Текст книги "Повелитель"

17. Пуховые крылья любви

Надя и Антон пили пиво в «Китайской забегаловке». Сегодня был день его обсуждения. Перед семинаром они встретились и сразу пошли сюда.

– Вот смотри, – Ларичев разложил на столе листы со стихотворениями, – не могу решить, в каком порядке читать. Может, это?

Первым Антон поставил стихотворение «33-летие».

1

 
не хотелось бы говорить
о середине земного пути
лес так же сумрачен
как предыдущий
просто ещё на шаг
ещё на год
дальше от своего рождения
а смерть это не вопрос времени
что изменилось
не знаю
ещё меньше людей
стало меня любить
ещё больше людей
не принимают меня всерьёз
я пожалуй не меньше считаю себя поэтом
но не больше имею на то оснований
я не больше люблю себя
но не меньше себя прощаю
память уже не вмещает всех поводов
для угрызений совести
было много
недоборов и переборов
перегибов и недогонов
того и другого
пятого и десятого
с грехом пополам
и через пень-колоду
что изменилось не знаю
может быть и не я
 

2

 
если уж подводить итоги моей невозможной жизни
признаюсь честно:
среди всевозможной мерзости
необъятной
такой что её и совесть
объять не может
только вы
любовь и стихи
были прекрасны и настоящи
только ты любовь
подарила мне лучшие строки
только вы стихи
не давали мне покончить с собой от любви
а значит признаю честно —
невозможная жизнь
была
хороша
впрочем
я не прощаюсь
с вами
 

– Или лучше «Сердце»? – он протянул Наде листок.

 
я небрежно
лежал на столе
доктор вскрыл мне грудную клетку
заглянул в моё сердце
и увидел Тебя
и спросил
что же это такое
ответьте-ка мне студенты
 
 
инфаркт сказал первый
рак заявил второй
сифилис не согласился третий
это пуля
воскликнул четвёртый
послужила причиной смерти
 
 
нет сказал доктор
вы все тупицы
это вообще не причина смерти
а единственный признак жизни
 
 
и все мертвецы исчезли
 

– Ну не знаю, – рассеянно ответила Надя, – я бы выбрала «Сердце». А про кошелек будешь читать?

– Про кошелек старое. И в подборке его нет.

– Тогда как собрал, так и читай!

– Я уже все поменял. «Сердце» сейчас важнее, чем все остальное. А еще я новые написал, которых в подборке нет…

– Ничего себе работоспособность!

– Это от любви. У меня новая муза. Все осложняется тем, что у нее есть муж.

– А как ее зовут? А ты сам не хочешь на ней жениться?

– Хочу! Но она не хочет. Даша ее зовут.

– А почему не хочет?

– Потому что у нее муж богатый. А я не особо, скорее наоборот. Как-то с ней приехал в гостиницу, а мне денег не хватило. И тогда мы поехали ночью к Виноградову, а у него уже Ветровы и еще какие-то его друзья. Короче, уединиться негде. Еще и Анохина напилась и начала скандалить. Всю ночь не спали, не знаю теперь, придет ли Даша сегодня. Она же нормальная, домашняя.

– Где ты нормальную-то взял? Придет, – успокоила его Надя. – Если любит, придет. А когда это вы у Руслана скандалили, почему не знаю?

– Вот и я думаю, почему? Ты куда-то пропала в последнее время.

– Да? – Надя почувствовала, как на губах расцветает счастливая улыбка.

Последние две недели она действительно мало общалась с друзьями. Почти каждый день после занятий Надя встречалась с Лялиным. Они гуляли по холодной Москве, а когда замерзали, шли в кафе или сразу к нему. В прошлую пятницу, когда она сидела за его столом, раскладывая проект дипломной работы, только что распечатанный на принтере, он подошел к ней, что-то пряча за спиной:

– Дай мне руку, – сказал Повелитель и опустил на ее ладонь синюю коробку с серебристой надписью Swarovski. Над буквами, словно по гребням волн, плыл серебряный лебедь. Надя подняла крышку. На бархатной подложке лежал кулон в виде сердца.

– Красивый! – она подняла украшение за цепочку, и алое сердечко повисло в воздухе, переливаясь кристальным блеском.

– Это мне? Просто так?

– Конечно, тебе! Это твое сердце…

– Нет! – Надя задумчиво покачала цепочку в руке. – Это – твое сердце! – Она подошла к зеркалу, примеряя подарок. – Какое красивое!

И потом, когда они лежали, приходя в себя после ослепительной близости, Надя тихо спросила:

– Слышишь? Чье это сердце, мое или твое?

– Это наше общее сердце, – ответил он.

– Знаешь, а ведь было время, когда мы друг друга не знали. То есть нас как будто бы не было совсем, а потом раз – и мы появились. Словно родились. Теперь могу гладить твой живот… Я в тебе как в большом океане, где единственный звук и признак жизни – твое сердцебиение. Тук-тук-тук… Время останавливается, сжимается, словно пружина, и я не хочу, чтобы она распрямлялась. Так бы лежала и лежала…

– А диплом?

– Ну что диплом? Стыдно признаться, но так не хочется сейчас этим заниматься…

– Я вообще за стол сажусь с отвращением, а что поделать – работа.

– А ко мне идешь как?

– К тебе лечу на пуховых крыльях любви!

– Ты украл мое тело. Оно хочет только тебя. Помнишь, как ты сказал: «И пусть классики обзавидуются!» Я бы на их месте лопнула от зависти, как шар. Представляешь, утром все приходят, а там на кафедре вместо портретов лоскутки, свисающие из рам! Ты даже не представляешь, что я чувствую! Я как будто до краев наполнена чудным восторженным счастьем, оно плещется и живет во мне, переливаясь через край, за пределы меня. И хочется еще и еще…

– Прямо сейчас?

– Ну, можно немного позже.

Надя улыбнулась и взяла его за руку.

– У меня сейчас во всем теле восхитительная тяжесть, как будто небо падает на меня и становится мной. Скажи, человек может умереть от любви и нежности? У меня сердце в мурашках блаженства, вот послушай! – она взяла его руку и положила на левую грудь. Его пальцы погладили кожу возле соска.

– Нет!

Надя убрала его руку.

– Ну хорошо, а то я даже немного испугался. Решил, тебе меня мало. Тогда неси диплом.

Разложив листы на одеяле, они разбирали ее стихи. Лялин советовал, как лучше выстроить разделы дипломной работы, предлагал, какие стихотворения убрать и какие доработать. Надя смотрела на его глаза, бегущие по строкам, на поблескивающие линзы очков, на руку с карандашом, которым он делал пометки, и ей казалось, что лучше этого ничего быть не может.

– Так что с тобой? – повторил Ларичев. – Ты хорошо выглядишь, но какая-то рассеянная.

– Да, ты знаешь – я когда шла к метро, задумалась и налетела на мужскую спину, причем спина сказала: «Извините».

Последнее время Надя замечала, что мужчины, завидев ее, подтягиваются, пропускают вперед, открывают двери и уступают место в метро.

– Хорошо, что не в столб, – кивнул Антон. – Ну как, пойдем?

В аудитории их уже ждали Вадим, Паша, Аня и Поль. Семинары Тарыкина проходили в двадцать четвертой аудитории, находившейся за двадцать третьей, где шли семинары Лялина. Семинар Нади начинался позже, поэтому друзья-заочники часто оставались на нем после своего, чтобы потом вместе погулять по бульварам или посидеть в «Китайской забегаловке».

Антон сел и начал снова нервно листать подборку. На каждого входящего он смотрел с надеждой, но его муза не появлялась. Когда он начал читать стихи, в дверях возник опоздавший Руслан, снова невольно подаривший Антону ложную надежду.

– А где Марина? – шепотом спросила Надя у Вадима.

– Плачет и бегает по бульвару, – прошептал в ответ он.

– Что, опять?

– Не опять, а снова. Ася пошла ее искать.

Во время выступления второго оппонента Надя вышла и спустилась к «Сартру». Там на подоконнике сидела заплаканная Марина. Рядом стояла Ася.

– Надя, ну хоть ты ей скажи! Она хочет идти топиться в пруд!

– Не надо в пруд, он все равно замерз! Пойдем лучше на семинар, там у Антона хорошие стихи.

– Знаю… Я читала. А он там? – всхлипнула Марина, подразумевая Мишу.

– Нет.

– Ненавижу! – ее лицо сморщилось, и она отвернулась к окну.

– Да что у вас опять случилось?

– Да все то же самое! Видеть его не хочу! Я ему изменю.

– Ты что, с ума сошла? Зачем?

– А затем! Женатый любовник – как фейерверк. И каждая встреча – вспышка, на мгновение осветившая темноту. Но этим огнем невозможно согреться, на нем нельзя приготовить еду. А я – голодная!

Марина снова отвернулась. В это время вбежала Аня:

– Марина! С тобой все в порядке? Мы там все волнуемся!

– Вот все волнуются, а он не волнуется. Ему все равно, я знаю! У тебя есть выпить?

– Тебе уже хватит. Хочешь, я Мише позвоню?

– Нет! Раз ему все равно, то и пусть…

Через какое-то время спустился Поль.

– Аня, у вас все в порядке? Ты ушла и не возвращаешься…

– А ты сам не видишь? – она показала на свернувшуюся в углу подоконника Марину.

– Понятно. Ну может, мы все же поднимемся, там к Ларичеву его муза пришла.

– Вот! – подняла голову Марина. – Она – пришла! А этот мерзкий женатый прозаик – нет!

Минут через десять спустился Паша и сказал, что Тарыкин ругается и чтобы все немедленно вернулись на семинар.

Надя внимательно рассмотрела новую музу друга. Даша казалась похожей на светлокудрого ангелочка с полотна эпохи Возрождения. На семинар она пришла с букетом фиолетовых ирисов, которые вручила Антону после обсуждения. Когда стихи хвалили, Даша слушала выступающего с восхищением. Ларичев был счастлив. После обсуждения он хохотал и улыбался, нежно держа букетик в согнутой руке. Сегодня все решили сразу поехать к Наде, не заходя куда-нибудь, и по дороге к метро Антон выпросил у нее обещание отдать кухню в его распоряжение и чтобы им с музой никто не мешал хотя бы пару часов. Марина, выпив еще одну бутылку пива, повеселела, целебный алкогольный наркоз утешил и примирил с действительностью. Когда друзья доехали до дома, подруга уже готова была простить Ветрова. Хотя Надя так и не разобралась, за что точно она на него злилась. Закрывшись в ванной, Марина долго говорила с Мишей по телефону и когда вышла, сияла также, как и Антон.

– Какое-то тайное собрание влюбленных! – заметил Виноградов.

– Кроме меня, – мрачно ответил Вадим, нарезающий огурцы.

– Как быстро все меняется! – посмотрела на него Аня. – А как же твоя Вера?

– Она меня покинула!

– Что-то быстро! Ты режь давай! Все голодные.

– Никакого сочувствия!

– Как же никакого, – Поль начал вытаскивать из пакета и ставить на стол бутылки, – вот сочувствие, вот еще сочувствие, да у нас тут море сочувствия!

– Эх, если бы любовь тоже можно было вот так запросто достать из пакета…

– Но тогда бы она не была любовью, – заметила Надя.

– А что мы вообще знаем о любви? – вздохнула Марина. – Вот скажем, если нужно рассказать о ней человеку, который не знает, что это.

– Я бы сказал, что это Даша, – ответил Антон.

– Это болезнь. Жестокая болезнь, но без нее жить было бы незачем, – сказал Паша.

– А мне кажется, любовь – это как антенна, соединяющая миры двух людей. И когда они вместе, появляется картинка, это и есть любовь, – решила Ася.

– Да ерунда вся эта ваша любовь! – заявил Руслан. – Химические реакции в мозге. Женщина двигается, чтобы остановиться, а мужчина останавливается, чтобы пойти дальше, вот и вся тайна.

– Ну нет, – не согласился Поль. – Любовь – это прекрасно. Когда жить хочется…

– А так тебе не хочется?

– Не особо.

– А еще мне кажется, любовь – это когда сердце не помещается в груди, она становится и тобой, и всем миром, – добавила Надя. – Когда еще до соединения чувствуешь неизбежность вас двоих, когда сходишь с ума от его неслучайных прикосновений. Когда женщина понимает, что она безумна, прекрасна и бессмертна. Когда не можешь от этого отказаться. Когда мир хохочет вместе с тобой, рассыпаясь на золотые крупинки счастья, жгучие и живые…

Так незаметно за обсуждением сначала любви, потом стихов, где не обошлось без упоминания судеб классиков – уж что-что, а их любовные истории часто были не менее выдающимися, чем произведения, прошел вечер. Рыжее зимнее ночное небо появилось в окне, облака провисли словно намокшие ватные одеяла, и снег перестал идти. Деревья отбрасывали неподвижные тени на засыпанной белой улице.

Антона, как всегда, попросили прочитать «Зачем тебе кошелек» – это стихотворение всем нравилось.

 
первый
мне подарила мама
по случаю окончания
четвёртого класса
через неделю украли
а в нём был только
список матерных выражений
которые я хотел
вызубрить к первому сентября
 
 
второй отобрал
троллейбусный контролёр
«зачем тебе кошелёк
если нет на штраф»
 
 
ещё один я порезал
на ремешок для часов
и осталось ещё
на заплату на джинсы
 
 
последний
я съел
в ленинграде
голодал
вырезал кнопку
вытянул нитки
сварил посолил сжевал
на вкус он был как кошелёк
 
 
а сегодня
через шестнадцать лет
подарили новый
пригодится
на всякий случай
на чёрный день
 

Потом разговор соскользнул на грядущую сессию, после заговорили о будущих книгах стихов, ведь дипломная работа по сути – это и есть собранная книга. Надя смеялась, спорила и шутила вместе со всеми. Единственное, чего ей не хватало – это Повелителя. Очень хотелось, чтобы он разделил ее мир и сейчас тоже сидел за общим столом. «Надо будет пригласить и его», – подумала она, доставая из холодильника новую бутылку вина.

18. Сто грамм белой березы

Сегодня обсуждения не было. На последнем в этом году, предновогоднем семинаре предполагалось круговое чтение стихов и после небольшое празднование. Поэтому каждый принес что-то для общего стола, Вадим – бутылку водки, черный хлеб и шпроты, Ася пришла с бутылкой мартини, бананами и мандаринами, Марина выгрузила на стол хлеб, вино, сыр и колбасу, в сумке у Нади лежал большой кусок красной рыбы, которую она сама засолила, и шампанское, Кизиков принес пряники, несколько шоколадок и коньяк. Из портфеля мастера появились две бутылки – с шампанским и ромом.

– Смотрите, – заметила Ася, – шампанское принесли только Надя и Андрей Мстиславович!

– Родство душ! – отозвался Вадим, уплетая бутерброд с колбасой. – А давайте выпьем за то, чтобы личная жизнь не расходилась с творческой!

– Ура! – крикнул Кизиков, и все подняли стаканы.

– Что еще за тост про личную жизнь? – зашептала Надя, сев рядом с Вадимом и ущипнув его за бок.

– Ай, ты чего как гусыня? Нормальный тост, что в голову пришло, то и сказал. Я вот несчастный, меня девушка бросила… И я тебе про это все рассказал! А ты ходишь счастливая, стихи пишешь хорошие, а я ничего не знаю. А раньше ты все рассказывала!

– Я расскажу, – пообещала Надя. – Ты же придешь ко мне на Новый год?

– Приду, конечно!

– Ну вот, там все и увидишь.

– Что я увижу? Ты не пугай так!

– Да чего пугать, пей давай! Все хорошо.

Надя решила позвать на новогоднюю вечеринку Лялина. Ей давно хотелось познакомить его с друзьями. А почему нет, они же взрослые люди и ничего такого не делают… По крайней мере, на глазах у всех. И потом ей на самом деле не хватало любимого во время их общих дружеских встреч и посиделок.

Когда на следующий день, уже совсем накануне праздника, Надя пришла к Лялину, в комнате на столе стояла ваза с нераспакованными цветами в красной бумажной обертке, перевязанной алой ленточкой.

– Вот это да! – Надя наклонилась к ароматным макушкам цветов. – Это на Новый год?

– Почему на Новый год? Просто так.

– Просто так? Совсем не ждала. Спасибо!

Она погладила красные лепестки одной из роз, вдохнула запах белой лилии, пощекотала мизинцем лепестки хризантем и осторожно расправила запутавшуюся гроздь белых круглых соцветий, которыми обычно украшают большие букеты.

По дороге Надя думала, что сразу скажет Повелителю про приглашение, но сейчас медлила, опасаясь, что тот не захочет отмечать вместе с ее друзьями. Она искала какой-то повод, чтобы рассказать, как ей хотелось бы, чтобы он провел праздник с ними.

– А что это там, твой семейный архив? – Надя показала на верхнюю полку в библиотеке, которую занимали фотоальбомы, начиная с советских, в тяжелых кожаных или бархатных обложках, и заканчивая современными пластиковыми.

– А, это моя коллекция! Маскароны. Помнишь, я тебе рассказывал?

– То, что ты фотографировал? Можно посмотреть?

– Конечно! – не без удовольствия ответил Лялин и достал несколько альбомов.

Надя с интересом переворачивала страницы. Невозмутимость, гнев, любопытство, отчужденность, радость, умиротворение, интерес – казалось, весь спектр эмоций застыл в этих лицах. И даже морды зверей или чудовищ смотрели совершенно по-человечьи.

– Сколько их здесь! Наверное, уже все маскароны Москвы сфотографировал?

– Ты будешь смеяться, но далеко не все. Хотя треть, должно быть, наберется. А может, и половина…

– Ой, смотри! – воскликнула она. – А этот на тебя похож! Вот, по-моему, просто одно лицо, когда ты что-то задумал! – Надя присмотрелась к лукавому маскарону, отмеченному адресом: Вознесенский переулок, 15. – Только тебе бороду нужно отрастить подлиннее.

– И правда, что-то есть, – улыбнулся он.

– А на меня есть похожий?

– На тебя… – задумался Лялин, листая альбом. – Вот, смотри.

– Ой, и правда что-то есть! – засмеялась Надя, глядя на белоснежную девушку, смотрящую немного радостно и чуть удивленно, словно та увидела перед собой нечто прекрасное и не может поверить, что это принадлежит ей.

– Старопанский, 5, – прочитала Надя. – А где это?

– Недалеко от Ильинки. Я тебе покажу.

В тот вечер она так и не решилась сказать Повелителю о том, что хочет встречать Новый год вместе с ним, решив отложить этот разговор на утро.

На следующий день Надя проснулась с ощущением, что вчера произошло нечто необыкновенное, словно действительность обрела новую реальность и мир вокруг стал безусловно прекрасным.

– Так много – и все мне, – прошептала она Лялину.

– Надеюсь, ты это не про букет?

– И про букет тоже.

Надя перевернулась, и, привстав с другой стороны кровати, сделала вид, что подкрадывается.

– Пума! – угадал он.

И Надя, запутавшись в руках и ногах, свалилась на него:

– Пума упала.

– С пумами такое бывает, – улыбнулся Лялин. – Пума попалась! – он крепко схватил ее, прижимая к себе.

– Если я пума, то ты ирбис, – ответила Надя, тщетно пытаясь вырваться. – Знаешь, кто такой ирбис? Такой большой, серый…

– Снежный барс.

– Да, снежный барс. – А ты знаешь, что он может справиться с добычей, в три раза превышающей его вес? – Надя поцеловала его в подбородок.

– Ну тогда снежный барс – это ты. Ты сколько весишь? – Лялин неожиданно разжал объятия.

– Сорок восемь!

– Ну вот, почти в три раза!

– Что ты меня обманываешь? Ты совсем не тяжелый.

– А вот это мы сейчас проверим…

После завтрака она наконец рассказала о своей идее встречать Новый год у нее, вместе со всеми. Как Надя и предполагала, Лялин был против.

– Ну нет, что я там в вашей компании буду делать?

– А что ты на семинаре с нами делаешь?

– Да при чем здесь семинар? Нет, лучше приезжай ко мне, встретим вместе, вдвоем.

– Но я уже всех пригласила.

– Ну не знаю, дай им ключи. Или пусть соберутся у кого-нибудь другого.

– Но я хочу с ними…

– Понятно. Ну если тебе твои молодые поэты так дороги, поезжай.

– А чего ты обиделся? Я договорилась с людьми, почему я должна это менять? И да – я люблю их!

– Вот и поезжай. Хоть сейчас.

– И уеду!

Ее опасения подтвердились: Лялин боится показываться с ней вместе, и на самом деле она для него лишь очередное увлечение, и все, что с ними происходит, на самом деле несерьезно и временно… Надя, одевшись почти мгновенно, выскочила в подъезд и побежала вниз по серым ступеням. На улице она остановилась, застегивая пуховик и одновременно прислушиваясь к телефону. Но Лялин позвонил лишь вечером. Надя не стала брать трубку. Она не отвечала на его звонки и на следующий день. Чувство несправедливой обиды, разрасталось обретая новые оттенки и смыслы. Надя начала сомневаться: если он не хочет встречаться с ее друзьями, то кто же она для него? Минутное увлечение, которое мастер забудет сразу после защиты диплома, а на следующий год подберет себе другую, ей на замену? Надя вытерла слезы, продолжая машинально резать салат. Она была бы рада отключить телефон, и вообще отменить празднование, но ей постоянно звонили и писали друзья, уточняя адрес или спрашивая, что из продуктов привозить.

Сам Новый год Надя запомнила плохо. Она пила бокал за бокалом, и в конце концов Вадим отнес ее на кухню, где Марина организовала напольную постель. Через какое-то время туда же положили Антона, который страшно переживал из-за того, что его муза отмечала праздник с мужем.

Проснувшись в семь утра, Надя поняла, что ей предстоит страдать от тяжкого похмелья. При мысли об алкоголе ее мутило. Она проверила телефон – Повелитель звонил несколько раз. Надя нажала на кнопку выключения и попробовала снова уснуть.

Днем один за другим начали просыпаться ее гости. Паша с Русланом сходили за водкой, а еды осталось достаточно. Все находились в полусонном, но приподнятом расположении духа, кроме Нади, Антона и Марины.

– Вот смотрю я на вас троих и удивляюсь, – сказал им Вадим. – Ну что за прощальное зрелище?

– Почему прощальное?

– Ну вы так выглядите, словно уезжаете в ссылку, а мы тут все веселимся и отмечаем ваш отъезд.

– А я говорил, что от любви ничего хорошего! – убежденно сказал Руслан.

– Ой, оставьте их в покое! – Замахала руками Ася. – Лучше откройте вино, они сразу повеселеют…

Друзья окончательно разъехались утром второго января. Надя попыталась начать уборку, но потом села на диван и включила телефон. От Лялина пришло СМС: «Прости, если я тебя обидел. Пожалуйста, ответь, я волнуюсь». Надя не ответила. Когда стемнело, она оделась и вышла из дома.

На Тверском бульваре гуляли радостные прохожие, москвичи начали приходить в себя после празднования и выходить на улицу. Надя не замечала смех и красочные огоньки вокруг. Она думала о том, чтобы перезвонить, но не могла придумать, что сказать. В какой-то момент она поймала себя на том, что ищет на бульваре его, всматриваясь в силуэты людей, чем-то похожих издалека на Повелителя. Напротив Литературного института она остановилась. Окна не горели, и только Герцен, на которого кто-то надел черный шарф, все так же вглядывался вдаль, освященный фонарным светом. Надя побрела дальше, возле памятника Есенину она свернула и перешла на другую сторону, чтобы дойти до Патриарших. На льду пруда, несмотря на запретительные ленты, гуляли люди, на лавочках продолжала отмечать молодежь, за освещенными стеклами кафе сидели влюбленные пары. «Почему он не захотел встречать Новый год со мной? – продолжала думать Надя. – Как будто он от меня отказывается. Если мы не можем пойти куда-то вместе, зачем вообще все это…» Мысли вертелись по кругу, словно поезд, обреченный ходить одним и тем же маршрутом по закольцованным рельсам.

Надя почувствовала, что замерзла, и вернулась на бульвар. Теперь она отчаянно высматривала его в толпе. Понимая, что Повелитель не может сейчас встретиться ей на одной из расчищенных аллей Тверского бульвара, все равно продолжала искать его. Лялина не было. Окончательно замерзнув, она спустилась в метро. Когда подъехал поезд и двери открылись, Надя подумала, что начинает сходить с ума – ей показалось, что телефон звонит, а главное, она точно знает – это он. Видимо, она слишком много думала о Повелителе, и теперь ей мерещится то, чего нет. Однако звонок шел на самом деле.

– Ты где? – спросил голос Лялина, показавшийся ей странным. – В объятиях юных поэтов?

– Я в метро, на Тверской. Что ты глупости говоришь? Погоди, я отойду, мне не слышно.

– А я иду по Садовому. Давай встретимся возле Маяковского, ты когда там будешь?

– Через пять минут, тут одна станция, – она обрадованно побежала на другую сторону платформы, еще до конца не веря, что он сейчас где-то поблизости.

Надя стояла возле памятника Маяковскому, и чтобы справиться с подступившим волнением, рассматривала украшения на высокой елке, установленной на Триумфальной площади. Она пыталась вспомнить слово из стихотворения «Мама, мама, ваш сын… – дальше она забыла. – Болен». «Безнадежно? – думала она. – Нет, вроде, не безнадежно. Неизбежно? Да нет, при чем здесь неизбежно…» Почувствовав на себе чей-то взгляд, она повернулась и увидела Лялина. Он был без шапки и в осенней расстегнутой куртке.

– Я запил. У меня с собой нет денег. И я хочу в туалет, – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнес он.

– Что значит запил, почему?!

– Ну ты же решила меня покинуть…

– Конечно, нет! Пойдем сядем где-нибудь, – она взяла его за руку и повела за собой.

Как назло, все ближайшие заведения были заполнены. Им пришлось перейти на Садово-Триумфальную улицу, там они зашли в кафе «Тренто».

– У тебя деньги есть? Тут недешево, потому и нет никого. Я тебе потом возмещу.

– Есть.

– Ты себе закажи что-нибудь. Сто грамм «Белой березы», – сказал Лялин подошедшему официанту.

– Это же водка! – закричала Надя, вырывая у него из рук меню. – Не несите!

– Несите. – повторил Лялин.

– Нет, не несите!

У мальчика-официанта вид становился все растеряннее.

– Несите, несите, – ободряюще кивнул ему Лялин.

– Ну зачем тебе еще сто грамм? – вздохнула Надя, когда официант ушел.

– А вот ты говоришь мне «пошел вон» и потом не отвечаешь…

– Вовсе не говорю я так!

– А все равно обидно.

– А мне тоже обидно! Это, кстати, ты мне сказал уходить!

– А чего ты меня променяла на своих поэтов?

– Андрей, они просто мои друзья! Ты у меня единственный!

Официант поставил на стол маленький графинчик с водкой и две стопки.

– Нам надо быть вместе, надо держаться друг за друга, – продолжил Лялин. – Ты когда ушла, даже не обернулась, я из окна смотрел. И потом не отвечала. И мне так плохо стало, невыносимо от этой безысходности. И я выпил. А потом еще. Давай придумаем сигнал, когда, как бы мы ни разругались, второй все равно выходит на связь?

– Мне плохо, позвони? Если бы ты мне так написал, я бы ответила.

– Может, просто SOS?

– Подходит.

Лялин протянул ей руку, и Надя ответила.

– А помнишь, мы так познакомились? Когда я еще опоздала. Ты тоже дал мне руку.

– Помню. Я просто не люблю шумных компаний, дело вовсе не в том, что там будут твои друзья!

– Да? А я подумала, ты не хочешь, чтобы нас видели вместе.

– Вовсе нет! Но не целоваться же нам во время семинара, верно?

– Ну да…

– А эти шумные отмечания меня раздражают, ну я же живой, мне тоже не хочется через себя переступать. И ты еще сказала, что туда больше хочешь, чем ко мне…

Он протянул руку и стряхнул крошку с ее губ. Наде показалось, в этом было столько любви к ней, сколько она никогда не встречала. Она вообще не знала, что ее может быть так много.

– Мне было так ужасно без тебя, – сказала она. – Я даже забыла пароль к ноутбуку. Подсказка для пароля: счастье. И нет никакого счастья, думала я, набирая «Андрей Лялин». Потом наши годы рождения. Тверской бульвар. Литинститут. Кафедра мастерства. И все было не то. И вдруг я вспомнила: ноябрь 2005. Ты целуешь меня в плечо, а потом… Не знаю, как у тебя, для меня это было счастье.

– Я люблю тебя, – ответил он. – Представляешь, в новогоднюю ночь приснился сон: у меня остановилось сердце. Я хожу, все делаю, просто сердце не слышно. Я тебе говорю – смотри, у меня сердце не ходит. Ты спрашиваешь, как так не ходит, послушала, что-то с ним поделала, понажимала, и оно опять заработало…

– Надо же! Знаешь, я никогда не пила такой вкусной водки, – Надя поставила на стол пустую стопку, – как будто она даже сладкая. Рядом с тобой мир становится другим…

– А как ты вообще здесь оказалась?

– Я искала тебя на бульваре. И я нашла тебя. Запомни: я всегда буду искать тебя на бульваре. Запомнишь? Повтори.

– Запомню. Я всегда буду искать тебя на бульваре.

Они вышли на морозную улицу, и Лялин потянул ее за руку за угол, в арку, и там целовал Надю в губы, лоб и щеки.

Домой к нему они ехали на машине. За окном автомобиля текла Москва, темная высоко в небе, и светлая здесь – возле земли. Все ощущения исчезли, осталась лишь легкая ткань любовного счастья, укрывающая этот мир, словно бинты. Счастье, от которого ломило сердце, и тело становилось упругим и легким, будто бы оно жило своей отдельной жизнью. Слова путались и теряли смысл, из всех букв остались только эти: люблю. Счастье, терпкое как рябина, густое как морской воздух, легкое как тополиный пух. Счастье, от которого Надя задыхалась, теряла дар речи и становилась бессмертной. Счастье, от которого весь мир свернулся и лег у ее ног, словно верный пес. Их общее счастье.