Текст книги "Четыре кита, или Право выбора"

5

Соло рос бойким мальчишкой. Целыми днями он носился по просторам долины, бродил по побережью, тайком от деда спускался в лес и частенько возвращался с добычей. Обучением его занимался Аниста, который, несмотря на возраст, не забыл ничего, из того, что знал. Учение Соло давалось легко и дед верил, что зерна мудрости падают на благодатную почву.

Мало кто мог остаться равнодушным в ответ на белоснежную улыбку Соло, но все же взрослое население долины старалось избегать общения с ним. Зато подростки бегали за парнишкой толпой, ведь где Соло – там сказка. Он рассказывал ребятам удивительные истории о смелых мореходах, путешественниках, прекрасных принцессах. Причем все его повествования были яркими и красочными, представленными в лицах. Ребята кожей чувствовали горячее дыхание пустыни, слышали гул снежных обвалов, смотрели танцы дивных пери. И ни один из них не выдавал взрослым маленькую тайну о том, с кем был и что видел, боясь неминуемого запрета общаться с Соло.

Дольше всех проводила время с молодым «изгоем» дочь одного из старейшин – Миона. Пользуясь тем, что отец всего себя отдал делам совета, а усилия матери были направлены на реализацию его потребностей, Миона, чуть посветлеет небо, бежала на окраину, где ее уже ждал Соло. Они взбирались на самый высокий песчаный холм, у подножия которого начинался лес, и ждали, когда первые предвестники восхода покажутся из-за моря и стрелами своими заденут зеленые верхушки.

– Смотри, – говорил Соло держа девушку за руку, – даже солнце радуется твоему приходу. Это для тебя начинается новый день.

Он улыбался и его глаза, наполняясь солнечными лучами, разливали тепло в лицо Мионы.

Она смеялась в ответ:

– Глупости, день начался бы и без меня.

– Наверное, – пожимал плечами Соло, – но это был бы серый день.

Простые слова, но от них сердце Мионы взрывалось воздушными пузырьками, тело становилось легким, как облако и ей казалось, что состояние полета – самое естественное состояние человека. Так они и стояли, держась за руки, пока всего, что можно охватить взглядом не касалась солнечная ладонь, а затем возвращались в долину, ведя за собой новый, свой день. Один на двоих.

Но всему когда-то приходит конец. Отец Мионы, член совета, следящий за нравственностью ее населения, лично подписывающий разрешения на браки, увидел-таки свою дочь в обществе Соло. Молодые люди стояли в амбаре с зерном и с пылкой юношеской страстью целовались, совершенно ничего не слыша вокруг. Да они и не думали, что в этот вечерний час в амбаре кто-то появится. Старейшина и сам не знал, на кой черт он сюда пришел, а может, забыл, как только узнал в распутной девице свою дочь.

Разговоры были недолгими.

– Не смей больше к ней прикасаться, выродок! А с тобой, – это к Мионе, – мы поговорим дома.

Еле дождавшись утра, Соло отправился к дому Мионы, дабы объясниться и попросить ее руки, но к нему никто не вышел. Зато к его деду пришли люди и объяснили, что теперь пребывание Соло в долине неуместно. А если уж ему так нравится здесь жить, пусть не приближается к известному ему дому.

Соло долго не колебался, он принял решение и теперь ждал только случая, чтоб обсудить с Мионой детали.

Наконец, в сумерках, он подкараулил девушку возле ее дома:

– Миона, Боже мой, как я соскучился, – он сжал ее в объятиях и жарко зашептал, – Ты только ничего не бойся, верь мне и все будет хорошо. Никто не сможет нас разлучить, пока мы любим друг друга.

Он целовал ее щеки, глаза, волосы и думал о том, что все худшее – позади и теперь только счастье будет их спутником.

– Я все продумал. Завтра ночью мы уйдем из долины, и никто нас не найдет. Я сумею сделать тебя счастливой. Не в этих краях, так в других, не все ли равно. Ты никогда не будешь знать нужды и страха, Миона.

Едва только он произнес эти слова, девушка замерла, как соляной столб. Потом отстранилась и, пряча глаза, ответила:

– Соло, прости меня, но я не пойду с тобой. Отец не переживет такого позора. Он меня предупредил, что ты позовешь с собой в бега. Но я не готова на этот шаг. Я дочь своих родителей и не могу их предать. Мы все равно не сможем быть счастливы без их благословения.

– Неужели твой отец может за нас решать, будем мы счастливы, или нет? Я люблю тебя и могу свернуть горы, только прикажи! Я жизнь свою брошу к твоим ногам. Ты не пожалеешь, любовь моя, пойдем со мной!

– Соло! Не мучь меня! – голос Мионы дрожал, а глаза жгло огнем. – Наверное, все дело в том, что я не люблю тебя настолько, чтобы уйти!

Соло стоял не шевелясь и смотрел, как ветер перебирал светлые волосы Мионы, пока она не исчезла из виду. Он не мог ни понять, ни принять подобного ответа, возможно потому, что не слышал беседы Мионы с ее отцом.

– Дочка, – говорил старейшина, – ты не понимаешь, с кем намерена связать свою жизнь. Он бунтарь, не признающий законов. Его мать была такой же, и закончила плохо. Советом старейшин запрещено было продолжаться его роду на нашей земле. Он прекрасно это знает и, как я думаю, предложит тебе бежать. Яблоко от яблони… Но он не любит тебя, у него нет ничего святого, нет родины, нет веры, нет чести, не известно даже, кто его отец!

– Неправда! Это ты не знаешь его, а я знаю! Он добрый и честный человек! И он очень, очень любит меня.

– Честный человек не позовет девушку в неизвестность, обрекая на погибель! А он – позовет, вот увидишь!

– Пусть! Если ты не дашь нам быть вместе, я уйду с ним!

– И будешь проклята! И дети твои не узнает счастья! Твоя мать умрет от горя, и я не переживу позора. Готова ты бросить к ногам выродка честь нашего рода? Готова ли обречь своих детей на вечное скитание? Не боишься, что прослывешь блудницей и не будет тебе дороги назад? Если так, иди, но я не дам и ломаного гроша за ваши жизни. Вы будете прокляты.

– Но отец, – Миона с мольбой сложила на груди руки, – позволь тогда нам остаться здесь.

Чем провинился Соло перед тобой? Дети не в ответе за своих родителей, так ведь сказано в писании. Господь велел прощать, так будь же и ты великодушен!

Ты не понимаешь! В его жилах течет испорченная кровь. Я не позволю тебе испачкать наш род, связавшись незнамо с кем. Это твоя блажь и она скоро пройдет. Детский каприз, не больше. Если ты будешь упорствовать, я приложу все силы, но этот паршивец в долине не останется. Пусть убирается и встретит свою смерть в большом мире, костлявая не заставит себя ждать, уж поверь мне. Соло уже при рождении грешен, а тебе известно, какова плата за грех. Может, стоит поторопить его с оплатой?

Всю ночь Соло мерил шагами долину. На рассвете он поднялся на холм. Взошло солнце, но теперь, как ни старалось, не смогло разукрасить новый, совершенно серый день.

6

Анжелика сидела в больничном коридоре на посту и дочитывала последнюю страницу очередного романа. Как всегда, все закончилось замечательно. «Они жили счастливо и умерли в один день», примерно так. Анжи вздохнула. Как и все девушки ее возраста, она мечтала о любви.

Ее сердце истомилось ожиданием великого чуда, а фантазии не ленились создавать сценки, одну романтичнее другой. Несколько раз ей снился один и тот же сон: она идет по тропинке, протянув руки навстречу юноше, но солнечные лучи бьют ему в спину, освещая контуры его фигуры, и слепя ей глаза. Еще пара шагов, она подойдет ближе и сможет разглядеть его, но, сколько бы Анжелика не шла, расстояние между ними не сокращалось. В том сне она любила его и, просыпаясь, чувствовала горькое разочарование оттого, что так и не сумела приблизиться.

Но это только сон. А что же такое настоящая, реальная любовь, какая она? Должно быть это – фейерверк чувств, сверкающая радуга, невыразимое счастье оттого, что человек, которого ты любишь, держит тебя за руку. И когда он рядом, не может быть ни горя, ни страха, ни пустоты. Все можно преодолеть, когда с твоим сердцем в унисон бьется еще одно сердце. Во всяком случае, в том сне она чувствовала нечто подобное. Лика еще раз вздохнула, захлопнула книгу и поднялась из-за стола. За окном гуляла теплая, весенняя ночь. На стоянке приемного отделения угрюмо таял серый снег, и апрельский ветер трудолюбиво высушивал его слезы.

Тихий стон, донесшийся из мужской палаты, разметал девичьи фантазии. Анжелика оглянулась и прислушалась. Стон повторился. Лика на цыпочках вошла в палату.

На кровати у стены лежал мужик, угодивший по пьяной лавочке под трактор. Перелом левого бедра со смещением, правая голень раздроблена. Ни растяжка, ни гипс ему не помогут, надо вести во Владимир, здесь таких операций пока не делают.

Мужчина открыл зажмуренные глаза и глянул на девушку:

– Что, сестричка, громко я? Не хотел, ей-Богу, но болит, зараза, спасу нет.

Голос у него дрожал, в глубоких морщинах у глаз застряли слезы.

– Ты бы мне укольчик сделала, сестренка. Не могу уже…

Анжелика села к нему на край кровати. Она вполне могла бы помочь ему и без «укольчика».

Когда-то мама научила ее снимать боль:

– Представь, что центр боли – черный клубок. Найти его просто, пульсация в этом месте сильнее. От этого клубка идут нити. Прощупай их и верни к центру. Затем сосредоточься, представь, что зажимаешь клубок в ладони и тащи его к ближайшей конечности. Можно вытянуть и через затылок, но это опасней. Когда клубок окажется вне человека, необходимо его быстро нейтрализовать. Представь, что сжигаешь его. Сначала пламя должно быть ярко красным, потом бордовым, дальше оно светлеет и меняет цвет на голубой. Только после этого ты можешь остановиться. Если не сможешь, или не успеешь, боль перетечет к тебе. Пока не будешь уверена в своих силах, не начинай.

Вместо нейтрализации ты можешь переместить боль в особо сложный участок, и тогда человек получит болевой шок.

Уяснив теорию, Лика несколько раз практиковала, но тогда рядом находилась мама, а сейчас подстраховать некому. Лекарство поможет, но ненадолго, а если вмешается Анжелика, мужик сможет спокойно отдохнуть до отправки во Владимир. Ничего сложного в этом нет, все получится. Тем более, лишний раз попрактиковаться не помешает.

Девушка решилась. Поставив ладони над переломами, она закрыла глаза и сосредоточилась. Вот они, два источника боли, они не только пульсируют, они острыми иглами пронзают плоть, вырываясь наружу, и также стремительно возвращаются в эпицентр, увеличивая болевые импульсы. А вот и нити, протянутые сквозь тело к мозгу.

Теперь главное – не остановиться и вернуть пронырливых деток к мамочке. Руки Анжелики, пройдясь над телом мужчины, вернулись на исходную. Боль сопротивлялась, остервенело сыпля иглами так, что девушка ладонями ощущала их уколы. Она осторожно, не торопясь, подтянула упрямые шары к ступням мужчины. Еще одно усилие и оба клубка оказались в ее руках. И тут тело Анжелики словно током пронзило, мозг заволокла черная пелена, и она испугалась, почувствовав, что зажечь огонь не в состоянии. Силы покидали ее, и хотелось только одного – отключиться.

– Эй, не засни там.

Чей-то голос проник извне в мозг.

Если уж взялась за дело, доводи до конца.

Лика, очнувшись, усилием воли заставила себя зажечь огни. Она смотрела, как красные сполохи обняли клубки, заставляя их морщиться и корежиться в пляске пламени.

Боль не отпускала ее тело до тех пор, пока бордовые языки огня не превратились в голубые, и вскоре сошли на нет. Она расслабленно опустила руки и открыла глаза.

Мужик уже спал, мелкие капли пота испарялись с его лба.

Добравшись до сестринской, Лика тяжело опустилась на кушетку и прислонилась спиной к прохладной стене.

В пустом помещении никого, кроме нее не было, но она кожей чувствовала чье-то присутствие. Надо сказать, подобные странности ее не удивили. В течение последних трех месяцев ее не покидало ощущение, что некто, или нечто, время от времени проявляет к ней интерес. Она слышала шаги у себя в доме, просыпаясь, замечала мелькнувшую тень, кто-то легким движением касался ее волос или щеки. Но вот голосов до сегодняшней ночи слышать не приходилось. Подобные явления справедливо казались Лика слегка нездоровыми. Как ни странно, она не испытывала страха перед этой неведомой субстанцией, она беспокоилась о своем душевном состоянии. Не являются ли подобные галлюцинации первым признаком помешательства?

Вновь прозвучавший голос заставил ее вздрогнуть:

– Ну, и зачем тебе это надо?

– Кто ты? – на всякий случай оглядев комнату, спросила Лика.

– Невежливо отвечать вопросом на вопрос. Повторяю – зачем ты это сделала?

– Человеку было очень больно, я захотела помочь.

– Глупо. Ты оказала ему лишь временную помощь. Причину его боли ты не устранила, зато сама чуть не пострадала. Если б эта гадость поселилась в тебе, то там бы и осталась.

И жила бы ты, милая девушка, на уколах.

– Спасибо, что помог… помогли.

– Не за что. В следующий раз, прежде чем играть в Айболита, подумай, как следует.

– Хорошо. А теперь, могу я спросить, кто Вы?

– Спросить можешь, а вот ответа не получишь. Не время.

– Я сумасшедшая, да? Вы – это глюки?

– Не беспокойся, с головой у тебя все в порядке. Во всяком случае, так я считал до сегодняшней красочной демонстрации твоей глупости. Если тебе нравится, можешь для удобства называть меня глюком. А сейчас отдыхай. До конца дежурства еще полно времени.

– А… Вы ко мне надолго?

Раздался короткий смешок:

– Боюсь, что надолго. Но ты не переживай, мы, глюки, в принципе безобидны.

Анжелике ничего не оставалось, как заснуть, надеясь, что проснувшись она не услышит белее этого голоса.

Лика работала сутки через двое. Свои выходные она предпочитала проводить дома, но иногда к ней, как и к ее матери, приходили соседи, или знакомые все тех же соседей. Тогда она шла заговорить грыжу, вывих выправить, или избавить от радикулита. Вкупе со скромной оплатой ее награждали последними городскими новостями. Анжелика называла их слухами из испорченного телефона, а потому внимание свое на них не тратила. Известие о том, что ожидаемые специалисты уже прибыли и расселились на временных квартирах, пролетело мимо ее ушей.

7

Солнечная улыбка осветила утро. Стены Ликиной комнаты с удовольствием приняли тепло нового дня. Девушка подтянула колени к груди и зажмурилась. Как не хочется вставать!

– Просыпайся, проспишь все самое интересное.

Ну вот, опять.

– Доброе утро, глюк. Я так понимаю, наше общение становится регулярным и неизбежным.

– Правильно понимаешь. Я пришел к тебе навеки поселиться. Шутка.

– Хороши шутки. Выйди. Я буду одеваться. Надеюсь, ты со мной в туалет не ходишь?

– Фи, мадемуазель, за кого вы меня держите. У меня врожденное чувство такта.

– Только на это и надеюсь.

Анжелика села в кровати и посмотрела на дверь. По металлу дверной ручки скакнул солнечный зайчик.

Гардеробщица, вахтерша, больнице – правительница Нина Тимофеевна, призывно замахала руками, как только Лика переступила порог приемного покоя:

– Ступай срочно в кабинет заведующей, там новенькие знакомятся с персоналом. Ольга Владимировна всем велела собраться.

Анжелика терпеть не могла подобные сборища. Но приказ есть приказ. Она белой мышью попыталась проскользнуть в кабинет ЗАВа, но движение было замечено, и громкий голос пригвоздил девушку к месту.

– А вот и Анжелика! Знакомьтесь, коллеги, наша лучшая медсестра. Как говорят наши пациенты, она может вылечить одним своим присутствием.

На медсестру уставилось несколько пар любопытных глаз и щеки ее обрели пунцовую окраску.

– Это я шучу, конечно, – продолжала Ольга Владимировна, – но то, что наши больные очень любят Анжелику, чистая правда. Говорят, рука у нее легкая.

Перестав пялиться в пол, Лика подняла голову. Перед ней стоял высокий статный мужчина 40—45 лет. Рукой с длинными тонкими пальцами он зачесал волосы назад, открывая высокий лоб без морщин, что могло свидетельствовать об отсутствии мук совести и, ослепительно улыбнувшись, представился:

– Виктор Григорьевич, ваш новый хирург. Очень рад, что буду работать в таком приятном коллективе.

Он протянул руку и пожал Ликину ладонь. Как странно, от его прикосновения комарики беспокойства закололи ее пальцы, и ей очень захотелось оказаться от него подальше. А красавец между тем, продолжал наполнять помещение музыкой своего голоса, явно получая от этого удовольствие:

– Надеюсь, мы с вами подружимся. Учитывая, что вы пришли последней, позвольте представить вам моих коллег…

Татьяна, наблюдая процесс знакомства новоприбывших с Ликой, недоумевала, отчего этот холеный мужчина, как говорят, классный хирург, рассыпается бисером перед провинциалами. Слишком хорошее воспитание или попытка, незнамо зачем, с первых шагов произвести впечатление?

С ним вместе приехали две девушки-практикантки и совсем молоденький врач-травматолог. Чуть сутуловатый, с крупными чертами лица и насмешливым выражением глаз, он с первого взгляда заинтересовал Лику и заставил ее сердце биться сильнее.

Звали его Алексей Вольцев. Профессора пророчили ему хорошее будущее, и сетовали на чрезмерное легкомыслие, а сокурсники знали как Дон-Жуана, с ловкостью жонглера играющего девичьими сердцами. На втором курсе он успел жениться, а к четвертому – развестись. Он искренне считал, что жизнь – это только игра и не стоит относиться к ней серьезно, а отношения между мужчиной и женщиной могут длиться столько, сколько длится новизна.

Суматоха рабочего дня отпустила к вечеру.

– Лика, прогуляйся со мной в курилку, – попросила Таня, заглянув в сестринскую.

Лика не любила запаха сигарет, но ей, как и Татьяне, не терпелось поделиться впечатлениями, и только в курилке в это время можно было спокойно поговорить, предварительно закрывшись на ключ.

Сизый дым, плавно изгибаясь, выплывал в открытую форточку.

– Ну-с, что ты обо всем этом думаешь?

Таня бросила скорый взгляд на подружку:

– Чего молчишь загадошно? И улыбочка у тебя какая-то нехорошая. Больная улыбочка-то.

– Чего это вдруг, больная? – удивилась Анжелика.

– А тогой-то. Чумная какая-то. Рассказывай, как тебе новенькие? Впечатления от практиканточек мне не интересны, предупреждаю сразу.

Лика хихикнула и покраснела:

– Обычное впечатление, люди как люди.

– Так, а при чем тут розовые щечки и потупленные глазки? Ликусь, я тебя насквозь вижу, а ну, говори, на кого из этих двоих ты запала?

Таня схватила Лику за плечи и затрясла ее.

– Сейчас я устрою тебе допрос с пристрастием, а ну, колись, несчастная!

– Таня, ты из меня всю душу вытрясешь! Не убивай, я все скажу!

Таня отпустила Анжелику и, сделав серьезное лицо, взяла новую сигарету.

– И так, этот импозантный мужчина со светскими манерами тебе понравился? Ты считаешь, что нам крупно повезло, что сей дар природы будет трудиться с нами бок о бок?

– Это ты о ком? О Викторе Григориче что ли? По мне, так и не приехал бы он, мы б не много потеряли. Хотя, может больные от этого и выиграют. Если с тяжелыми переломами их перестанут возить в эдакую даль, это ж хорошо. А вот наши доктора совсем не в восторге. На его фоне их запитые физиономии сильно проигрывают.

– Значит, и тебе он не показался. – Таня задумчиво уставилась в потолок.

– Совсем не показался. – Лика посмотрела туда же, и они вдвоем принялись детально рассматривать каждую его трещинку.

– Н-да. – протянула Таня. Видимо, количество и качество трещин ее разочаровало. – Странно.

– Что именно?

– Да все это. Странно. Зачем ему покидать насиженное место и ехать в нашу милую Тьмутаракань? Непонятно, значит – подозрительно.

Лика махнула рукой,

– Да ладно тебе, мало ли какие у него на то причины. Может, дело в жилье? Я слышала, здесь ему квартиру дадут.

– Ну хорошо, если не В. А., то что?

– Что?

– Ну хорошо, не «что», а «кто»?

– Кто? Что? Тьфу, запутала совсем! Что ты хочешь сказать?

– Кто повлиял на цвет твоих щек? Они у тебя аки маки красны.

Анжелика удивилась. Она надеялась, что Татьяна ничего не заметит.

– Тань, а любовь с первого взгляда бывает?

Ответом ей был кашель поперхнувшейся Татьяны. Отдышавшись, женщина оценивающе посмотрела на Лика:

– Ну, ты даешь! Можешь не продолжать, с тобой все ясно. Зеленые глаза Алексея поразили тебя в самое сердце.

Девушка смущенно отвернулась и поэтому не увидела, как гримаса жалости промелькнула на Танином лице. «Эх ты, мышка серая, не по тебе пирожок-то», можно было прочитать в глазах старшей медсестры. Но, быстренько подкорректировав мимику и добавив материнской нежности в интонации, Таня продолжила:

– Ну ладно, деточка, хватит краснеть. Парень и правда хорош, грех не влюбиться. Да и пора тебе ужо, чай не 15 лет-то, пора!

Лика обижено насупилась:

– Все время ты смеешься. Ничего больше спрашивать не буду. И рассказывать тоже не буду.

Таня хихикнула и обняла девушку за плечи:

– Да не смеюсь я. Я действительно за тебя рада. Только ты не очень торопись выдавать желаемое за действительное. За версту видно, что парень – пройдоха. Это я тебе говорю, как человек с опытом.

Анжелике вдруг стало обидно за Алексея. Это как раз Таня торопится с выводами. Парень с Алешиными глазами ну никак не может быть пройдохой.