Текст книги "Утраченное Просвещение: Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана"

Кто победил?

Поражение Китая в долине Таласа обычно рассматривается как победа арабов и мусульман. Что в общем верно, но эта победа была также и центральноазиатским триумфом. В конце концов, арабские войска к тому времени состояли в основном из жителей Центральной Азии иранского и тюркского происхождения. Правда, военачальник Зияд ибн Салих был арабом, но Абу Муслим – местным. Он стал следовать интересам этого региона, которые оказались противоположны интересам его первоначальных арабских «покровителей». Лишь некоторые воины, за исключением арабов, были мусульманами, поскольку процесс перехода к исламу в Большой Центральной Азии проходил очень медленно. Даже два века спустя мусульмане составляли всего 0/9 части от населения региона[372]372
  Kennedy, The Prophet and the Age of the Caliphates, 117.


[Закрыть]. Принимая это во внимание, можно предположить, что стимулом для большинства воинов, сражавшихся в Таласской долине (которые как будто бы были арабами и мусульманами), было желание очистить регион от иностранных войск, а не джихад. Если бы целью было только завоевание во имя ислама или арабского правления, Абу Муслим, несомненно, воспользовался бы преимуществом победы и двинулся бы на восток, в тюркский Синьцзян. Но он этого не сделал, а повернул назад, даже не подчинив себе Ферганскую долину или обширный регион Семиречья – все они как на ладони лежали перед ним.

Эволюция идеологии Абу Муслима после таласского сражения является убедительным доказательством того, что он сменил свою изначальную верность Дамаску на защиту интересов Центральной Азии, в процессе чего перенял множество взглядов, неприемлемых для большинства правоверных мусульман. Конечно, войско Абу Муслима продвигалось под знаменем Аббасидов, религиозной целью которых было вверить халифат абсолютно законной династии. Но все больше и больше Абу Муслим брал на себя роль проповедника формирующейся шиитской идеологии. Более того, он был благосклонен ко многим местным верованиям, появившимся на основе буддизма и других религий. Это неудивительно, поскольку с момента своего прибытия в Хорасан Абу Муслим был как торнадо, затягивающее все культурные силы в свою воронку, поглощая их и в итоге становясь мощнее.

Многим его современникам казалось, что этот харизматичный и кажущийся несокрушимым правитель двигался к тому, чтобы перенять восточную точку зрения о том, что он сам был воплощенным божеством[373]373
  Основной источник по этой теме – историк XIII в. Ибн Халликан. Edward G. Browne, A Literary History of Persia, 4 vols. (London, 1908), 3:320; and Richard N. Frye, «The Role of Abu Muslim in the Abbasid Revolt,» in Iran and Central Asia (7th – 12th Centuries) (London, 1979), 29.


[Закрыть]. Без сомнения, Абу Муслим вел себя как независимый властелин, хозяин Центральной Азии и большей части Ирана. Во дворце, который он построил для себя в Мерве, трон располагался в центре зала с четырьмя куполами. Это символизировало, что он правил всеми сторонами света[374]374
  R A. Jairazbhoy, «The Taj Mahal in the Context of East and West: A Study in the Comparative Method,» Journal of the Warburg and Courtault Institutes 24, 1–2 (January – June 1961): 98.


[Закрыть]. Само собой, это вызывало серьезную озабоченность среди его теперь уже торжествующих аббасидских покровителей в Ираке.

В 753 году Аббасиды назначили халифом своего человека, Мансура, который был явно настроен на одно – сокрушить всех противников и неверующих. В попытке лишить правителя Центральной Азии его политической поддержки он назначил Абу Муслима наместником в Сирии. Абу Муслим знал, что петля на его шее затягивается все туже, и написал самоуничижительное письмо, в котором отрицал большую часть своих «еретических» взглядов на веру[375]375
  Skrine and Ross, The Heart of Asia, 88–89.


[Закрыть]. Это не удовлетворило Мансура. Известие о том, что новый халиф убил Абу Муслима, быстро дошло до Хорасана и распространилось по всей остальной Центральной Азии. Но дело Абу Муслима непредсказуемо пережило его самого. В течение 29 лет в регионе ощущались последствия его правления. На самом деле ранние аббасидские годы – эпоха, когда культура процветала в Багдаде, стали также периодом, когда большая часть Центральной Азии «попала под чары» ряда мнимых освободителей.

Первое восстание было организовано в Хорасане Сумбадом, зороастрийцем, который собрал войско численностью 100 000 человек, утверждая, что Абу Муслим не умер, а превратился в белого голубя[376]376
  Browne, A Literary History of Persia, 3:361; Frye, The Great Age of Persia, 128.


[Закрыть]. Другой центральноазиатский мятежник Исхак по прозвищу Тюрк, неграмотный последователь Абу Муслима, провозгласил себя преемником Зороастра[377]377
  Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. – С.256 и сл.


[Закрыть]. Затем суконщик из Мерва по имени Хашим ибн Хаким, поднявшийся до должности военачальника при Абу Муслиме, провозгласил себя преемником всех пророков – от Моисея и Христа до Мухаммеда и, что особенно важно, самого Абу Муслима. Закрыв зеленой тканью свое предположительно обезображенное лицо, Муканна, или Закрытый покрывалом, сплотил население в регионе от Бухары до современного Таджикистана, чтобы отомстить Аббасидам во имя единственной истинной веры[378]378
  Восстание оставило настолько заметный след в истории, что вдохновило ирландского поэта XIX в. Томаса Мура на написание поэмы «Лалла-Рук», а аргентинского автора Хорхе Луиса Борхеса – на рассказ «Хаким из Мерва, красильщик в маске». С марксистских позиций это движение рассматривается в работе А. Ю. Якубовского «Восстание Муканны – движение „людей в белых одеждах“» («Советское востоковедение», вып 5, 1948 г.)


[Закрыть].

Тем временем в течение почти ста лет после смерти Абу Муслима жители Центральной Азии продолжали поддерживать каждого, кто поднимал знамя народного восстания против власти арабов.

В свержении омейядского халифата в Дамаске и приведении к власти Аббасидов ни один регион не сыграл более важной роли, чем Центральная Азия. Омейяды имели достаточно сил, чтобы захватить Центральную Азию, но недостаточно – чтобы удержать в ней власть, несмотря на жесткие меры их лучшего военачальника Кутейбы. Их единственным шансом было уступить местным правителям и принять местную культуру. Абу Муслим трансформировал эту тактическую необходимость в стратегический приоритет, благодаря которому его краткое, но удивительное правление получило сильный центральноазиатский оттенок. Именно местное войско разбило китайцев у реки Талас, и именно центральноазиатские силы Абу Муслима нанесли поражение войску Омейядов в 749 году. Трудно представить расцвет династии Аббасидов или последующие драматические изменения в исламском мире без власти и влияния, которыми обладала Центральная Азия.

Арабское и исламское завоевание сердца Евразии традиционно рассматривается как политическая и культурная волна, прокатившаяся с запада на восток и разбившаяся о просторы Центральной Азии. Но это неверное представление о том, что действительно произошло, поскольку сила противодействия, по третьему закону Ньютона, хлынула из Центральной Азии в сторону арабского запада после первых арабских набегов. Кутейба и его войска уничтожили бесценные сокровища центральноазиатской цивилизации, но в то же время они выпустили на волю мощные культурные и политические силы из того же источника, и эти силы в конечном итоге одержали победу. Они нашли выход в новой столице халифата – Багдаде, а также по всей Центральной Азии.

Благодаря культурному взрыву и странной, но эффективной манере, в которой Абу Муслим овладевал энергией этого взрыва и направлял ее, аббасидские халифы, правящие после его смерти, получили достойное «наследство». И этим они были обязаны не только своим арабским сподвижникам на Ближнем Востоке, но и соратникам на иранском и тюркском востоке, в сердце Большой Центральной Азии. Нельзя забывать о народах иранского происхождения, которые привнесли в новый халифат множество практик и подходов, унаследованных от персидской империи Cасанидов. Хотя это государство распалось под натиском арабов, память о нем была долгой не в последнюю очередь потому, что древняя столица Персидской империи Ктесифон находилась лишь в 29 километрах к юго-востоку от Багдада.

Зависимость Аббасидов от персидской и тюркской Центральной Азии оказалась еще сильнее. В отличие от иранцев жители Центральной Азии при Абу Муслиме создали мощное региональное войско и использовали его для устранения двух основных угроз, представляющих опасность для Аббасидов, а именно: войск Омейядов и Китая. Аббасидский режим продолжал зависеть от сил и народов Центральной Азии. Зависимость халифа от Центральной Азии и ее жителей дала возможность этому региону (одному среди всех территорий завоеванных арабами) поддерживать свою социальную и экономическую систему в нетронутом состоянии. Это гарантировало, что центральноазиатская культура продолжит процветать, что она сохранит большую часть своей былой силы и характера и в конечном итоге окажет значительное влияние на сам халифат. Во многом так же, как греческая культура покорила Рим, центральноазиатская культура была готова покорить Аббасидов и их новую столицу Багдад.

Глава 5
Восточный ветер над Багдадом

Кто не знает о золотом веке Багдада, легендарной эпохе «Тысячи и одной ночи»? Одно только имя халифа Харуна ар-Рашида вызывает в воображении образ Шехерезады, рассказывающей сказки, и придворных поэтов, коротающих вечера в роскошных садах. Багдад в IX веке также был центром интеллектуальной жизни – местом, где арабские науки достигли апогея. Все это поддерживалось экономической и политической мощью халифата. Первые аббасидские халифы были так богаты, что один из них в качестве небольшого подарка Карлу Великому отправил великолепно оснащенного боевого слона, погибшего впоследствии во время борьбы с язычниками-скандинавами возле Северного моря в Дании[379]379
  Paul Kriwaczek, Yiddish Civilization (New York, 2006), 67–68.


[Закрыть].

В свою очередь, Карл Великий знал, что войско Багдада способно сделать то, о чем он мог только мечтать, – захватить Константинополь.

История процветания Багдада при аббасидских правителях уже рассказана множество раз на стольких языках, что она приняла каноническую форму. Но с недавнего времени ученые начали подвергать переоценке многие аспекты этой истории. Тем не менее изложение фактов в многочисленных исследованиях, в том числе недавних, характеризует эпоху как золотой век арабской науки. Несмотря на то, что история свидетельствует, будто это было время, когда арабские и персидские научные традиции шли рука об руку в процессе взаимного обогащения, арабские традиции все же были доминирующими. Многие исследователи пытались отдать должное персидскому влиянию, но все это еще должно найти свое отражение в науке. Главное – никто практически не изучал эту тему так, чтобы должным образом отразить вклад Центральной Азии. И на фоне возрастающего признания религиозного многообразия этой эпохи интеллектуальное движение воспринимается в основном как исламское по характеру, в то же время другим религиозным традициям и течениям радикального атеизма и скептицизма приписывается лишь незначительная роль. В целом считается, что великое достижение арабских мыслителей эпохи Аббасидов состояло в переводах и, таким образом, в сохранении классических греческих текстов. В Европе по прошествии многих веков приняли и использовали их, чтобы «разжечь» свою эпоху Возрождения.

По закону перспективы то, что ближе к смотрящему, кажется большим, а то, что дальше, – меньшим. В глазах западных писателей – европейцев и средиземноморских арабов – Центральная Азия оказалась где-то в точке исчезновения, и ее роль в истории халифата была преуменьшена. Однако, если перспективу передвинуть с запада на восток, то есть из Средиземноморья в сам Багдад или еще лучше – в Центральную Азию, вырисовывается совсем другая картина.

Мы видели, как эта проблема перспективы показала себя в момент падения омейядских халифов и прихода к власти Аббасидов. Верно, что потомки Аббаса впервые призвали к переменам в Южном Ираке, но их военная деятельность получила поддержку, только когда Абу Муслим привлек большое число своих соратников из Центральной Азии. Новые халифы были арабами, но их центр поддержки теперь находился на Востоке – в Иране и (в еще большей степени) в Центральной Азии. Халиф Аль-Мансур был осведомлен о силах, которые Абу Муслим и его войско могли использовать против него. Он приказал убить правителя из Мерва и бросить его тело в реку Тигр. Но это не привело к ослаблению власти Хорасана и Мавераннахра (принятое в мусульманском мире именование территории по правому берегу реки Амударьи, в античные времена этот регион назывался Трансоксанией), и тогда Аль-Мансур и его преемники прибегли к политике уступок. В ходе этого процесса весь халифат получил важные центры влияния. Элтон Даниель утверждает: «Достаточно ясно, что вопрос центральной власти и региональной автономии стоял в центре этих событий»[380]380
  Daniel, «The Islamic East,» 469, 475.


[Закрыть].

Смещение экономики, а следовательно, и налоговой базы исламского мира на восток усилило эту тенденцию. Многочисленное тюркское войско, которое привело Аббасидов к власти, продолжало быть основой военной мощи халифата. Халиф понимал, что эти воины с востока имеют больше власти над ним, чем он над ними.

Мы увидим, что культурная жизнь также изменялась под влиянием Востока, и что многие выдающиеся «арабские» ученые были вовсе не арабами, а жителями Центральной Азии, которые решили писать на арабском языке. Ранее мы предполагали, что культурное влияние Центральной Азии на новый халифат можно сравнить с триумфом классической греческой цивилизации над Римом. Но есть одно важное отличие: греки сформировали культурную жизнь Рима, но не контролировали ни военное дело, ни экономику. Жители Центральной Азии времен халифата доминировали и в интеллектуальной жизни, а также в военной и в торгово-финансовой сферах.

Багдад

30 июля 762 года люди собрались на пустынном месте возле реки Тигр, в 88 километрах к северу от руин древнего Вавилона и в 32 километрах от старой персидской столицы Ктесифон, чтобы провозгласить новую столицу мусульманского мира – Багдад. Основатель города аль-Мансур назвал его Мадинат ас-Салам, или Городом мира. Халиф правил в течение восьми лет и приобрел репутацию человека, преследующего свои интересы с целеустремленной самоотверженностью и преданностью вере, но зачастую и с неоправданной жестокостью. Любопытно, что он поручил выбор места возле нескольких сирийских христианских монастырей группе астрологов, возглавляемых уважаемым ученым из Мерва. Это был Наубахт Ахвази аль-Фариси – один из многих ученых, переводивших книги в Мерве еще до существования Багдада[381]381
  Dimitri Gutas, Greek Thought, Arabic Culture: The Graeco-Arabic Translation Movement in Baghdad and Early Abbasid Society (2nd – 4th, 8th – 10th centuries) (New York, 1998), 33. For the writings of later descendants of this learned family, see K. van Bladel, «The Arabic History of Science of Abu Sahl ibn Nawbakht (fl. ca 770–809) and Its Middle Persian Sources,» in Islamic Philosophy, Science, Culture, and Religion: Studies in Honor of Dimitri Gutas, ed. David Reisman and Felicitas Opwis (Leiden, 2012), 41–62. Еще один астролог, Машаллах ибн Асари, был персом из Басры. Он написал нескольких книг по математике и астрономии, где заметно явное влияние греческой мысли. O'Leary, How Greek Science Passed to the Arabs, 103.


[Закрыть]. Сын Наубахта станет главным библиотекарем халифа. Показательно, что аль-Мансур, имея возможность выбора среди всего мусульманского мира, обратился к астрологу из Центральной Азии, когда ему потребовался интеллектуальный «тяжеловес».

Наубахт был не единственным выходцем из Центральной Азии. Многие из 100 000 строителей пришли из Сирии и Ирака и были разделены на отряды по образцу армейских[382]382
  J. Lassner, «The Caliph's Personal Domain: The City Plan of Baghdad Re-Examined,» in The Islamic City in Light of Recent Research, ed. A. H. Hourani and S. M. Stern (Oxford, 1970), 104.


[Закрыть]. Но квалифицированная работа выполнялась в основном группой ремесленников и мастеров, проделавших долгий путь из Мерва к месту строительства. Эта группа оказалась настолько многочисленной, что ей выделили целый квартал в новом «круглом городе», чего не было сделано ни для одной другой группы приезжих строителей и зодчих. Настолько важен был Мерв для победы Аббасидов и основания новой столицы, что главную улицу в «круглом городе» (первоначальный центр в Багдаде) назвали в честь центральноазиатской столицы – единственного города в халифате, которому отдали такие почести. Другие улицы были названы в честь охраны халифа, полиции, водовозов и муэдзинов[383]383
  Saleh Ahmad El-Ali, «The Foundation of Baghdad,» in The Islamic City, ed. A. H. Hourani; S. M. Stern, Papers on Islamic History (Oxford, 1973), 1:94.


[Закрыть]. Еще одним переселенцем из Мерва был Ханбаль, умерший вскоре после переезда, его сын позже сыграл важнейшую роль в теологических спорах, охвативших халифат.

Влияние Центральной Азии на Багдад не ограничивалось астрологами и ремесленниками. План города создал еще один выходец из Мерва – Халид ибн Бармак[384]384
  Kennedy, When Baghdad Ruled the Muslim World, 38ff.


[Закрыть]. Он перешел в ислам из буддизма, а родился в Балхе, там члены его рода в течение многих лет были смотрителями крупного богатого буддийского центра Навбахар, находившегося в полутора километрах к западу от города. Бармакиды пришли в Мерв во время буддийского переселения из Кашмира, но, поскольку Навбахар стоял уже несколько веков, у них было достаточно времени, чтобы занять первые позиции в Балхе. В любом случае богатый храм Бармакидов стал одной из главных целей арабского завоевания[385]385
  Le Strange, Baghdad during the Abbasid Caliphate, 422.


[Закрыть], не оставив этой семье выбора, кроме как сотрудничать с новыми властями[386]386
  Важное исследование об этом роде приводится в: Kevin van Bladel, «The Bactrian Background of the Barmakids,» in Islam and Tibet: Interactions along the Musk Routes, ed. Anna Akasoy, Charles Burnett, and Ronit Yoeli-Tlalim (Farnham, 2010), 43–88; см. также Lucien Bouvat, «Les Barmécides d'après les historens Arabes et persans,» Revue du Monde Musselman 20 (1912): 1–131.


[Закрыть]. Важно, что, когда арабы решили восстановить старый город, они обратились к Халиду ибн Бармаку с просьбой руководить этой работой[387]387
  Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. – С. 127.


[Закрыть]. В процессе восстановления Балха Халид понял, что он может работать с арабами, и далее отправился в Мерв, где и получил известность как раз тогда, когда Абу Муслим организовал восстание против правления Омейядов[388]388
  О' Лири – один из нескольких ученых, кто цитирует арабские источники, доказывая, что Бармакиды сначала обратились в зороастризм – что представляется мне неправдоподобным. O' Leary, How Greek Science Passed to the Arabs, 104.


[Закрыть].

Богатый человек, считавший власть своей по праву, Халид незамедлительно объявил о своем переходе в ислам и ловко встал на сторону восходящей силы, которую Абу Муслим направлял против Омейядов с их сильной арабской и сирийской ориентацией. В попытке прийти к соглашению с Абу Муслимом будущий халиф аль-Мансур поехал в Мерв. Заключить соглашение не удалось, но в Мерве он встретил астролога Наубахта, а также знающего и амбициозного Халида ибн Бармака, которых необходимо было привлечь на свою сторону.

Ничего не известно о роли, которую Халид сыграл в планировании Багдада, кроме того факта, что он был непосредственно вовлечен в эту работу. Ко времени начала строительства местонахождение стен, дворцов и мечетей было отмечено на земле с помощью золы. Сам план впечатлял своей простотой: Багдад был спланирован в форме круга. Город был очерчен двумя стенами (более низкой внешней) с четырьмя воротами, ведущими к центральному зданию. В самом центре города находилась не мечеть, а дворец халифа с зеленым куполом, на вершине которого возвышалась фигура всадника с копьем в руке.

Откуда появилась идея круговой планировки для новой столицы? Конечно, она могла возникнуть с самого начала, принадлежать одному из советников Мансура или самому халифу. В этом случае летописцы, несомненно, упомянули бы об этом, но они этого не сделали. А сообщили лишь то, что Халид ибн Бармак был вовлечен в этот процесс. За неимением известного планировщика или архитектора внимание сместилось к возможным прототипам.

Были предложены три источника. По первой версии план Багдада был позаимствован у нескольких городов с круглыми стенами, которые уже существовали в то время в долине Тигра. Наиболее известный среди них – круглый город Гур (сейчас Фирузабад в Иране), был персидской столицей 500 лет до этого, но лежал в руинах еще до того, как мусульманское войско прибыло в провинцию Фарс[389]389
  Kennedy, The Great Arab Conquests, 183. О круглом городе Гур (Фирузабад) в Фарсе см. Sheila Blair and Jonathan Bloom, «History,» in Islam Art and Architecture, ed. Markus Hattstein and Peter Delius (London, 2001), 96. О планах круглых городов в древнем Ближнем Востоке и Центральной Азии см.: B. Brentjes, «The Central Asian Square in a Circle Plan,» Bulletin of the Asia Institute, New Series, 5 (1991): 180–83.


[Закрыть]. Трудно представить, что правители самой могущественной державы той эпохи могли взять в качестве модели своего главного города разрушенную древнюю столицу империи, которую прежде завоевали.

Вторая и третья версии ведут нас в Центральную Азию. Во время той же поездки в Мерв, когда аль-Мансур встретил Халида ибн Бармака, он ознакомился с величественной тысячелетней цитаделью древней столицы – Эрк-Калой. Ее мощные стены, которые еще сегодня возвышаются на 24 метра, представляли собой идеальный круг, защищавший дворец и основные гражданские здания[390]390
  O 'Leary, How Greek Science Passed to the Arabs, 103.


[Закрыть]. Будущий халиф не мог не впечатлиться этой крепостью, тем более что именно здесь, в Мерве, вспыхнул политический переворот, приведший его семью к власти. Если и существует сомнение относительно этой многообещающей теории, оно в том, что площадь Эрк-Калы (38 гектаров) значительно меньше площади Багдада, который предположительно занимал 300 гектаров[391]391
  Среди тех, кто заявлял о большем размере Багдада, был Э. Хертцфельд: E. Hertzfeld, Archaeologische Reise im Euphrat und Tigris Gebiet (Berlin, 1922), chap. 2. Ср. Richard Ettinghausen and Oleg Grabar, The Art and Architecture of Islam 650–1250 (New Haven, 1987), 75–79.


[Закрыть]. Но последняя цифра в настоящее время считается сильно преувеличенной. На самом деле это в три раза больше, чем занимал Дамаск на пике своего величия[392]392
  Ross Burns, Damascus: A History (New York, 2005), 280n44.


[Закрыть]. «Круглый город» аль-Мансура был фактически не городом, а дворцовым комплексом и управленческим центром[393]393
  Lassner, «The Caliph's Personal Domain,» 108, 115.


[Закрыть] – именно тем, чем была Эрк-Кала в Мерве. Следовательно, размер Эрк-Кала сопоставим с «городом мира» аль-Мансура (еще одно название Багдада).

Третья теория говорит, что план в виде круга восходит к древнему буддийскому центру семьи Бармакидов в Балхе[394]394
  Christopher T. Beckwith, «The Plan of the City of Peace: Central Asian Iranian Factors in Early Abbasid Design,» Acta Orientaliae Academiae Scientarum Hungaricae 38 (1984): 126–47.


[Закрыть]. Построенный в форме круга монастырь Навбахар был еще меньше, чем крепость в Мерве. В центре буддийского храма находился шпиль ступы, увенчанный знаменами. Основным отличием между Навбахаром и городом аль-Мансура помимо размера было то, что Навбахар построен согласно строгому плану в виде спиц колеса, в то время как большую часть внутреннего пространства Багдада занимал прямоугольный дворцовый комплекс, расположенный, как и в Эрк-Кала, несимметрично внутри круга.

Вторая и третья гипотезы происхождения плана Багдада подтверждают важную роль Халида ибн Бармака в «проектировании» новой столицы. Но трудно себе представить, чтобы такой правоверный мусульманин, как Мансур, использовал в качестве модели для своего города буддийский монастырь, не говоря уже о том, что он его никогда даже не видел. Поэтому Эрк-Кала является более вероятным прототипом. Мерв, в конце концов, был местом, откуда Аббасиды пришли к власти. Его роль в качестве модели подтверждается и некоторыми другими знаками уважения со стороны Мансура к этому городу. Например, название улицы и квартала в честь него, единственного из всех городов халифата. Кроме того, аль-Мансур действительно посещал крепость Эрк-Кала.

Таким образом, происхождение величайшего города мира напрямую связано с Центральной Азией. Даже несмотря на то, что «круглый город» аль-Мансура вскоре был поглощен самым быстро разрастающимся мегаполисом в мире, он оставался живым напоминанием о силе нового культурного бриза, дующего на Багдад с Востока. Далеко на Западе Венеция, будущая королева европейских городов, получила свою независимость и начала серьезное развитие только спустя 60 лет после того, как Мансур основал Багдад. Вихрь культурной деятельности, поглотивший Багдад в первые 150 лет его существования, не имел себе равных во всем мире.