Текст книги "Скоморох"

Глава 8

Утро выдалось хмурым и студеным. Солнце скрылось за плотным слоем туч, небо отливало свинцом. Снег еще не шел, но погода явно начинала портиться. Радим проснулся от холода и от лязга цепей. Зябко поеживаясь, он приподнялся и вгляделся в темноту поруба. Свет падал из небольшого оконца прямо на Великана, который растягивал цепи. Мышцы молодца вздымались буграми, лицо покраснело, воздух тугой струей выходил из-под плотно сжатых губ. Леший, чтобы не закоченеть, тоже исполнял нечто вроде пляски вприсядку. Это выглядело столь забавно, что Радим рассмеялся.

Леший зашипел и грязно выругался. Великан показал увесистый кулак.

– Рано радуешься. Вот выйдем отсюда, намнем бока по самое не могу!

Настроения спорить у Радима не было. Он обдумывал дальнейшее. Вот выпустят его на свободу – и что делать? К решению загадки с отравлением он не приблизился ни на шаг. Остромир, конечно, вел себя вельми подозрительно, но против боярина не было ничего конкретного. Да, собственно, и проступка пока нет. Никто не отравлен, лишь боярыня боится, что с ней могут сотворить злое дело. Может, просто блажит? Верит дурным слухам, панику на пустом месте поднимает? Никому не нужна ее жизнь, никто не охотится на нее. Тогда и Богдан в безопасности. Причем всегда сыт и в тепле.

Мысли о тепле напомнили Радиму, что сам-то он стынет в колодках. Пора бы уж явиться избавителям. Негоже захворать тут.

Дверь внезапно открылась. Свет широким потоком хлынул в поруб. Его заслонила фигура воина с копьем в одной руке, ведром в другой. Радим узнал Валуню.

– Доброе утро, Радим! Я тебе харч принес.

– Вот спасибо! А я надеялся, ты путы снимать пришел.

Со стороны Лешего раздалось недовольное сопение:

– О наших харчах не забудь!

Валуня поставил ведро около Радима, подал ему вынутую из-за пояса липовую ложку, повернулся к другим узникам.

– Тут кто-то чем-то недоволен? – спросил сторож таким тоном, что Леший не решился повторить свое требование.

– Вот так и молчите.

Радим с аппетитом наворачивал горячую похлебку из кислой капусты. Это, конечно, не вчерашняя ушица из корюшки, но тоже достойная еда.

– Ешь-ешь. А я пока тебе новость расскажу, удержаться не могу. Что у нас ночью сотворилось – беда! Теперь забот у бояр полна мошна.

– Не томи. Что случилось? – спросил Радим в промежутке между ложками.

– Ян Творимирыч умер. Говорят, напировался так, что на ногах стоять не мог, пошел в свою палату, лег, заснул, да не проснулся. Воевода наш сам не свой. Места от горя не найдет. Пригласил друга на праздник, а полудлось на погибель. Остромир тоже глубоко опечален. – Молвят, Ян Творимирыч уйму кун ему должен остался. Теперь вроде с его сынов спрашивать надо, да те где? За море как ушли, так и не вернулись. А уж что князь наш, Владимир, делать станет, как о смерти Яна Творимиры-ча узнает, страшно подумать! Боярин ему как отец родной был. В Царьградском походе от смерти лютой молодого князя спас. Чует мое сердце, Пост Великий горьким будет.

– А что с боярыней? – обеспокоенно спросил Радим.

– Что ж ей будет? Горюет, конечно, вместе со всеми. Велела тело Яна Творимирыча в церкву Святого Климента отнести. Отпевать собираются. Ему-то все честь по чести воздадут. Вот холопу хозяйскому не повезло. Похоже, похоронят его втайне и в тишине. Даже попа не позовут. Но тсс! Я тебе этого не говорил!

– Кто-то еще умер? – понизив голос, почти шепотом спросил Радим.

Валуня склонился к самому уху скомороха:

– Только никому не говори. А то воевода меня убьет. Он велел всем молчать об этой смерти. Короче, умер один холоп этой же ночью. Так же загадочно, как и Ян Творимирыч. Даже более загадочно, ибо лет ему было раза в три поменьше, чем боярину.

– Они умерли по одному умыслу…

– Кто ж знает? Бог дал, Бог взял… Все там будем по его воле.

Радим глубоко задумался. Он даже прекратил есть.

– Насытился? – улыбнулся Валуня.

– Да, спасибо. А не сводишь ли меня в отхожее место?

– Ну, насмешил, скоморох! Делай свое дело прямо тут. Куда уж более отхожее место искать. Хочешь, я тебе цепь ослаблю и ты в тот угол навалишь? – Валуня указал в сторону Лешего и Великана.

Предложение было забавное, Радим оценил юмор сторожа, но выйти из поруба он хотел вовсе не для того, чтобы опорожнить брюхо. Скоморох сделал Валуне знак:

– Соглашайся. Есть разговор, который эти уроды слышать не должны ни в коем разе.

Валуня нахмурился, размышляя, потом широко улыбнулся:

– Щас, за молотом схожу.

Когда сторож покинул поруб, карлик злобно огрызнулся:

– Конец твоему Валуне. Так и передай. Дай только с Остромиром перемолвиться, вдвоем на колу будете корчиться.

Радим попытался не придавать значения словам Лешего, но угроза испортила его настроение.

– Ну, вставай. Пойдем, отведу тебя в отхожее место, – появился Валуня с молотом в руках.

В пару ударов сторож разомкнул цепи.

– А вы – чтоб тихо! – грозно крикнул Валуня; ешему и Великану. – Вон полведра похлебки стоит, ешьте и благодарите Радима, что вам харчей оставил.

Голодные узники потянулись в сторону еды. Шутка была в том, что дотянуться до ведра они могли только самыми кончиками пальцев. Дальше их не пускали цепи.

Выйдя на свежий воздух, Радим с наслаждением глотнул северного ветра. После темноты поруба он не-много щурился, но все же достаточно ясно различал, где они находятся. Рядом возвышалась стена детинца, а впереди, в ста шагах, виднелся терем воеводы.

– Валуня, отведи меня к телам. Ну, к Яну Творимирычу и тому холопу. Мне надо на них взглянуть.

– Ужо попросил! Я и так немало палок огребу, ежели кто из старших увидит, как я с тобой гуляю. Ты ж в церкву хочешь идти. Там, где бояре бдят и сам воевода, быть может, стоит. Даже не мечтай!

– Хорошо. А к холопу проводишь? Он-то где лежит?

– К холопу? – отрок задумался. – Он на леднике, вот в этой башне.

– Это ж десять шагов!

– Добро! Пойдем, там быть никого не должно в эту пору.

Снег на тропинке был утоптан слабо. Видимо, ею мало пользовались. Радим даже умудрился ступить чуть в сторону и провалиться по колено.

– Осторожней! – усмехнулся Валуня. – Ногу сломаешь, а меня пытать будут: пошто узника мучил?

Дверь в башню была без запора. Ржавые петли заскрипели, и открылся проход во влажную темноту сруба. Валуня взял со стены факел и запалил. Стало видно, что в башне предусмотрено два хода – один – наверх по деревянной лестнице, второй – вниз по каменной. Валуня и Радим пошли вниз.

– Не ударься. Тут притолока низкая, – предупредил отрок.

Радим протискивался по узкому коридору вслед за проводником и думал о том, за каким чертом его сюда понесло. В покойниках он раньше не видел проку. Они за представление не платят. Спроси сейчас Валуня, что скоморох рассчитывает увидеть, тот бы затруднился с ответом. После недолгих размышлений Радим решил посмотреть на раны, которые есть на теле. Если холопа зарезали или задушили – это будет сразу видно.

Наконец лестница кончилась, и перед Радимом предстала маленькая каморка, заполненная кусками льда. Слева лежали туши убитых животных, справа – накрытое дерюгой человеческое тело. Валуня сдернул покрывало и посветил факелом:

– Вот он.

Бледное лицо покойника было перекошено страданием. Перед смертью его жутко корчило и корежило. Совсем молодой отрок, чуть старше Валуни, а принял муки несусветные. Чуть приглядевшись, скоморох понял, что видел это лицо вчера. На леднике лежал тот самый холоп, что говорил в людской с Остромиром. Очень неожиданное открытие! Но этого мало. Неестественный бархатистый налет на губах покойника походил на плесень.

– У него губы зеленые.

– Правда? – Валуня присмотрелся. – Точно. Обычно синеют мертвяки, а этот позеленел.

Больше разглядывать тело Радим не стал. Он уверился, что смерть случилась не от ножа или меча, а от горького яда. Зеленой отравы.

Когда вышли из башни, Валуня спросил:

– А зачем тебе на него глядеть надо было?

– Хочу остановить убийц.

– Каких еще убийц?

– Тех, что потравили холопа и Яна Творимирыча.

– Потравили? Не может быть!

В порубе у опрокинутого ведра Леший и Великан с остервенением пытались дотянуться до капусты. Сторож и скоморох перешагнули через них и молча прошли в дальний угол. Валуня вернул цепь на место, и Радим снова оказался на привязи.

– Спасибо тебе, Валуня. Я твой должник.

– Да ну! В отхожее место сводить я всегда рад!

В это время дверь отворилась, и на пороге появился Свирид. Рядом стояли Грим и несколько воинов.

– Где Радим? – сурово спросил распорядитель.

– Тут, – ответил Валуня.

– А ты сторож?

– Сторож.

– Распуты, – приказал Грим.

– А нас? А как же мы? – раздался возмущенный крик Лешего.

Валуня с наслаждением пнул карлика под ребра. Тот отлетел к стене и закашлялся.

– Радим, гости хотят снова увидеть твой танец с огнем. Так что постарайся. А то снова сюда угодишь, – Свирид повернулся и ушел.

Радима освободили от колодок и повели наверх. Валуня улыбался.

– Я ж говорил, у нас суд скорый – либо на плаху, либо на волю.

Скомороху было не до улыбок. Наступало время решительных действий. Он готовился к танцу с огнем.

Глава 9

Грим с воинами сопроводили Радима до людской, подождали, пока он собрал все необходимое для представления, и довели до риги. Вооруженный эскорт – это, конечно, почетно, но волей тут и не пахло. Радима явно караулили, опасаясь его побега. С чего бы? Воевода не мог прознать, что скомороху известно о смерти холопа, которую тот пытается скрыть. Не мог он прочитать и его мысли относительно отравления Яна Творимирыча. Зачем же столь плотная опека со стороны самых преданных Эйливу людей?

Недоумение Радима усилилось, когда он очутился в риге. Гостей было значительно меньше, чем во время его первого выступления. Среди оставшихся бодрствовало явное меньшинство. За главным столом сидела одна Параскева, больше из бояр никого не было. За спиной хозяйки стояли мрачный Антипка и усталый Богдан. Почему молодой приятель устал, Радим догадался, когда увидел, как тому поднесли блюдо с окорочками и с каждого срезали кусок. Под буравящим взглядом Антипки Богдан отправил мясо в рот. После паузы окорочка подали на боярский стол. Потом тот же путь проделали блины, жбан кваса, вяленая рыба, орехи, пиво. Боярыня была ненасытна, а вот Богдан явно не привык к такому обильному питанию. Он уже объелся и теперь мечтал о покое.

Летающие факелы, огненные шары, прыжки и кувырки прошли у Радима не столь гладко, как вчера. Пару раз он допустил ошибки при жонглировании, выдохнуть огонь смог только с третьей попытки и, задев скамью в соскоке, ее с грохотом опрокинул. Сделай скоморох то же самое вчера, его бы непременно освистали и выкинули с позором. Сейчас же наблюдавших за представлением было столь мало, а состояние их столь плохо, что лишь раз в Радима запустили моченым яблоком.

Неотрывно следила за кувырками и ужимками только боярская дочь. Она улыбалась самыми кончиками губ, сопровождая цепким взглядом все перемещения скомороха. Радим заметил это и сначала просто растаял от смущения. Потом он понял, что за взором красавицы кроется не восхищение его искусством, а интерес к нему лично. С чего бы так? Боярская дочь будто изучала скомороха, бесстыдно разглядывая его со всех сторон. Радим решил ответить тем же. Он завертелся на одной ноге, подняв вторую на уровень груди. При этом скоморох все время поворачивал голову так, чтобы смотреть на боярскую дочь. Изысканная красота, обольстительное изящество линий… Такого совершенного лица Радим доселе никогда не видел. В груди полыхнул огонь безумной страсти.

Пыл немного остудил взгляд на фибулу на плаще красавицы. Изображение Ярилы было не простым, на нем отчетливо проступал рисунок. Сверху – два больших выпуклых глаза, снизу зигзаг с острыми зубцами. Клыкастый рот? Радиму стало немного не по себе. Таких изображений солнечного бога он еще не встречал.

Параскева была явно недовольна выступлением, но выражать свое мнение прилюдно не стала. Она только поморщилась и занялась жареной дичью. Завершая представление, Радим подкатился к ее столу и негромко произнес:

– Матушка боярыня! Нам надо поговорить с глазу на глаз…

– О чем?

– О потраве.

– Хорошо. Выходи наружу. Я подойду. У дверей Радима встретили Грим и воины. Они окружили его и повели прочь.

– Э-эй! Я пока не собирался никуда идти! Дайте постоять, воздухом подышать.

– Не рыпься! – грозно ответил Грим.

– Ой, нога заболела… Подвернул, верно. Не спешите так, я ж хромаю.

В это время из риги показалась Параскева в окружении челяди. Ее окрик остановил Грима:

– Грим! Веди скомороха ко мне! Тот нехотя подчинился.

– Ступай, Грим, я сама о нем позабочусь.

– У мне слово ярла. Он велел усадить татя в поруб.

– Грим, не смей спорить со мной. Ты знаешь, чем это закончится!

Норманн склонил голову и подчинился. Радим с видимым облегчением покинул круг воинов и приблизился к боярыне:

– Благодарствую, матушка боярыня!

– Излагай свое дело, скоморох. Да не задерживай меня.

– Отойдем чуть в сторону.

– От своих у меня секретов нет.

– Ох, не темни, – заметил Богдан, очередной раз ослабляя пояс после обильного застолья. – Мы тут муку принимаем, а ты чего-нибудь добился?

– Вижу, измучен весь. Щеки какие наел… – Радим дружески похлопал парня по плечу. – Ладно. Слушайте все. Сейчас я такое скажу, что, коли воевода прознает, не сносить мне головы.

– Не бойся. Говори, – Параскева запахнула шубу плотнее, ибо ветер усиливался.

Радим пробежал взглядом по лицам присутствующих, чтобы в будущем знать точно, кому доверил ужасную тайну.

– В эту ночь умер не только Ян Творимирыч, но и холоп, смерть которого воевода велел скрывать.

– И что? Я знаю об этом.

– А видела ли матушка боярыня оба тела?

– Что ты молвишь, скоморох! Нет в том радости – покойников разглядывать.

– Ежели б видела, то поняла, что оба умерли одинаковой смертью. От одной отравы.

– Отравы? – Параскева нахмурилась. – Кто-то решил потравить всех в этом доме?

– Чтоб увериться в правоте моей, надо на Яна Тво-римирыча глянуть. Коли я прав, губы его зелеными будут от яда.

Боярыня раздумывала недолго.

– Нет ничего проще. Я как раз собиралась к святому Клименту идти. Пойдем вместе.

– Можно я тут побуду? А то боюсь мертвецов с детства, – взмолился Богдан.

– В церкву войти боишься? – подозрительно покосилась на него Параскева.

– А то! Там же покойник! Да еще вот Радим говорит, что тот с зелеными губами! Жуть-то какая!

– Ян умер добрым христианином. И нечего бояться. В храме Божьем с тобой ничего не приключится.

Дальнейшие споры были бесполезны. Боярыня в сопровождении свиты направилась прочь со двора.

– Что, понял, как тяжела скоморошья доля? – спросил Радим.

– Ох, не говори. Втравил ты меня. Я думал, с Коло скоморохов дело иметь придется, а тут такое… – Богдан похлопал себя по пузу. – Может, подменишь меня на денек? Отъешься. А то вон какой худой…

– Не, Богдан. Я ж обещал боярыне отравителей выискать. Вот на след напал. Негоже посередь поля борону бросать.

– Ого, землепашец-следопыт… Кашу тут, между прочим, готовят чудную. Пальчики оближешь.

Церковь Климента Римского представляла собой высокий сруб, увенчанный широкой маковкой из блестящей меди. С трех сторон были пристроены небольшие клети. Первая служила преддверием, две прочие – отдельными молельнями. Войдя внутрь, Радим очередной раз подивился богатству христианских храмов. Все здесь сверкало золотом и яркими красками. Более двух Дюжин восковых свечей освещали убранство церкви, не оставляя в ней места для темных уголков. В центре, у алтаря, на помосте, покрытом алой паволокой, лежало тело Яна Творимирыча. Он был одет в парадные одежды, включавшие богатую, парчовую шубу и горностаевую шапку. У ног покойника стоял большой кувшин вина и лежал круглый каравай хлеба. В изголовье пресвитер в длинной белой столе, зеленой фелоне с омофором, расшитым черными крестами, шептал молитвы на греческом языке. Вдоль стен на коленях стояли те, кто пришел попрощаться с боярином.

Параскева сделала знак спутникам, кроме Радима, остаться на месте, сама же прошла к алтарю. Взгляды присутствующих тут же обратились на нее. Скоморох почувствовал себя неуютно в центре внимания благородных особ, среди которых он без труда узнал воеводу Эйлива, бояр Остромира и Симона. Однако отступать было некуда. Вместе с боярыней он преклонил колени около тела Яна Творимирыча.

– Смотри, скоморох. Я что-то губ зеленых не примечаю.

– Да и я не вижу, матушка боярыня. Но, может, стерли зелень, прежде чем класть? – прошептал в ответ Рад им.

– То нам не узнать.

– А загородите меня на пару мгновений от батюшки. Хочу кое-что проверить.

– Будь по-твоему, но не переусердствуй, – боярыня передвинулась чуть вперед, так чтобы священник не видел Радима.

Быстрым движением скоморох склонился над мертвецом и пальцами раздвинул ему губы. Так же быстро он принял первоначальное положение. Для всех присутствующих скоморох лишь неловко покачнулся и удержался от падения рукой.

– Смотри, матушка боярыня, на пальцах остался зеленый налет. Его потравили так же, как холопа.

– Ты залез ему в рот? – Параскеву чуть не перекосило от отвращения.

– Помилуй, матушка боярыня. Все для твоего блага стараюсь.

– Не оправдание то для греха! Ладно, пойдем. Так же быстро, как вошли, боярыня со свитой покинули церковь.

– И что? – полюбопытствовал первым Богдан.

– Будет ему епитимья за грех. Суровая епитимья.

– Пропал ты, Радим. Не от потравы помер боярин?

– От потравы, – ответила за скомороха Параскева. – Потому и не велю Радиму епитимью нынче же принять. Сперва должен отравителя найти. Кого подозреваешь?

– Есть пара мыслей. Однако позволь пока промолчать, дабы поклеп не возвести. Мне бы в палаты воеводы попасть, пока его там нет. Посмотреть все. Может, найду чего.

– Это можно. Только смотри, коли воровать удумаешь, не спасу. На воротах повесят – и поделом!

– Богом клянусь, не будет такого!

– Вот и ладно. Гляди, не попадись. Порубом не отделаешься.

Объяснять то, чем он рискует, Радиму не имело смысла. Он уже давно понял, что зря не бежал из Ладоги, когда была такая возможность.

Глава 10

Благодаря Параскеве Радим получил полное представление о том, как выгорожены клети в тереме воеводы. На первом ярусе находились большие палаты – людская и сторожевая. Оба помещения связывались небольшим пристроем, в котором была лестница на второй ярус. Пристрой был двухэтажный, верхняя его часть – помост, в котором Радим с Богданом бродили в ту несчастную ночь, когда их поймала боярыня. Двери из помоста вели в два сруба – тот, что над людской, назывался крылом Параскевы, тот, что над сторожевой, – крылом Эйлива. В срубе боярыни поставлены три палаты – одрина боярыни, каморка для холопов и гостевая клеть – там нынче расположился Остро-мир. Крыло воеводы побольше, и палат там было четыре. Параскева подробно объяснила, которая клеть была отдана Яну Творимирычу, а которая Симону Переяславскому, в какой потчует воевода, в какой – его огнищане.

Нынче оказался самый благоприятный момент, чтобы незаметно попасть в жилище воеводы. Хозяин со свитой отправились в церковь, важные гости ушли с ним или остались пьянствовать в риге, слуги суетились в людской. Единственный сторож стоял у лестницы в пристрое. Норманн скучал, опершись на секиру. Параскеве он вежливо поклонился, на ее свиту посмотрел как на пустое место. Люди боярыни сторожа не интересовали.

– Дальше сам. Гляди, ежели что, я тебя не знаю, – напутствовала Параскева скомороха.

Шарить в чужих домах при дневном свете Радиму приходилось и раньше. Но то были избы простых селян или купцов, оставленные под присмотр нерадивым сторожам. Если б те и застукали татя, то всегда был путь – через оконце и в поле. Сейчас мало что второй ярус, так и городней вокруг больше, чем улиц в ином поселке. Не говоря уж о сторожах, которые если начнут сбегаться, то просто затопчут.

Радим проявлял недюжинную осторожность, входя на половину воеводы. Слуги боярыни донесли, что там пусто, но мало ли – Радиму голову класть. Скоморох шел больше вдоль стен, хоронясь за ларцами и бочками. В одрину воеводы дверь отворил не спеша, прислушиваясь ко всем звукам. Внутрь палаты Радим скользнул, почти стелясь по бревнам. Ох, не нравилось ему, что возможности спрятаться не было.

В центре одрины стоял огромный дубовый стол на трех массивных ножках. Столешница была усыпана объедками и грязной посудой. Много лежало и непочатых блюд. Создавалось впечатление, что люди покинули стол внезапно, бросив все как есть. Скоморох осмотрел следы пиршества. Жареный заяц был почти цел. Квашеная капуста лежала в четырех мисках, значит, за столом сидели четверо. Это подтверждало и количество ковшей с кислыми щами. У Радима забурчало в желудке, когда он увидел сытную пищу. Однако аппетит сразу пропал, стоило ему обратить внимание на блюдо с блинами. Верхний блин был съеден наполовину. Внутри виднелись зеленые крапинки.

Радим не был уверен, что видел именно это блюдо в руках мертвого холопа, но если это так, то причина смерти Яна Творимирыча – в блинах. Зелень вкраплений по цвету совпадала с налетом на губах покойников. Чтобы окончательно убедиться в своей догадке, Радиму следовало испытать отравленный блин. Вот только на ком? Терять время на размышления скоморох не стал, он взял из стопки блин, следующий за надкушенным, надломил его, убедился в наличии зеленых вкраплений и сунул добычу за пазуху.

Когда скоморох распахивал сорочку, амулет с говорящими камнями вырвался из-под одежды и звучно громыхнул об кувшин. Радим быстро перехватил его рукой, прислушиваясь, не раздадутся ли за дверью торопливые шаги случайных свидетелей. В этот раз Сварог уберег. Никаких неприятных последствий не оказалось. Радим медленно разжал кулак и выпустил камни. Его брови стремительно полезли на лоб, когда он увидел, что самый большой из камней покраснел. Как там говорил Богдан? «Камни станут алыми, как железо в горне, когда им будет что сказать». Похоже, амулет был готов к беседе.

Некоторое время Радим взирал на красный камень, настороженно ожидая голоса, потом поднес к уху. Бесполезно. Камень оставался мертвым. Пора было уходить. Заняться говорящим камнем можно и в безопасном месте. Поборов искушение залезть в ларец или снять со стен украшенные золотом рога чудных животных, Радим покинул палату воеводы.

Гостевая светлица была раза в четыре меньше хозяйской и украшена скромнее. Одр, победнее и помельче хозяйского, оказался неприбранным, и Радим мог воочию убедиться, что боярин умер в муках. Постель скомкана, меховые покрывала сброшены на пол и облеваны зеленоватой жижей. У изголовья на стульчаке стояли плошки и кубышки с отварами. Похоже, Яна Творимирыча пытались спасти местные знахари. Однако они оказались бессильны.

Получается, пировавшие в личных покоях воеводы не хотели смерти Яна Творимирыча. Иначе зачем его спасать? А может, только некоторые не хотели, а другие просто делали вид. В любом случае, особой ясности в происходящем не было. Должны были отравить боярыню, а отправили на тот свет гостя. Как связаны Ян Творимирыч и Параскева? Если верить Валуне, то почти никак. Просто знакомы. Что же тут происходит? Травят всех, кто попадется, или только тех, кто чем-то не угодил?

Закончив осмотр, Радим покинул сруб воеводы. В пристрое было тихо и прохладно. Скоморох, поеживаясь, спустился с лестницы. Сторож был тут и по-прежнему скучал. Радим уже хотел проскользнуть мимо, как вдруг воин оживился и заступил дорогу. Его широкоплечая фигура полностью заслонила ход в людскую. Скомороха начали одолевать нехорошие предчувствия, он попятился.

– Стой! – норманн говорил по-русски толково, но небольшой акцент все же был. – Ты – Радим?

– Допустим…

– Что? Отвечай, смерд, внятно!

– Радим.

– Добро. Хозяйка-боярыня велела к ней тебя направить, как выходить будешь. Палату ее знаешь?

– Найду, – у Радима отлегло от сердца, он-то уж думал, снова в поруб бросят.

– Ступай!

Взбежав по лестнице наверх, Радим постучал в дверь. Ему открыла Настасья. Увидев скомороха, она широко улыбнулась и жестом пригласила внутрь.

Параскева сидела на своем стульце и парила ноги в тазике с травяным отваром. На соседней лавке валялся Богдан, судя по округлому животу и закрытым глазам, в процессе усвоения пищи. Антипка сидел рядом и камнем точил топор. Две дворовые девушки, тихо напевая, пряли в углу.

– А мы тебя заждались, – сказала боярыня. – Выкладывай, что выяснил.

– Много всего, матушка боярыня. Но имя того, кто на вас замышляет, пока назвать не готов.

– Поторопись, – не открывая глаз, произнес страдальческим голосом Богдан. – И присмотри за моими вещами в людской. Говорят, воруют тут.

– Не может быть!

– Я матушке боярыне верю. Служу ей, не щадя живота своего. Помогай и ты.

– Стараюсь. Жизнью рискую. Ради тебя, между прочим.

– А я как рискую… Из-за тебя.

– Хватит ныть, – боярыня нахмурилась. – Что выведал, говори!

Радим вытащил из-за пазухи блин.

– Никто откушать не желает? Полагаю, этим потравили Яна Творимирыча. Но проверить надобно.

– Разве Богдану дать, – ухмыльнулась Параскева.

– Моей скорой смерти желаешь, христолюбивая матушка? – Богдан открыл глаза. – Ужель от кусочничества избавишь?

– Велю – съешь, что скажу. Не один ты, чай, на свете. Радим твое место займет, коли надо будет.

Другое дело, что не тоже тебя травить, ежели можно на неразумных животинах яд попытать. – Боярыня повернулась к Радиму: – Пробуй на псах шелудивых, их на двору во множестве бегает. Не подействует, так сюда возвращайся, дальше думать будем.

– Так и сделаю, матушка боярыня.

– Это все, что узнал?

– Пока да, матушка боярыня.

– Не густо, Радим. К утру надо, чтоб имя было. И не просто имя, а связанное с отравлением. Ежели не оправдаешь доверия, вместо Богдана при мне будешь. Его же пошлю потравителя искать.

– Сделаю, матушка боярыня. Все как велите сделаю, – Радим согнулся в глубоком поклоне.

– Не забудь алый камень в воду погрузить, – подал негромкий голос Богдан.

– Что? – одновременно спросили скоморох и боярыня.

– Подзабыл ты, Радим, как мы – скоморохи – друг другу удачи желаем…

– Ох, подзабыл… – медленно соображая ответил Радим. – Синего камня тебе!

– Аминь!

Настасья открыла дверь, и Радим быстро покинул палату. Хоть и не грозна сегодня была Параскева, но в ее отсутствие дышалось вольнее.