Текст книги "Мечтать не вредно (сборник)"

Глава 9

Странно я все-таки устроена, под действием маминых невысказанных упреков отчего-то немедленно возникло чувство глобальной вины за все на свете прегрешения, мной даже не совершенные. Проще говоря, мне стало стыдно, будто не меня украли, а я сама себя украла. Мама отпаивала нас чаем и покачивала головой укоризненно, хотя мы и не подумали открывать ей зловещую правду о нашем настоящем времяпрепровождении.

Эльвира не протестовала против того, что мама почему-то упорно называет ее Леной, она, бедная, совсем расклеилась и явно собиралась заснуть прямо на стуле, уронив голову в салат.

Сейчас мне казалось, что все произошедшее со мной – просто идиотский сон, а с Эльвирой мы познакомились, когда я автостопом добиралась с работы. Не было ни дурацкого Заманчивого, ни этой компании вурдалаков от мафии, ни романтического мафиози Волкова, который окончательно сбрендил и решил жениться на…

Ладно, Сашка! Сон так сон. Воспоминания о Волкове как-то сразу негативно отразились на моем настроении, поскольку его теперешнее состояние вряд ли можно было назвать цветущим, а мое сердце еще не настолько ожесточилось, чтобы всерьез радоваться гибели врагов.

Мама налила мне уже третью чашку чая, и я закрыла глаза, блаженно отдаваясь неге и теплу родного дома.

По радио пела Селин Дион, и Эльвира решила подпеть ей тихонечко, таким полусонным и умиротворяющим голосом, что я вдруг ощутила, как я счастлива. То есть не важно, что было вчера. Не важно, что будет завтра. Даже если добрый ангел подарил мне только сегодняшний вечер, до конца которого оставалось совсем чуть-чуть времени, это все-таки счастье.

Поэтому я улыбнулась. Маме, которая наливала чайник, не переставая тихо ворчать, что у нее самая ужасная доченька в мире, Эльвире, которая полуспала, трогательно мурлыча под нос сентиментальную мелодию из «Титаника».

Наверное, всему миру, даже если…

В дверь позвонили.

Мир идиллии был разрушен грубым вторжением суровой реальности, от которой я так хотела бы навеки спрятаться!

Мама пошла открывать, и, услышав в коридоре мужские голоса, мы с Эльвирой переглянулись.

Оказывается, Эльвира тоже боялась. И как это ни странно, ее панический ужас, отразившийся на лице, сразу переставшем быть таким сонным, меня успокоил. Ну не я же одна их боюсь!

– Черт, – пробормотала она, – кто бы это мог быть?

Она явно была перепугана больше меня.

– Сейчас, – сказала я и решительно двинулась к двери, прихватив для пущей уверенности в завтрашнем дне небольшую, но очень тяжелую кастрюльку.

Раз уж под рукой нет другого оружия, то сойдет и это.

Эльвира сразу проснулась и сейчас таращила на меня восхищенные глаза:

– Ну ты даешь! А если это бандюги?

– Не могу же я бросить им на растерзание собственную мать, – делая над собой героическое усилие, сказала я. И шагнула в темноту коридора, где царила к тому же подозрительная тишина.

Присмотревшись, я увидела две высокие мужские фигуры. Страх тут же обуял меня, как в готических романах. По всей вероятности, нормальному человеку вредно переживать столько катаклизмов. Потому что, когда за моей спиной раздался скрипучий голос, прооравший: «Паша хороший!» – мои ноги подкосились и я от ужаса закрыла глаза.

Замахнувшись при этом кастрюлей, я так и замерла, внезапно услышав голос мамы:

– Саша? Что это с тобой?

«Как что? – собралась воскликнуть я. – Пытаюсь вырвать тебя из лап бандитов!»

Но голос, хорошо мне знакомый, успокаивающе произнес:

– Галина Михайловна, это у нее сейчас пройдет. Мы сами виноваты – притащились в такое время!

Я открыла глаза и с облегчением вздохнула.

От собственного страха, погрузившего мое сознание в непроглядную темноту, я не узнала Пенса и моего обожаемого босса!

Они стояли и смотрели на меня с таким плохо скрываемым счастьем, что мне стало тепло и хорошо снова. Я опустила кастрюлю, даже не заботясь о том, что наверняка выгляжу ужасно смешно.

– Привет, – сказала я, улыбаясь. – Давно не виделись.

– Да уж, – усмехнулся Лариков. – Куда как давно! Мы уже тут успели все состариться, пока ты отдыхала на даче у какой-то Лены!

Честно говоря, я ничего не поняла из того, что мне тут наговорили. У какой это Лены? На какой даче? И почему мама так упорно именует Леной ни в чем не повинную Эльвиру?

Все свои вопросы я пока отложила. Не надо беспокоить маму.

Но, похоже, тут за моей спиной плелись трудно доступные моему уму в его теперешнем потрясенном состоянии интриги. Надо с этими интригами попозже все-таки разобраться. Может быть, станет понятнее, что за история приключилась с Филиппом?

* * *

«Бог ты мой, как хорошо, что я не огрела своего босса кастрюлей по голове! – счастливо вздохнула я, когда мы перебрались в мою комнату, где Эльвира не преминула развалиться на моей кровати, умудрившись худеньким своим телом занять ее всю. – Он бы потом наверняка лишил меня премии!»

Мама, так и не переставшая называть Эльвиру Леной, широко зевнув, сообщила, что теперь, когда треволнения за пропавшую доченьку позади, она может и поспать, ушла в свою опочивальню. Что, честно говоря, всем нам было только на руку – при ней мы старательно изображали невинных младенцев, немного порезвившихся на воле. Стоило только двери закрыться, Лариков сурово посмотрел на меня и спросил:

– Ну, моя дорогая, рассказывай, как ты докатилась до такой жизни. Что ты устроила в Волчьем логове и зачем украла какую-то Эльвирочку с попугаем?

– Никого я не крала! – возмутилась я. – Вот она – Эльвирочка. Она сама со мной оттуда уехала. А что до попугая – не могла я его там оставить! Он был моим единственным дружком в неволе, так что же я, друга брошу, что ли?

– А я-то считала, что меня ты тоже числишь в друзьях! – мигом проснулась возмущенная Эльвира.

– Тебя я потом уже нашла, – успокоила я ее.

– Фигушки, это я тебя нашла! Вспомни-ка, кто пришел нарушить твое одиночество с бутылочкой джина?

– Ладно, девочки, не ссорьтесь, – попросил Ларчик. – Лучше расскажите вразумительно, что там у вас произошло. Как вообще наша любимая Александра Сергеевна очутилась у Волкова?

– Любимую вашу Александру Сергеевну похитили, – сообщила я. – Прямо из офиса. Сунули мне в нос платок, пахнущий как нестиранные сто лет носки, и нахально утащили.

– Вот это фишечка! – озадаченно пробормотал Лариков. – И зачем, можно узнать?

– Чтобы выдать меня замуж, – ответила я печально.

Они переглянулись.

– Как я тебе и говорил, – сказал Ларчик Пенсу. Пенс сдвинул брови и посмотрел на меня с ревнивым осуждением.

– И ты ничего не имела против? – спросил он, почти не скрывая свою глубокую обиду и душевную рану, которую нанесла ему моя ветреность.

– Пенс, иногда мне кажется, что ты меня принимаешь за кого-то другого, – возмущенно сказала я. – Что я могла сделать? Расстрелять их всех из автомата Калашникова и гордо удалиться с неутерянным чувством собственного достоинства? Вот если тебя украдет какая-нибудь психованная из воровского клана, я тоже потом начну устраивать тебе сцены ревности!

Эльвира рассмеялась и зааплодировала.

Пенс покраснел и что-то пробормотал насчет того, что приличного человека никто никогда не похитит.

– Что? – спросила я.

– Не похитят приличного человека, – повторил Пенс.

– Ага! – усмехнулась я. – Тогда тебя точно похитят. Немедленно причем. Потому что ты уж никак не тянешь на звание «приличного»!

– Кончайте разборки, а? – попросила Эльвира, недовольно поморщившись. – А то вы уже меня доставать начали!

Лариков все это время молчал, но теперь наконец суровым и начальственным тоном проговорил:

– Так. Все. Закончили! Рассказывайте, девочки, что у вас там приключилось.

Хорошо, когда в детском саду наличествует хотя бы один воспитатель!

* * *

Оказывается, рассказывать по порядку и толково происшедшее с тобой злоключение – довольно трудное занятие.

Но я смогла изложить все довольно вразумительно. Во всяком случае, так мне казалось.

Лариков слушал меня внимательно. Особенно когда мы дошли до того момента, как я обнаружила труп моего незадачливого «жениха».

– И охранник перед этим принес тебе револьвер? И ты нацелила его на Филиппа при нем? – переспросил он.

– Ну да, – кивнула я. – Правда, на этом красивом жесте моя решимость как-то сразу сникла, как птица с перебитым крылом. Понимаешь, Ларчик, не умею я людей убивать! Хотя Волкова я и ненавидела, но все равно, нажать на курок для меня хуже, чем к зубному пойти!

Лариков странно посмотрел на меня и вздохнул так тяжело, что я испугалась:

– Что? Я должна была его пристрелить? Ты разочарован моей нерешительностью?

– Нет, – махнул он рукой. – Просто теперь обвинят во всем тебя. Не хотел бы я тебя пугать, но… Я бы, например, именно так и подумал. Короче, надо нам что-то делать. Пока на тебя не начали охоту с двух сторон. С одной – ментура, а с другой – вся эта гоп-компания.

– Но я его не убивала! – возмутилась я. – Чего же за мной охотиться?

Да уж, глупость вопроса сразу стала понятна. О том, что я его не убивала, знают только два человека на сто процентов. Я и тот, кто, собственно, убил. Естественно, второму куда выгоднее повесить все на меня и таким образом отмазаться.

– Ох, мама…

Я внезапно почувствовала себя снова ужасно несчастной и одинокой. «Выхода нет, скоро рассвет!»

Придут сюда менты и бандиты, объединившись в своем усилии погубить бедную, маленькую Сашечку!

– Лучше б я его убила, – проворчала я. – По крайней мере, может быть, у меня не возникло бы чувства острой социальной несправедливости, когда меня посадят в тюрьму!

– Будем надеяться, что до этого не дойдет, – задумчиво сказал Лариков. – У нас все-таки есть один выход.

– Какой? – горестно воскликнула я. – Спрятать меня в подполье, где я состарюсь в темноте и неволе? Чем это лучше смерти?

– Нет, не это. Нам надо найти убийцу, – сказал твердым голосом, не терпящим возражений, Лариков и пристально посмотрел на Эльвиру.

Как будто поиски преступника зависели прежде всего от нее.

* * *

Эльвира сразу почувствовала собственную значимость и ответственность под этим взглядом, подобралась, выпрямила спину и осторожно спросила:

– И как мы это будем делать? Сидеть и размышлять, кому это было нужно?

– Поразмышлять можно, – кивнул Лариков. – Но размышлениями одними мы ничего не добьемся. Потому что Волков был личностью одиозной и убить его хотели наверняка очень многие.

– Кроме моей мамы, – возразила Эльвира. – Мама очень хотела, чтобы я вышла за него замуж.

– Но она увидела, что он собирается жениться на Сашке, и разозлилась. Могло такое случиться?

Эльвира подумала, представив свою толстую маму, крадущуюся с револьвером к Волкову, и фыркнула.

– Хотя это и смешно, но отметать такой вероятности не стоит! Очень было бы замечательно с ее стороны. Во всяком случае, представлять ее в роли киллера довольно забавно!

– Посему у нас получается, что могли убить все. Начиная с охранника и кончая Поздяковым. То есть размышлениями нашими мы ничего не добьемся, только запутаемся. Надо вернуться на место преступления.

– Нет! – заорали мы в один голос с Пенсом. – Не надо туда возвращаться!

– Уж не тебе, это точно! – успокоил меня Лариков. – Твои огненные кудри совершенно нельзя замаскировать, а красить их в черный цвет и надевать на тебя чадру жаль. Поэтому нашими ушами и глазами мы сделаем Эльвирочку. Тем более что пора вернуть то, что ты украла в приступе клептомании.

– Только не попугая! – испугалась я. Попугай, услышав о себе, тут же нескромно сообщил свою сакраментальную фразу о собственной красоте.

– Ах, так? – обиделась Эльвира. – Значит, попугай тебе дороже, чем живой человек?

– Попугай тоже живой, – поспешила оправдаться я.

– Ну, ладно. Только я одна там боюсь до смерти. Потому что меня будут пытать, отрежут мне пальцы, чтобы узнать, куда я спрятала Сашку, – заявила Эльвира. – А я, в отличие от нее, человек преданный и мужественный, поэтому никому ничего не скажу, предпочитая верную гибель.

– А ты вообще про нее ничего не знаешь, – задумчиво сказал Лариков. – Насколько я понял из вашего сумбурного повествования, ты уехала как бы одна, выкрикнув, что собираешься к любовнику. Вот и вернешься с ним. С любовником.

– Это уже интереснее, – плотоядно улыбнулась Эльвира, почему-то сразу уставясь на Пенса, отчего я ужасно занервничала. – И кто выступит в такой замечательной роли?

– Я, – скромно потупился Лариков.

– Ты? – Эльвира энергично замотала головой. – Нет, ты никак не подходишь!

– Почему это? – обиделся Лариков.

– Мамочка сразу начнет выдавать меня за тебя замуж. Потому что у моей мамочки это иде– фикс. Теперь же, после безвременной кончины моего неверного «кандидата», она будет разыскивать нового. А ты вполне подходишь по всем параметрам. Такой приличный, респектабельный и красивый молодой человек. Поэтому любовником я назначаю вот его…

Ее нахальный палец уперся прямо в грудь Пенсу, который при этом ее жесте возымел наглость широко улыбнуться, вызвав у меня глухую и злобную ревность.

– Почему это его? – спросила я, стараясь скрыть охватившую меня панику. Какие все-таки эти мафиози наглые! Так и целятся на нас с Пенсом!

– Потому что у него серьга в ухе, и он совсем мамочке не понравится. Значит, я застрахована от замужества. Мамочка будет полдня разбухать и объяснять мне, какая я недальновидная девица. Но выдать меня за него замуж, пока я сплю, ей в голову не придет. Наоборот. Она его скорее тихонечко убьет. Как Волкова. Чтоб перестал смущать мое хрупкое, нежное девичье сердце своим неформальным видом!

У меня отлегло от сердца. В крайнем случае, если даже у них и родятся какие-то планы, исполненные коварства, мамочка Эльвиры не позволит зайти им далеко.

Свободно вздохнув, я сказала:

– Но Сережка же не сыщик!

– Тоже мне, бином Ньютона ваш сыск! – презрительно фыркнула Эльвира. – Мы и без вас управимся, да, Сережа?

Пенс кивнул, продолжая ей нежно улыбаться.

«Конечно, – грустно подумала я, – от моей «шотландской» башки можно устать. Черные гладкие волосы Эльвиры куда симпатичнее…»

– Неплохая задумка, – согласился Лариков, – хотя я не понимаю, почему я тебе не подхожу!

– Не обижайся, – развела руками Эльвира, нахально улыбаясь, – но если бы я выбирала любовника, я бы выбрала его!

Она помолчала, загадочно смотря на Пенса своими кошачьими глазами, и добавила, окончательно разбивая мое сердце:

– Потому что он мне нравится!

* * *

Где-то я прочитала однажды замечательное изречение.

«Если ты не веришь, что у роз есть шипы, сядь на них, и ты убедишься в их наличии».

Смотря в окно вслед двум удаляющимся фигурам, я чувствовала себя сидящей на огромном розовом кусте. Мне ужасно хотелось разбить чертово стекло, но я боюсь холода.

«Хватит с меня и этого блаженства, – мрачно подумала я. – Не надо прибавлять к розам еще острые ощущения. У меня их в жизни и так последнее время предостаточно».

Две фигуры проследовали к машине, и он пропустил ее вперед.

Неверный!

Я была сейчас самым несчастным человеком на свете. Моя душа заходилась в детском плаче.

– Сашка, ты в себя приходить собираешься?

Голос Ларикова прозвучал откуда-то издалека.

– А то мы с этим убиением Волкова никогда не разберемся!

– Но ведь у нас пока нет ничего! – вытаращилась я на него. Надо же быть таким жестоким, вытаскивать меня из приятного чувства меланхолии!

Стоит себе человек, предается своим нечеловеческим страданиям! А бесчувственный Лариков как ни в чем не бывало вторгается и нарушает их!

Я как раз мазохистски наслаждалась видениями Пенсовых объятий с бесчестной Эльвирой, похитившей у меня моего верного рыцаря, а он так не вовремя пристает ко мне с этим уже изрядно надоевшим мне убийством!

– Сашка, надо нам торопиться! Иначе тебя посадят! Как ты этого не понимаешь?

Посадят…

Я представила себя, печальную, в одиночной камере, покрытой паутиной. Этакая маленькая и очаровательная Мария Стюарт накануне своей казни. Пенс стоит под окном башни, в которую меня заточили, и шепчет:

– Прости меня, Александрина!

Я закрываю глаза, прижимаю руку к сердцу и скорбно качаю головой – нет тебе прощения, неверный…

– Нет, – сказала я вслух.

– Что – нет? – удивился Лариков. – Вообще-то, когда я принимал тебя на работу, я предполагал в тебе ум. Сашка, ты что, не соображаешь? Повторяю для пущего разумения: тебя посадят, если мы не найдем настоящего убийцу. Поняла? Ну?

Он пощелкал перед моими глазами своими длинными пальцами.

Я очнулась.

– Знаешь, Ларчик, может, оно и к лучшему? – горько воскликнула я.

– Вот уж вовсе ты бред оголтелый понесла! – возмутился он. – Сашенька, миленькая, давай ты все-таки подумаешь. Ты же у меня умница!

«Какие же они коварные, эти мужчины, – размышляла я, глядя в его глаза, устремленные к моему лицу в порыве нежности. – А еще двадцать минут назад он тоже был готов упасть в объятия несносной Эльвиры. Все так и норовят быть ее любовниками!»

– О чем я должна подумать? – холодно поинтересовалась я.

– Кто тебе показался наиболее подозрительным в этой компании?

Он не сводил с меня глаз. Я, конечно, тут же испытала искушение сообщить, что самой подозрительной в этой компании была как раз их возлюбленная Эльвира. Но, будучи честной, не могла так поддаться порыву злобы. И ответила:

– Знаешь, Ларчик, все они были очень подозрительными. Но напряг меня этот старикашка. Потому что я видела, как он уехал, а, когда потом пришла Эльвира, она сказала, что Филипп с ним сидит, разговаривает.

– Какой старикашка? – переспросил меня Лариков.

– У него еще такая странная фамилия… – попыталась я припомнить.

– Поздяков, да?

– Ну конечно. Ты и сам знаешь, – обрадовалась я. – Что-то там странное произошло. Не мог же он раздвоиться?

Глава 10

– Приехали, – торжественно объявила Эльвира, останавливая «Вольво» перед волковской дачей. – Сейчас мы их тут всех накроем в гнездилище порока!

Она явно торжествовала, предвкушая наслаждение моментом. Пенс удивленно посмотрел на нее.

– Ты их так ненавидишь? – спросил он ее.

– О, что ты! – насмешливо пропела девица, вынося свое изящное тело из машины. – Я их обожаю! До безумия! Нигде мне не встречалось такое количество достойных людей! Достойных электрического стула…

Грациозно ступая на тоненьких шпильках, Эльвира направилась к величественной дачке с тем невинным и безмятежным видом, который Пенс охарактеризовал, как нахальный.

– Паника царит в мирном и уютном гнездышке, – довольно усмехаясь, проговорила она, барабаня кулаком в дверь. – Никто даже и не слышит призывов блудной дочери, пропавшей в глухих лесах и болотах Заманчивого. Пенс, пожалуйста, как бы тебе ни было это противно, но напяль на свою рожу выражение безграничной любви к такой маленькой паршивке, как я! Ты все-таки по роли мой любовник! Не обрекай же меня на безответное чувство!

Дверь открылась в тот момент, когда Пенс пытался отрепетировать страстное выражение на лице. Поэтому открывший ворота охранник замер от удивления, увидев психически неполноценного парня, сопровождающего их пропавшую Эльвиру.

– Привет, – беззаботно помахала Эльвира ладошкой перед носом ничего не понимающего охранника. – Как протекала здешняя болотистая жизнь в мое отсутствие? Сереженька, не стесняйся, проходи! Сейчас я представлю тебе все общество! Ну, – перевела она взгляд на оторопевшего вконец охранника. – Чего ты на меня смотришь, будто я тень отца Гамлета, потревожившая твой незыблемый и тупой покой? Что-нибудь случилось?

– Да, – пробормотал охранник.

– Ах, – воскликнула Эльвира, поднося ладонь ко рту. – Неужели матушка убежала с Филиппом, украв его из-под венца?

– Филипп Владимирович почил в бозе, – мрачно сказал охранник.

– В чем он почил? – переспросила Эльвира. – Впрочем, меня не волнуют подробности его ночного туалета…

– Филиппа Владимировича… убили.

– Да ладно врать-то! – поморщилась Эльвира, отмахнувшись.

– Правду говорю, – насупился охранник.

– Лешенька, какой ты нынче остроумный, – Эльвира не собиралась сдаваться. Если честно, она просто никак не могла придумать, как отреагировать на давно известный ей факт. – И кто же нашего красавчика замочил? Неужто подружка в приступе ревности?

– Невеста!

Ох, сколько ужаса было в его глазах!

– Ну и не фига было жениться, – меланхолично произнесла Эльвира. – Где он? С маменькой чай распивает?

– Эльвира Андреевна, ей-богу, помер наш Филипп!

– Я тебе верю. «Как верит солдат убитый, что он проживает в раю…»

С этими словами Эльвира шагнула за порог, почти насильно втаскивая туда и Пенса.

В зале сидела заплаканная матушка, которая тут же уставилась на Эльвиру, как на привидение. Здесь же мирно лежал виновник торжества.

Эльвира ухватилась за рукав Пенсовой куртки и шепнула:

– Прости, дорогой, но тут я должна вскрикнуть и зарыдать, прижимаясь к твоей мощной груди…

Она весьма натурально вытаращилась на Филипповы останки и, вскрикнув, прильнула к Пенсу. Он немедленно обхватил ее плечи и прижал к себе.

– О, нет! Этого не может быть! – закричала Эльвира, пытаясь вырваться и подлететь к драгоценному своему родственнику.

Но Пенс держал ее крепко, и Эльвира сотрясалась от «рыданий» в его объятиях.

«Какая же талантливая девица», – подумал Пенс. Впрочем, от зрелища, которое было перед его глазами, ему и самому было немного не по себе.

* * *

Под ватным одеялом я довольно быстро согрелась, и, что самое печальное, мои мозги охотно размягчались под действием тепла, и меня неудержимо клонило в сон.

Безжалостный Лариков тем не менее смотрел на меня, требуя ответа на свой вопрос.

Почему я считаю, что с Поздяковым что-то не так?

Соображать в своем теперешнем состоянии мне было крайне затруднительно, и я сонно забормотала, наивно полагая, что мои измышления покажутся ему вполне логичными:

– Потому что я тебе повторяю, что прекрасно видела, как он ушел! Даже уселся в машину!

Или не усаживался?

Черт побери, ну откуда я знала, что Волкова убьют? Знала бы, конечно, провела бы заранее предварительное расследование.

Шум машины мне послышался, это точно.

Значит, машина была. Сейчас я вспомнила, что слышала и шум машины, и хлопок дверцей.

– Значит, все-таки было, – продолжала я решительно. – Машина шумела, дверца хлопала, и старичок отъехал. А через пятнадцать минут заявилась Эльвира и сказала, что она только что видела этого старикана у Филиппа. То есть даже не через пятнадцать минут, а когда она ходила за фужерами!

– Сашка, я ни черта не понимаю! – вскочил Лариков. – Ты можешь говорить связно и перестать зевать?

– Не могу, – снова зевнула я. – Потому что спать мне ужасно хочется. Я, между прочим, сегодня ни минуточки не спала. Ты не хочешь видеть меня красивой?

– При чем тут твоя красота?

– Красивая женщина, – назидательно изрекла я, – должна много спать и много есть.

– Ну, спи, раз это нужно для твоей внешности, – разрешил он. – Но только я представляю, как ты шикарно выспишься в тюрьме!

В тюрьму мне совсем не хотелось. Поэтому я встряхнулась и послушно затаращила на него свои засыпающие глаза.

В это время раздался голосок моей по-утреннему бодрой мамы, напевающей какую-то песню, и очень скоро она возникла на пороге, с вопросом:

– А что это вы, милые мои птенчики? Не спали всю ночь?

– Не было возможности, – проворчала я. – Похоже, такую роскошь я смогу позволить себе только в гробу.

– Саша! – укоризненно всплеснула руками моя несчастная мать. – Как ты можешь так шутить?

– Могу, – сурово сообщила я.

Мамочка поняла, что сражаться с такой невыспавшейся фурией, как я, опасно для жизни, и решила сменить тему.

Обведя комнату растерянным взором, она спросила:

– А где Леночка с Пенсом?

Почему она называет Эльвиру этим именем? Разве она не знает, что это имя у меня накрепко связано с бесконечными пропажами моих возлюбленных? Я уже изучила, что стоило появиться какой-нибудь чертовой Лене в моей жизни, как это становилось роковым! Даже если эта Лена была страшна, как черт, выскочивший из самого адова пекла, какой-нибудь мой страстный обожатель немедленно спешил в ее объятия! Может быть, моя мама видит внутреннюю сущность, постигнув философию дао? И в женщине с невинным именем Эльвира на самом деле спрятана все та же ведьмочка, и Пенса ждет участь моих поклонников?

– Ее зовут Эльвирой, ма, – отчеканила я, глядя на мою несчастную мать с неодобрением.

– Как? – искренне удивилась она. – Разве ты не у нее была на даче?

«На какой даче?!» – чуть не вырвалось у меня. Но Лариков вовремя подал мне знак и мило улыбнулся моей ненаглядной маман.

– Нет, Эльвира просто была вместе с Сашкой там же. У этой Лены.

Я чуть не взорвалась, но Ларчик нежно сжал мою руку, будто собирался объясниться мне в любви, и прошептал в ухо:

– Я тебе потом объясню. Не надо волновать ее.

В принципе, я так устала, что была заранее со всем согласна. И мама ведь не виновата в том, что мне сначала пришлось пережить кучу приключений, а потом мне мешали выспаться, да еще уволокли моего Пенса.

Ах, Пенс!

Моему мысленному взору тут же предстали ужасные картины. Пенс в Эльвириных объятиях. Пенс, идущий с ней под венец. Коварная Эльвира, впивающаяся в его губы страстным поцелуем.

Я чуть не разрыдалась от жалости к себе.

Мамочка, потрогав мой лоб, воскликнула:

– О, боже! Андрей, она же вся пылает! Я сейчас принесу чай с медом и аспирин!

Ларчик осторожно дотронулся до моего лба и тоже перепугался.

– Нет, Сашка! У тебя точно температура! А я тебя мучаю расспросами, негодяй! Ты выспись немножко, а потом уже поговорим.

Я кивнула. Кажется, я действительно умудрилась так не вовремя простудиться. И откинулась на подушки, укрываясь одеялом почти с головой.

* * *

Эльвира проявила потрясающее хладнокровие. Прошествовав к выставленному на всеобщее обозрение несчастному Филиппу, она осмотрела его с некоторой недоверчивостью, потом хмыкнула и спросила, не поворачиваясь:

– И кто же его так вот неплохо уделал?

Присутствующий в зале помимо ее мамаши дородный господин с невзрачной доченькой сурово приподнял левую бровь.

– Эльвирочка! – всплеснула руками мамаша. – Что ты говоришь?

– Ма, ну что ты кудахчешь! – поморщилась недовольно Эльвира. – Его все равно в разборке бы пристрелили!

– Неправда! – патетически воскликнула мать, вскакивая с места. – Вот Поздяков сколько лет живет, и ничего!

– На то он и Поздяков, – раздался за спиной Пенса веселый голос, совершенно не подходящий к обстановке. Он обернулся, заинтересованный, и увидел перед собой лицо довольно молодого человека с высокими скулами и той типичной внешностью обитателя рабочих окраин, когда внешность отца причудливо переплетается с внешностью матери, придавая грубоватым чертам некоторую странную женственность. Он даже нашел определение этому типа лица – «бабье».

– О, Лешенька! – простонала мамаша Эльвиры, прижимая кулачок к массивной груди. – Лешенька, милый ты мой! Что же мы теперь станем без Филиппушки делать?

– Да ничего, – ухмыльнулся этот доверенный гость. – Элька права – все равно Фильку бы пришили. Так что печаль, конечно, дело достойное, но только ко времени.

Эльвира весь диалог слушала, насупившись, и, словно назло гостю, вдруг разрыдалась. Так у нее это получилось неожиданно и искренне, что Пенс не удержался и в порыве утешения прижал ее к плечу.

– Голубки, – насмешливо процедил Лешенька, неодобрительно рассматривая Пенса. – И откуда к нам такой вот голубь залетел?

– Это Эличкин друг, – прошептала мамаша, всем своим видом показывая, что Пенс ей глубоко неприятен.

– Ага, – многозначительно протянул Лешенька. – Была вот у этого жмурика тоже подруга. Теперь с простреленной башкой лежит. Ты бы, Элька, была осторожнее!

– Пошел ты, Маркел, – грубо выругалась Эльвира и дернула Пенса за руку. – Пойдем отсюда! С Маркелом можно только одну минуту общаться, потом он становится вреднее радиации!

Она вытолкнула Пенса в коридор под насмешливый и многообещающий взгляд Маркела и, хлопнув дверью, прислонилась к стене.

– Ух, – выдохнула она. – Просто кошмар. Лучше бы убили этого козла, честное слово! Может быть, мне скосить под маньяка и пришибить его самой?

– А за что ты его ненавидишь? – спросил Пенс.

– За дело, – коротко и ясно ответила Эльвира. И в этот момент сверху, стуча высокими каблучками, спустилась такая фемина, что у Пенса перехватило дыхание.

Такой красавицы он никогда еще не видел в жизни!

* * *

Выпив чай, я умиротворенно откинулась на высокие подушки и отдалась приятным размышлениям о моих несчастьях.

Глаза я закрыла, старательно рисуя перед мысленным взором, как я, такая несчастная, бреду по городу, в дождь, с начинающимся воспалением легких, в то время как Пенс наслаждается жизнью в объятиях этой профурсетки Эльвиры! Наконец, измученная, с температурой под сорок, я вползаю в подъезд, и там меня и находят наутро, как бедненькую девочку со спичками.

Конечно, теперь начиналось самое приятное в моих фантазиях. Боль и позднее раскаяние Пенса. Его хриплые рыдания, которые сотрясали его тело, и слезы, капающие прямо мне на лицо. «Я белая птица, теперь я на воле».

Как я перешла через зыбкую границу, отделяющую явь от сна, я уж и не помню.

Только вот оказалась я почему-то во Франции, на стогу сена, а рядом со мной сидел Вийон, причем рожа у него была точь-в-точь как у Филиппа.

– Что ж это ты, мать моя? – осведомился он на безукоризненном русском. – Почему замуж за меня не захотела?

Я от изумления уставилась на него и спросила:

– Ты Филипп?

– А какая тебе разница? – ухмыльнулся он. – Теперь мы с твоим Филиппом равны.

Вокруг нас почему-то носились какие-то клочки бумаг, и, ухватив один из них, я ничего не смогла разобрать.

– Слушай, – спросила я у поэта, прикинувшегося по неизвестным мне причинам вором Филиппом. – Ты знаешь, кто его убил?

– Кого?

Вот зараза! Делает вид, что не знает, о ком я говорю.

– Филиппа, – смиренно повторила я.

– Тебе это важно? – лениво покусывая травку, спросил он, смотря вдаль затуманенным взором.

– Конечно, иначе ведь обвинят меня!

– Мы не имеем права сообщать имена. Но если ты прочтешь мою подсказку…

Он встал.

– Подожди! А подсказка?

– У тебя мозги есть? – поинтересовался он, начиная таять, как Чеширский Кот. – Вот и найди ее сама…

И исчез.

Почему-то вдруг в тишину вторгся пронзительный голос, который рыдал и требовал какого-то ребенка, и я проснулась.

Орали в телевизоре, из кухни пахло котлетами, а мама переговаривалась с Лариковым.

Мир незыблем, а Вийон мне приснился.

Может, и приключение с Волковым тоже?

Я потянулась к магнитофону и задела книжку, лежащую рядом. Она раскрылась и упала на пол.

Чертыхнувшись, я подняла ее с пола. «Вийон. Баллады».

Я машинально прочла:

– «Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет».

«Ничего себе подсказочка», – усмехнулась я.

Но что-то в этом было. Я опять вернулась взглядом к строчкам.

«От жажды умираю над ручьем,

Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя».