Текст книги "История России в лицах. Книга первая"

10 июня 1605 года князья-убийцы Василий Голицын, Василий Мосальский, Михаил Молчанов и Андрей Шерефетдинов в сопровождении отряда стрельцов ворвались на подворье Годуновых, захватили царицу Марию Григорьевну и ее детей и развели «по храминам порознь». Царица от неожиданности потеряла дар речи и не оказала никакого сопротивления. Федор Годунов, «поистине юный витязь и писаный красавец», мужественно сопротивлялся, так что палачи долго не могли с ним справиться.

Отчаянно вырывавшуюся Ксению Годунову увезли в дом к одному из губителей ее матери и брата, князю В. Масальскому. Позже она узнала, что задушившие Федора и Марию Годуновых бояре-убийцы объявили народу, что царь и царица покончили жизнь самоубийством – «испиша зелья», а «царевна едва оживе». Хотя этому никто не поверил, так как тысячи людей, в том числе историк той эпохи Петр Петрей, собственными глазами видели следы от веревок, которыми были задушены царь Федор и царица Мария Григорьевна, бояре запретили традиционный обряд погребения. Федора и его мать закопали, как самоубийц, возле ограды бедного Варсонофьевского монастыря на Сретенке. В одну яму с ними были брошены останки Бориса Годунова, которые родовитые бояре извлекли из Архангельского собора. Так пресмыкавшиеся перед тираном-самозванцем знатные бояре – изменники решили посмертно лишить почестей законно избранного, но «худородного» царя Бориса Годунова.

Все это время в один час осиротевшую Ксению Годунову удерживали в доме князя В. Мосальского. Догадывалась ли несчастная царевна, что очень скоро настанет день, когда ее поведут на поругание к тирану-самозванцу? Ждала ли она чудесного избавления?

Современник, дьяк Иван Тимофеев так описывает эти события:

«А бдительно охраняемую девицу, он, после своего вступления в город, как рабу, без всякого царского чина, с ласковым принуждением вывел из царского дворца и в частном доме угождавшего ему и приближенного к нему нового вельможи, без ее согласия, срезал, как недозрелый колос, – одел в монашеские одежды. И было бы удивительно, если не было ей чего-либо тайно – оскорбительного от отступника».

После убийства семьи Годуновых состоялось помазание на царство самозванца.

Как считается, Ксения была изнасилована Лжедмитрием, отличавшимся общеизвестным сластолюбием. Затем он держал при своем дворе наложницей пять месяцев, что было необычно для не отличавшегося постоянством самозванца.

Связь царевны Ксении с Лжедмитрием – это самая двусмысленная страница ее биографии. Буквально на следующий день после вступления самозванца в Москву Ксения Борисовна стала его любовницей. Правда, жертвами Лжедмитрия оказались еще десятки боярских жен, дочерей и даже молоденьких монахинь. Но негодование историков почему-то обрушилось на одну лишь Ксению.

«В защиту Ксении Годуновой мы не находим ни слова, – пишет один из них уже в конце XIX века. – Жертвою грубого, зверского насилия честнейшая девушка или женщина может быть раз в жизни, но чтобы в течение нескольких месяцев переносить ласки человека ненавистного, убийцы ее отца, матери, брата… и покоряться этому жребию, не имея духу убить злодея или собственной, добровольной смертью избавиться от позора и срама, – для этого надобно иметь в характере особый запас трусости и подлости…»

А почему, собственно, Ксения должна была убить Лжедмитрия или покончить с собой от позора? Целый народ принял самозванца за подлинного, природного царя, гордая аристократка Марина Мнишек согласилась стать его женой, а Ксения, приученная своим отцом к мысли о том, что будет королевой, сразу распознала «подлог»? Да быть того не может! И не исключено, что какое-то время самозванец колебался: то ли ему жениться на полячке, то ли на русской царевне. Брак с дочерью Годунова мог сильно упрочить позиции Лжедмитрия, и наверняка он это прекрасно понимал.

Наверняка это понимала и Ксения. Тем более что брак с царем, пусть и самозваным, был последним шансом гордой и властной красавицы найти себе достойного мужа. К тому же если бы «чистая голубка» стала не «жертвою» царя, а царицей, она по-прежнему бы осталась кумиром толпы и… историков. Победителей не судят.

Кстати, несчастье Ксении обернулось трагедией и для Марины Мнишек. Своенравная полячка еще колебалась: ехать ли ей в смутную и чужую Московию, чтобы занять там опасный, шаткий престол, или остаться на родине и найти менее блестящую, зато безопасную партию. И тут ей донесли, что жених отнюдь не изнывает в разлуке с нею, а приблизил к себе красавицу-царевну и чуть ли не собирается обвенчаться с нею.

Марина помчалась отбивать неверного суженого у соперницы. А поскольку в ее запасе были очень внушительные аргументы – несколько тысяч вооруженных поляков, то выбор самозванец сделал очень быстро. Марина надела брачный венец, Ксения – монашеский клобук. Царевна превратилась в смиренную инокиню Ольгу и дожила в монастыре почти до сорока лет: возраст по тем временам вполне почтенный.

Не надеясь когда-либо вернуться в Москву, чтобы оплакать могилы своих родителей и брата, Ксения Годунова мысленно возвращалась к своему прошлому, к тем бедам, которые постигли ее семью и всю Русскую землю. На далеком Белоозере сочинила Ксения Годунова несколько песен, которые позже обнаружили в записной книжке англичанина Ричарда Джеймса.

17 мая 1606 года в результате дворцового переворота, организованного дворянами-заговорщиками и поддержанного народом, Лжедмитрий I, бывший монах – расстрига Григорий Отрепьев, был убит. Избранный царем Василий Шуйский перевел Ксению Годунову во Владимировский Княгинин монастырь. В целях дискредитации идеи «доброго царя Дмитрия» и укрепления авторитета власти царь Василий Шуйский устроил торжественное перенесение останков Бориса Годунова и членов его семьи, убитых по приказу самозванца, из убогого Варсонофьевского монастыря в Троице-Сергиевский. Бояре и монахи на руках пронесли гробы с прахом царя Бориса Годунова, его жены и сына.

Царевна Ксения, одна только и оставшаяся в живых из всей семьи Годуновых, ехала следом за этим погребальным шествием в закрытых санях, громко плакала и причитала. Присутствовавший на этой церемонии Конрад Боссов записал в своей «Московской хронике» ее причитания: «О горе мне, бедной покинутой сироте! Самозванец, который называл себя Димитрием, а на самом деле был только обманщиком, погубил любезного моего батюшку, мою любезную матушку и любезного единственного братца и весь наш род, теперь его самого тоже погубили, и как при жизни, так и в смерти своей он принес много горя нашей земле. Осуди его, господи, прокляни его, господи!»

Тогда многие уже стали сильно жалеть Бориса Годунова, говоря, что лучше было бы, если бы он жил еще и царствовал. А умная и проницательная Ксения Годунова предвидела, что за убитым самозванцем-расстригой явятся новые обманщики, которые принесут много бед Русской земле. В одной своей песне Ксения также сетует: «За что наше царьство загибло?»

Дочь Бориса Годунова не ошиблась. В стране продолжались Смута и гражданская война. За Лжедмитрием I появился Лжедмитрий II, а затем и Лжедмитрий III… В 1609 году началась открытая польская и шведская интервенция.

Приехав в начале 1609 года в Троице-Сергиевский монастырь для поминовения родителей и брата, Ксения, теперь монахиня Ольга, была застигнута полчищами поляков, осаждавшими монастырь под командованием Сапеги и Лисовского. В монастыре укрылись жители многих окрестных деревень. Осада длилась полтора года и закончилась поражением поляков, которые не смогли сломить мужество и смелость защитников монастыря-крепости. Вместе с осажденными все трудности и бедствия стойко переносила и Ксения Годунова.

Сохранилось письмо, написанное Ксенией в осажденном монастыре и предназначенное жившей в Москве тетке, княгине Домне Богдановне Ноготковой, родной сестре Евдокии Богдановны Сабуровой, одной из жен царевича Ивана, убитого отцом Иваном Грозным. В письме от 29 марта 1609 года Ксения сообщает:

«Я у Троицы в осаде в своих бедах чуть жива, конечно, больна со всеми старицами, и впредь, государыня, никако не чаем себе живота, с часу на час ожидаем смерти. Да у нас же за грех за наш моровое поветрие, всяких людей измяли скорби великия смертныя, на всякий день хоронят мертвых человек, по двадцати и по тридцати и больши…» Когда свирепствовавший в монастыре мор унялся, то «не осталося людей ни трети».

После освобождения Троице-Сергиевского монастыря от осады Ксения Борисовна Годунова вместе с племянницей Ивана Грозного, Марией Владимировной, переехала в Москву, в Новодевичий монастырь. Но и здесь, даже под иноческой одеждой, их ждало новое злоключение. В начале августа 1611 года казаки Ивана Заруцкого взяли приступом Новодевичий монастырь и разграбили его. В одной из грамот того времени говорится:

«Когда Ивашко Заруцкий с товарищами Девичий монастырь взяли, они церковь Божию разорили, и черниц, королеву, дочь князя Владимира Андреевича, и Ольгу, дочь царя Бориса, на которых прежде и зрети не смели, ограбили донага, и иных бедных черниц и девиц грабили и на блуд имали, а как пошли из монастыря, и церковь и монастырь выжгли».

После этого нового, но уже последнего поругания, несчастную дочь Бориса Годунова вместе с другими монахинями отправили обратно во Владимирский Княгинин монастырь. С тех пор о ней не было никаких сведений до 1622 года. В этом году, 30 августа, на 41– м году жизни, прекратились все ее страдания. Перед своей смертью Ксения Годунова завещала похоронить ее рядом с родителями и братом. Последнее желание несчастной царевны исполнилось. Тело Ксении Борисовны Годуновой было перевезено в Троице-Сергеевский монастырь и погребено рядом с могилами родных у входа в Успенскую церковь.

P.S. У связи царевны Ксении с Лжедмитрием может быть еще одно очень простое и логичное обоснование. Выросшая на ступенях трона, воспитанная в ощущении своей избранности и достаточно искушенная в придворных интригах, дочь Бориса Годунова могла рассчитывать на то, что, став даже не царицею, а хотя бы фавориткою самозванца, она сумеет отомстить боярам, которые погубили ее семью. Ведь Лжедмитрия не было в Москве ни в момент скоропостижной кончины Бориса, ни во время расправы с его семьей. Царицу и царевича убили свои, русские, в том числе князья Голицын и Мосальский. Убили на глазах у Ксении, а по чьему приказу – какое ей было дело! И не самозванец силком затащил царевну в свои покои: ее привел туда все тот же князь Мосальский.

Ничего невыполнимого в замыслах Ксении не было: о подобных случаях она наверняка читала в европейских исторических хрониках. Обворожить нового государя, сделать его покорным орудием в своих руках и через него расправиться с врагами… Ради этого можно было снести «утрату чести» – штуку, в представлении внучки Малюты Скуратова, весьма спорную. И если бы за спиной ее соперницы Марины Мнишек не маячили польские сабли… кто знает, как бы обернулась история России. Не исключено, что союз Ксении и Дмитрия дал бы вполне законное продолжение царской династии, и сама приставка «лже» никогда бы не пристала к имени царя.

Впрочем, история не приемлет сослагательного наклонения.

Добровольное самопожертвование Ксении подтверждает еще одна малораспространенная версия о том, что произошло между кончиной Бориса Годунова и «падением» его дочери. Один из князей Белосельских, родственник царевны, предложил ей тайно обвенчаться с ним и бежать в Англию под защиту короля Иакова. Ксения ответила категорическим отказом.

– Рожденная царствовать, – якобы сказала она, – лучше посвящу себя Богу, чем стану нищей попрошайкой на чужбине.

Трудно сказать, насколько это соответствует действительности, но характеру царевны полностью отвечает. Умевшая казаться и «кроткой голубицей», и «безутешной невестой», и «пленительной красавицей-принцессой», Ксения на самом деле обладала недюжинной силой воли и властным нравом, а от отца унаследовала, по – видимому, фанатичное стремление к царскому венцу. Кое-что добавилось и от матери – урожденной Скуратовой. Такой «коктейль» никоим образом не способствовал христианскому смирению: даже стоя на краю гибели, рискуя всем, Ксения Борисовна не смогла отказаться от последнего шанса стать царицей.

Она проиграла. Но ведь могла и выиграть.

Как бы то ни было, Ксения Годунова – последняя русская царевна, которую намеревались выдать замуж, да еще и за иностранца. Целый век после этого царские дочери из девичьей светелки отправлялись прямиком в монастырь, обреченные на вечное девство. Понадобилось воцарение Петра Великого, чтобы этот обычай был, наконец, отменен.

Свою старшую дочь, Анну, Петр выдал за герцога Голштинского, претендовавшего к тому же на датскую корону. Ту самую корону, которой домогался в свое время первый жених Ксении – принц Густав.

История – большая мастерица на такие повторы и совпадения.

Таинственный старец

За окном патриаршьих покоев – ярко – голубое осеннее небо, золото и багрянец листвы. А скоро, совсем уже скоро небо станет темно-серым, пожухнет и облетит листва, мороз скует землю и природа заснет до весны. Скоро и он заснет – вечным сном, уйдет туда, куда уже ушли многие и многие родные, друзья, враги. Кое-кому он и сам помог отправиться в этот последний путь. Грех… Ну, да Бог милостив.

Патриарх Московский Филарет устало прикрыл глаза. Ох, грехи, грехи наши тяжкие… Мог ли он подумать в пору своей цветущей молодости, что придется пройти через такие испытания? И не только ему – всему государству. Можно сказать, прожил он не одну жизнь, а целых три. Не всякому такое удается, нет, не всякому. Теперь можно и умереть спокойно: Россия снова стала великой державой…

Ох, и погуляла же Москва на свадьбе царя Ивана! Молодой государь решил во всем следовать примеру своего отца и устроить всероссийский конкурс невест. Всем дворянам, имевшим дочерей старше 12 лет, повелевалось без промедления везти их на смотрины. Однако Иван IV не стал дожидаться, чем закончится долгая процедура. Его выбор пал на Анастасию Захарьину, знакомую ему с детства: ее дядя был одним из опекунов царя. Выбрал царь себе в жены писаную красавицу из знатного рода. И он, Федор, тогда еще совсем юный племянник молодой царицы, веселился на свадьбе от души. И без того род Романовых был в силе, а уж теперь и вовсе взойдет на великие верха – в царские родственники.

В свое время боярин Роман Юрьевич Захарьин женился на княжне Евдокии Горбатой-Шуйской из рода великого князя Андрея Суздальского. Дети от этого брака получили фамилию Романовых, и по женской линии являлись прямыми потомками князя Владимира Святого. Но и потомок великого князя, и будущий царский тесть, боярин Роман, держался достаточно скромно.

Куда более активным оказался его старший сын, Никита, родной брат царицы Анастасии. Активным, но умным. Даже сумасшедший тиран – а именно таким в последние годы своего царствования был Иван Грозный, – умирая, завещал шурину Никите, а не кому-либо еще, быть опекуном своего сына Федора, человека откровенно слабоумного. Неизвестно, как обернулась бы история государства Российского, если бы через год после смерти Ивана Грозного не скончался бы и сам Никита Романович…

Осталось пятеро сыновей Романовых: Александр, Федор, Василий, Иван и Михаил. Все – почти по Пушкину – «красавцы удалые, великаны молодые». А лучше, умнее и красивее всех был Федор Никитич.

Веселый и приветливый, Федор слыл на Москве первым щеголем. А уж до чего хорош был – молодки да девицы лишь обмирали, когда видели гарцующего по улицам Москвы боярина Федора. Обмирали, любовались, да перешептывались: кто станет избранницей этого красавца? Не иначе, королевишна какая заморская…

Почему заморская? Да потому, что смолоду тяготел боярин Федор к иностранным языкам. Знал латынь и – невероятная редкость для того времени! – владел английским. Любил читать книги, иной раз сутками напролет сидел над ними, про еду да сон забывая. На ком же такому жениться, чтобы ровней была?

Наконец, Федор Никитич заявил родным: благословите, женюсь. Отец с матерью в себя от изумления прийти не могли: избранницей сына стала дочь бедного костромского дворянина Шестова. И где только он ее высмотрел? Красавица, конечно, так мало ли на Москве красавиц? Родные уговаривали молодого боярина одуматься, выбрать себе другую невесту, но характер у Федора и тогда был крутенек:

– Либо Ксения, либо никто, батюшка. Либо на милой женюсь, либо клобуком монашеским покроюсь, матушка. Род наш и так знатен, с самими царями в свойстве.

Эх, знал бы тогда, что клобука все равно не миновать, придержал бы язык. Нет, так и брякнул…

Уговорил родителей, укланял. Сыграли свадьбу и молодые зажили счастливо. Молодая жена, что ни год, приносила детей, родила любимому мужу пятерых сыновей, да дочку. Жаль только, что Господь четырех детушек рано к себе прибрал, остались только сын, да дочка. Ну, да они еще молоды, еще деточки будут, главное, чтобы любовь меж супругов не угасала…

И не только в семейной жизни был боярин удачлив. Несмотря на молодость, стал главным дворцовым воеводой и одним из трех главных руководителей Ближней думы. Тайны придворной интриги постигал Федор Никитич наравне с искусством высокой политики. И не думал тогда, что совсем скоро все эти знания не просто пригодятся ему, а жизнь спасут.

Уже после смерти царицы Анастасии Романовы обвинили многих ближних к царю бояр в том, что те «счаровали» царицу. Грозный поверил навету. Полетели головы… А свято место, как известно, пусто не бывает, да и родню любимой, хоть и покойной, супруги царь всегда жаловал. Со временем, в отсутствие Грозного, управление государством формально переходило как бы в руки наследника престола, а фактически – в руки бояр Романовых.

Мучительно и загадочно скончался царь Иван Грозный, похоронив перед этим старшего сына – тоже Ивана. На престол воссел Федор – двоюродный брат Федора Никитича, последний, как оказалось, русский царь из династии Рюриковичей, женатый на сестре ничем особо не примечательного боярина Бориса Годунова – Ирине. Умом царь был недалек, телом слаб, зато супруга его всем удалась. Поговаривали, что правит страной царица Ирина, а за нею стоит ее брат. Федор Никитич такие слухи поддерживал, он-то доподлинно знал, кто в Кремле нынче главный. Он, Федор Романов.

Но власть иной раз легче взять, чем удержать. Посему сразу после смерти Ивана Грозного Федор Романов, опасаясь возможного неблагоприятного поворота событий, активно поддержал высылку в Углич вдовой царицы Марии Нагой, ее сына Дмитрия, всех родственников и приближенных этой семьи. Борис Годунов ко всему этому не имел ни малейшего отношения, но молва приписала ему и изгнание законного наследника престола, и его последующую загадочную гибель. А родственники царевича Дмитрия в равной степени ненавидели и Годунова, и Романова.

Никто не мог тогда точно сказать, кому достанется трон после смерти последнего из Рюриковичей. Наибольшими правами на престол обладал вовсе не Борис Годунов, а… Федор Никитич Романов. Так что гибель маленького царевича для Годунова была невыгодна, а вот для Романовых означала первый шаг к столь желанному престолу.

Через семь лет после гибели царевича Дмитрия скончался царь Федор Иоаннович. Династия, основанная Иваном Калитой, пресеклась. Хотели было короновать вдову Федора – Ирину, но та, будучи женщиной очень неглупой, предпочла надеть монашеский клобук. Инокиня Александра – под таким именем постриглась Ирина – тихо окончила свои дни в монастыре.

При жизни царя Федора и Романовых, и Годуновых связывала общая цель: оградить власть своего слабоумного родственника от притязаний бояр, которые не уставали плести интриги после того, как умерла единственная дочь царя Федора и царицы Ирины, и выяснилось, что детей у венценосной четы больше не будет. Но после смерти царя Федора по Москве поползли упорные слухи, что покойный царь «приказал быть по себе на престоле братаничу своему Федору Никитичу Романову». Самого завещания никто, однако, и в глаза не видел: если он когда-нибудь и существовало, то его вполне могли уничтожить вдовствующая царица Ирина, ее брат Борис Годунов, тогда уже почти всесильный правитель государства, или патриарх Иов, всецело обязанный последнему своим постом.

Ходила по Москве еще одна легенда, в которой, однако, куда более вымысла, нежели правды. Якобы царица Ирина еще при жизни мужа убеждала его завещать скипетр Годунову, но царь предпочел своего близкого родственника Федора Романова, а тот, вроде бы, решил уступить эту честь брату Александру Никитичу, Александр же – третьему брату Ивану, Иван – Михаилу… Царь потерял терпение и сказал:

– Так возьми же его, кто хочет!

Тут сквозь толпу придворных протиснулся Годунов и схватил скипетр.

Федор Никитич эту легенду знал, но лишь посмеивался: если бы ему предложили скипетр, никому и никогда он бы его не уступил, хоть бы и родному брату. Вопрос о власти решала Боярская дума, а борьба там между двумя разными партиями приобрела воистину драматический характер. Не ведал в то время Федор Никитич, что заканчивается его первая жизнь, роскошная и беспечная…

Занемог вдруг Борис Годунов, так занемог, что по столице поползли слухи о его неминуемой кончине. Вынесли носилки с царем на Красную площадь, показали народу чуть живого, да пустили слух о том, что бояре Романовы взялись извести царя ворожбою, да колдовством. А такие вещи в ту пору на Руси не в чести были…

Ночью 26 октября 1600 года несколько сотен стрельцов вышли ночью из Кремля с горящими факелами и направились к усадьбе бояр Романовых. Вооруженная боярская челядь оказала стрельцам отчаянное сопротивление. Дом, в котором жили Романовы, был взят штурмом, сторонников Романовых перебили, уцелевших бросили в застенок. И Федора Никитича, и его многочисленных братьев и племянников подвергли жестоким пыткам, во время которых многие скончались, ни в чем не признавшись. Но «дело о ворожбе» уже было не остановить.

При обыске на захваченном подворье Романовых был обнаружен мешок с какими-то корешками. И хотя Романовы утверждали, что мешок сей видят впервые, и что был он им-де подброшен, Боярская дума обвинила их в попытке «испортить» царскую семью. А любое подобное обвинение вело прямиком на плаху, а то и на костер.

Но царь Борис не решился публично казнить своих врагов. Четырех братьев Романовых: Александра, Василия, Ивана и Михаила отправили в ссылку, а Федора отвезли в отдаленный Антониев-Сийский монастырь на Двине, где насильно постригли в монахи под именем Филарета. Жену Федора Ксению тоже постригли в монахини под именем Марфы и отправили в Заонежье, детей, Михаила с сестрой, сослали на Белоозеро.

Так, в возрасте 47 лет начал Филарет свою вторую жизнь… Господи, воля Твоя, какими же тяжкими оказались для Федора Романова первые годы, проведенные в монастыре! И дело не в суровом уставе монашеской жизни, даже не в том, что был до этого боярин Романов «светским», мирским человеком до кончиков ногтей и таким остался. Трагедия заключалась в том, что человек в монашеском клобуке никогда уже не сможет воссесть на царский престол.

Жизнь в монастыре мало чем отличалась для старца Филарета от заточения. Однако в начале 1604 года Борис Годунов получил тревожное сообщение о том, что поведение Филарета резко изменилось.

«Живет старец Филарет не по монастырскому чину, неведомо чему смеется, все говорит про птиц ловчих, да про собак, как он в мире живал. Старцев бранит и бить хочет и говорит им: «Увидите, каков впредь я буду»,

Наверное, тогда Борис Годунов упрекнул себя за малодушие: нужно было казнит всех Романовых, извести под корень весь род, как делывал это со своими недругами царь Иван Грозный. Но было уже поздно: в октябре 1604 года во главе польских отрядов границу России перешел человек, объявивший себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием. На самом деле был он «человеком Романовых», Григорием Отрепьевым…

Дальнейший ход событий хорошо известен. Царь Борис внезапно скончался. Войска самозванца вошли в столицу. И если действительно Романовы готовили эту растянувшуюся на годы сложнейшую интригу, то самозванец сполна оплатил их счета: род Годуновых был вырезан под корень – вдова Бориса и ее сын отравлены, дочь насильственно пострижена в монахини. Лжедмитрий вернул из ссылки всех своих мнимых родственников, то есть все тех же Романовых. Филарет же был назначен ростовским епископом, а вскоре возведен в сан митрополита и отбыл в свою епархию.

Почему Филарет не остался в Москве? Видимо, трезво оценив обстановку, он понял, что удержаться на престоле Лжедмитрию будет труднее, чем завоевать Москву. Кроме того, ему вряд ли могли понравиться нововведения Лжедмитрия, который объявил себя «императором», преобразовал Боярскую думу в «сенат» и приказал построить в Москве костел и иезуитский колледж… После четырехлетней ссылки Филарет вернулся словно в другую страну. И совсем не в ту, которую рисовал себе в честолюбивых мечтах.

…18 мая 1605 года в качестве ростовского митрополита Филарет принял участие в церемонии бракосочетания Лжедмитрия и Марины Мнишек, а через десять дней в… свержении самозванца. Ворвавшиеся в Кремль заговорщики убили Лжедмитрия. А потом еще три дня бояре делили власть. В конце концов, трон достался Василию Шуйскому. Филарету же был обещан чин патриарха. Ох, знал он цену этим обещаниям, хорошо знал, сколько раз давал такие же!

И не ошибся. Новым патриархом стал казанский митрополит Гермоген. Филарет остался практически ни с чем. Епископ ростовский – что это за должность для него, потомка царей российских? А супруга по-прежнему в отдаленном монастыре прозябает, да и сын с дочерью в ссылке страждут. Для того ли затевал приход поляков да коронацию своего холопа?

Между тем, события развивались своим чередом. В России появился второй Лжедмитрий. Его войска громили правительственные отряды, города сдавались без боя. В июне 1608 года новый самозванец предпринял попытку штурмом взять Москву, был отбит и отошел к селу Тушино, где разбил укрепленный лагерь.

И опять «счастливое совпадение», на которые так богата биография Филарета. Второй Лжедмитрий щедро раздавал титулы и саны. Вот и митрополита Ростовского опять осыпали милостями и почестями, и он согласился принять сан патриарха, хотя незадолго перед этим архиепископ Тверской не пожелал покориться самозванцу и был жестоко наказан. А Филарета венец мученика явно не привлекал.

Второй самозванец также потерпел поражение и был убит. Царь Василий Шуйский пытался крепче взять бразды правления в свои руки, но бояре уже вкусили прелесть свободной жизни. К тому же кто-то донес боярам, что Шуйский за их спинами ведет переговоры с поляками и близок к успеху. Это решило судьбу первого и последнего царя из династии Шуйских. Бывшие подданные и друзья принудили Василия постричься в монахи, несмотря на его отчаянное сопротивление. Ох, и смеялся же тогда Филарет в тиши своих покоев: а не рой другому яму, боярин, сам в ней окажешься. Бог-то правду видит.

Тогда же патриарх Гермоген, строгий к изменникам, в своих воззваниях к народу отзывался о Филарете, что не своей волею, а по нужде тот находится в Тушино, и за это патриарх молит о нем Бога. И намолил. Когда дела самозванца ухудшились, Филарет одним из первых предложил призвать на российский престол… польского королевича Владислава. Бояре даже опешили от такого предложения: еретика, католика – да в православные государи! Не иначе Филарет умом тронулся.

Ошиблись бояре: никогда еще ум Филарета не был столь остер, как в те смутные дни. Предложил он Владиславу условия, на которые тот никак не мог согласиться: будущий монарх не должен был вмешиваться в церковные дела, отбирать имения у бояр, лишать великих людей чинов безвинно, а также должен был обещать никого не казнить без ведома Думы и без суда и следствия. А еще… принять православие. Немудрено, что поляки не спешили принять такое предложение.

По давней традиции Боярская дума выделила в период междуцарствия особую комиссию из своего состава для управления страной. Образовалась знаменитая «семибоярщина», не первая на Руси, но и не последняя.

Хоть и велик был соблазн войти в сей круг, избрал тогда Филарет для себя иной путь: вместе с князем Василием Голицыным возглавил «Великое посольство», которое должно было, наконец, заключить договор о вступлении королевича Владислава на московский престол. С послами под Смоленск выехало около 50 человек, представлявших все палаты Земского собора.

И все же лукавил Филарет, ох, лукавил, как всегда, и вел двойную игру: предлагал престол иноверному царевичу, а сам мечтал посадить на него своего юного сына Михаила. Но о мечтах своих помалкивал, а настырным полякам твердил:

– Буде де крестится, и Владислав нам государь, а буде не крестится, и нам он не надобен.

Сам же с верными людьми писал в Москву и получал оттуда тайные же вести. А когда «семибоярщина» направила послам грамоту, предписывающую им во всем идти на уступки польской стороне, Филарет решительно отказался.

Наконец, когда в апреле 1611 года земское ополчение подошло к Москве, а королю Сигизмунду III донесли, что все это делается с ведома «великих послов», их арестовали и отправили в Польшу под крепким караулом. Москва торжественно встречала своих освободителей, а тот, кто помог русским выиграть время и собрать силы для решительного удара по польским захватчикам, оказался в заточении на долгих восемь лет.

Филарет пробыл в польском плену до 1619 года. Однако и оттуда ему удавалось руководить делами в Москве. Известно, что Филарет вошел в историю российских спецслужб, придумав «тайнопись» – шифр, который использовался в дипломатической переписке. Это открытие он применяя, тайно переписываясь со своим родственником Федором Шереметевым, который после изгнания поляков из Москвы возглавил «романовскую партию». Мечта Филарета сбылась – Земский собор избрал его сына Михаила Романова «государем всея Руси».

Ох, и ошиблись же те, кто выбирал нового царя! Михаил был «зело кроток и милостив», вот и понадеялись бояре, что при таком царе будет им жить еще вольготнее, чем при царе Федоре Иоанновиче. Забыли, кто отец новоизбранного царя…

В 1618 году поляки подписали мирное соглашение с Россией. Члены «Великого посольства» были обменены на пленных поляков. 14 июня 1619 года Филарет был торжественно встречен в Москве и утвержден на патриаршем престоле. Вскоре он стал фактическим правителем страны, получив официальный титул «великого государя» (патриархов на Руси обычно именовали «великий господин»).

И началась третья жизнь боярина Романова, всегда мечтавшего о высшей власти, изгнанного из царского дворца Годуновым, насильно постриженного в монахи, хлебнувшего лиха в польском плену. Новая жизнь человека, обладавшего глубоким умом, решительностью, обширными знаниями и богатым личным опытом, но в первую очередь – громадным честолюбием. Именно Филарет ввел в русский язык слово «самодержавие», видимо, исходя из необходимости дать новое, как можно более точное определение своему правлению.