Текст книги "Магия жизни. Всё к лучшему или к деньгам!"

В момент дежавю, на пересечении собственных путей человек четко понимает, что он это уже проходил, видел, чувствовал и знает. Это знак, что тело не болтается во времени и пространстве просто так, а идет по пути души и предназначения. Это подтверждение того, что ты находишься именно там, где должен, на самой прямой дороге, которая быстро и беспрепятственно ведет из точки А в точку Б.

Это как пакеты услуг: стандартный и VIP. Можно пройти по своему пути серенькой мышкой, и тогда никто не поймет, был ты или не был. Жизнь прожил, проскочил, но не сотворил ничего яркого. А можно встать на VIP-дорогу и охватить жизнь по максимуму. Вот там будет очень много моментов дежавю.

Если тебе кажется, что кто-то не так посмотрел, не то сказал или позавидовал, то тебе не кажется. Поэтому лучше сразу дать отпор, пока не скрутило. Первые признаки, когда что-то пошло не так, – чувствуешь, словно тебя выжали до капли, повышается температура, ломает, руки-ноги выкручивает во все стороны.

Есть одно проверенное средство: умойся трижды холодной водой и прими ванну с солью, добавляя отвары из трав (подробнее читай в разделе практик). И помни, что просто так это с человеком не случается. Если завидовать, желать зла, поступать с другими плохо, ответка прилетит обязательно. Например, в виде сглаза, который я сейчас описала. И это еще самое простое. Дыма без огня не бывает, поэтому, когда ко мне приходит человек и жалуется, что у него наступила черная полоса, я в первую очередь ищу, кого он обидел. Даже если он говорит, что никому зла не делал и не желал, он может сам не осознавать этого.

Эзотерика в этом плане работает так же, как и медицина. Прежде чем лечить симптомы, надо найти причину. Если работать только с текущими проблемами, но не прорабатывать ситуацию в целом, они потом все равно вернутся. Как только мы с человеком находим, кому он причинил вред, я подбираю ему то, что подходит в этом случае, например практику прощения. Как только это все прорабатывается, проблема, с которой человек пришел, уходит сама.

Это психосоматика, бесконечный обмен энергией и вибрациями. Если человек хоть раз кого-то обозвал, ударил, оскорбил, предал, обворовал и так далее, это со временем вернется – у кого раньше, у кого позже. Так циркулирует энергия между людьми. Поэтому одна из самых рабочих практик – благодарность.

Потеряв бабушку, я утратила основу. Она была моим самым любимым человеком и надежным защитником. Но я была к этому готова, потому что смерть – естественный процесс, не неожиданность. Мы ведь приходили прощаться и сразу всё поняли. Закончилась история жизни доброго человека, который обо всех заботился. Естественно, я всегда ее любила и скучала, но тогда не страдала и не плакала.

Для меня слезы не связаны с болью. Можно ведь и от счастья плакать. Конечно, эмоции от бабушкиной смерти накопились, вырвались одним-единственным криком. Несколько минут я проплакала, прожила это и сама себе сказала: все, хватит. Если бесконечно рыдать, запустишь процесс самоуничтожения. Да, жалко себя, но запомни, что это от слова «жалить» и ничего хорошего не принесет.

Поэтому я приняла бабушкин уход как данность. Она прожила свою жизнь и предупреждала, что домой не вернется. Я тогда ее услышала и прекрасно поняла. Все, что я могу делать, это всегда говорить о ней как о великом человеке в моей судьбе. Сейчас я знаю, что бабушка проводила меня ровно до того возраста, когда я не то чтобы могла за себя постоять, но успела получить представление о жизни и о наших способностях.

Это была не первая потеря – за пару лет до этого ушел отец. Это было настоящее предательство, но предал не он нас, а наоборот. Он работал на заводе, и там произошел несчастный случай – лебедка ударила отца по голове. С тех пор и началось…

Отец принадлежал к энергетически сильному роду, но моя мать его всю жизнь подавляла. В ее понимании она жила, как хотела, и делала все правильно, так, как ей нужно. До того как мать забеременела мной, она сильно пила. Меня она родила поздно, в тридцать три, и с тех пор вела себя совсем по-другому. Начался новый этап ее жизни. То нельзя, другое нельзя – это распространялось на всю семью.

С точки зрения психологии я ее понимаю. Мать пыталась меня защитить от того, через что сама прошла. Там и измены, и чего только не было – полный бардак. Чувство вины заставляло ее прессовать меня, чтобы я не повторяла ошибок. Это получалось не совсем грамотно. Я, как могла, избегала общения с матерью – включалась защитная реакция.

Мы всегда жили бедно. Мать работала крановщицей на заводе, потом устроилась санитаркой в больницу. Работы было много, и дома мы мать почти не видели, поэтому я с детства понимала, что пятидневка с двумя выходными мне не подходит, что я никогда в жизни не соглашусь на такой рабский график. Более того, сложилось понимание, что работать – плохо, это не для меня. А вместо этого я буду творить, создавать.

После травмы у папы начались сильные приступы эпилепсии. Мать посчитала, что дома он опасен для себя и окружающих, и просто-напросто сдала его в специальный пансионат. Для меня это стало полнейшим шоком, но повлиять на происходящее я никак не могла. Я не понимала, как можно пойти на такое предательство по отношению к близкому человеку, и это был огромный стресс.

В пансионате папа через несколько лет умер в одиночестве. Мне было лет восемнадцать, а братьям – около тридцати, когда нам об этом сообщили. Я тогда уже была замужем, но Макса еще не родила. Когда мы приехали в это ужасное место, нас отчитали. Мол, такой хороший человек был, так надеялся, что кто-нибудь из родных приедет его навестить хотя бы раз, но не дождался.

Этого уже не изменить и не переделать. У каждого свой путь, и папин теперь я понимаю тоже. Я давно прожила эту ситуацию, и она меня больше не беспокоит. У каждого из нас свои уроки, и мы приходим сюда, чтобы их отработать. Родственники, которые пьют, колются и прочее, – их души сами выбрали такой путь, чтобы показать нам, как жить ни в коем случае нельзя. Как только ты понимаешь, в чем была их кармическая задача в этой жизни, то начинаешь благодарить их за то, что ради тебя пошли таким сложным путем.

А в те годы, после того как забрали отца и умерла бабушка, самый дорогой и важный в моей жизни человек, я осталась абсолютно одна. Конечно, у меня была мама, но контакт между нами никак не налаживался, да мы и не пытались. Мы абсолютно не понимали друг друга. У старших братьев уже были свои семьи, им было не до меня. Ни с кем из посторонних поговорить на эти темы я тоже не могла.

Вообще все, что я знаю о маме и ее жизни, – это либо мои собственные детские воспоминания, либо рассказы братьев. С ней даже о простых вещах невозможно было поговорить. А после бабушкиной смерти она сильно болела, развилась онкология нескольких органов. Это из-за неприятия себя, сопротивления, нежелания жить в полную силу и того, что она полностью закрылась.

В моем мире не осталось близких людей. Путь одиночества каждый проходит по-своему. Мы рождаемся, чтобы пройти колесо Сансары, все эмоции. И мы это делаем. Иногда в одном из звеньев колеса застреваем. Это препятствие, но в нем есть ключи, позволяющие преодолеть тупиковую ситуацию и подняться на новый уровень.

Подростки часто чувствуют одиночество, потому что они еще не стали такими, как все, – но и сил быть собой настоящим пока недостаточно. Начинается процесс становления, мы выбираем, куда идти: смириться или бороться? Я выбрала борьбу, и с тех пор все, чего мне хотелось, – уйти из дома. Поэтому и замуж я вышла рано, лишь бы только сбежать от матери. Она и тогда продолжала меня прессовать, но дотянуться уже было сложнее.

Если тебя, наоборот, чересчур холили и лелеяли, лет в восемнадцать ты встретишься с суровой реальностью, и все равно будет трясти. Наступит полное разочарование в этом мире. Тебе будет казаться, что ты знаешь про жизнь абсолютно все, но новые сложности заставят понять, что это не соответствует истине.

Я дала себе зарок, что никогда мой сын не будет жить так, как жила я. Поэтому Максу можно было все. Я старалась быть с ним такой, какой была со мной баба Шура. Он всегда мог выбирать то, что ему нравится, и делать что хочет. Так же и я стала свободна в выборе и действиях и не зависела от материнства. Мы с Максимом были близкими людьми и настоящими друзьями, и я делала все, чтобы сохранить такие отношения, потому что с родителями у меня такого не было, только с бабушкой. Это серьезный урок для меня, повлиявший на всю мою жизнь.

Поэтому я благодарю отца и мать. Я благодарю бабушку и все события, которые со мной происходили. Благодарю Максима. Я стала собой только благодаря им всем, и никому более.

Глава 4. Воланд

Засыпаю. Просыпаюсь. Он стоит в дверях, и я четко вижу его прическу, шляпу и плащ. Увидев, что я открыла глаза, начинает орать:

– Убери посуду! – и тычет пальцем в сторону кухни. – Так нельзя, развела грязищу! Об энергии своей думаешь вообще?

Понимаю, что это сон и на самом деле я не просыпалась. Да что это за мужик вообще? Какая еще посуда? Что ему надо?

Мне тогда было семнадцать, и мы с будущим мужем официально еще не зарегистрировались. Мы только переехали в отдельный дом на двух хозяев и делали в нем ремонт. У нас была собака-доберман, а когда только переселились туда, с улицы явился кот. Весь черный, ни единого светлого пятнышка, и клыки здоровенные, как у демоненка.

– Заходи, – говорю, понимая, что животные, как обычно, вокруг меня собираются, – располагайся.

– Мррр, – отвечает.

Кот зашел, лег и остался – обычный кот, который гуляет сам по себе, уходит, приходит. Я назвала его Степан, он уже был обитателем нашего дома, когда мы переехали: жил у предыдущих владельцев.

Муж работал сутки через трое. Когда он уходил на смену, я могла себе позволить особо не следить за порядком. Вот и в ту ночь, когда впервые появился Воланд, в раковине стояла гора немытой посуды. Я вообще не поняла, что это за мужик, с чего вдруг он на меня орет и что ему от меня надо. Ну не вымыта посуда, и что дальше? Выбесил ужасно, честно говоря.

Сплю дальше, все эти мысли во сне гоняю и тут резко просыпаюсь, подскакиваю от грохота на кухне – кто-то гремит посудой.

– Степан, – кричу, – ну-ка брысь оттуда! Ты что там ночью шаришься?

– Мррр, – отвечает лежащий рядом на одеяле Степан. Что, мол, за клевета? Сплю, никого не трогаю.

У меня волосы на голове встали дыбом. Ну ладно, кот здесь, значит, грохот был тоже во сне. Больше-то греметь некому. И тут с кухни снова раздается звук: будто кто-то ложкой по тарелке бьет со всей дури. Меня чуть удар не хватил.

Я просидела какое-то время в постели, судорожно придумывая объяснение происходящему. Мозг в такие моменты обычно выдает кучу вариантов один нелепее другого, лишь бы не признавать очевидного – причина не из нашего мира.

«Блин, форточка! – думаю. – Конечно же! Форточка открыта, с улицы залез чужой кот и хозяйничает там, как у себя дома».

Звуки прекратились, и я осмелилась пойти на кухню, чтобы проверить свою теорию. Форточка, разумеется, была закрыта. Я вернулась в спальню, но заснуть боялась до утра, лежала в оцепенении. Потом задремала и сразу же во сне услышала дикий крик того же самого мужика:

– Не будешь мыть посуду, каждую ночь будет так, как сегодня. Хана тебе тогда, поняла? Спать ложись только в чистом пространстве. Слышишь ты меня или нет?

Это не был крик в привычном понимании, и самого Воланда я не видела. Информация пришла ко мне как понимание того, как должно быть. Но ощущения были такие, будто кто-то злобно орет на меня – громко и страшно. Дважды повторять мне не надо, тем более таким образом, поэтому с той ночи я не оставляла грязную посуду ни разу в жизни.

Я быстро учусь, когда дело касается эзотерики. Взять хотя бы тот случай, когда девчонкам стало плохо, а бабушка объяснила, какую силу имеет мое слово. И тут то же самое. В такие моменты я понимаю, что знак дается не просто так, и чувствую ответственность. Это по отношению к себе я могу начудить, но в энергетических моментах качели неуместны – можно так огрести, что мало не покажется.

Такой была наша первая встреча с Воландом. Я и в детстве его видела несколько раз, но не обращала внимания – подумаешь, очередной дядька. Тогда он со мной не общался, ничего не говорил, никак себя не проявлял. Это было лишь присутствие. А потом мне начал сниться один и тот же сон.

Пячусь вверх по винтовой скале, справа – стена, слева – пропасть. Мелкие камешки осыпаются из-под босых ног, а Воланд поднимается следом и сминает цепкими когтистыми пальцами ночную рубашку на моей груди… Эти кошмары длились годами, истощали и лишали сил. Я не встретилась с собой, хотя пришла пора, и воспринимала жизнь в перевернутом виде. Вместо того чтобы осознать свою ценность, я искала ее в другом человеке.

Мне следовало принять Воланда, но я была настолько мелкая, замкнутая, неразвернутая, что места для духовности просто не находилось. Я назначила себя такой, как все. Дом, семья, кастрюли, работа – и больше ничего. Воланд боролся за меня, а я его боялась.

Сначала этот сон снился раз в год, потом каждые полгода, потом все чаще и чаще. Дальше начала летать посуда, свет включался сам по себе, а Воланд душил и насиловал меня, и я чувствовала это наяву. Нужно было что-то делать, и я пошла к психологу. Это была женщина лет на пятнадцать старше меня.

– Мне снится один и тот же сон, – рассказываю. – Я убегаю вверх по скале, внизу пропасть. Меня преследует какой-то мужчина, я кричу и просыпаюсь в холодном поту.

– Такие сны – это явное сопротивление себе, – отвечает.

– Ну, допустим. А делать-то с этим что?

Психолог начинает мне объяснять, слово за слово, и оказывается, что у нее самой огромные проблемы с мужем. Причем она не может понять, в чем дело, а мне со стороны сразу стало ясно, что ей нравится страдать и находиться в позиции жертвы. В большинстве вопросов, которые задают люди, уже содержится ответ – запомни это хорошенько. Я ей все объяснила. И кто кому помог в итоге?

Психологи – они ведь сами немного ненормальные. Они для этого и идут учиться психологии, чтобы в первую очередь разобраться в себе. Это ошибка – нужно всегда обращаться к другому человеку. Сам ты никогда не разберешься, только загонишь себя в тупик. Другой человек сможет подсказать и направить. И это не обязательно должны быть психологи, ведьмы, экстрасенсы или колдуны. Любой человек сможет стать сторонним наблюдателем.

В психологии считается, что все вопросы и ответы лежат внутри человека. Это несомненно так, но подсказка, ключ к этому всегда снаружи. Это зеркало, в которое нужно научиться смотреть. Что такое потусторонний мир, как ты думаешь? Наша душа находится внутри. Она попала в тело при рождении и с тех пор остается там в темноте. В пространстве энергетического и физического тела, в самой глубине заключен свет. А все, что остается за аурой, по ту сторону души, – это и есть потусторонний мир. Это все, что нас окружает, а не призраки и кошмары, как принято думать.

Страшный и кошмарный мир живет внутри нас, если мы не осмеливаемся нырнуть в глубину и заглянуть в самые потаенные уголки, чтобы найти тот самый свет, освободить его и позволить себе вздохнуть полной грудью. Идет подмена ценностей. Люди считают, что они живут в «этом» мире, а по ту сторону – загробный мир, ад, чистилище. Они настолько отвергают себя, что все переворачивается, а зеркальное отражение принимается за истинную жизнь.

Все это я и рассказала своему психологу, только простыми словами. Поскольку моя жизнь давно разделена на «до» и «после», некоторые не особо важные моменты я помню частично. Это было похоже на вакуум, внутри которого происходит постоянная борьба, а я, как белка, кручу и кручу колесо, ничего не соображая. Я что-то делала, происходили разные события, но в памяти их не осталось, потому что это была словно чужая жизнь, не моя. Но что я четко запомнила из той встречи с психологом – жестокое разочарование.

Мне было ужасно обидно – я помогаю всем, а мне помочь не может и не хочет никто. Внутри были пустота и безысходность. Я в очередной раз осталась совершенно одна в этом мире. Никто меня не слышал, а я не знала, куда идти и как жить дальше. Люди, которые делали вид, что все понимают, говорили, что я сама все знаю. От такой «помощи» становилось только хуже, и я плакала, рыдала в ужасе.

Я делилась со знакомыми и совершенно посторонними людьми, но все без толку. Один и тот же ответ: ты все знаешь. А я знала только то, что вообще ничего не знаю! Было жестоко с их стороны повторять это без конца. А кто-то говорил:

– Ой, да это ерунда какая-то, глупость вообще. Не парься даже. Других проблем, что ли, у тебя нет?

Или, к примеру, у меня была подруга, которая выслушивала меня, ничего не советуя и не отвечая. Я будто говорила со стеной, поэтому стала рассказывать людям о своей проблеме все реже. Мне расхотелось делиться, и единственным желанием стало обо всем этом забыть. Поддержка была больше не нужна, все равно любой разговор кончался тем, что я сама помогала и давала советы.

Я быстро привыкла к тому, что ни с кем на эту тему говорить больше не хочу, и все решения начала принимать сама. И вот что я решила в первую очередь: кошмар нужно остановить, выбросить из моей жизни, чтобы его не осталось совсем. Это стало моей главной целью, раз уж я нигде не нашла поддержки. Со временем я пошла на поводу у социума и поверила, что нужно работать, купить квартиру, дачу, машину – в этом счастье.

Но тут к снам добавилось кое-что еще – начала выпрыгивать посуда из шкафа. Как именно это происходит, я не видела. Обычно раздавался чудовищный грохот, я бежала на кухню, а пол был усыпан осколками битых тарелок и кружек. И почему-то всегда были задернуты шторы. Дверцы шкафа, разумеется, я всегда закрывала, но кто-то или что-то их распахивало, а посуда вылетала и билась о пол.

Я начинала собирать осколки, а сама думала: «Этого нет, ничего не происходит. Я не верю, что это на самом деле». И старалась снова придумать какое-то объяснение – любое, пусть даже неправдоподобное и нелогичное, лишь бы только доказать себе, что ничего особенного не случилось и ничьего присутствия я не чувствую.

Хуже всего было по ночам. Как-то раз просыпаюсь от звука работающего телевизора. Оказалось, еще и свет в комнате включен. Привычно убеждаю себя, что, наверное, ворочалась и случайно нажала кнопку на пульте от телевизора. А свет? Ну, тоже как-нибудь включился нечаянно. Я встаю, гашу свет, выключаю телевизор и тихонько себе приговариваю вслух:

– Телевизор выключила. Свет выключила.

Похоже, знаешь, на то, как человек из дома уходит и перебирает в уме, не оставил ли он включенный утюг, плиту или еще что-нибудь. Так вот, я все это сделала и легла обратно в постель. Просыпаюсь – свет горит, телевизор орет… волосы дыбом встают. Лежу, пялюсь не мигая в коридор и соображаю, что делать. Выбежать в подъезд? И дальше что? Пять темных этажей, пока не выберусь из дома на улицу. В коридоре тоже абсолютно ничего не видно, и идти в эту темноту я точно не хочу. Лежу и смотрю туда не отрываясь. А темнота смотрит на меня. Там кто-то есть, и он за мной наблюдает.

Мне удается выйти из оцепенения, я встаю и ухожу на балкон. На часах четыре утра, на горизонте разгорается летний рассвет. Я сижу на балконе, жду неизвестно чего и с ужасом представляю, что сейчас откроется дверь и придет тот, кто смотрел на меня из темноты коридора. Что мне тогда делать? С балкона прыгать?

Так я сижу около часа. Неподалеку от нашего дома частный сектор, и там кукарекает петух. Невольно вспоминаю гоголевского «Вия», и становится легче. Выдыхаю и возвращаюсь в квартиру. Там ничего не изменилось. Никого нет, вещи на месте, в коридоре и комнате уже светло. Ложусь спать, совершенно обессилев от всего, что произошло.

Мне до сих пор иногда становится не по себе под утро. Снова присутствие, другие вибрации, и хотя я понимаю, что ничего не произойдет, а даже если произойдет, то так надо, все равно мне немного страшно. Не панический страх, но ощущение не из приятных. Это нормально – бояться нового, тем более необъяснимого. Сейчас я к подобным проявлениям отношусь спокойно, но тогда не хотелось принимать то, что все это происходит на самом деле. Я многих знакомых спрашивала, не случалось ли с ними чего-то необычного, но они меня не понимали и верить отказывались.

Очередной попыткой выкарабкаться стало посещение психиатра. Объясняю ему:

– Мне снится один и тот же сон, а наяву летает посуда, двигаются шкафы, сам включается свет, я слышу разные голоса. По-моему, я схожу с ума, – и сама в это время думаю, что пусть хоть в психушку упекут, лишь бы помогли, избавили меня от этого.

– Это все, конечно, интересно, – отвечает психиатр, – только вам не ко мне. Вы не мой пациент, так что сами разбирайтесь.

Нормально. Помог, называется. Это был мой знакомый вообще-то, а другой доктор, может быть, и отправил меня в сумасшедший дом, к чему я даже была готова. Но дело в том, что я предпочитаю не иметь дела с незнакомыми специалистами в любой области. Либо мне их кто-то советует, либо сама пересекаюсь в каких-то обстоятельствах. Всю жизнь меня сопровождают, оберегают, направляют, двигают, посылают нужных людей.

Я до сих пор часто ощущаю присутствие, в том числе Максима. Он никогда не пытается меня пугать, потому что знает, как я не люблю все эти хлопающие двери и бьющиеся тарелки. Он такой ерундой не занимается. А другие… Ну спит человек, что за детский сад? Ручка, например, падает со стола и начинает кататься туда-сюда. Или таблетки высыпаются из баночки и по полу скачут. Просыпаюсь и бурчу:

– Ну что началось-то опять? Неужели просто нельзя поговорить? Зачем эту несчастную ручку катать? Не понимаю, зачем вы это делаете.

И все – сна как не бывало. Разумеется, они хотят что-то до меня донести. Я не пытаюсь, как раньше, сделать вид, что ничего не происходит. Беру записную книжку, которая всегда под рукой, и начинаю записывать то, что мне говорят. Этих исписанных книжек у меня достаточно. Перечитывая их, через несколько лет вижу всю цепочку событий.

Так что к передвигающимся предметам я привыкла и не запоминаю больше, как именно меня на этот раз разбудили. Ночь – время моей особенной работы с незримым миром. Так он со мной общается, и это данность. Это не значит, что вопросов у меня к ним не осталось – их куча. Например, ручку-то по полу зачем катать? Нельзя мысли передать, сказать, присниться? Мне это очень интересно.

А еще бывает, что произошла какая-то ситуация, которая меня выбила из колеи так, что я ненадолго забыла, кто я, – и тогда кажется, что я играю в довольно-таки опасную игру. Меня моментально выдергивают обратно, мол, проснись, приди в себя, куда ты пошла? Во что ты там опять поверила? И я понимаю, что каждая ситуация – новое задание квеста, и его надо выполнить хорошо или, наоборот, вообще забить.

Так и живу в двух мирах одновременно: то в один зайду, то в другой. Мы канатоходцы, и чтобы не упасть, если тебя потянуло в сторону, нужно продолжать идти. Иногда начинаешь верить, что и ходить-то ты не умеешь, но с этим нужно бороться. В мои двадцать пять объяснить все это мне никто не мог. Тарелки летали, я бегала по врачам. Когда окончательно поняла, что они мне не помогут, осталась последняя надежда – церковь.

В детстве меня не крестили, потому что бабушка и мама все про это понимали. Но бабушки больше нет, с матерью последний контакт потерян окончательно, поэтому я сама приняла решение. Я любила мужа и хотела нормальной жизни, поэтому пошла против себя. Я совершенно не понимала, что переступаю через свою суть, и думала, что это единственный способ стать обычной. Считай это жертвоприношением. Я сделала это в панике и ужасе от неизведанного. Я поставила на себе крест.

Перед крещением я причастилась, а когда исповедовалась в грехах, поняла, что это какая-то подстава. Что-то не так. Мне стало неприятно. Что вообще происходит? Я что, абсолютно во всех существующих грехах виновна? Может, и то, что я живу на свете, тоже грех?

Тогда у меня уже был Максим, и нас крестили с ним в один день. Были крестные – все как полагается. Даже свидетельство выдали, что я прошла всю процедуру. Но сам процесс был для меня не важен. Я нетерпеливо ждала, что же будет после, поможет или нет. Покреститься-то я покрестилась, но в церковь ходить так и не начала. Бог всегда был внутри меня, разве нужно куда-то идти, чтобы с ним общаться? Правда, крестик я какое-то время носила, но потом поняла, что мне с ним плохо, и сняла.

Я ошиблась в том, что искала в крещении защиту для себя и сына. Но защищаться-то было не от кого. Никто не нападал, не атаковал, я сама сопротивлялась и шла против себя. Я бежала без оглядки, выключив оценочную систему, не взвешивая, плохо это или хорошо, нужно мне это или нет. Я убедила себя, что крещение поможет. Это способ самолечения. Все равно, какое ты пьешь лекарство – сладкое, горькое, кислое, – лишь бы только помогло.

Максим был вообще ни при чем, мне нужно было самой разбираться со своими вопросами. Но нет, я считала себя умной и приняла решение и за сына. Ему тогда было два года, спросить его мнения я не могла. Правда, на Макса крещение никак не повлияло.

А мне перестали сниться сны – вообще любые. Словно меня взяли и отрезали, отключили от того мира. Я вздохнула с облегчением – я нормальная, обычная, как все. Я сделала свой выбор и ушла от себя. Погрузилась в быт: работа, дом, работа, дом, дача на выходных. В этом дне сурка я забыла обо всем, мне было хорошо и спокойно. Не осталось снов и забот, исчез страх. Прекрасная жизнь раба! Но чем дальше я уходила со своего пути, тем непрогляднее становилась темнота вокруг. Окружающие видели меня счастливой женщиной. У меня семья, ребенок, дом, машина, собака, бизнес. Идеальная картинка…

Без своего источника света, без духовного мира и того божественного, что есть внутри, ты болеешь, сопротивляешься, пьешь таблетки – а потом бухаешь. И боишься прихода ночи не потому, что опять почувствуешь чье-то присутствие, а потому что тебе надо остаться одному. Наедине с собой.