Текст книги "История России в лицах. Книга первая"

В вотчине опального боярина случайно, проездом, был князь Одоевский, один из послов, постоянно ездивших из Москвы к польскому королю. Вернувшись в Москву, князь придумал способ расположить к себе царя. Он в ярких красках описал ему красоту боярышни Марии Нагой. Иван Васильевич так увлекся этим описанием, что немедленно приказал вернуть в Москву боярина со всем его семейством.

Мария Нагая, действительно, была идеалом русской красавицы.

Высокая, статная, с большими выразительными глазами и густой косой ниже пояса, она пленяла всех, кому приходилось ее видеть.

На другой день после приезда Нагого, царь вызвал его к себе, обласкал, пожаловал ему подмосковную вотчину и, в знак особой милости, объявил, что на днях посетит его. Действительно, через два дня у дома Нагого, на окраине Москвы, появился царский поезд. Иоанн приехал верхом. К этому времени он уже настолько одряхлел, что ему трудно было держаться в седле, но он старался казаться моложе своих лет. Он въехал во двор и без посторонней помощи соскочил с коня. Свита, соблюдая обычаи вежливости, спешилась у ворот.

Боярин Федор Нагой встретил царя на крыльце с глубокими поклонами. В обширной, богато убранной стольной горнице высокого гостя ждала боярыня с подносом, на котором стояли две золотые чарки: для царя и хозяина. Царь вошел, оглянулся, поморщился и, не отвечая на поклон боярыни, сказал:

– Не ладно принимаешь, боярин. Я к тебе со всеми милостями, а ты меня обижать задумал.

Нагой растерялся.

– Помилуй, Великий Государь, – сказал он. – Можно ли мне и помыслить чинить тебе обиду? В чем ее усмотреть изволил?

А в том, – ответил Грозный, – что не кажешь мне дочь свою. А она, сказывают, красоты неописанной.

Эти слова объяснили Нагому, чему он обязан снятием опалы.

Надо сказать, что боярышня Мария была просватана за сына одного из бояр, живших по соседству с вотчиной, в которой Нагой провел более десяти лет. Боярышня поэтому не приехала в Москву. Сознаться в этом было опасно, потому что царь приказал Нагому явиться в Москву со всем семейством. Несколько секунд боярин раздумывал, потом решительно заявил, что боярышня хворает и потому не может покинуть своей светелки. Но царь не любил изменять своих намерений. Он приехал к Нагому, чтобы увидеть его дочь, и должен был увидеть ее во что бы то ни стало.

– Ничего, боярин, – весело сказал он. – Хоть и недужна боярышня, а видеть ее я хочу. Веди меня к ней.

Боярыня настолько испугалась, что уронила поднос. Чарки со звоном покатились по полу, вино разлилось. Момент был критический. Боярин упал в ноги и покаялся, что обманул его, что Марин нет в Москве.

Против ожидания, царь не разгневался. Добродушно усмехнувшись, он сказал:

– То-то, Федор! Нелегко провести меня. А теперь – сейчас же посылай за боярышней. Послезавтра опять приду к тебе. И если тогда ее здесь не будет, не прогневайся…

Царь повернулся, вышел, сел на коня и уехал.

Нагой сейчас же поскакал в свою вотчину и вернулся в Москву с дочерью. Мария плакала, умоляла убить ее, но не разлучать с женихом, но честолюбивый боярин решил во что бы то ни стало исполнить волю царя.

В назначенное время Иоанн приехал к Нагому. На этот раз вино поднесла ему боярышня Мария. Она произвела на него сильное впечатление. Вопреки всем обычаям, он при ней сказал Федору:

– Ну, боярин, сам я себе у тебя сватом буду. Полюбилась мне твоя дочь, быть ей московской царицей.

Мария упала в обморок. Нагой низко поклонился. Он ждал этого.

Царь усмехнулся и, взглянув на лежавшую без чувств девушку, сказал:

– Видно, не по нраву пришелся я боярышне. Да ничего. Стерпится – слюбится.

Через неделю была отпразднована свадьба. Конечно, и на этот раз церковный обряд совершался без участия патриарха и епископов. Но свадебный стол был обставлен очень торжественно. Подавались «сахарные кремли», вино лилось рекой. Посаженным отцом царя был его сын Федор: дружкой со стороны жениха – князь Василий Иоаннович Шуйский; дружкой со стороны невесты – Борис Федорович Годунов. Все будущие московские цари.

На другой день после свадьбы царя его сын Федор женится на Ирине Годуновой, которую Иоанн незадолго до этого наметил себе в невесты.

Какое-то время в московском дворце жизнь шла мирно.

Царица Мария покорилась своей участи и относилась к супругу хорошо. Сам царь был доволен своей новой женой. Одно лишь ему в ней не понравилось: она часто, без видимой причины начинала плакать. Это его раздражало. Однажды, застав ее в слезах, он до того рассердился, что обещал «отдать ее псам», если она не станет веселой.

Конечно, Мария от этого не стала веселее и между ней и царем началось охлаждение. Грозный вернулся к прежним привычкам. Снова ночью дворец оглашался пьяными песнями, опять в нем воцарился дикий разгул. Но у Ивана Васильевича силы были уже не те. Случалось, что он среди оргии вдруг засыпал, забывал имена своих любимцев; иногда называл Годунова Басмановым, удивлялся, почему за столом нет Вяземского, казненного им много лет назад, и тому подобное.

Его старший сын Иоанн, унаследовавший от отца все дурные качества, принимал деятельное участие в оргиях. Но в то же время, он как наследник престола, интересовался всеми государственными делами. В этой области он был ярым противником царя. Зная, что государь ищет мира с Польшей, он переписывался с польским королем Баторием и обещал ему после смерти отца, всевозможные уступки, если король прекратит войны до воцарения его, Иоанна Иоанновича. Зная болезненную впечатлительность отца, Иоанн надеялся довести его до окончательного состояния безумия и, таким образом, скорее занять его место. Первое ему удалось, второе – нет.

Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Царь Иоанн Васильевич только официальным браком был женат не менее семи раз. И молодой царевич старался от отца не отставать. Первой его супругой была Евдокия Сабурова, насильно постриженная в монашки, второй – Феодосия Соловова, с которой приключилась та же судьба, свою жизнь она окончила в монастыре. А к 1583 году он был женат на Елене Шереметьевой.

Ее-то, зашедшую в покои к мужу, что делать женщинам даже царского рода не полагалось, случайно и встретил там свекор. Беременная Елена вышла к тому же «распояской», то есть в одежде нараспашку, а такой вид для замужней женщины считался зазорным. Увидев такой срам, Иван Грозный отвесил невестке пару крепких оплеух. Она упала, ударилась, и уже следующей ночью у нее случился выкидыш.

Сын, вступившись за жену, получил посохом в висок и, промучившись два дня, скончался. Отчаяние царя было неподдельным: младший сын Федор Иванович не был предрасположен к государственным делам, в силу своей доброты и набожности. Многие злые языки называли его даже слабоумным. Оставалось надеяться на то, что беременная царица Мария родит здорового сына. Но и Мария Ивану Васильевичу к этому времени стала ненавистна. Иван Грозный отправил в монастырь большой вклад на помин души сына и даже сам подумывал уйти в монастырь.

Когда же государь немного оправился от потрясения, все заметили в нем огромную перемену: он окончательно перестал выносить около себя людей, не способных беспрерывно веселиться, но в то же время, почти совсем исчезла и его кровожадность. Казни стали в Москве редкостью. Зато еще более усилилось чувство сладострастия. Оно дошло до болезненности: Иван Васильевич вожделел ко всем женщинам, включая собственных невесток, так, что те избегали оставаться с ним наедине.

А в это время приближенные Ивана Грозного всерьез думала об очередном браке царя, на сей раз – с племянницей английской королевы Елизаветы Марией Гастингс. Царю сообщили, что сия девица весьма хороша собой и славится своей добродетелью. Этого было достаточно, чтобы в Лондон на переговоры о браке и «смотрины» был отправлен дворянин Федор Писемский.

Царь предвидел, что королева Елизавета может возразить, что он женат, и велел передать ей, что этот брак недействителен, ибо не признан архипастырями греческой церкви. Особым указом царь повелел послу:

«И сказать ее королевскому величеству, что Мария Нагая не царица, и будет пострижена в монастырь».

Кроме того, Писемский должен был обещать Елизавете тесный союз Англии с Русью.

Королева приняла московского посла с большими почестями, по относительно сватовства дала уклончивый ответ. По ее словам, Мария Гастингс больна и видеть ее нельзя. Королева была в очень затруднительном положении. С одной стороны, ей очень хотелось породниться с русским царем, с другой же – Мария Гастингс не хотела и слышать о браке с государем, жестокости которого были хорошо известны в Европе. В конце концов, Елизавета нашла остроумный исход: под именем Марии Гастингс Писемскому показали какую-то рябую, кривобокую девицу почтенного возраста. Разумеется, после этого посол поспешил уехать из Лондона, чтобы сообщить царю, что его обманули и что выбранная им невеста похожа на чудовище.

За хитрость Елизаветы поплатился лейб-медик московского царя, англичанин Роберт, который первый сообщил ему о красоте Марии Гастингс: его замучили в застенке.

Между тем Мария Нагая благополучно разрешилась от бремени сыном, которого Иван Васильевич повелел наречь Дмитрием. Но продолжать супружескую жизнь с некогда столь любезной ему Марией Грозный не пожелал, и когда она, оправившись после родов, предстала пред его очами, повелел ей отъехать с младенцем в город Углич и жить там тишайше.

Мария, разумеется, повиновалась. Любое место на Руси казалось ей спокойнее и приятнее, нежели царские палаты, где медленно, но неотвратимо сходил с ума ее венценосный супруг.

Накануне своей смерти, 17 марта 1584 года, царь отправил боярина Шуйского в Швецию. Ему сообщили, что у шведского короля есть дальняя родственница, отличающаяся удивительной красотой. Царь решил посвататься за шведскую принцессу. Он предлагал королю тесный союз и всевозможные льготы. Но Шуйскому не было суждено покинуть пределы Руси. На другой день его догнал курьер с вестью о кончине царя. Иоанн умер внезапно, во время партии в шахматы.

Даже его могучий организм не выдержал тех оргий, среди которых протекала его жизнь.

Вот как описывает смерть Грозного историк Н. Костомаров:

«В начале 1584 года открылась у него страшная болезнь; какое – то гниение внутри; от него исходил отвратительный запах. Иноземные врачи расточали над ним свое искусство; по монастырям раздавались обильные милостыни, по церквам велено молиться за больного царя, и в то же время суеверный Иван приглашал к себе знахарей и знахарок. Их привозили с далекого севера; какие – то волхвы предрекли ему, как говорят, день смерти… Иван то падал духом, молился, приказывал кормить нищих и пленных, выпускал из темниц заключенных, то опять порывался к прежней необузданности…

Ему казалось, что его околдовали, потом он воображал, что это колдовство было уже уничтожено другими средствами. Он то собирался умирать, то с уверенностью говорил, что будет жив. Между тем тело покрывалось волдырями и ранами. Вонь от него становилась невыносимее.

Наступило 17 марта. Около третьего часа царь отправился в приготовленную ему баню и мылся с большим удовольствием; там его тешили песнями. После бани царь чувствовал себя свежее. Его усадили на постели; сверх белья на нем был широкий халат. Он велел подать шахматы, сам стал расставлять их, никак не мог поставить шахматного короля на свое место и в это время упал.

Поднялся крик; кто бежал за водкой, кто за розовей водой, кто за врачами и духовенством. Явились врачи со своими снадобьями, начали растирать его; явился митрополит и наскоро совершил обряд пострижения в монахи, нарекая Иоанна Ионою. Но царь уже был бездыханен.

Ударили в колокол на исход души. Народ заволновался, толпа бросилась в Кремль. Борис Годунов приказал затворить, ворота. На третий день тело царя Ивана Васильевича было предано погребению в Архангельском соборе, рядом с могилою убитого им сына».

Известно, что, в конце жизни, испытывая раскаяние, Иван Грозный велел составлять список жертв своего ужасного правления, который перед его смертью в 1584 году вырос до 3000 с лишним имен. Копии этого списка, вместе с денежными пожертвованиями, были разосланы по крупнейшим монастырям России с распоряжением молиться за упокой их душ.

В этом длинном списке затерялись имена тех жертв, которых сгубила царская любовь.

Царевна Ксения или вдовствующая невеста

В Троице-Сергиевой лавре хранятся две вышивки дивной красоты. Первая – покровец для изголовья гробницы Сергия Радонежского, с изображением рублевской «Троицы». По малиновому атласу мелким жемчугом искусно вышиты фигуры, венцы у ангелов, одежды, стол, палаты, очертания гор и кроны деревьев. На полях, среди растительного орнамента, выполненного крупным жемчугом и самоцветными камнями, размещены серебряные и позолоченные пластины-дробницы с изображениями Богоматери, Иоанна Предтечи, Сергия Радонежского и святых Бориса, Марии, Федора, Ксении…

Вторая – многофигурная красочная композиция, вышитая на бархате, предназначенном покрывать «жертвенник»: сидящий на троне Христос, рядом с ним расположились Богоматерь и Иоанн Предтеча, у ног их склонились Сергий и Никон Радонежские. Выполненная умелым комбинированием 15 различных узоров и швов, картина отличается особой выразительностью лиц, объемностью фигур, изяществом и тонким вкусом в подборе цветов драгоценных камней, в сочетании жемчужного и золотого шитья.

Обе вышивки сотворены руками Ксении Годуновой – несчастной царевны, которую судьба предназначала для трона, но только посмеялась. Страшная судьба дочери царя Бориса, сполна заплатившей за его неуемное желание властвовать. Да что там сполна – втройне!

После смерти Ивана Грозного трон унаследовал его младший сын, Федор, – человек, о котором сам его отец отзывался так:

«Постник и молчальник, быть бы ему монахом, а не царем».

И действительно, за четырнадцать лет, проведенных на троне, и даже в последние дни своей жизни царь Федор Иоаннович ни на минуту не задумался о том, что происходило в России и кто будет самодержцем после его смерти. За него думала любимая жена Ирина, урожденная Годунова. А помогал ей родной брат Борис, который фактически и правил Россией того времени.

И правил – нужно отдать ему должное – неплохо: в стране было относительно спокойно, народишко не бедствовал, враги не тревожили. Более того, после кончины Федора Иоанновича, точнее, после того как его вдова Ирина, ставшая на две недели русской царицей-самодержицей, постриглась в монастырь, Бориса как бы «выбрал» царем сам народ – случай беспрецедентный в истории страны.

О том, как народ избирал на царствие Бориса, лучше и правдивее всего написал Александр Сергеевич Пушкин. Он, правда, не знал, что задолго до этого какие-то звездочеты предсказали Годунову, что он станет царем, но царствовать будет только семь лет.

– Хотя бы семь дней, – воскликнул в ответ он, – лишь бы царствовать!

Так что все отговорки при избрании на царство были лишь ломанием и кокетством: Борис стремился надеть шапку Мономаха, как юная девица – подвенечную вуаль: любой ценой, а там видно будет. Более того, он мечтал быть основателем новой династии – Годуновых, а в этих мечтах его поддерживала супруга – родная дочь главного опричника Ивана Грозного Малюты Скуратова.

Неслыханное восхождение сироты, начавшего свою службу в качестве стряпчего при дворе Ивана Грозного, до поста правителя государства при царе Федоре Ивановиче и, наконец, властителя огромной Российской державы, обещало всему роду Годуновых блистательное будущее. Даже недруги отдавали должное Годунову, что он мог заслужить славу одного из лучших правителей мира и совершить много великих дел, если бы не помешали ему грандиозные стихийные бедствия и трагические события.

В лучших словесных портретах непредвзятых современников говорится о красоте лица, величественных манерах, неизменной приветливости и мягкости в обращении, звучном голосе и красноречии Бориса Годунова, который «цвел благолепием» и «образом своим множество людей превзошел». Среди добродетелей царя русские летописцы и бытописатели особенно отмечали постоянство в семейной жизни и привязанность к детям. Очевидно, красоту, тонкую душевную организацию и талант Ксения унаследовала от отца, так как о жене Бориса Годунова, честолюбивой дочери опричника Марии Григорьевне, таких лестных отзывов не встречается.

Напротив, именно ей чаще всего приписывали неблаготворное влияние на мужа, в том числе, так и оставшееся неразгаданным убийство малолетнего царевича Дмитрия – младшего сына Ивана Грозного – в Угличе. Да и сам Борис, вступая на престол, окружил себя таким избытком предосторожностей, что лишь укрепил окружающих в уверенности: убийца. Хотя никто и никогда этого доказать не мог, да и появление Лжедмитрия стало косвенным оправданием царя Бориса.

Но в день его коронации, 1 сентября 1598 года, никто не предполагал, насколько трагичны для России будут последствия драмы в Угличе. А меньше всего об этом думала шестнадцатилетняя Ксения Годунова – с этого момента ставшая царевной. Ей собственное будущее рисовалось в самых радужных красках, и поводов для такого оптимизма было предостаточно.

Прежде всего Ксения Борисовна представляла собой классический образец русской красавицы тех времен. Трогательно-нежный и поэтический образ царевны запечатлен в народных песнях и произведениях литературы ХVII века. Современники же в один голос превозносили прелести этой стройной, яркой брюнетки с «союзными», то есть сросшимися на переносице бровями, пышными косами, огненными глазами и «телом, словно сделанным из сливок». Последнее наблюдение, впрочем, придется оставить на совести летописцев: кто из посторонних мог видеть русскую боярышню – тем более царевну! – тех времен без непременных пышных одеяний от шеи до пят?

Впрочем, Ксения «типичной» боярышней не была: отец постарался дать ей европейское образование и воспитание, желая упрочить свой трон союзом с каким-нибудь европейским монархом. А посему не спешил выдавать дочь замуж за кого-либо из русских бояр, хотя Ксения могла рассчитывать на самых знатных и богатых женихов.

Царевна умела не только читать и писать, но знала латынь, могла объясниться по-польски, ездила верхом, прелестно пела, умела танцевать. Сам не слишком грамотный, Борис Годунов пригасил к своим детям иностранных учителей, хотя это и вызвало недовольство русского духовенства. Более того, он послал обучаться в Европу около десяти боярских сыновей… но ни один из них не пожелал впоследствии вернуться на родину.

В общем, Борис, похоже, опередил свое время. Многие его династические планы сумел осуществить лишь сто лет спустя Петр Первый. Матримониальные же прожекты Годунова так и не воплотились в жизнь. Хотя планы были – поразительные по своей смелости.

Посредством брака с каким-нибудь иностранным принцем отец – царь хотел не только устроить счастье любимой дочери – красавицы, но и устранить многочисленные препятствия, которые власти европейских государств, опасавшиеся усиления могущества России, чинили ученым, специалистам и мастерам, желавшим работать в России и пытавшимся пробраться в Москву. По свидетельству современников, Борис Годунов лелеял планы учредить в Москве и других городах университеты и школы, в которых бы науки и художества преподавали зарубежные ученые, готовые способствовать развитию просвещения в России и «облагодетельствовать ее своими познаниями».

Как говорит летописец-современник, Ксения «поучению книжному со усердием прилежаще» и «зело научена премудрости и всякого философского естественнословия». По печатным и рукописным книгам изучала Ксения хронографы, где излагалась древняя история, переходившая к деяниям византийских царей, а затем к русской истории и космографии, в которых сообщалось о различных странах света, о государствах и народах, в них обитающих. Терпеливо и основательно постигала Ксения смысл «семи мудростей»: грамматики, диалектики, риторики, арифметики, геометрии, астрономии, а также музыки, под которой понималось и собственно пение.

Старинные летописцы особенно отмечают музыкальность и хороший голос Ксении: «Гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше». Она не только любила петь и слушать церковное пение, она сочиняла песни сама. Народная память сохранила поэтические строки песен Ксении Годуновой, написанных ею в самый трагический период ее жизни. В 1619 году переводчик английского, священник Ричард Джеймс, опоздавший на последний корабль, отплывавший из Архангельска в Англию, остался зимовать в Холмогорах. Здесь-то в его записную книжку какой-то русский человек и вписал две песни Ксении Годуновой, которую можно считать первой известной на Руси поэтессой.

 
Плач царевны
«Сплачется мала птичка, белая перепелка:
Ох – ти мне, молодой, горевати!
Хотят сырой дуб зажигати,
Мое гнездышко разорити,
Мои малые дети побити,
Меня, перепелку, поймати.
Сплачется на Москве царевна:
Ох – ти мне, молодой, горевати,
Что едет к Москве изменник,
Ино Гришка Отрепьев расстрига,
Что хочет меня полонити,
А полонив меня, хочет постричи,
Чернеческий чин наложити!
А что едет к Москве расстрига,
Да хочет теремы ломати,
Меня хочет, царевну, поимати,
А на Устюжну на Железную отослати.
Меня хочет, царевну, постричи,
А в решетчатый сад засадити.
Ино ох – ти мне горевати:
Как мне в темну келью ступити?!»
 

Но это было позже. А пока царевна безмятежно ждала, когда царь-батюшка благословит ее под венец. В это же самое время сын низложенного шведского короля Эрика ХIV принц Густав скитался по Европе. Юный принц бежал из своего отечества, где его намеревались погубить родственники, захватившие его наследственное право. Наконец он отдал себя под покровительство Польши, поселившись в городе Гданьске. Однако дела Густава в Польше оставляли желать лучшего, и он тайно отправил письмо московскому царю. Переписка шведского принца с Борисом Годуновым началась почти сразу же, как он вступил на русский престол.

Вскоре Густава пригласили приехать в Москву. В августе 1599 года принц-скиталец бежал из Польши и, несмотря на посланную за ним погоню, благополучно добрался до Московии. Навстречу Густаву в назначенное время и место на границе с Польшей было послано несколько придворных с немецкими переводчиками, а также повозки, лошади и все необходимое для дороги. 19 августа Густав торжественно въехал в Москву, его встречали с такой пышностью и почетом, что большего не могли бы оказать и королю. На приеме царь Борис и царевич Федор, приветствуя принца, выразили сожаление об его несчастиях и в присутствии всех бояр обещали ему покровительство Московского государства.

Но неожиданно все переменилось. Хотя умный, образованный, с приятной внешностью принц вскоре сделался любимцем Годунова, который и предложил ему руку царевны и титул властителя Ливонии, которая в то время находилась в оккупации шведов, непременным условием был переход принца в православную веру. Густав отказался – и был выслан в Углич, где и скончался некоторое время спустя, причем не исключено, что ему в этом помогли. Тем более что скончался он уже при царе Василии Шуйском, большом любителе таких неординарных «концовок».

Вторая попытка Годунова породниться с одним из западных королевских дворов была куда более успешной, во всяком случае, вначале. Выбор царя Бориca пал на брата датского короля принца Иоанна, который согласился принять православие, а вместе с ним – руку царевны Ксении и княжеский удел на Руси.

6 августа 1602 года датский принц на нескольких кораблях в окружении многочисленной свиты, доходившей числом до четырехсот человек, прибыл в Ивангород. Отсюда его путешествие до Москвы было настоящим праздничным шествием. На каждой остановке по русскому обычаю хлебосольно и предупредительно угощали его и всю его свиту. При въезде в города принца Иоанна встречали пушечными выстрелами, отдавая почести высокому гостю и торжественно приветствуя от имени царя.

19 сентября 1602 года принц Иоанн прибыл в Москву. Утром, перед въездом в стольный град привели ему в подарок от царя Бориса Годунова прекрасную серую лошадь со сплошной серебряной сбруей и с позолоченным, украшенным драгоценными камнями оплечьем на шее. На этом царском аргамаке принц Иоанн подъехал к Москве, где его встречало с большой торжественностью множество народа и десять тысяч русских всадников, одетых так нарядно, что, по впечатлению очевидцев, казалось, будто поле за Москвой превратилось в «золотую гору, покрытую различными цветами», а прибывшие иноземцы «с великим удивлением взирали на пышность и великолепие московитов».

Когда принц Иоанн и его свита въехали в город через Тверские ворота, зазвонили сразу все московские колокола и на улицы высыпали празднично разодетые люди. Принца со свитой проводили в Китай-город и поместили в лучшем доме, заранее для него приготовленном. Царь Борис и сын его Федор видели свиту датского принца с кремлевской стены, откуда наблюдали за торжественным въездом герцога Иоанна в Москву.

А 28 сентября 1602 года, когда гости устроились и отдохнули после дальней дороги, принца Иоанна со всей свитой пригласили на обед в Грановитую палату. Царь Борис и царевич Федор обняли представшего перед ним принца Иоанна как родного. Во время обеда царь во всем величии восседал на золотом троне, за столом рядом с ним были его сын, царевич Федор и принц Иоанн как будущий зять. Кроме членов царской семьи, никто не мог сидеть рядом с государем. Они втроем сидели за одним столом, а кругом стояли столы, где каждый занимал место по своему чину. В тот же день было решено совершить бракосочетание в начале зимы. Во время этого первого обеда царевна, оставаясь невидимой для пирующих, смогла вдосталь наглядеться на своего жениха и послушать его умные речи.

Ксения влюбилась в Иоанна с первого взгляда, а для него личное знакомство с царевной тоже оказалось приятым сюрпризом. В «нагрузку» к княжескому венцу ему вполне могли подсунуть рябую или хромую уродину, да еще и малообразованную дурочку – вещь обычная в европейских царствующих домах. А тут – красавица, почти как в сказке.

В мечтах о счастье и о своем женихе, датском герцоге Иоанне, склонялась царевна над девичьим шитьем. Именно в это время были сделаны прекрасные вышивки, сохранившиеся до наших дней.

Но незадолго до свадьбы принц Иоанн заболел жестокой горячкой и несколько дней спустя, несмотря на все усилия врачей, скончался… Ксения, услышав о смерти своего жениха, сильно убивалась по нему, а Борис Годунов сказал ей: «Погибло, дочь, твое счастье и мое утешение».

В трагедии А. С. Пушкина безутешная Ксения Годунова, целуя портрет умершего жениха, произносит:

 
Милый мой жених,
Прекрасный королевич,
Не мне ты достался,
Не своей невесте,
А темной могилке
На чужой сторонке…
 

«Царь отравил королевича!» – тут же поползла молва в народе. Никому не приходило в голову, что Годунову это было невыгодно, все лишь усмехались пpo себя: «С него станется!» После таинственной гибели царевича Дмитрия любая смерть в окружении царя Бориса приписывалась его злому умыслу. По иронии судьбы сам Годунов, по-видимому, тоже был отравлен – ход чрезвычайно ловкий, так как народ решил: что посеял, то и пожал.

Ксения осталась невестой-вдовой, хотя до конца своей жизни Борис Годунов пытался найти для дочери супруга королевского происхождения. Однако возобновление брачных переговоров с Данией ни к чему не привело, там решили, что одной попытки вполне достаточно. Не увенчались успехом и поиски жениха в Австрии, Англии и даже Грузии. Трагическая участь обоих принцев отпугнула от царевны искателей ее руки.

К тому же, по понятиям того времени, Ксения уже была старой девой, ибо к моменту своего второго обручения достигла двадцатилетнего возраста. Но главной причиной краха всех брачных замыслов Годунова было то, что его собственное положение на троне становилось все более шатким.

Через пару лет после смерти принца Иоанна по Руси пополз слух, смертельно опасный для Бориса:

– Царевич Дмитрий жив!

Но, кроме слухов о чудесном спасении младшего сына Ивана Грозного, у царя были куда более серьезные проблемы. Россия страдала от голода и моровой язвы – то есть чумы, повсеместно появлялись разбойничьи шайки, грабившие и сжигавшие все подряд: от холопских изб до боярских палат. В довершение ко всему в 1604 году появилась комета, и вслед за нею начались бури, ураганы, опрокидывавшие дома и даже колокольни. Народ счел все это гневом Божьим, а виновником всего назвал, разумеется, царя Бориса, который, кстати, был отнюдь не злодеем и достаточно мудрым правителем.

Народная ненависть, однако, не коснулась Ксении. «В невестах уж печальная вдовица», по-видимому, вызывала лишь сочувствие.

Первое вторжение Лжедмитрия, поддержанное польским королем, в 1605 году потерпело полный крах. Быть может, династия Годуновых так и не была бы сброшена с трона проходимцем-самозванцем, если бы не внезапная смерть царя Бориса. Только близкие родственники, наверное, понимали в полной мере, что злобная клевета, обвинявшая Бориса Годунова в убийстве последних членов законной династии, включая царя Федора Ивановича и царевича Дмитрия, подрывала его здоровье сильнее, чем последние трудные годы правления. Царь Борис стал тяжело болеть с 1602 года. В 1604 году его постиг первый удар, несколько недель Борис Годунов не выходил, а когда появился, то волочил за собой ногу. 13 апреля 1606 года еще далеко не старый Борис Годунов скоропостижно скончался от второго апоплексического удара.

Смерть царя Бориса Годунова усилила смуту в Российском государстве, дала новый толчок к распространению слухов об «истинном царевиче Дмитрии», расчистила путь самозванцу, погубившему династию Годуновых. Преемник Бориса Годунова, его шестнадцатилетний сын Федор, «подавал народу твердую надежду, что будет добрым, благочестивым царем», но царствовал после смерти отца только два месяца. Царевна Ксения стала свидетельницей внезапного и трагического падения своего рода и предательства тех, на кого Годуновы возлагали свои надежды.

Почему Ксения не постриглась в монахини после смерти своего второго жениха, которому она как будто бы пообещала хранить вечную верность? Наверное, потому, что вовсе этого не хотела. «Кроткая голубица» была не только достойной дочерью своего отца, но и родной внучкой Малюты Скуратова, одного из самых жестоких людей того времени. Так что вряд ли она мечтала о монашеском покрывале: царский венец представлялся ей куда более заманчивым. Но судьба решила иначе…

Остановившись в Серпухове, Лжедмитрий I не решался войти в Москву до той поры, пока были живы молодой Федор Годунов и его мать-царица. Послав в столицу бояр с приказанием умертвить сына и жену Бориса Годунова, самозванец, наслышанный о необычайной красоте Ксении, «дщерь повелел в живых оставити, дабы ему лепоты ея насладитися».