Это было два месяца и восемь городов назад.

Кстати, о неприятной настойчивости: на позднем шоу в Питтсбурге был парень, который пытался распускать руки. Его тоже вывели, хотя и менее вежливо. В процессе он споткнулся и упал так, что расквасил нос и сломал два пальца.

Вряд ли почитатель последовал за ней аж до Виргинии, но нельзя сбрасывать его со счетов.

Недли Джонсон, он же Великий Мистерио, видел Вэла в «Петле» непосредственно перед убийством. Он клялся Большому Бобу и шефу Уиддлу, что видел метателя ножей через открытый полог шатра за пять минут до того, как его помощница наткнулась на тело Руби.

– Он может солгать? – спросила меня мисс П.

– Он фокусник и лжет постоянно. В реальной жизни тоже.

– Стал бы он лгать, чтобы подставить мистера Калищенко? Не было ли у него причин желать зла самой мисс Доннер?

– Нет и нет, – ответила я. – Но я не видела никого из них почти четыре года. Многое могло измениться.

Мисс П. спросила у владельца цирка, были ли у кого-нибудь из труппы проблемы с законом. Стандартный вопрос при любом расследовании. У Большого Боба был нестандартный ответ:

– Ну, почти у всех.

Половину труппы привлекали за бродяжничество, непристойное поведение и еще вагон и маленькую тележку правонарушений. Мейв в юности отбыла полгода в тюрьме за подделку чеков. Боб и сам отсидел год за драку.

Даже у тихони Рэя была судимость. Я не могла в это поверить.

– Вообще-то он провел пять лет в Стейтвилльской тюрьме в Иллинойсе за нападение на полицейского, – сообщила мисс Пентикост. – Полиция хотела закрыть его магазин для животных за долги, и он ударил копа птичьей клеткой.

Ладно, в это я могла поверить.

Во всем этом я пыталась разобраться, наблюдая, как Сэм Ли и Кловер копают яму в земле, лопата за лопатой. Я помнила аксиому мисс П.: когда речь идет о понимании людей, все имеет значение. Но у нас был лишь скудный список мелочей, больше вопросов, чем ответов, и ничего, что помогло бы вытащить Вэла из тюрьмы. Именно туда мы и собирались после похорон. Я понимала, что мы не пробыли в городе и суток, но мне казалось, что это слишком долго, ведь мой наставник томился в заточении.

Я как раз думала, что скажу ему при встрече, когда на дороге появился грузовик из цирка. Я подошла к нему.

За рулем сидел Поли, а Большой Боб – сзади, прислонившись к чему-то большому, накрытому брезентом. Оба были в майках и грязных джинсах.

– Эй, ребята, вам не одолжить галстуки? Думаю, у моего босса найдется пара запасных.

– Мы вернемся и переоденемся, – сказал Поли, выпрыгивая из машины. – К тому же у меня слишком толстая шея. Приходится шить галстуки на заказ.

Боб сдернул брезент.

Назвать этот предмет гробом было бы несправедливо. Конечно, это был сосновый ящик стандартных размеров. Но каждый его дюйм был раскрашен яркими красками – цветы и змеи, звезды и русалки. Все, что Руби запечатлела на своей коже, и даже больше.

Я посмотрела на Поли, который, кроме того, что присматривал за Кунсткамерой, был по совместительству художником-декоратором. Он был автором разрисованной арки у входа на «Аллею диковин».

– Твоя работа?

– Рисовал я, – ответил он. – А мастерили мы вместе.

Я крепко обняла клоуна.

– Превосходная работа.

– Ой, хватит меня лапать, Паркер. Ты по возрасту мне в сестры годишься.

Я отпустила его и помогла втащить ящик на террасу. Потом провела их в спальню Руби и проследила за тем, как они бережно вынесли тело из дома и опустили на разукрашенное ложе.

Поли пошел за крышкой, но Большой Боб его остановил.

– Не сейчас, – сказал он. – Дурная примета.

Поли не стал спорить, и они вдвоем поехали на грузовике обратно в цирк переодеваться. Руби осталась лежать на террасе в открытом гробу, как разодетая Белоснежка. В ожидании конца сказки, который все никак не настанет.

Я пошла наверх переодеться. Мисс Пентикост проснулась и надела черный костюм-двойку с контрастным белым галстуком. Я помогла ей заколоть прическу длинной серебряной шпилькой.

Она выглядела впечатляюще. Как будто пришла сама смерть, по пути обменяв косу на трость с серебряным набалдашником.

Я предпочла наряд попроще. У меня было всего одно черное платье – простое, слегка расклешенное, без рукавов и чуть ниже колена. Скромное, но не мрачное. Одевшись, я спустилась и помогла Доку завязать галстук. Его костюм когда-то был черным, но местами выцвел и пузырился на коленях и локтях.

– Не надевал его с похорон Чарли и Абигейл, – сказал он, распутывая колтуны в волосах. – Он и тогда был не ахти.

Незадолго до девяти часов мы втроем вышли к могиле. Сэм Ли и Кловер стояли на почтительном расстоянии и курили, опершись на лопаты, будто кто-то сказал им, что именно так должны выглядеть могильщики.

Нам пришлось подождать всего несколько минут, прежде чем со стороны лесополосы раздались первые звуки музыки. Я вскинула голову. Мелодия была одновременно и знакомой, и незнакомой.

А потом я поняла, что она почти идентична той, которая звучит, когда артисты выходят на арену, открывая представление. Только эта версия была замедлена и слегка изменена, мажорные аккорды заменены на минорные.

Похоронный марш.

Они вышли из-за деревьев, все было как во сне. Впереди Большой Боб в красном наряде – яркое пятно цвета. За ним Мейв в радужной тафте, со звенящими в волосах колокольчиками и в волочащихся по земле юбках, и Фрида в облегающем серебристом наряде, с короной из сплетенных маргариток на стриженых волосах. По пятам за ней следовала Карлотта, одетая более традиционно: в кружевное черное платье, но с нарисованной на лице маской смерти в карамельных цветах.

Рэй надел такой белоснежный смокинг, что на него было больно смотреть. В обеих руках он нес холщовый сверток. На вид тяжелый. Мистерио был в шляпе, фраке и сверкающем лазурном плаще, под руку с Удивительной Аннабель, которая была в таком же синем атласном костюме, скрывающем верхнюю часть тела, но с разрезами до бедер по обеим сторонам юбки. Ее ноги выскальзывали из-под платья, как белые пенные барашки в штормовом море.

Летающие Сабатини оделись одинаково, оба в облегающем желтом атласе с короткой накидкой, как супергерои из комиксов, которые я прятала под кроватью. Поли и остальные клоуны шли следом, все в своем обычном гриме и одинаковых темных костюмах, как стая перемазанных черных дроздов.

За ними шла остальная труппа. Даже работники сцены, которые всегда носили комбинезоны, по этому случаю оделись в костюмы из лоскутков старой палаточной ткани.

Замыкал процессию духовой квартет в сопровождении Электрической Люси с аккордеоном и скрипача-зазывалы из ночного представления.

Большой Боб, Поли и трио братьев Сабатини скрылись за домом, а остальные неровным полукругом собрались у могилы. Мгновение спустя мужчины вернулись, шагая в такт заунывной музыке, на их плечах балансировал гроб. Впереди шел Большой Боб. В нескольких шагах от могильной ямы они остановились и аккуратно опустили свою мрачную ношу на землю. Кто-то поставил ящик, и Большой Боб забрался на него.

Оркестр умолк.

– У меня нет подходящих слов, – начал он. – Хотя это никогда меня не останавливало.

Он откашлялся, сдерживая слезы.

– Руби Доннер была циркачкой. Она была щедрой и доброй, иногда злой и всегда немного грустной. Она была бесстрашна, как каскадер, и сильнее любого метателя молота. Она была упряма, как я в свои худшие дни, и изобретательна, как я в свои лучшие. Она знала, что собой представляет, и никогда за это не извинялась. Она была лучшей из нас. Циркачка до мозга костей. И я буду страшно скучать по ней.

Я плакала. Признаю. Как и почти все остальные.

Закончив, шпрехшталмейстер спрыгнул с ящика, склонился над гробом и поцеловал Руби в холодную щеку.

– Еще увидимся, дорогая.

Оркестр снова заиграл что-то более медленное и тихое. Один за другим люди подходили к гробу для прощания. Тикающие часы с разноцветными фигурами, идущими против часовой стрелки, словно все вместе мы могли повернуть время вспять и вернуть к жизни лежащее в сосновом ящике тело.

Кто-то бросал в гроб цветы, а другие – сложенные записки. Рэй положил в гроб холщовый мешок. В нем, догадалась я, было тело Берты, удава.

Некоторые тоже шептали: «Еще увидимся». Цирковое суеверие гласит, что нельзя говорить «прощай», если расстаешься с кем-то на время. «Прощай» означает навсегда. «Еще увидимся» означает надежду.

Когда подошла моя очередь, я растерялась. Я посмотрела Руби в лицо. В утреннем свете макияж, который я сделала ей ночью, выглядел паршиво.

Я ни черта не могла из себя выдавить.

Я заметила, что ее платье задралось, и наклонилась, чтобы поправить его. Когда я это сделала, разрез распахнулся, выставив напоказ взлетающую синюю птицу на внутренней поверхности бедра, прямо над последним витком змеиной спирали.

Внезапно на меня нахлынули воспоминания – сигаретный дым, смешанный с запахом пота и чернил. И звук. Жужжание иглы татуировщика, которая расшивала мягкую плоть ярко-синими чернилами.

Это было в Сент-Луисе, в каком-то крохотном тату-салоне, где мастером была жена хозяина. У нее самой было столько татуировок, что впору выступать на «Аллее диковин». Руби хотела попасть именно к ней.

Я потащилась за ней, и с самого начала меня начало подташнивать – от дыма, звука и вида крови, стекающей по бедру Руби. Только это служит оправданием того, что я сказала какую-то глупость вроде: «Ты думаешь, они будут выглядеть так же, когда ты состаришься?»

Женщины переглянулись, и Руби рассмеялась своим особенным смехом, который зарождался где-то в глубине диафрагмы и с клокотом вырывался между губами. Он прорезал жужжание иглы как блестящее лезвие, и, когда я его услышала, все мое внутреннее напряжение как рукой сняло.

– Ох, солнышко, – сказала Руби. – Мне не терпится узнать это.

Я резко вернулась в реальность.

И внезапно осознала, что стою у гроба, не знаю, сколько времени, и все смотрят на меня. Я отошла, так и не сказав ни слова. Очередь продолжила двигаться.

Когда вереница скорбящих иссякла, появились Поли и пара рабочих: они принесли крышку и приколотили ее. Под гроб просунули толстые веревки от шатра.

Большой Боб снова запрыгнул на свою сцену – ящик из-под яблок.

– Дядя Руби… – кивком головы он указал на Дока, который в одной руке держал очки, а другой вытирал слезы. – Он попросил спеть какой-нибудь церковный гимн. Только один, потому что нам нужно открывать цирк и я знаю, что все вы язычники.

Он кивнул оркестру, и тот заиграл «О благодать».

Большой Боб запел первым, и половина людей подхватила – вполголоса и забывая слова. Потом за моей спиной к хору присоединился новый голос – кристально чистое контральто, которого я никогда прежде не слышала. Вернее, слышала, но не так.

Пела Лилиан Пентикост:

 
Сперва внушила сердцу страх,
Затем – дала покой.
Я скорбь души излил в слезах,
Твой мир течет рекой.
 

Ее голос был стержнем, на который нанизывалась песня, голоса других зазвучали громче, и в хор влились все скорбящие, бесстрашно и во весь голос:

 
Прошел немало я скорбей,
Невзгод и черных дней.
Но ты всегда была со мной,
Ведешь меня домой.
 

Мы пели, а мужчины, которые принесли гроб к могиле, взялись за веревки и опустили его в яму.

Когда ярко раскрашенный ящик исчез из вида, я представила, что собрала всю свою печаль, все горе, все, что я могла сказать и должна была сделать, и бросила их в темноту вместе с ней. Пока не осталось ничего, кроме гнева. Холодной ярости, ножом пронзившей сердце.

Я дала молчаливое обещание. Что мы найдем того, кто это сделал.

И тоже отправим его в могилу.