Текст книги "Повелитель"

Допивая «Амбру», она снова посмотрела в небесный прямоугольник: ночь наступала, и время здесь на самом деле текло иначе. Домой Надя ехала на машине, пойманной Лялиным, и всю дорогу корила себя за то, что у нее сегодня ночует Маринка. И так странно, что у него именно в этот вечер тоже был гость. Словно жизнь давала им возможность подумать, остановиться, опомниться. Дурацкий Ветров! Но подруга так просила ключи… Когда они помирились, Марина вынырнула из мертвенного оцепенения, снова начала замечать жизнь вокруг и радоваться ей. В конце концов у них с Андреем Мстиславовичем еще все впереди, решила Надя.

15. Пожилой дом

Их первый поцелуй был похож на высоковольтный разряд, после которого Надя почувствовала мир иначе. Жизнь обрела новый трехмерный объем, и в этой новой жизни Наде все дороги были открыты. Ведь она – женщина, под ноги которой стоит бросить весь мир. Да что там поцелуй, с самого первого прикосновения, когда Лялин дотронулся до нее, и Надя уловила силу его ответного чувства – она изменилась, и уже тогда понимала – это навсегда. Надя могла поклясться – когда они первого сентября всего лишь пили «Амбру» в сквере: их сближение уже было неизбежным. И она это знала. Глубинная уверенность за пределами рассудка и здравого смысла, но это была та уверенность, в которой невозможно сомневаться.

Утром Надя рассказывала Марине про вчерашнее свидание.

– Я не знаю, что делать с безумием огромной силы и красоты. Помнишь семинар перед моим обсуждением? Тогда от него так прекрасно пахло, я не знала, что это за духи, и когда мы стояли рядом, втягивала запах, не могла надышаться. На следующий день проснулась в пять утра, а после института поехала мотаться по городу, чтобы время прошло быстрее и следующий вторник стал еще ближе. Поверь, я бежала от мыслей о нем и специально заходила в обычные магазины, чтобы никаких книг, никакой литературы. Но представь – захожу в «Рив Гош», первое, что увидела – стойки с мужскими духами. Я подошла и наугад взяла пузырек… Марина, такого не может быть просто так! Это был его запах! Мне стало радостно и страшно: нет, таких совпадений случайно не бывает. Это был «Фаренгейт» от Диора. А потом я купила идеальное платье на мое обсуждение. И еще нашла восхитительные ботиночки, и чтобы их купить, мне не хватило девяноста рублей. Я отложила ботинки на кассе, слетала домой, взяла деньги, вернулась. И осталось еще сто рублей на еду.

– Коготок увяз, всей птичке пропасть? Но ты же ничего толком про него не знаешь.

– Я знаю его. Слишком поздно, чтобы отступать. Не думала, что так бывает. А любовь пришла, словно беременность – я вдруг начала замечать, что мир стал каким-то другим, и я другая, люди другие, и все это уже происходило, когда я еще не знала, не догадывалась, что она во мне. Марин, я даже не представляла, что может быть – вот так! Хочу видеть, слышать, целовать, дотрагиваться до него! Готова просто рехнуться от радости, когда он берет меня за подбородок вот так – и я вся переливаюсь от нежности! Маринка, я непоправимо счастлива!

– А он точно живет один? Странно, что у него вдруг какой-то друг, и к нему нельзя ехать, – нахмурилась подруга. – Ветров мне тоже говорил, что один.

– Повелитель меня не обманывает!

– Повелитель? – округлила глаза Марина. – Кто-кто?

– Ну Лялин, конечно, кто же еще! Я иногда думаю, если он скажет на семинаре – Надя, а выпрыгни в окно, я пойду и прыгну. Да и вообще…

– Да ну что ты ерунду говоришь!

– А у тебя разве не так, разве в начале у тебя было не так?

– У меня нет. Меня трясло как в лихорадке, и казалось, не увижу его – сойду с ума. Но чтобы куда-то прыгать…

– А еще я как будто захлебываюсь от счастья, улыбаюсь все время, мне что-то говорят, а я слов не понимаю. Зачем вообще в мире происходит что-то, кроме любви?

– Слушай, а может, в их поколении так принято?

– Что принято?

– Ну, не знаю, робко ходить вокруг девушки, прежде чем… Да и вообще, как там это у них происходит?

– Ты так говоришь, словно он средневековый человек! И потом Мишка твой не намного младше, и что?

– Да в общем ничего. Хотя специалист по Серебряному веку, это уже… Ладно. А мне все-таки трудно поверить, чтобы у тебя – и повелитель. Как в каком-то турецком сериале.

– Да я тоже не думала, что может так быть. А вот.

– Чего не может быть? – спросил лохматый Ветров, заглянувший к ним.

– Ничего, – ответила Марина. – Собирайся, мы опаздываем.

В институте после первой пары они встретили Абашеву, когда та что-то оживленно рассказывала Ларичеву и Виноградову. У заочников началась сессия, и теперь они встречались во дворе каждый день.

– Что стряслось? – поинтересовался Ветров.

– Климов мне письмо прислал!

– Ромка? Вот ведь! И где он сейчас, что с ним?

– Да вот пишет, что живет в поселке Никольское, ни с кем не общается и зовет в гости.

– В гости? Конечно едем!

– Да, он написал, что всех помнит.

– И девчонок берем, а то он там одичал совсем!

– Тогда я ему напишу, чтобы ждал в субботу, – согласилась Аня.

Роман Климов был их однокурсником с заочки, который пропал после своего разгромного обсуждения в конце первого курса, перестал выходить на связь, и до сегодняшнего дня никто не знал, что с ним. И вот Аня получила письмо, в котором Рома говорил, что соскучился по поэзии, думает снова начать писать и хочет видеть своих старых товарищей.

Утром в субботу друзья встретились на Курском вокзале. С утра Надю мучило легкое беспокойство, словно она забыла сделать что-то важное или у нее есть проблема, требующая срочного решения. Пытаясь понять причину внезапной хандры, она перебирала в голове возможные варианты: может быть, устала или заболевает. Наконец Надя поняла – все дело в Повелителе. Его не было рядом! Раньше она с удовольствием встречалась с друзьями, не думая ни о ком другом. Теперь, без Лялина, жизнь казалась не полной. Она впервые с завистью посмотрела на Марину с Мишей, которые стояли обнявшись.

Дон сегодня тоже пришел один. Они с Ангелиной снова поругались, и, пока он ехал в электричке, сочинял и отправлял жене свои примирительные стихи:

 
Красивая и молодая,
Но жесточайшая из дев,
Не знаете, как я страдаю,
Вотще Вас мысленно раздев…
 

– Вот, опять молчит! – расстраивался Репников. – Поль, посмотри, может, стих не очень? Тут рифма неточная… Сейчас другой придумаю.

И через несколько минут показывал следующее.

– Пусть молчит, если сможет!

 
Всех впереди ждёт гумус,
Прощальный грай грачей.
Зачем я так люблю Вас,
Жестокая, зачем?
 

– Ну тут с рифмами все в порядке, – заверил его Поль. – Отличный образ, отправляй.

Но и на этот стих Ангелина не ответила. Дон перестал ей писать и полез в рюкзак за водкой. Когда они вышли на станции с красивым названием «Малиновка», он чуть не упал, спускаясь по ступенькам от платформы.

Друзья брели по дороге дачного поселка, отыскивая адрес. Надя первая увидела нужный номер дома, цифру 12, написанную на зеленом заборе желтой краской. После того, как на их стук никто не появился, Виноградов открыл щеколду калитки, и они медленно пошли к дому мимо голых высоких кустов. Должно быть, летом здесь все утопало в зелени. Небольшой деревянный дом синего цвета с белыми наличниками выглядел не новым, но было заметно, что о нем заботятся, краска регулярно обновляется, и казалось, что он простоит еще лет сто без особых проблем.

– А неплохо устроился наш отшельник, – заметил Ларичев. – Я бы тоже из такого гнезда не выходил. Только вас звал в гости. Ну и девушек, конечно.

Не успели они дойти до крыльца, когда дверь открылась и вышел Рома. Можно было сказать, что он совсем не изменился, Климов отпустил бороду, но в целом выглядел как раньше. Одет он был не по-дачному, в светлых джинсах и черной рубашке, словно ожидал особенно важных гостей.

– Здорово… Это вы все… Проходите, – немного растерянно сказал он, приглашая их в дом.

– Ну привет! – Налетел на него Виноградов. – Жутко рад тебя видеть! Не ожидал, что нас так много будет? Ну тут все свои, сейчас я тебя познакомлю…

В прихожей они разулись и теперь ощущали прохладный пол из широких деревянных досок, выкрашенных коричневой краской. В одной из комнат Надя увидела накрытый стол. Было заметно, что внезапно нашедшийся однокурсник тщательно подготовился к приему гостей, точнее – одного гостя. В центре, на белой кружевной скатерти стоял букет из красных роз, рядом – ведерко со льдом, в котором ждала своего часа запотевшая бутылка шампанского, вокруг теснились разнообразные закуски: корзиночки с икрой, соленая рыба, красная и белая, разложенная в хрустальные вазочки, два широких блюда с колбасами и сырами, мисочка с паштетом, овощной салат и большая ваза с фруктами. То, что Роман ожидал лишь одну гостью, подтверждали и две новые свечи в тяжелых подсвечниках на разных концах стола. Скорее всего, Аня сразу поняла, что он приглашает лишь ее, но не захотела ехать одна, поэтому позвала остальных.

– Вот ты подготовился! – присвистнул Ларичев. – А почему бокала только два? – На этих словах Ветров легонько толкнул его в бок.

– Ты чего? Ром, у тебя водка есть?

– Есть! – крикнул Климов из кухни. – В погребе. Достаньте сами, я от мяса отойти не могу.

Пока Антон, позвав на помощь Камышникова, открывал дверь в погреб, Надя села рядом с Мариной на небольшой синий диванчик.

– А хорошо, наверное, здесь жить, за городом.

Прямо в окно смотрели ветки старой яблони, с оставшимися редкими, начинающими темнеть от мороза плодами.

– Я бы очень хотела жить в своем доме, – вздохнула Марина. – И лучше всего у моря. Я обязательно куплю себе домик на берегу, и когда мы состаримся, то вы все будете приезжать ко мне в гости, и мы будем пить вино и смотреть на волны…

– Тащи все! – Услышали они голос Паши, и вслед за этим зазвенели доставаемые из погреба бутылки.

– Опять напьются! – пожала плечами Марина. – Пойду посмотрю.

Пока гости разбирались с погребом и бутылками, Аня сидела на кухне за маленьким столом, наблюдая, как Рома переворачивает мясные ломти на большой закопченной сковороде. За четыре года Климов немного похудел, и его лицо, и раньше будто бы прятавшееся за густыми бровями, теперь получило дополнительное прикрытие в виде широкой бороды. Но когда она смотрела на него, прежде всего замечала глаза, взгляд которых изменился, став каким-то тусклым, словно свет от запыленной лампочки, и даже пробившийся на несколько секунд прежний отчаянный огонь, видимо, связанный с ожиданием Аниного приезда, тут же погас, как горящий уголь, упавший в колодец. На первом курсе у них случился стремительный роман, но Аня прервала эти отношения, потому что хотела семью и детей, а Рома, который тогда был в разводе, заявил, что ни с одной женщиной никогда вместе жить не станет. А потом он и вовсе исчез, и хотя Аня, переживая, пыталась отыскать его через общих знакомых, у нее ничего не вышло. Последней вестью, долетевшей до нее, было сообщение, что Климов жив, но не хочет никого видеть.

– Почему ты написал мне письмо? – спросила она.

– Не знаю. Наверное, устал от одиночества. А еще я разбирал книги, нашел твою подборку, ту, помнишь: «И дом, и улица, и дерево…» У тебя хорошие стихи.

– У тебя тоже. Ничего, что я ребят привезла? Они очень обрадовались, когда я сказала о тебе.

– Ничего, конечно. Рад их видеть. Но может, ты приедешь еще, уже без них?

– А зачем? – она посмотрела в его облачные глаза.

После небольшой паузы Рома отвернулся к плите:

– Знаешь, я немного глупо себя чувствую, тут шипит сковородка, а в комнате, похоже, уже началась пьянка. Может, потом поговорим?

– Понятно, – ответила Аня и вышла из кухни.

За столом действительно уже начали выпивать, стараясь не закусывать – некрасиво было разрушать этот изысканный стол, пока хозяин занимался готовкой.

Когда Рома пришел из кухни со стопкой тарелок в руках, Дон окончательно впал в блаженное безразличие, Руслан с Антоном, сидя на полу возле книжного шкафа, громко спорили о переводах Верлена, а Поль, терзаемый охватившим его алкогольным возбуждением, ходил от окна к окну, предлагая пойти погулять по деревне. Только Паша мирно сидел в углу, листая книгу. Надя с Мариной, уединившись на диване, о чем-то шептались и хихикали. Аня молча смотрела в окно.

Расставляя тарелки, Рома убрал со стола букет и свечи. Достал из ведерка шампанское, которое почти целиком выпила Аня – Надя с Мариной решили не смешивать водку, а мальчиков игристое тоже не интересовало. После скомканного тоста за хозяина, произнесенного Русланом, гости набросились на еду. Угощения из тарелок, блюд и салатников исчезли почти мгновенно – все изрядно проголодались.

– Ну ты нам расскажешь, почему так долго о тебе ничего не слышали? Или, может, ты скрываешься? – жуя, спросил Антон. – Мы тебя не выдадим.

– Да нет… – ответил Рома. – Просто наступил момент, когда я понял, что устал. Не хочу никого видеть и слышать. Снял дом, думал, немного поживу один, приду в себя. А потом мне так понравилось здесь. Сначала перестал ездить в Москву, а теперь – выхожу только в магазин.

– А ты работаешь?

– Нет.

– А деньги?

– Остались из прошлой жизни.

– Хорошая была жизнь, – оценил Поль, цепляя на вилку соленый гриб.

– Разная была жизнь. У меня сейчас какой-то глубокий покой, я словно сам – вот этот пожилой дом. Уже пожил. Уже все видел. Ничего нового не будет. Мне тут хорошо. Да, я читаю, вон, видите, сколько книг. Работаю на огороде, хожу за грибами. Вот только перестал помнить дни недели, но это и неважно теперь.

– Ты пишешь?

– Не пишу. Совсем.

– Давно?

– Давно.

Когда они вышли на улицу, уже стемнело. Возле калитки Аня обернулась. Рома стоял на крыльце и смотрел на них.

– Он, наверное, теперь опять пропадет. Лет на десять, – сказал Ветров.

Щелкнула щеколда, запирающая калитку. Они шли к станции, попадая в хрусткие замороженные лужи.

– Как будто кости, – сказала Марина.

– Или судьбы, – ответила Аня.

Где-то вдалеке лаяли собаки, луна выглядывала из-за неплотных облаков, и вдали уже слышались проезжающие поезда. Все понимали, что Рома не вернется, но до следующего утра им было все равно.

16. Непоправимый рай

Надя сидела на окне «у Сартра», дожидаясь, когда все разойдутся. Перед семинаром Лялин позвонил ей три раза. Сначала спросил, придет ли она сегодня. Потом – брать ли ему «Амбру». В третий раз попросил не убегать сразу после семинара и подождать его. Наде казалось, самого главного он так и не сказал, но в четвертый раз мастер звонить не стал. Она ехала в институт с томительным предчувствием, казалось, именно сегодня должно произойти что-то решающее. Эмоции то взмывали вверх, то со страшной скоростью возвращались к земле, словно на карусели. Сегодня Надя не слушала ни стихи, ни что о них говорят, с нетерпением ожидая окончания занятия, и одновременно желая, чтобы это время, время жгучего интереса и предвкушения, длилось как можно дольше…

Яркие лампы на потолке отражались в большом зеркале, лучась и переливаясь, и Наде казалось, будто она в просторном дворцовом зале: вот-вот заиграет музыка, войдут нарядные гости, и они с Повелителем закружатся в танце на глазах у всех… Услышав шаги, она спрыгнула с подоконника на пол и замерла в ожидании. Надя не ошиблась – это был он.

– Все наши уже ушли? – спросил Лялин.

– Ушли.

Он подошел к ней и, обхватив за талию, притянул к себе.

– Что ты делаешь, сейчас кто-нибудь придет, – Надя попыталась освободиться.

– Все же разошлись.

– Ну и что.

– Я еще не сдал ключ от кафедры.

– Да?

Она посмотрела ему в глаза, чувствуя, как медленный огонь заливает все тело, поднимаясь от живота к сердцу. Они вернулись на третий этаж, ключ громко повернулся в замке, и белая деревянная дверь, загремев, открылась. Закрыв ее изнутри, Лялин вставил ключ в замочную скважину, запирающий механизм повернулся, послушно щелкнув – теперь никто не мог их потревожить.

Во время поцелуя он положил руки Наде на плечи, потом попробовал опустить ладонь ниже, но вырез платья не позволил это сделать. Тогда Лялин сделал шаг назад и начал расстегивать рубашку в красно-синюю полоску.

– Ты что делаешь?

– Не хочешь? А что, дверь закрыта.

– Хочу… А они? – Надя кивнула на портреты классиков на стенах.

– А уважаемые коллеги будут завидовать нам молча.

Когда Надя посмотрела на их одежду, лежащую рядом на полу, то заметила, что полоски его рубашки точно попадают в цвет платья, темно-синего, с пышными рукавами и широким поясом. Лялин смотрел на нее, сидя в небольшом кресле, вытянув ноги и откинувшись на спинку. Она впервые видела его без одежды и очков, и все в нем казалось ей прекрасным. Фигура Лялина была далека от спортивной, но Надя уже заранее влюбилась в каждый изгиб, родинку или складочку, во все телесные красоты и несовершенства, которые ей еще предстояло исследовать. Но самое главное – у него был изумительный запах, и теперь не нужно было мимолетно улавливать его, как она делала во время встреч и недолгих разговоров в коридоре или аудитории.

Надя подошла ближе, протянула руку и погладила его по волосам, Лялин ответил поцелуем в живот, и Надя задохнулась от нежности в ответ на его объятия. То, что случилось дальше, полностью развеяло Надины опасения насчет целомудренности поколения Андрея Мстиславовича.

Когда они уходили, Надя обернулась и с особенной нежностью посмотрела на маленький зеленый диванчик, стоящий в углу. И тут ей пришла в голову мысль, от которой она пришла в ужас: а вдруг в будущем ученые научатся точно определять, что происходило с тем или иным предметом в течение его службы. И то, что только что было здесь, кто-то увидит…

– Не хочешь уходить? – Лялин взял ее за руку. – Понимаю, – смущенно добавил он, – тебе, наверное… Ты к такому не привыкла. То есть нет, прости я какую-то ерунду говорю! Может, зайдем напротив, что-нибудь съедим?

Надя подумала, ей нужно ответить что-то тактичное, она знала, что мальчики могут страшно переживать из-за такого. Но, ничего не придумав, обняла его и поцеловала в подбородок.

Во дворе уже совсем по-зимнему шумели ветки старых тополей. На мгновение Наде показалось, что этот дом – их, они давно живут в этой усадьбе и вот, вечером, спустились на привычную совместную прогулку перед сном, сейчас они вернутся, поужинают и лягут спать…

Надя и Лялин зашли в пиццерию напротив входа в институт, на другой стороне Бронной. Надя никогда там не была, есть или выпивать в таких местах студентам было не по карману. Только сев за столик, она почувствовала, что страшно проголодалась. Они решили съесть по пасте, Надя выбрала с морепродуктами, Лялин – с ветчиной и грибами. Почему-то она точно запомнила, что они ели в тот день вместе. Разговор не складывался, она не могла придумать, о чем говорить, а он, бывший блестящим собеседником в любой ситуации, молчал. Наконец принесли их заказ. Лялин подхватил креветку с ее тарелки, запачкав соусом усы, и Наде страшно захотелось слизнуть эту каплю…

К метро они шли, держась за руки, осторожно ступая по обледеневшему тротуару. Москва утопала в снегу и серой дымке. Деревья склонялись к стенам домов снежными ветвями, с крыш соскальзывал снег, воздух остужал лицо и, смешавшись с дыханием, превращался в облачко пара. И все же Лялин был расстроен. Но именно его смущение привело Надю в неописуемый восторг. Еще бы, ведь сам Лялин как мальчишка переживал, что с ней он оказался не на высоте! Кто бы мог подумать, и на него тоже влияют все эти мужские глупости и предрассудки. Наде всегда казалось, что ее неземной Андрей Мстиславович выше этого и никак не связан с грубыми материями…

Они молчали. Если и были слова, которыми Надя могла описать, о чем хотела говорить – они пока к ней не пришли. Лялин стал ее непоправимым раем. И вся нежность, сила, радость, любовь – все это теперь принадлежало ему вместе с Надиным сердцем.

Дома она задумалась. Почему Повелитель не пригласил ее к себе, неужели друг еще не уехал? Надя была уверена, что сегодня ее ждет настоящее свидание. Или его смутило их сближение в институте? Но ведь именно это означает, что он переживал, волновался из-за нее, из-за их первого раза! Значит, ему не все равно, значит, он любит ее! Больше всего Надю обрадовала именно незавершенность их взаимного обладания. Если бы она могла объяснить ему это! Андрей Мстиславович чувствовал и, может быть, тревожился, как и она, и это означало, что Надя для него важна. Возможно, Повелитель даже боится, что теперь она не захочет с ним встречаться. Ее снова накрыла волна ослепительного восторга. Казалось, весь мир поет и ликует с ней вместе. Она тут же отправила СМС:

– Ты лучшее, что случилось со мной!

– Увы, тайной телесоития не владею, но искренне твой!

Тогда она позвонила ему.

– Тайна ведь тем и хороша, что ее предстоит разгадать?

– Если я могу надеяться…

– А почему же нет? Я… вообще я хотела сказать, что просто в диком восторге от нашего… ну ты понял…

– Да?

– Да! Ты даже не представляешь, что я сейчас чувствую! Я впервые в жизни так счастлива!

– Рад, – с сомнением ответил он. – А знаешь, приезжай ко мне завтра? Приедешь?

– Ты же недавно меня видел.

– Я не успел рассмотреть. Приедешь?

– Приеду.

Надя легла в кровать и немедленно заснула, хотя на часах еще не было одиннадцати.

На следующий день после лекций Надя поехала к Лялину. Когда она вышла из круглого вестибюля метро «Новокузнецкой», он уже ждал ее. С неба летели маленькие круглые снежинки.

– Опять снег, – сказала она, пытаясь поймать их на рукав. – Доставай «Амбру», а то замерзнем.

– Да пора уже, зима, – согласился Лялин, вынимая из сумки флягу:

 
Серебро, огни и блестки,
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят березки,
Черно-голые вчера…
 

Он открыл крышку и передал ей «Амбру».

 
Вновь оснежённые колонны,
Елагин мост и два огня…
 

Хитро прищурилась Надя и дотронулась губами до холодного горлышка.

– Мощный ответ, – оценил Лялин. – Хочешь, где-нибудь посидим, тут много всего, на каждом шагу?

– А что, у тебя нет еды?

– Почему нет, полно.

– Ну вот. Так что идем к тебе!

Они шли по улице, начинающей белеть под ускоряющимся снежным потоком. Мимо гремели трамваи, везущие в стеклах золотые отражения фонарей. Надя почувствовала сильное волнение, словно внутри нее образовалась гулкая пустота, как будто она едет в скоростном лифте и не может вспомнить, кабина летит вверх или вниз. В одном из переулков Надя увидела арку. Вернее, сначала она увидела круглое окно над ней среди других прямоугольных.

– А что там? – спросила она. – Тоже двор-колодец? И почему окно круглое?

– Окно? – переспросил Лялин. – Ты знаешь, я не обращал внимания, если честно. А двор – колодец, угадала.

Они свернули в арку и оказались в окружении кирпичных стен, покрашенных светло-бежевой краской. Разноэтажные дома составляли прямоугольник неправильной формы. Надя подняла голову и посмотрела на белое небо, очерченное стенами. Водопроводные трубы ползли к нему вверх, словно серебристые угри, раскрывшие у подножия крыш свои круглые рты.

– Я ужасно рад, что ты приехала! – выдохнул Лялин и взял Надю за руку. Он потянул ее к неприметной калитке, выводящей на улицу.

– А не боишься, что я сейчас уйду? – Надя остановилась.

– Зачем? – растерялся Лялин.

– Просто так, – заметив его испуг, довольно улыбнулась она.

Обогнув дом с другой стороны, они зашли в подъезд четырехэтажного дома. Вдоль светло-зеленой стены висели голубые почтовые ящики, лестница с резными перилами вела вверх.

– А лифта нет? – Надя наклонилась, рассматривая плитку с черным затейливым узором.

– Лифта нет, но тут недалеко.

Лялин жил в двухкомнатной квартире на третьем этаже. Маленькая комната служила спальней, в большой находился рабочий кабинет, где всю стену занимали высокие шкафы с книгами под потолок. Напротив стоял темный кожаный диван, над ним висела картина с московским пейзажем: солнечный летний день, асфальтовая дорога, взбегающая мимо разноцветных особнячков вверх, к фасаду трехэтажного светло-желтого дома с покатой крышей. Возле окна Надя увидела письменный стол, заваленный бумагами.

– Творческий беспорядок? – она села в большое кожаное кресло с рыжей обивкой. – У меня тоже самое. Не знаю, откуда эти бумажки наползают, словно живые. Только уберешь, все разложишь, рассортируешь, а потом – раз! – и снова надо убираться, так как бумажная гора начинает заслонять монитор. Ну что, я похожа на известного поэта? – Она выпрямилась в кресле, взяла ручку и сделала вид, что пишет гениальное стихотворение.

– Тебе идет! – Лялин подошел ближе и обнял ее за плечи.

Она закрыла глаза, чувствуя, словно летит в восхитительную бездну, и единственное, чего хочет – чтобы их полет длился вечно.

После они долго лежали рядом, Надя прислушивалась к налившемуся тяжестью телу, внутри которого, словно светлячки, рассыпались огненные мурашки. Его рука лежала у нее на животе, поднимаясь и опускаясь вместе с успокаивающимся дыханием.

– Я тебя люблю. – Сказал он.

Надя перевернулась, обхватила его и замерла, словно боясь выдохнуть это счастье.

– Я тебя люблю! – ответила она.

Они пролежали рядом около часа. Ей совсем не хотелось вставать, но она ужасно проголодалась.

– Ты говорил, у тебя есть еда, – наконец вспомнила Надя.

– Хочешь есть?

– Если честно, просто ужасно.

– Ну я тогда пойду достану чего-нибудь.

Он встал и, не одеваясь, вышел из комнаты. Оставаться под одеялом одной Наде не хотелось. Когда она пришла на кухню, Лялин доставал из холодильника коробочки, свертки и пакеты.

– Коньяк или вино? – спросил он.

– Вино.

– А я, с твоего позволения, выпью коньячку.

– А ты не напьешься?

– Да с чего мне напиваться. Так, рюмочку для бодрости.

– Ладно. А что на ужин?

– А что ты хочешь? Есть борщ, отбивная, фаршированный перец, креветки…

– Ура, креветки! А ты что, сам это все готовил? – удивилась Надя.

– Нет, конечно, в кулинарии купил. Тут недалеко есть отличная кулинария.

– Давай все, я жутко голодная! Ух ты, а зачем тебе столько лука?

В углу возле двери стоял большой пластмассовый ящик, из которого выглядывали золотистые головки.

– А я очень люблю лук! В детстве мог съесть целую луковку с солью. Если в доме нет лука, чувствую себя как-то неуютно. Хочешь?

– Пока нет. Но я люблю на него смотреть, это очень красивый овощ.

Пока Лялин раскладывал и подогревал ужин, Надя подошла к окну. Слева, чуть вдали, она увидела церковь.

– Она по утрам звонит?

– Еще как. Завтра услышишь. Ты же останешься?

– Останусь, – ответила она. – Я могу даже опоздать на первую пару. А ты мне напишешь записку, что обсуждал со мной дипломную работу на допзанятиях.

– Обязательно, – ответил Лялин, разрезая большой помидор. – А, кстати, как проект диплома?

– Хочу еще дописать стихов, но вообще уже почти собрала.

– Хорошо. После Нового года время быстро пойдет, оглянуться не успеешь. Сначала проект, а там уже и защита.

– Да, время часто идет быстро. Особенно когда хочется, чтобы оно шло медленно.

Когда они вернулись в постель, Лялин сразу же положил ладонь между бедер, словно проверяя, не исчезло ли тайное место ее тела, которое он открыл для себя, словно древний мореплаватель новый остров.

– У меня от тебя мурашки, – призналась Надя, нежно отодвигаясь, – но я ужасно хочу спать…

– Да я так просто!

– Да уж конечно, я чувствую! – рассмеялась она.

– А ты знаешь, что у тебя невероятная фигура? Особенно здесь! – он погладил и сжал ее ягодицу.

– А ты без одежды красивый. – Надя перевернулась на живот. – Знаешь, есть люди – разденутся и становятся словно личинки. А ты – нет. И глаза у тебя удивительные. Я после семинара часто не могу вспомнить, во что ты был одет, но помню все твои взгляды, честное слово!

– А для кого же я тогда стараюсь?

– А я замечаю, что ты стараешься! Обожаю твои рубашки! Иногда смотрела и очень хотела пуговицы расстегнуть – вместо обсуждения стихов.

– Что ж ты мне не сказала? А вдруг бы я к тебе вообще не подошел?

– Ну конечно! А что бы ты сделал, если бы я начала тебя раздевать? – Надя оседлала лежащего на спине Лялина и уперлась руками ему в грудь. – Неужели мне отказал?

– Никогда!

Лялин притянул ее к себе и начал целовать в губы.

Когда Надя перевернулась на спину, то глухо засмеялась, слыша сквозь зыбкую дремоту тела неузнаваемый голос, звучавший сложно чужой.

– Ты чего смеешься? – удивленно спросил он.

– Мне хорошо. Слишком хорошо.

– Еще бы, целых три раза! – Немного помолчав, Лялин добавил, – А ты всегда?.. У тебя всегда…

– Столько оргазмов? – Надя накрыла лицо его ладонью. – Первый раз в жизни! У меня с тобой все – в первый раз…

Она улыбалась, думая о том, что Повелитель считает ее своей и хочет быть вместе. Надя давно чувствовала это сердцем, но разум заставлял сомневаться в том, что между ними происходит нечто подлинное и настоящее. Но с того момента, как Надя и Лялин стояли рядом обнаженные, впервые рассматривая тела друг друга, когда время замедлилось и потекло иначе, когда они вышли на крыльцо Литинститута так, как выходят на крыльцо своего дома, все опасения исчезли. А теперь и на всей Земле никого не было, кроме них и этой квартиры в Замоскворечье. Надя закрыла глаза, пытаясь вспомнить, в какой момент она оказалась по ту сторону человека, будто бы изначально и навеки соединенная с ним, когда для нее все бесповоротно изменилось. Она вспомнила их первую встречу: «В аудитории только одни часы идут правильно – это часы преподавателя»… «Не может быть», – пробормотала она, перевернулась на другой бок и заснула.