Текст книги "Враг един. Книга третья. Слепое дитя"

По подрагивающему крылу птицы медленно расползалось влажное тёмно-коричневое пятно. Аспид невольно снова закусил себе щёку, отводя от неё взгляд; пальцы у него сделались совсем ватными, в горле словно застрял ком смятой бумаги.

– Непросто, да? Понимаю… – всё ещё расслабленно опираясь спиной о стену, Вильф бесшумно хлопнул в ладони.

Над холмами разнёсся жалобный птичий крик, и сфера, ослепительно вспыхнув напоследок, схлопнулась в воздухе с оглушительным, подхваченным эхом щелчком, будто лопнувший воздушный шарик. К ногам Аспида медленно спланировало длинное коричневое перо.

– Полагаю, тебе не хватает мотивации, юный воин…

Рыжеволосый снова свёл вместе руки, и Таютку, примостившуюся в одной из стенных бойниц, вдруг сорвало оттуда порывом резкого ураганного ветра. Маленький дракончик протестующе запищал, заключённый в голубоватый, матово светящийся шар.

– Попробуй теперь…

Пальцы Вильфа снова слабо заискрили, и на его ладони начал разгораться крошечный костерок, формой похожий на каракатицу. Лепестки пламени жадно потянулись друг к другу, делаясь всё ярче.

– Стой!!! – Аспид вскочил с места, не чувствуя под собой ног, и стрелой метнулся к краю площадки. – Вильф, НЕ НАДО!

Рыжеволосый улыбнулся и небрежно сдул со своей руки огненно мерцающее марево.

* * *

– Я не должен был давать волю гневу в том бою с Хауком, – Сегун отбросил за спину длинную чёрную косу.

Под сводами огромного зала клубился лиловый туман, в глубине гладких как стекло пещерных стен то и дело жарко вспыхивали рубиновые огни, похожие на чьи-то голодные глаза. В их неровном свете было видно, как уродливая маска с острыми оскаленными зубами, на несколько секунд проступившая сквозь лицо Правителя, свела кустистые, похожие на двух чёрных волосатых гусениц брови:

– Гнев твой – враг твой…

– Никто не вправе осуждать тебя за твою ярость, кобэсими… – донья Милис поджала губы, запахивая на груди вышитую бриллиантовым нитями воздушную шаль.

Она хорошо понимала Правителя. Что может быть унизительнее для подлинного воина, чем враг, который отнимает то, чем ты владеешь по праву? Только тот враг, который мешает казнить приговорённого тобой к наказанию. Это даже не честный поединок, а омерзительная подлость… но чего ещё можно ожидать от ни-шуур? Все они, все до единого заслуживают медленной смерти – эти сквернавцы, которые пытаются выдавать собственную постыдную слабость за достоинство, всечасно попирая здравый смысл и законы справедливости.

А потом ещё и гордятся этой слабостью, воображая себя защитниками низших…

Правительница погладила по зыбкой туманной шкурке настороженно замершее у себя на плечах существо, похожее на призрачного ручного горностая. «Что ж, некоторые очень любят казаться себе героями, – с привычным презрением подумала она. – Это ведь иногда так приятно щекочет неудовлетворённое честолюбие…» В конце концов, кому, как не ей, было этого не знать.

Милис ещё помнила, как сама чуть было не сделалась жертвой отвратительного лицемерия их врагов несколько веков тому назад…

– Никто не вправе осуждать тебя за твою ярость, – тихо повторила она. – Этот Ян никогда не освободился бы от принесённой им клятвы, если бы не гнусные козни ни-шуур. Он принадлежал тебе, кобэсими. Хаук отобрал у тебя раба… бесчестно и грязно, точно так же, как однажды чуть было не отобрал жизнь у тебя, крылатый, – Правительница перевела ярко полыхнувшие алым глаза на Тео.

Тот усмехнулся:

– Как было написано в одной хорошей старой книге, быть бессмертным всегда дорого искупается… за это не раз умираешь живьём.

Беловолосый задумчиво провёл левой рукой по острому как кинжал блестящему сталактиту.

– Хаук силён, Правительница, – хрустальные грани испуганно замерцали под прикосновениями его изогнутых птичьих когтей. – И он становится только сильнее в связке со своими воинами. Не признавать этого было бы ошибкой.

– Признавая ошибки, мы не снимаем c себя броню, а лишь надеваем её, тэнгу, – Сегун несколько раз с шорохом закрыл и снова открыл тяжёлый боевой веер, напоминавший чьё-то иссохшее крыло.

Потом он медленно прошёлся вдоль ряда глубоких как пустые глазницы скальных ниш, из которых ледяными каскадами стекал пахнущий йодом и морской солью воздух. Толстые щупальца червеобразных лиан всякий раз испуганно отдёргивались и с писком втягивались в стены, когда тот проходил мимо.

– Что ж, в конце концов, и Конфуцию не всегда везло, – сумрачно заключил Правитель. – Но ты сказал одну очень важную вещь, Тео. Главная слабость наших противников состоит в том, что они становятся уязвимыми поодиночке.

Донья Милис сплела пальцы перед грудью, и затейливые ажурные браслеты, показавшиеся из отороченного мехом рукава её тяжёлого платья, тихонько звякнули друг о друга.

– Если я верно чувствую, у тебя есть какой-то план, кобэсими? – вполголоса спросила она.

– Пожалуй… – медленно отозвался Сегун. Он с громким щелчком сложил зажатый в ладони веер и вновь обернулся к Тео: – Я же учил вас с Вильфом когда-то играть в «и-го́», пока вы оба ещё были оруженосцами, верно? Чёрные камни, белые камни, бесконечное количество ходов, бесконечное множество перекрёстков…

– В шахматы играют герои, го – игра богов, – процитировал в ответ блондин, улыбнувшись.

– Именно так, тэнгу. Каждая постановка камня – это принятое кем-то решение. Его больше нельзя исправить, можно только изменить, принимая всё новые и новые решения. И то место, которое было безопасным для камней твоего противника, может в любой момент стать для них ловушкой при появлении поблизости твоих собственных камней… А ты ведь помнишь, в чём заключается истинная вершина мастерства, тэнгу?

– Конечно помню, Правитель, – Тео наклонил голову. – В том, чтобы, используя свои камни, подтолкнуть того, против кого ты играешь, к решению, которое нужно именно тебе.

* * *

– А я тут недавно видела в городе орла, – Руби досадливо поморщилась, в очередной раз поправляя впившуюся ей точно под лодыжку металлическую застёжку.

Высокие гладиаторские босоножки неделю назад достались девушке даром из-за некондиции: какая-то доморощенная дизайнерша настолько допекла их старенький принтер-автомат в «Хрустальной туфельке» противоречивыми запросами, что тот, окончательно сбрендив, сгенерировал клиентке это чудо вместо скромненьких летних балеток. Под вечер пряжки на кожаных ремешках зверски натирали девушке ноги, но та упорно не сдавалась: красота требовала жертв. А ещё ОН всегда говорил, что любит, как Руби в них выглядит – по сравнению со всеми этими «лохматыми неряшками», которые в любую погоду рассекают по городу в пляжных шлёпанцах…

– Настоящего орла, представляете? Да ещё так близко, парил вот прямо над самыми домами, – продолжила Руби, закидывая за спину увешанный брелоками джинсовый рюкзачок. – Чуть ли не метр в длину, кажется. Если честно, я думала, что они только в горах водятся… ну или там на равнинах…

– Надо бы вам орнитологией заняться, мисс Девлин, – добродушно усмехнулся Алекс. – Раз уж вас так птицы полюбили…

– На что это ты намекаешь? – тут же вскинулась Руби. – Можно подумать, у меня интересов других нет…

– Да есть, конечно есть, и ни на что я не намекаю. Что же ты сегодня на всё так реагируешь… – успокоительно произнёс Алекс, неловко откусывая от длинного как палка рисового ролла, только что добытого из ближайшего суши-автомата. – Боже, ну вот как вы это только едите, а? Нормальные люди, между прочим, разрезают эти штуки на кусочки и потом используют палочки…

Они шагали мимо одинаковых как упаковочные коробки одноэтажных зданий с уродливыми бетонными козырьками. Голографические рекламные ленточки на этих козырьках тускло помигивали в зеленоватой мгле, смутно напоминая то ли фосфоресцирующие водоросли, то ли диковинных морских змей из Сиднейского океанариума. Жаркий декабрьский вечер овевал лицо влажным душноватым теплом, дразнил ароматами бананового хлеба из ближайшей пекарни и жареной курицы из афганской закусочной неподалёку.

И всё это было настолько хорошо знакомым и настолько неуловимо тоскливым – совсем как запылённые мешки с никому давным-давно не нужным хламом где-нибудь в подсобке разорившегося галантерейного магазина…

– Мне тоже показалось, что ты чем-то расстроена, зайчик, – мягко сказала Диана. – Может быть, мы можем тебе чем-нибудь помочь?

– Да нет, всё отлично, честно. Просто устала немного…

Девушка на ходу скрутила в пучок длинные тёмные волосы и с облегчением вздохнула, чувствуя, как вечерний ветерок робко облизывает повлажневшую от пота шею. Её почему-то раздражал Дианин заботливый тон. Хотя эти двое, конечно же, ничего плохого не имели в виду…

…Вчера вечером Руби лежала рядом с НИМ, кондиционер не работал, и в номере был включён лишь дурацкий старый вентилятор около окна. С мерзким, словно у плохо смазанной двери, поскрипыванием тот пытался разогнать спёртую духоту, пропитанную запахами подсыхающего пота, недоеденных бамбуковых палочек в кисло-сладком соусе и неумолимо приближающегося понедельника – а Руби молча слушала знакомый хриплый голос в темноте, и ей постепенно делалось всё тяжелее и тяжелее дышать.

«Ты же всё понимаешь, котёнок. Рождественские праздники нужно проводить дома, у меня ведь семья, дети…» Где-то под рёбрами делается холодно и пусто, и в носу начинает жечь от судорожно сглатываемых слёз. И горят города в душе, и горит ещё что-то внутри сердца, горит и плавится, потихоньку растворяясь. Наверное, это и есть надежда. Та самая, робкая, неуверенная, которой никогда не суждено будет сбыться. Капли её тают и обжигают губы, скатываются вниз по шее, впитываются в сделавшуюся ужасно холодной и жёсткой подушку… «Ну прекрати, малышка. Ты ведь у меня такой славный, такой послушный котёночек, и мы же нужны друг другу, так? Моя жена ни за что не согласилась бы вот так вот поиграть вдвоём, как мы с тобой обычно играем, верно? Куда ей там, этой несчастной клуше…»

– Смотри-ка, что у меня для тебя есть… – Диана с заговорщицким видом запустила руку в карман брюк. – Привезла тебе из Тибета, мне показалось, что это штучка в твоём стиле… Говорят, что она дарует своему владельцу исполнение желаний.

– Спасибо… – пробормотала Руби, надевая на указательный палец покрытое затейливым орнаментом серебряное кольцо. – Очень симпатично… А что здесь написано?

– «Ом ма́ни па́дме хум», – сказал Алекс, мельком посмотрев на гравировку. – «Процветание и изобилие тем, кто принимает их с открытым сердцем». Буддийская мантра сострадания…

– И откуда ты только всегда всё знаешь, – девушка вытянула перед собой руку, разглядывая украшение.

– Чем это ты так? – Диана недоуменно посмотрела на её ладонь.

– А… это сигаретой, – безразлично откликнулась она.

– Ты же вроде не куришь…

– А я и не курю, – Руби поспешно вытащила из рюкзачка карманное зеркальце, делая вид, что ей срочно понадобилось поправить макияж.

Врать не хотелось. Вот совсем. Хотелось отвязаться.

Густо обведённые чёрным глаза слегка покраснели. Ещё бы, целую ночь почти не спать…

«Номер оплачен до полудня, как всегда, котёнок, – сказал ОН ей сегодня, когда они вместе вышли на балкон. Лениво щёлкнул зажигалкой, беря Руби за руку. – Тебе надо будет только отдать им свою ключ-карту, когда будешь уходить, и всё…»

И всё.

Ну вот как всё это можно объяснить этим двоим?

Да и зачем…

Диана внимательно посмотрела на неё, но больше ничего спрашивать не стала.

– Кстати, о сигаретах, – сказала она. – Я забегу в магазин на минутку, подождёте меня, ладно?

* * *

– Не надо, Вильф!! – Аспид ринулся к силовому пузырю, пытаясь прикрыть его ладонями, но тот мгновенно выскользнул из его пальцев, перемещаясь выше.

Стайка огненных москитов на ладони медноволосого тонко зазвенела и сорвалась в воздух, окружая сферу плотным крутящимся кольцом с бритвенно-острыми внутренними краями. Кольцо начало стремительно сужаться, и Таютка в ужасе взвизгнула, трепеща крыльями.

«НЕТ!!!» – мысленный крик Аспида обернулся одним слитным, непреодолимым волевым усилием, и запястья мальчишки словно стянуло вместе раскалённой стальной петлёй. Он снова потянулся к сфере – и увидел, как её стенки тают и истончаются, будто лёд в тёплой воде, превращаясь в мириады едва заметно мерцающих искр.

Таютка бросилась к нему, отчаянно цепляясь мальчику за рубашку, и тот лихорадочно обнял её и крепко прижал к груди.

– Запомнил технику? – спокойно спросил его рыжеволосый.

– Я не хочу, чтобы ты причинял ей вред, – тряским голосом выговорил Аспид, укрывая крылатую ящерку ладонями.

Таютка крупно дрожала всем телом.

– Мо-ой бог, Аспид, – рассмеялся Вильф. – Если у меня когда-нибудь возникнет мысль прикончить твоего фамильярчика, я обязательно сообщу тебе об этом заранее, обещаю. Хотя бы ради того, чтобы полюбоваться на твою тро-огательную мордочку при этом… ты ведь меня знаешь. Но мне нравится, что ты учишься не подставлять мне спину, малыш…

Аспид молчал, невидящими глазами уставившись на высокие – каждая почти по колено взрослому человеку – ступени под своими ногами. Ледяной воздух наступающей ночи обжигал ему горло; сердце всё ещё колотилось как бешеное.

Вильф потрепал невольно вздрогнувшего мальчика по затылку:

– Подумай сам, дурачок, как я могу всерьёз покушаться на дар Правительницы? – насмешливо проговорил он. – Донья Милис сделала тебе очень щедрый подарок. Она действительно бережёт тебя, и кто я, в конце концов, такой, чтобы судить о её решениях? Это всё страшно трогательно, признаю…

– Почему… бережёт? И почему он щедрый? – непонимающе переспросил Аспид, всё ещё не поднимая глаз.

– Фамильяр находится в связке с твоим зверем, маленький тули-па. Это значит, что даже если ты снова сотворишь что-нибудь постыдное, на сей раз ты будешь избавлен ото всех неприятных последствий, которые наступили для тебя полтора месяца назад.

Аспид замер.

«Тебя привела к поражению постыдная слабость, юный воин…» Каменная крошка под ногами. Беспомощно растянутые в клейкой паутине руки. «Прервать бой, Аспид… самому подставить врагу спину…» Стаи жутких тварей, похожих одновременно на крабов и на шипастых пауков. Скользкие от яда жала, острые словно иглы… Сколько всё это длилось тогда? Сутки? Или несколько суток?

По позвоночнику мальчика пробежал мелкий озноб.

Незачем… незачем всё это вспоминать.

– Как это… буду избавлен? – спросил Аспид, отчаянно пытаясь заставить свой голос снова звучать ровно.

– За тебя твою вину искупит вот эта зверюшка. Её крови хватит, конечно, только на один раз, – Вильф задумчиво склонил голову набок. – Особенно если придётся сперва отрезать ей крылья, использовать огонь или какой-нибудь медленный яд, но…

– Её… – глаза мальчика расширились.

– Да, Аспид. Правительница всё ещё считает тебя малышом. А лишить малыша игрушки – это ведь гораздо более мягкое наказание, чем дать ему ремня, м-м?

Некоторое время Аспид ничего не отвечал, не отводя взгляда от тянущегося из груды древних камней деревца у Вильфа за спиной.

– Я бы предпочёл ремень, – без выражения произнёс он.

– Что ж, это тоже можно понять, – улыбнулся рыжеволосый. – Хотя я, честно говоря, и посоветовал бы тебе не зарекаться… Но самому выбирать себе наказание – непозволительная роскошь для оруженосца, м-м? Тем больше поводов поскорее повзрослеть…

– Это… так всё специально было задумано, да? Чтобы я теперь всегда об этом помнил?

– Если бы у кого-нибудь из нас была именно такая цель, ты узнал бы об этом гора-аздо раньше, чем начал задавать мне вопросы, уж поверь, – покачал головой Вильф. – Правительница сама не хотела лишний раз смущать наше маленькое храброе сердечко, разве нет? Хотя мне, например, на твоём месте было бы намного легче заранее знать правила игры, чтобы они в случае чего не оказались для меня неожиданностью. В конце концов, это ведь только справедливо, правда?

Мальчик медленно кивнул, закусывая губу.

– Запомни, Владетелю невозможно служить лишь из страха перед наказанием, Аспид. Ни для тули-па, ни даже для смертных… Подумай сам, если бы это было иначе, то почему тогда все смертные на этой земле до сих пор ещё не приняли наше покровительство? Но твой зверёныш – дитя Цитадели, значит, на него распространяются законы Цитадели. Точно так же, как и на тебя самого, маленький тули-па.

Аспид судорожно вздохнул.

– Я теперь всё равно, наверное, всё время буду об этом думать, – глухо проговорил он.

– Зачем? – Вильф пожал плечами. – Ты ведь не думаешь всё время о том, что можешь умереть в бою, верно, юный воин?

Он приподнял бровь.

– Нет никакого смысла бояться ещё не совершённых ошибок, Аспид, – послышалось за спиной у мальчика. – Для подлинного тули-па нет смысла вообще чего-то бояться…

Тео, появившийся, как и всегда, неслышно и незаметно, подошёл ближе и стал смотреть вниз, на сумрачную холмистую долину, которую укрывало медленно наползающее покрывало тьмы.

– Именно так, – Вильф положил ладони Аспиду на плечи и посмотрел ему в глаза. – Тем более, что ты достойный ученик, маленький тули-па…

На запястьях у рыжеволосого на секунду проступили две тоненькие пурпурные полоски, и едва успевшая перебраться на плечо мальчика Таютка задрожала и вновь отпрянула, ныряя Аспиду под рубашку.

– И вполне вероятно, что ты никогда уже больше и не допустишь никаких дурацких ошибок, м-м? – виски тому легонько ожгло, и кожа на них на миг онемела. – По крайней мере, я не вижу в этом ничего невозможного, малыш… Ладно, беги. Мы закончили на сегодня.

Тео проводил взглядом исчезнувший в небе мальчишеский силуэт и присел на край башенной площадки, свешивая вниз ноги.

– Трогательно получилось, правда? – спросил его Вильф. – Малыш такой забавный, когда пытается сдержать слёзы. Вкус-сно…

Рыжий прижмурился, непроизвольно тронув кончиком языка сделавшиеся на секунду видимыми птичьи когти:

– Чёрт, нет, ну мне прямо даже жаль иногда, что он не смертный…

– Держу пари, со смертным тебе было бы лень так долго возиться ради пары глотков крови, – вполголоса заметил Тео, не оборачиваясь.

– Это было не только ради энергии, ты же знаешь, – улыбнулся Вильф. – Я же всё-таки его делатель. А научиться ему предстоит ещё о-очень многому…

Тео задумчиво хмыкнул и снова перевёл взгляд на уползающую к горизонту древнюю стену. Зимний закат затухал, и стена напоминала в сгустившихся сумерках исполинского дракона на коротких лапах, который крадётся куда-то вдаль; даже свистящие шорохи ветра между холмами, казалось, походили на яростное змеиное шипение.

Вильф опустился на прохладную каменную кладку позади блондина и оперся спиной о его спину, обхватывая руками колени:

– Что сказал Сегун, Тео?

– Он сказал, что нам нельзя позволять врагу объединять свои силы во время боя, – отозвался тот. – И он прав, воин. В масштабной схватке кто-нибудь из ни-шуур обязательно выживет.

– Да… – хмуро согласился Вильф. – Они же все очень… очень живучие твари. Особенно Хаук. Не-на-ви-жу эту паскудную шелудивую лисицу…

Сквозь исказившую его лицо гримасу внезапно проступили очертания хищного орлиного клюва; прищуренные немигающие глаза Вильфа рдяно полыхнули в полумраке. Медноволосый медленно провёл по ним ладонью и глубоко вздохнул:

– А вот как здорово было бы, если бы можно было однажды сделать всё наоборот, правда, Тео? Собрать всех вместе – и накрыть сразу одним ударом, а? – он мечтательно зажмурился. – Среди них нет ведь никого, кто мог бы совершать слияние, как мы с тобой… а наши младшие теперь уже тоже кое на что способны. А потом, когда на нашей стороне будет ещё и Гарм…

– Музыкант пока что не принял Владетеля, Вильф, – негромко напомнил блондин.

– Гарм сам без малейших подсказок послал ни-шуур с их проповедями к чертям уже в самом начале, как только он впервые принял зверя, разве не так? – Вильф пренебрежительно тряхнул спутанными от ветра рыжими кудрями. – С кем же ему ещё быть, если не с нами? Дело времени, я считаю…

Тео помолчал, прислушиваясь к неторопливому биению силовых потоков на поверхности далёкой земли – глуховатому и как будто бы сонному, словно шум прибоя.

Отсюда до этих потоков было ещё почти невозможно дотянуться – но само их присутствие приятно щекотало несколько точек у основания затылка и теплом растекалось глубоко в ямочке между ключиц. Ещё бы, столько отданной в прежние времена крови… Очевидное доказательство того, что смертные вполне способны пробивать достаточно мощные энергетические каналы, если, конечно, согнать достаточное количество тех вместе и потом правильно использовать их силы.

Само собой, во всём мире было не так уж и мало подобных уголков, но здесь, в Цзянько́у, Тео всегда нравилось больше, чем где бы то ни было ещё. Наверное, потому что именно это место стало первым, что показали им с Вильфом Правители когда-то давно, много десятилетий тому назад.

«А ведь если верить Сегуну, каналов давно уже можно было бы открыть и гораздо больше», – в очередной раз подумалось Тео. Уж в чём-чём, а в смертной швали для подобных манипуляций недостатка на Земле сейчас точно никакого не наблюдалось, скорее наоборот.

Если бы только эта проклятущая шайка возомнивших о себе невесть что отщепенцев не путалась постоянно у тули-па под ногами и раз за разом не мешала бы им все карты…

– Насколько проще было бы, существуй у ни-шуур что-нибудь вроде штаба, м-м? – беловолосый опёрся ладонью о почти полностью превратившуюся в землю ступеньку.

– А ты знаешь, Правительница как-то рассказывала мне, что несколько сотен лет назад, когда она сама ещё была среди наших врагов, всё ведь именно так и было, – откликнулся рыжеволосый. – Они скрывались, конечно, но зато потом, после того как донья Милис приняла сторону тули-па, Владетелю удалось уничтожить разом целую ораву.

– Осталось теперь только найти среди ни-шуур того, кто готов будет повторить её путь, – Тео усмехнулся уголком рта. – Сущая безделица, как ты думаешь?

– Вообще-то у меня, наверное, есть одна идея, – задумчиво произнёс Вильф. – Я, правда, пока не вполне уверен в её работоспособности, но думаю, что попробовать стоит.

Беловолосый ничего не ответил, ожидая продолжения, но молчание затягивалось, и он неслышно фыркнул, поняв, что в этом месте у Вильфа была запланирована длинная многозначительная пауза. Подобные игры тому не надоедали, кажется, вообще никогда; впрочем, за сотню с лишним лет Тео давно уже успел к ним привыкнуть и иногда, под настроение, даже подыгрывал.

В конце концов, у всякого из нас водятся свои маленькие недостатки.

– И что же это за идея, орлиное сердце? – прервал молчание Тео, задавая полагавшийся ему вопрос.

– Чёрт, у Правителя точно нашлась бы на это какая-нибудь заба-авная японская поговорочка… – протянул в ответ Вильф, прикрывая глаза. – Что-нибудь навроде… орёл видит мышь, но мышь не видит орла… например. Звучит, м-м? – рыжий запрокинул голову и прижался горячим затылком к затылку Тео.

– Осталось косу тебе заплести, будет вылитый Сегун, – проворчал тот, ощущая, как ровный ритм плещущихся совсем рядом чужих сил понемногу обретает привычное созвучие с вибрациями его собственной воли.

Вильф довольно улыбнулся в темноте:

– В общем, надо всегда стараться знать о противнике больше, чем он знает о тебе, и…

– И нет зрелища более приятного глазу, чем спина твоего врага, – в голосе Тео вновь мелькнула усмешка. – Рассказывай, воин. Ты меня ужасно заинтриговал.

* * *

– Я вам так завидую иногда, если честно, Алекс. Вы с Дианой такие люди мира, – Руби покрутила на пальце подаренное кольцо. – А я… всего лишь продавщица в обувном магазине. Ну, допустим, уже старшая смены, ну и что с того…

Они сели на металлическую скамейку под поникшим от жары клёном, увешанным аляповатыми шариками рождественских украшений. Руби убрала со лба лезущую в глаза чёлку, запрокинула голову и стала вглядываться в тёмно-лиловые сумерки, пересыпанные стеклянной крошкой звёзд. В них так и тянуло окунуться, раскинув руки, словно в глубокие океанские волны. «Шестёрка кенгуру, шестёрка бе-ло-снеж-ных… вскачь Санту понесла по жарким не-бе-сам…» – весело доносилось из киоска с пляжными шмотками за её спиной.

Руби рассмотрела прямо над собой четырёхугольную брошку Южного Креста, необыкновенно яркую на фоне всех остальных созвездий, и в который раз поймала себя на том, что воображает девчонку, которая запрыгивает на спину белому кенгуру и вместе с ним взмывает в бархатисто-душное небо, и они мчатся далеко-далеко, на самый край света. Пока Руби была маленькой и ещё верила в Санту, она любила фантазировать о том, как тот прилетает к детишкам, которые его об этом просят, и забирает их с собой. Ей тогда ужасно хотелось куда-нибудь деться из дома, пока отец с матерью не развелись.

Особенно под Рождество…

– Единственный раз в жизни побывала в Европе, да и то школьницей, – договорила она, продолжая смотреть вверх. – И уже, наверное, никогда не придётся… так и проторчу до самой своей смерти здесь, в Блэктауне, и ничего, кроме Сиднея, не увижу…

Руби вдруг необыкновенно отчётливо представила себе всё это. Череда бестолковых дней, бесконечных и бессмысленных, словно пустые обувные коробки. Приём товара, списание товара, инвентаризация по отделам, уборка торгового зала… а каждому клиенту – обязательная лучезарная улыбка («Привет-солнышко-как-твои-дела-чем-я-могу-тебе-помочь?»), и так миллион раз подряд, в нелепом пустопорожнем водовороте, неделю за неделей, месяц за месяцем… И ещё эти вечера после работы, заполненные вечными мамиными воспоминаниями об отце («Найдёшь себе кого-нибудь, вот тогда и съедешь от меня, а сейчас-то зачем снабжать деньгами всех этих жилищных кровопийц, правда ведь, милая?»).

А тем временем вся настоящая жизнь, полная тайн, любви и приключений, стайкой пёстрых бабочек всё летит и летит мимо…

Некоторое время Руби молчала, потому что в носу у неё всё ещё продолжало противно щекотать.

– Да ладно тебе, малыш, какие твои годы. Всё ещё впереди… – ободряюще сказал ей Алекс, и той отчего-то сразу сделалось чуть легче, как будто темнота вокруг немного расступилась.

И опять вспомнилась та их далёкая школьная поездка сразу после выпускного – с шумными вечеринками, с напутственными словами от разных университетских профессоров, которые все как один говорили по-английски с каким-то невероятно милым резковатым акцентом… А в промежутках были ещё бесконечные прогулки по сказочным, удивительно нарядным улочкам, и филигранные готические соборы, и старинные дома с уютными, увитыми цветными фонариками балкончиками. И фата-морганы шумных рождественских рынков, похожих на ряды ярких деревянных шкатулок, и запахи сладкого глинтвейна и сушёных фруктов со всех сторон – волшебные дни и вечера, сладкие и тягучие, точно поджаренные на костре зефирные конфетки.

Тогда, в девятнадцать лет, Руби впервые в своей жизни увидела настоящий снег – в Сиднее тот в последний раз видели, кажется, как раз в год её рождения. А вот на юге Европы тем летом (то есть там-то, конечно, в декабре была зима, а вовсе не лето) выпало необычайно много снега, даже местные удивлялись. И оказалось, что снег может громко хрустеть и поскрипывать, когда на него наступаешь, а в кино этого почему-то почти никогда не показывают…

– Знаешь, я иногда вспоминаю, как мы с тобой познакомились… тогда, в Италии, – тихо произнесла Руби, не поворачивая головы. – Если честно, ты мне тогда показался похожим на викинга из старых сказок… прямо как в сегодняшнем кино. А потом ты ещё рассказывал, как кто-то из твоих студентов гаметы всё время называл «га́млетами», а все в зале смеялись…

– Ну да, помню такого, – фыркнул Алекс. – Он, между прочим, потом всё-таки бросил биологию и поступил на факультет истории искусств…

– Если честно, мне всегда было так интересно, как там всё устроено… где-нибудь в колледже, – девушка расправила складки на чёрной кожаной юбке.

– Так ещё не поздно начать, – улыбнулся Алекс. – Если не на бакалавра, так на ассоциат, его ведь, кажется, даже можно совмещать с работой…

– Да брось ты, – скривилась Руби. – Куда мне теперь… Я и тогда по баллам ни за что бы не прошла, если честно. Да и деньги…

Она мрачно уставилась на картинку на мусорном бачке, изображавшую уродливого грифа с костью в клюве. Рисунок был заключён в красный перечёркнутый круг и увенчан надписью «Не кормите жилищные кооперативы!»

– А иногда думаю, что было бы, если бы я тогда всё-таки решилась… – ладонь девушки опустилась Алексу на колено, и тот тут же мягко отвёл её руку, нахмурившись:

– Не надо, Руби. Пожалуйста, не надо.

Из-за ярко освещённой двери, над которой мигала большая зелёная цифра семь, показалась знакомая женская фигура, и Руби поспешно поднялась на ноги.

– А как тебе, кстати, понравился фильм, Диана? – спросила она неестественно оживлённым голосом.

– Не в моём вкусе, по правде говоря, – слегка поморщилась та, щёлкая зажигалкой. – Многовато крови, а крови ни за что люди вполне достаточно проливают и в реальной жизни… А потом – мне всегда нравились живые съёмки, а там почти все второстепенные герои – это просто чья-то оцифровка…

– И подложку, кстати, явно тоже делали не вручную, – добавил Алекс, вставая. – Вот, по-моему, не слишком разумный подход для исторической саги. Если бы в те времена у каждого северного бедняка и впрямь водилось по собственному мечу… – он не договорил, усмехнувшись. – Ну да ладно, спасибо, что хоть викинги обошлись без рогатых шлемов.

– Ну хватит тебе придираться к деталям, Алекс, – капризно наморщила носик Руби. – Можно подумать, что ты всё это тысячу лет назад лично проверял…

Они перешли через дорогу и зашагали вдоль испещрённого рекламными растяжками заборчика, за которым виднелись железнодорожные пути. Здесь было уже совсем темно, лишь платформа, около которой как раз остановился серебристый поезд с ядовито-жёлтыми дверьми, была подсвечена льдистым неоновым светом.

– Вам бы надо посмотреть тот фильм про слепую, – сказала Руби. – Вообще, если честно, я давно уже хочу его кому-нибудь показать, он у меня даже в филинг-стриме сохранён…

– Про слепую? – переспросил Алекс. – Какая-нибудь там социальная драма? Не знал, что ты…

– Нет-нет, это анимация такая, японская, – возбуждённо пояснила та. – В стиле нью-фэнтези, это когда программа сама компилирует и сюжет, и картинку… В общем, там про девочку, которая с рождения была слепой. Её так и прозвали – Слепое Дитя, даже когда она выросла, поэтому и фильм так называется. Никто её никогда не любил и не понимал, все обзывали слепой простушкой за то, что она вечно всем верит, и считали, что ни на что в жизни она не способна…

Руби на секунду приостановилась, чтобы набрать воздуха в грудь. Глаза у неё незаметно разгорелись:

– А потом она знакомится с колдуном из Страны Вечной Ночи… то есть, вернее, тот её сначала спасает от смерти, а потом говорит, что ему даже нравится её слепота, потому что он никогда не стал бы иметь дела со зрячими…