Текст книги "Скоморох"

Свенельд ЖЕЛЕЗНОВ
СКОМОРОХ

ТЕНЬ СКОМОРОХА

Глава 1

Призрачный свет манил к себе. Сон сковывал веки, обволакивал плотной пеленой, рождая чувство сладкой неги. Мороз исчез, будто стоял нынче не белояр, а лете-ница, и не метель мела, а дул ласковый полуденный ветерок. Радим тихо засыпал в сугробе под песню зимы…

Уж три седмицы, как он покинул негостеприимный Суждаль и шел на полуночь по руслам рек. Не оценили суждальцы его талантов, прогнали прочь. Не впервой, но обидно. Радиму вообще не слишком везло последнее время. То на церковников попадет, кои терпеть скоморохов не могут, то «друзья»-соперники постараются, своими прибаутками опозорив его перед всем честным народом.

Радим пытался ответить им тем же, но у него плохо получалось. В конце концов, скоморохом он стал не по доброй воле, а велением судьбы-злодейки. Тяги веселить народ у Радима отродясь не водилось. Скоморохом был его отец, успевший передать сыну нехитрые основы своего ремесла – и сгинуть от рук неизвестных разбойников в дремучих муромских лесах. Вместе с ним пропали старшие братья Радима.

Было так: скоморохи отправились в далекую деревню на свадьбу местного старшины, где, видимо, и повстречались с бедою.

На дороге нашли лишь порубленную в щепы потешную личину. Больше никаких следов не осталось.

Радим в то время был мальцом и вместе с матушкою зимовал у дальних родичей в городце на Соже. Узнав, что муж и сыновья погибли, матушка повредилась рассудком. Однажды она ушла в ночь и не возвратилась. Мальчик остался на попечении хозяев усадьбы, людей небогатых, да еще и многодетных. Кормить задаром его никто не собирался, а потому пришлось Радиму с малых лет осваивать борону и плуг. Ох, не понравилась ему оседлая жизнь смерда. Веселые застолья, хмельные песни и танцы не часты у тружеников земледельцев. На праздники же Радима не звали. Дома всегда находилась срочная работа, а кому ее поручить, как не приемышу? Кончилось это тем, что подросток, прихватив пару ногат серебра, скрылся из городца. Когда деньги кончились, а добрых людей рядом не оказалось, понял Радим, что на жизнь надо зарабатывать. Начал с пения на постоялых дворах, а там пошло-поехало. Сшил скомороший колпак, купил румян, сделал из липы личину… Ни шатко, ни валко, но на прокорм хватало. Не все нравилось в скоморошьем ремесле, но всяко лучше, чем копаться в земле от рассвета до заката. Много успел повидать Радим за двадцать пять лет – и сладкого, и горького, – Но спроси его, весело ли ему жилось, ответил бы – нет. Других развлекал, а сам тихо мечтал о лучшей доле.

* * *

Внезапно покой был прерван какими-то странными звуками. Потом холод ожег щеки. Радим недовольно поморщился. Ему очень не хотелось открывать глаза, но пришлось: уж слишком настойчиво его теребили. Снежинки стремительно кружили в воздухе, переливаясь холодными красками. Радим догадался, что лежит в снегу и смотрит на серое небо. Странные звуки оказались человеческой речью.

– Эй, живой, что ли?

Радим попытался пошевелить губами – и понял, что не может. Тогда он дернул рукой. Движение далось с трудом, ведь суставы закоченели, лишив тело гибкости.

– Живой! За руку тут же схватили и потянули. Перед взором Радима промелькнули редкие облака, вершины вековых елей, развесистые ветви, заснеженный подлесок… Взгляд уперся в темную фигуру, застывшую около скомороха.

– Ну, подымайся! Или сидеть здесь собрался?

Радим наконец различил черты собеседника. Парнишка лет пятнадцати в овчинном тулупчике и огромной лисьей шапке тянул скомороха за руку, помогая ему встать. Радим, кряхтя, поднялся и чуть не упал снова, почувствовав, как голова закружилась и его потянуло вниз.

– Теперь ты мой должник, – поддерживая скомороха, сказал юноша. – Ежели б не я, так и вмерз бы в землю. Глядишь, к лету Живана травку-муравку через тебя прорастила бы.

Губы, оттаяв, подчинились хозяину, и Радим ответил:

– Благодарствую…

– Ну, за благодарность жив не будешь. С тебя гривна кун. Хочешь, сейчас рассчитаемся, хочешь, чуть позже. Но долг платежом красен.

К Радиму начала возвращаться память. Он восстановил события последних дней и понял, что лучше бы его не спасали. Жить смысла не было.

– У меня и гнутой резани нет. Кхм… – Радим закашлялся. – Да и спасать меня я не просил. Кхм… кхм…

– На, для сугрева хлебни вина, – парнишка протянул скомороху берестяную бутыль. – Не боись, более гривны кун с тебя не возьму.

Радим отпил из бутыли, и ему действительно стало теплее. Затуманенный взор прояснился, и он смог рассмотреть спасителя более подробно. Тот был белобрыс и округл. Голодать последние месяцы ему явно не приходилось, ибо кожа лоснилась, а щеки алели румянцем. Одежда юноши была небогата, но добро сшита. Шапка, тулуп, кожаный пояс, шерстяные порты, шерстяные онучи и лыковые лапти были, если и не новыми, то малоношеными. Через распахнутый воротник тулупа виднелся ворот рубахи, расшитый тесьмой с греческим львиным узором. В петле на поясе парубка висел однолезвийный нож в три четверти локтя длиной. Судя по отсутствию характерного «цоканья» в говоре, юноша был не местный.

– Нету гривны кун. До нага коли разденешь, и то за мое платье столько не выручишь, – грустно заметил Радим.

Юноша оценивающе взглянул на залатанный кафтан Радима, протертую войлочную шапку, грязные онучи, потрескавшиеся подошвы и кивнул в сторону валяющегося в снегу заплечного мешка.

– А там, смотрю, добра много. Плотно упихано.

– Не трожь! – Радим поднял мешок. – За это добро и резань мало кто даст. Для моего ремесла вещи.

– Хорошенькое у тебя ремесло. И резани за него не дают. Чем хлеб добываешь?

– За ремесло дают, не дают за вещи для ремесла. Ибо мало тех, кто сим ремеслом владеет.

– Ого! Интересное дело! Уж не скоморох ли ты? Радим замер, открыв рот. Он не корчил гримас, не показывал трюков, а его узнали.

– Э! Ты чего, будто замороженный! – парубок толкнул скомороха в бок. – На, еще хлебни, не замирай!

– Откуда ты знаешь, что я скоморох?

– Угадал? Правда? – юноша рассмеялся. – Я сам скоморох. Ну, учусь быть скоморохом, и все такое. Пока настоящих представлений не давал, но все, кому я свое умение показывал, одобряли.

– Скоморох? – Радим напрягся. – Мешок я тебе все одно не отдам. Режь меня, потом с мертвого заберешь.

– Стоило тебя спасать, чтоб резать! Не тать я какой-нибудь с большой дороги! Коли зажмешь гривну кун, Сварог тебе судья. Однако, думаю, можешь долг вернуть работой. Возьми меня с собой. Вместе представления давать станем, ты меня подучишь, а потом, как решу, что все узнал, разбежимся.

– Тебе не понравится. Похоже, удача оставила меня.

– Ну уж нет! Ежели я к тебе присоединюсь, поверь, у нас все пойдет как по маслу! Я пока ни в чем знал неудачи!

– Зато я из этих неудач никак не выберусь. Правду сказать, скоморох я не самый лучший. Когда ж против меня целое Коло скоморохов, вообще пропащий.

– Коло скоморохов?

– А ты, наверное, про такое и не слышал? – Радим поднял бутыль и крепко к ней приложился. – Тебя как. звать-то, выоноша?

– Меня? Богданом…

– А меня Радимом. Так вот, в Киев-граде собрались княжьи скоморохи и решили: хватит жить порознь и отбирать хлеб друг у друга, надо объединяться. И объединились в Коло Скоморохов. Говорят, всем заправлял любимчик великого князя Туровид. Мало ему показалось успеха при дворе, захотелось власти по Руси широкой. Слухи ходят, из волхвов тот Туровид, потому так быстро князя мудрого очаровал. Словом, создали тот Коло и клич бросили, чтоб все скоморохи в него вступали. Кто ж не вступит и Туровида слушать откажется, тому изгоем жить.

– Ты не вступил?

– Догадливый. Приходили ко мне три раза люди Туровида. Говорили, чтоб в Тмутаракань шел, мол, там скоморохов не хватает. А почто мне им повиноваться? Я человек вольный, где хочу, там и гуляю. Послал их самих в Тмутаракань. С тех пор неудача и пошла сплошная.

– А повиниться перед Коло скоморохов не пробовал?

– Это в Киев идти, Туровида искать? Потом голодным оборванцем пороги хором боярских неделями обивать? Я не такой человек… Лучше умереть свободным, чем рабом жить!

– А ты – гордый! Не тужи, зададим мы перцу этому Коло скоморохов, коли на нашем пути встанет.

– Не сомневайся, встанет. Все скоморохи под Коло ходят. Нерешительные мелкие пакости мне делают, а отчаянные даже убить пытались. Так что подумай, нужны ли тебе такие напасти?

– Напасти закаляют характер!

– Неосторожный ты вьюноша, Богдан. Но ежели настаиваешь, я не против с тобой поработать. После доброго вина даже умирать расхотелось. Дай еще хлебну!

– Э! Ты у меня так все выпьешь!

– Буду должен…

Радим крепко приложился к бутыли. Вино заплескалось во рту, тонкими ручейками проступив в уголках губ. Густые темные усы и борода увлажнились. Настроение у скомороха поднялось, силы вернулись, – и жажда деятельности вместе с ними. Он закинул мешок на плечо и кивнул в сторону дороги.

– Куда путь-то держим? – поинтересовался Богдан.

– В Ладогу. Скоро Масленица, пир давать будут. Скоморохи не часто так далеко на полуночь заходят. А скальды из Норги мне не помеха. Есть надежда, что обойдется без поножовщины.

– Интересное дело, я тоже в Ладогу шел.

– А ты зачем?

– Затем же, что и ты. Та же мысль была, мол, других скоморохов не будет – мне больше достанется.

– Смышленый!

– А то!

– Ну, пошли.

Они двинулись по запорошенному снегом льду Волхова. Ноги проваливались по щиколотку, а местами и по колено. За интересной беседой поприща летели незаметно.

– Дай, еще хлебну!

– Сам допью! Это вино заморское, я его у одного грека купил.

– Не перечь старшему! Я в вине лучше твоего разбираюсь. Оно наше, родное, ягодное, на меду бродившее. Прошлогоднего урожая. Такое в любой деревне купить можно.

– Не путай меня, Радим! Я вин столько разных выпил, сколько воды в половодье. Из винной зрелки оно. Заморское!

Вино в бутыли закончилось, поэтому начали судить рядить о том, что плескалось у Богдана в небольшой южжевеловой фляге… Потом была деревня, где бутыль наполнили под затычку, а во флягу местный винокур накапал чего-то очень дорогого. Бурное обсуждение возобновилось.

Глава 2

Год 6559-й от сотворения мира выдался для Киевского государства тихим. Печенеги не беспокоили звоими набегами, дикая чудь не возмущалась, когда княжьи тиуны брали оброк с их племен, молодой полоцкий князь Всеслав тихо сидел в своей отчине, пребывая в «вечном мире» с соседом. Великий князь наслаждался спокойствием в стольном граде, на местах же его именем правили сыновья и верные посадники.

Старшему сыну, Владимиру, выпала честь княжить в Новгороде, самом крупном после Киева граде, которому его отец был обязан своим престолом. В смутные времена именно новгородцы крепче всех поддерживали Ярослава, добыв ему ряд побед над родными братьями. Изяслав, следующий сын по старшинству, правил Туровской землей, страной плодородной и богатой. Святославу Ярославичу достался Чернигов, город, в котором долгое время правил самый суровый соперник великого князя. Мстислав Владимирович, младший брат Ярослава, одержал над великим князем крупную победу и заставил поделить Русь надвое. К счастью Ярослава, Мстислав вскоре умер, не оставив наследников. Вот тут-то его волости и перешли великому князю. Младшие дети – Всеволод, Вячеслав и Игорь – еще юные и неумелые, сидели в своих уделах под бдительным оком опытных наставников. Первый – в Переяславле, второй – в Смоленске, третий – во Владимире Волынском. В других городах, больших и малых, великий князь утвердил посадников, доверенных людей из дружины и ближнего боярства.

В Ладоге, граде в двенадцати верстах вверх по течению от устья Волхова, тридцать лет назад посадил великий князь родича своего, шведа Регнвальда Ульвссона. Был он дядей по матери великой княгине Ирине, в девичестве Ингигерд, дочери шведского короля Олафа. В свое время Регнвальд немало способствовал брачным делам племянниц, сначала пытаясь выдать за Олафа Толстого, короля норвежского, старшую дочь короля, потом хотел проделать это с Астрид, ее младшей сестрой. Больше всего не желал подобного брака их отец, шведский король, а потому, когда затея с Астрид удалась и она разделила ложе с норвежским правителем, Регнвальд был объявлен вне закона. Ингигерд спасла своего дядю от бедственного существования изгнанника. В качестве свадебного дара она потребовала Ладогу и, получив волость, передала ее под власть Регнвальда.

У Регнвальда было двое сыновей – Ульв и Эйлив. После смерти отца Ладожская волость перешла младшему. Про старшего говорили разное, мол, заблудился в лесах, сгинул в походе на чухонцев, да и всякое другое. Но никого по большому счету его судьба не интересовала. Ибо народу было все равно, как зовут ярла – Улеб или Элиб, главное, чтоб закон блюл и от голяди защищал. Правду сказать, Эйлив добро справлял свой долг посадника. Подати отправлял в столицу исправно, с чудью договора установил, народ притеснял в меру. Ни бунтов, ни замятней не допускал, а если кого и обижал, то умело пресекал всякие помыслы о мести. Ладога при Эйливе расцвела. И раньше она была немаленьким городцом – все-таки некогда столица Гардарики, как называли волховские земли норманны, – а теперь стала еще больше. Крепостная осыпь выросла с трех человеческих ростов до четырех, взамен обветшалых, выстроенных еще при великом князе Владимире стен появились новые. Эйлив выселил простолюдинов из центра града, внутри детинца оставил только дружину и местную знать.

* * *

Попасть за городские ворота у скоморохов вышло просто. Кроме нищих бродяг, приютившихся под стенами прямо на снегу, там никого не было. А вот при входе в детинец их остановили еще на перекидном мосту через ров. Трое дородных молодцев в кольчугах, одетых под толстые войлочные трейи по северному обычаю, и железных шишаках с наносьем заслонили путь.

– А ну, стой! Почто идете? – спросил один из сторожей.

– Мы скоморохи. К великому боярину – воеводе. Свои скромные… ик… уменья показать, – Радим был во власти хмеля, ибо спор с Богданом, кто лучше разбирается в вине, продолжался уже не первый день.

– А звал ли он вас?

– Скоморохов… ик… всегда зовут к праздникам, – выговорил Радим и широко улыбнулся.

Ратник поморщился: от скомороха несло кислятиной.

– К Масленице… – уточнил Богдан, покачиваясь. Воины переглянулись, и старшой, повернувшись к надвратной башне, крикнул:

– Грим!

В бойнице появилась невыспавшаяся бородатая физиономия, окаймленная двумя густыми косами.

– Грим, тут скоморохи пришли. Пускать?

– Скяморохи? – переспросил Грим. Его русский отдавал характерным норманнским произношением. – Отправь Волуню. Пусть ведет. К Свириду.

– Будет сделано! – Старшой отвернулся от башни и кивнул младшему из товарищей: – Слыхал? Давай, веди.

Валуня сделал приглашающий жест, скоморохи поспешили пройти между расступившимися воинами. Мостовой настил заскрипел под ногами. Пройдя под башней, скоморохи очутились во внутреннем граде, разительно отличавшемся от внешнего. Ладога простолюдинов была тесным скопищем полуземлянок, стена к стене жавшихся друг к другу. Ладога знати представляла собой ряд дворов, широко раскинувшихся за крепкими оградами. Каждый из них был полноценной усадьбой, с большим теремом, со своим огородом, амбарами и баней. В усадьбах копошилась дворня, готовя или, наоборот, убирая хозяйские сани, расчищая дорожки, таская мешки со снедью из кладовых в хоромы.

* * *

Радим уже не первый раз оказывался в крупном граде, но всегда поражался средоточию богатства на маленьком клочке земли. Многие деревни позавидовали бы количеству и качеству построек в одном дворе Ладоги. Здесь таких дворов было не меньше двух десятков. Дубовый сруб считался вещью вечной и безумно дорогой. Тут таких было не один и не два. Радим заметил целый терем, срубленный из толстых дубовых бревен. Скоморох тяжело вздохнул, ощутив легкую зависть.

– Ужо напраздновались? – улыбнулся Валуня, когда Богдан очередной раз пошатнулся и был удержан от падения схватившим его за пояс Радимом. – Однако, смотрите, у нас воевода строгий, ежели ему что по пьяному делу поперек скажете, головы не сносить.

Радим внимательно посмотрел на него. Тот оказался отроком, наверное, чуть старше Богдана, но гораздо упитаннее и крепче в кости. От внимательного взгляда не скрылся и тот факт, что, хотя Валуня и был крепко вооружен, доспех его был далеко не новый. Кольчуга местами залатана, местами просто перехвачена крепежом, чтоб не лопалась дальше. Шишак со следами ржавчины и потрепанной бармицей явно побывал в жестоких сечах. Кожаный пояс покрыт металлическими заклепками, часть из которых выпала и утерялась. На поясе висел меч в полтора локтя длиной, без ножен, в толстой петле из металлической проволоки. Левая рука отрока держала тяжелый продолговатый щит, правая – копье с четырехгранным наконечником, почерневшим от старости.

– Праздновать мы сюда пришли. Просто по дороге… ик!… из съестного… ик!… мы потребляли только вино.

– Богато живете!

– Уже бедно, – пожаловался Богдан. – Я перевел на эту бездонную бочку все свои гривны.

– Не лукавь! – Радим игриво погрозил пальцем. – Я заметил, у тебя в мошне еще звенит серебро.

– Не про твою честь! – Богдан снова шатнулся, да так, что только тын усадьбы остановил его от падения.

– Весело живете! – хмыкнул Валуня.

– А у вас в Ладоге скучно?

– Ужо точно не весело. Народ сытый, довольный, тихий. Воевода строгий, не загульный. Чудь последнее время тоже присмирела. В полюдье вот прошлой осенью ходили. Хоть бы от одного дыма в подати отказали! Не… Уплатили по полной, как миленькие. Скучно.

– Да, мечта… – разоткровенничался Радим. – Хочется… ик!… Хочется такой размеренной жизни.

– Тебе? – удивился Валуня. – Ты же еще не старик!

– Возраст тут не помеха… ик…

– А мне б наоборот. Войну б какую, что ли, затеяли с карелой. Знаю, подвиг готов совершить, да вот негде.

– Не грусти… ик… Собирай котомку и дуй на первый же варяжский корабль. Будут… ик… тебе подвиги.

– Думал о том. Не пойдет. Матушка у меня здесь. Не могу бросить, ведь старшой я в семье.

– Тогда жди. Ежели хочешь подвига, то случай обязательно… ик… представится.

Валуня добро заулыбался, будто его приласкали. Скоморохи ему явно понравились. Распахнув ворота в один из дворов и кивнув привратнику, он повел скоморохов внутрь.

– Вот в этих хоромах воевода и живет.

Радим окинул мутным взглядом возвышавшийся перед ним терем. Огромное двухъярусное здание было составлено из нескольких больших срубов. Кровля в два теса привлекала внимание яркой охрой, которой была выкрашена. Наличники на окнах, ставни и двери тоже сверкали яркими красками. Очень нарядным было красное крыльцо, сооруженное из бревен, которых коснулась рука талантливого резчика. Узоры причудливо вились вокруг опорных столбов, высеченными в дереве образами напоминая древних идолов.

Скоморохов повели, однако, не к красному крыльцу, а к небольшой двери в задней части терема. Около нее царила суета, холопы сновали туда-сюда. Перед Валуней дворовые бойко расступились, даже придержали дверь, пока воин и его спутники не прошли в терем.

– Вот мы и на месте. Вам к тому мужу в светлом кафтане, – указал Валуня на седого мужчину лет пятидесяти. – Это Свирид, главный распорядитель в усадьбе.

В большой клети, четверть которой занимала огромная глинобитная печь, а четверть – столы и лавки, было полно народу. Часть людей суетилась у очага, занимаясь кипящими котлами и жарящимися тушами. Другая – стояла у столов и резала овощи, выгребала из кадок квашеную капусту, наполняла кувшины питьем. Большая же часть мельтешила то тут, то там, таская мешки, подносы, бочонки и освежеванные туши. После ясного весеннего дня, с намеком на оттепель, здесь казалось темно и душно. Скоморохи вспотели почти сразу.

Валуня подвел спутников к Свириду и представил. Распорядитель подвигал седыми бровями и критически осмотрел обоих:

– Как звать?

– Радим. А это – Богдан.

– Скоморохов у нас хватает. А умеете ли за лошадями присматривать?

От такого предложения Радим стушевался.

– Как так? Я – скоморох, а не конюх.

– Какой ты скоморох, кикимора болотная, – раздался резкий писклявый голос. – О тебе, Радим, слух ходит, что ты тать, а скоморохом прикидываешься.

Из– за спин заинтересованно замерших холопов появился низенький уродливый карлик. Его волосы были всклокочены, борода топорщилась в разные стороны, а огромный рот кривился в ухмылке. Радим узнал противника. Это был скоморох по прозвищу Леший, они как-то встречались на одном из праздников в Пе-реяславле. Отвратительный тип, мало того, что грубиян, еще и вреден без меры.

– Молчи, отрыжка Морены. Я поболе твоего в ремесле преуспел. – Хмель у Радима как рукой сняло. Он внутренне весь напрягся.

– Ругаешься? – За спиной карлика нарисовалась фигура мускулистого здоровяка, под две сажени ростом. Его Радим тоже узнал: человек Лешего, по прозвищу Великан. Муж добрый, да только очень предан грубому недоростку. – Выметайся подобру-поздорову. Тут настоящих скоморохов хватает.

Радим уже готов был уступить. Леший смел потому, что Коло Скоморохов на его стороне. Иметь дело с Коло не хотелось. Радим начал готовить речь, чтобы ретироваться, сохранив лицо, но тут свое слово сказал Богдан:

– Да у Радима вы все сосали! Сосунки! Он такое может, чего вам ни в жизнь…

Пьяная речь Богдана прозвучала четко и громко. Даже холопы, до сих пор не обращавшие внимание на заварушку, остановились и заинтересованно посмотрели в их сторону. В клети мигом повисла тишина. Великан собрался двинуть Богдану в лоб, но Сви-рид его остановил.

– Стоять! Это что за смута в доме воеводы? – Он сурово блеснул очами. – Пусть Радим покажет, на что способен. А мы решим: в темницу его бросить или к гостям пустить.

Скоморох понял, что влип. Он печально посмотрел на Богдана и начал судорожно придумывать, что же такое показать.

– Давай, показывай, – настоятельно потребовал Свирид.

Радим сбросил наплечный мешок на пол, развязал кушак, снял кафтан и несколько раз покрутил туловищем, разминая мышцы. Полная зрителей клеть замерла в ожидании представления. И оно грянуло.

Скоморох ловко оттолкнулся от пола, впрыгнул на край стола, потом бросился на стену. Дворовые девки не успели ахнуть, а скоморох уже зацепился за потолочную балку и ловко перебирал руками и ногами. В несколько движений он перебрался на противоположную сторону помещения, где так же ловко сделал несколько шагов по стене и спрыгнул на лавку. Лавка подпрыгнула, и лежавшее на противополжном конце яблоко полетело прямо в руку Радима. В полной тишине он смачно надкусил его.

– Вот это да… – вырвалось у Богдана.

Народ оживился и бросился обнимать Радима. Все были в восторге от показанного трюка. Свирид тоже заулыбался, и Радим понял, что не отправится в темницу.

– Добро. А из твоих, Леший, кто-нибудь так может?

– Эй… Млад… нет, Олешек, покажи.

Великан протолкнул через толпу тощего отрока в рких скоморошьих одеждах. Его Радим не знал, но онял, что юноша тоже из людей Лешего.

– Давай, Олешек, – приказал карлик.

Отрок подчинился. Он вспрыгнул на стол, оттолкнлся, роняя блюда и горшки, побежал по стене. Но недолго… Зацепиться за балку Олешек не смог и рухнул вниз, прямо в открытый жбан с квасом.

Такого громкого смеха Радим давно не слышал, будто грянул гром, аж клеть содрогнулась. Некоторые холопы от хохота попадали на пол и катались по нему, надрывая животы. Хмурыми были только Леший и его люди.

В клеть вбежал обеспокоенный гридь из крепостных сторожей.

– Что тут?

– Все хорошо, – Свирид отправил сторожа обратно. – А ты, Леший, приплатил бы Радиму, чтоб он твоих людей обучил.

Лицо карлика стало пунцовым. Он с нескрываемой злобой посмотрел на Радима.

– Ну, а Богдан покажет нам свое умение? – спросил Свирид.

– Я? – Парубок расслабился, решив, что про него благополучно забыли – Я… Я прислуживаю Радиму. Вот, вещи ношу…

– Добро. Что ж, Радим, располагайся тут, переодевайся. Как только гости захотят увидеть скоморохов, тебя позовут.

Свирид отвернулся и тут же обрушился с лавиной упреков на холопов, оторвавшихся от дел. Радим и Богдан отошли в угол и перевели дыхание.

– Нелегко ремесло скомороха… – заметил Богдан, прикладываясь к бутыли с вином.

– Да, уж. Я в уме уже примерял ладожские колодки. Дай глотнуть.

– Но опасаться все же есть кого. Погляди на уродца…

– Ладно, не буду больше пить, а то нож в спину прозеваю.

Выражение лица Лешего, шептавшегося в углу с Великаном, действительно не предвещало ничего хорошего. Он явно жаждал мести.