Текст книги "Девчонка с Восточной улицы"

Виктор и Серёжа в этот раз плывут без жён, которых не отпустили с работы (мы захватываем пару рабочих дней), и поэтому свободны слегка пофлиртовать со мной, ревнуя друг к другу. Мы давнишние друзья, нам легко и весело. Так получилось, что в этом походе я была единственной женщиной, и ребята всячески опекают меня, помогают во всех хозяйских хлопотах: от мытья посуды до чистки котлов.

Вечером мы сидим у костра, смотрим на перебегающие язычки огня и, погружаясь в задумчивость, неспешно болтаем. Я очень люблю смотреть на догорающий костер, когда вдруг вспыхивают погасшие угольки, головешки светятся изнутри и мятущиеся огоньки скользят в затейливом танце. Я вспоминаю Симонова:

…Дров ворчанье,

Треск сучков,

Не обращай вниманья,

Я здоров.

Просто я по привычке –

Это сильней меня –

Смотрю на живые стычки

Дерева и огня.

Огонь то летит, как бедствие,

То тянется, как лишение,

Похожий на путешествие,

А может быть, на сражение.

Похожий на чьи-то странствия,

На трепет свечи в изгнании,

Похожий на партизанские

Костры на скалах Испании…

Витя смотрит на меня лукаво и подхватывает, тоже из Симонова, которого он так же, как и я, знает и любит:

Но женщина, бывшая там со мной,

Улыбалась одними глазами,

Понимая, что только она виной

Всему, что творилось с нами.

Это так, и в этом ни слова лжи,

У неё были волосы цвета ржи

И глаза совершенно зелёные,

Совершенно зелёные, и немножко влюблённые.

Потом Серёжка просит спеть его любимую песню (мы вообще много поём у костра «наших» песен, которые сильно отличаются от официально звучащих). Мы любим дороги, горы, огонь костра и чистые человеческие чувства. И песни обо всём, что мы любим.

Накрапывает дождик, идёт и идёт,

Сидит одна девчонка и песню поёт.

Песенку простую, чуть-чуть озорную,

Совсем про нас с тобою тихонько поёт .

Давай с тобой уедем совсем далеко.

Давай с тобой уедем туда, где легко

Давай с тобой уедем смотреть на орлов

И будем песни петь, только песни без слов.

Давай с тобой уедем под свод голубой

И обо всём на свете забудем с тобой:

Про дождик, что недели не видно ни зги,

Про то, как надоели друзья и враги.

. . . . . . . .

Давай с тобой уедем в такие края,

Где будем только мы, только ты, только я. . .

Виктору нравится, когда мелодия звучит над гладью воды и, когда мы плывём по спокойной воде, просит меня спеть его любимую песню. Байдарка скользит по неширокой речке. Берега уже покрылись зелёным пушком, перелетают, шаркая по кустам какие-то синие птички. Солнышко серебрит поверхность воды и лёгкую дымку утреннего тумана, зажигает брызги с вёсел. Петь легко. Голос звенит и плывёт по воде, струится, переливаясь и замирая за поворотом реки. Я тоже очень люблю эту песню.

Подари на прощанье мне билет на поезд, идущий куда-нибудь,

Подари на прощанье мне билет на поезд куда-нибудь.

А мне всё равно, куда он пойдёт, лишь бы отправиться в путь,

А мне всё равно, куда он пойдёт, лишь бы отправиться в путь.

Ах, не знать бы мне ни глаз твоих ни губ, не видать твоего лица.

Ах, не знать бы мне ни глаз твоих ни губ, не видать твоего лица.

А мне всё равно, что север, что юг, был бы лишь путь без конца.

А мне всё равно, что север, что юг, был бы лишь путь без конца.

На прощанье скажи мне, как всегда, несколько милых фраз,

На прощанье скажи мне, как всегда, несколько милых фраз,

А мне всё равно, что скажешь ты, ведь это в последний раз.

А мне всё равно, что скажешь ты, ведь это в последний раз.

Витя щурится на солнце и просит: ″Ещё″

Ты у меня одна,

Словно в ночи луна,

Словно в степи сосна,

Словно в году весна. . .

Воря вливается в большую реку Клязьму. Через сотню метров мы пристаём к берегу в назначенном месте, где нас должна встретить и отвезти домой грузовая машина.

Мы в нашем институте заказываем машину, которая отвозит нас к реке и забирает назад. Мы оплачиваем бензин и работу шофёра. Это позволяет выбирать речки в стороне от железных дорог, а значит, малолюдные. И нам не приходится тащить на себе неподъёмный груз: байдарки, палатки, тёплые вещи, продукты, костровая посуда и пр.

Сушим и собираем байдарки, разминаем ноги. Поход окончен.

Солнышко припекает. Ждём машину. Пробуем воду и радостно удивлены: тёплая! Быстро раздеваемся и прыгаем. Ну, теплота, конечно, относительная, но обжигает только слегка, в первый момент, а потом, и выходить не хочется.

Слышится тарахтение машины. Это за нами. Всё. Снова трудовые будни.

Валя сказал, что в конце мая снова будет в Москве, у него дела в Институте Физкультуры: он собирается поступать в аспирантуру. На этот раз он должен будет пробыть здесь месяца полтора.

Валька! Светлый и добрый Валька! Мы очень короткое время прошли рядом, но никогда больше я не испытала столько обожания, доброты, поклонения и радостного удивления, что я – есть. Он проводил меня в аэропорт на самолёт Москва – Магадан. Потом мы иногда виделись при поездках моих в Ленинград и его – в Москву. Но у каждого была своя жизнь.

После майских праздников вдруг раздаётся звонок по телефону мне на работу:

– Ну так где твои приятели? Ты не шутила? Главный геолог экспедиции ждёт вас завтра в 5 вечера. Мы находимся…

– Хотя бы в 5-30, ведь мы на табеле – (это значит, что за ворота можем выйти только по специальному разрешению при уважительной причине)

– Хорошо. Мы там сейчас до 7 вечера работаем.

Разговор с главным геологом проходит на редкость легко. Увидев перед собой хрупкую фигурку, одетую в брючный костюм (вообще-то женские брюки не приветствуются пока; я, конечно, сшила костюм сама, он коричневый с едва заметным клетчатым рисунком; жакет чуть приталенный, мягкой формы, без подкладки и плечиков, которые я вообще не люблю, с широким для жакета воротником), он не удивился, не рассмеялся над глупой идеей. Весело улыбается и говорит:

– Так вот какая эта ОНА, про которую Герман прожужжал мне все уши!

Он явно принял меня за женщину Германа. Я не знаю, как вывернуться из создавшейся ситуации и объяснить нелепость такого предположения. Герман, высокий, круглолицый с шальными голубыми глазами, стоит сбоку и чуть сзади невысокого изящного главного геолога, Исаака. Герман слегка мне подмигивает и прикладывает палец к губам. Толя, хорошо знает моё близкое окружение, он изумленно поворачивается ко мне. Во время этой, внезапно возникшей немой сцены, Исаак с явной симпатией разглядывает меня и не обращает никакого внимания ни на затянувшуюся паузу, ни на наши немые переговоры. И вдруг у меня мелькнула озорная мысль: а пусть думают, что хотят, если это поможет нам добиться своего.

– Ну что ж, пишите заявление – на сезонную работу. Трудовая книжка у вас ведь на основной работе? Жаль, а то могли бы оформить вас техниками: образование у вас высшее, в этой группе мы можем вместо рабочих набрать техников, оплата была бы выше.

Мы стоим слегка растерянные: вот так просто всё решилось. (На самом-то деле всё было очень непросто, но я узнала об этом уже там, в тайге и рассказ об этом позднее.)

Тут-то мы понимаем, во что ввязались: мы все подневольные, состоим на службе, хотя она и называется творческим словом: конструктор с ненормированным рабочим днем. Но работает «не нормирование» только в одну сторону – увеличение рабочего дня не возбраняется, но и не оплачивается. Отпроситься в поликлинику можно лишь выписав увольнительную записку, где указана причина (уважительная), с указанием времени отсутствия, с последующими контролем выполнения этого срока отсутствия и вычетом из зарплаты соответствующей суммы. Записка подписывается, по меньшей мере, у двух начальников и сдаётся в табельную (сейчас это трудно представить, потому и описываю эти подробности). До поездки ещё далеко, но нас должны отпустить с работы на несколько месяцев. Четыре недели отпуска – это довольно просто, хотя в летнее время . . . Но дополнительно три месяца? За свой счёт, это понятно. Но ведь должна быть очень уважительная причина. Толин друг женат, и у него – маленький ребёнок. Ему нужно заработать деньги, значительно большие зарплаты инженера. Толя говорит, что собирается жениться, и нужны деньги. Нам дали справки о грядущем заработке, по ставке техника (специально для нашего начальства). У них всё в порядке. А я? Ну что началось в отделе! Начиная с начальника и кончая доброжелателями, не исключая парторга, хотя я не… Я не захотела выворачиваться и сказала честно: мне интересно! Никто не понял. «Ребячество! Уже взрослая, а как девчонка! За деньгами? За женихом? Боишься уведут?»

– Да нет же, неужели непонятно, как интересен этот край, куда другим разом и способом не попадёшь!

Я даже сама пока не знала, какое стечение обстоятельств и случайностей помогло нам, превратило в реальность.

Меня обрабатывают, перерабатывают, обсуждают. Мне рассказывают об ужасах начинённой уголовниками тайги. О том, что если гоняться за мужчиной, он использует меня и бросит, что надо уважать себя и прочее, прочее. Сроки подходили, и я сдалась. За деньгами я, и успокойтесь! Я предъявила справку зарплаты техника-геолога с полевыми и северными. О-го-го! Мне тут же всё подписали. На следующий день парторг отдела, А.Д., встретив меня в коридоре, остановился: "Признайся, всё-таки за женихом?" Я, не сказав ни слова, ушла.

Началась подготовка к экспедиции. После рабочего дня мы бежим на геологическую базу, где под контролем начальника экспедиции Серёжи получаем продукты на складе. Он просвещает нас относительно специфики работы, потребности медицинского и медикаментозного обслуживания (это однозначно стало сферой моей заботы). Мы докупаем необходимые для пребывания в этом крае продукты: чеснок (тогда в Москве появился прекрасный израильский чеснок), 6 кг, лук – 6 кг, сухофрукты; сушим белые и чёрные сухари; ремонтируем выданные накомарники и ищем чешское средство от комаров – репудин (наше средство местные комары не уважают, а запах не уважаем мы).

Геологи научили нас, как в комарином краю обеспечить чистую от комаров палатку: на вход палатки по всему проёму нашивается марля, размер которой раза в три шире и в два длиннее проёма, т.е. марля сильно присобрана, и на полу лежит также много марли. Сквозь натянутую марлю комары пролезают, а сквозь такую, падающую мягкой массой – нет. Марля обтекает тело, когда влезаешь или вылезаешь из палатки, её много, и просвета не образуется, комарам прохода нет. Это принцип действия накомарников. По этому же принципу марля красится в чёрный цвет: сквозь неё хорошо видно из палатки на улицу, а комары не так сильно облепляют, как белую.

Мы занялись добычей марли. Это очень трудная задача, т.к. в аптеках её ″нет″. Марлю не покупают, а "дают" – спецтермин нашего общества, означающий возможность купить какой-либо товар. В данном случае – по справке из женской консультации о рождении ребёнка, но в ограниченном количестве. Удалось кого-то уговорить за вознаграждение и, наконец, всё купили. Дома я устраиваю красильню – ведь палаток несколько и одна – очень большая, шатровая. (С тех пор я и свою палатку оборудовала таким пологом и не испытывала больше неудобств от комаров.)

Нам предстояла и другая интересная работа: обработка карт. По каким-то инструкциям "в поле" нельзя брать карты с нанесёнными на полях координатами местности. Поэтому на всех картах нужно срезать поля. Но инструкции писались исходя из советской картографии, а карты Магаданского края были изготовлены в Германии. А аккуратные немцы со всей возможной заботой о пользователях (чтобы, не дай бог, не ошиблись и не пропали) наносят сетку координат, кроме полей, посредине листа – по вертикали и горизонтали. И вот мы сидим и обрезаем внешние поля карт во исполнение идиотской инструкции, оставляя координатную сетку в центре карты. Очевидно, идея инструкции состояла в том, что если мы будем терпеть бедствие и пошлём сигнал SOS, окружающая нас "заграница" не должна думать, что советские люди погибают. А безадресный сигнал – не сигнал. Но весь юмор заключался в том, что сигнал бедствия нам подавать было нечем: рации геологоразведочной партии не полагалось. Так что, либо бедствия быть не должно, либо "спасение утопающего – дело самого утопающего". Потом в тайге мы встретили геодезистов. Их положение было гораздо более комичное, если не сказать – печальное. Им рация – полагается. Она нужна для работы: с её помощью определяются координаты точек, которые наносятся на карту. Но радиус действия их рации – 100 км. А в этом диком краю, почему-то, селения расположены редко, чаще всего, на значительно большем, чем радиус действия, удалении, и не все селения имеют необходимую аппаратуру.

В середине мая мы с мамой выбрались (по заявке на билеты от ЭНИМСа) на только что вышедший фильм "Айболит 66", интерпретацию старого, доброго "Айболита". Фильм выдал в мир крылатую фразу: "Нормальные герои всегда идут в обход".

Всё готово, отъезд назначен на 1-е июня. Наш отряд – 8 человек; мы вылетаем в составе: Сережа – начальник отряда, Герман – главный геолог, Вера – геолог, два техника Коля и Саша и нас трое рабочих.

16 июня. Отъезд снова откладывается. На душе тоскливо. Почему? Это совершенно другая история, которая происходила значительно раньше, и о ней разговор потом. Это грустные остатки от прошлого. Хотя и в настоящем есть о чём грустить. У меня тяжело болен отец, он в больнице и оттуда уже не выйдет. Болезнь длится уже четыре года и вот уже полтора года он в больнице. С первого дня нам сказали, что это неизлечимо. И четыре года мы с мамой наблюдаем медленное его умирание. Это невыносимо. Далёкая, трудная поездка должна немного отвлечь меня, потому что такое не даётся даром. Но об этом также другой рассказ. Возможно. Я договорилась с Серёжей Житомирским, что он будет звонить моей маме и поможет, если понадобится. На работе у меня хорошие друзья, мы все знакомы семьями, и заботы и проблемы сразу становятся общими. Сколько раз они подменяли меня на работе, когда срочно я была нужна отцу!

Эти двухнедельные откладывания как-то очень утомительны. Когда всё решили и затем крутились в подготовке – всё было нормально. Ожидание возвращает к мыслям об отце, и о том, что мама остаётся одна. Хотя врачи заверили, что изменений за этот период не произойдёт. Однако ехать уже не хочется. Куда? Зачем? Смогу ли убежать от себя?

Руки назад над обрывом,

Прыжок в туманную падь…

Может ломаю крылья,

Может учусь летать.

Прочь будильника трели!

Прочь тоска о тебе!

А, если из крыльев – перья?

Взлететь – не моей судьбе?

Камень, медведи, сопки –

Прощай домашний уют.

В годы из серого сотканные

Вплетаю красный лоскут!

Тёмная глубь горизонта.

Безнадёжность усталости пут.

Разорву ли серость сотканную?

Вспыхнет ли красный лоскут?

27-е июня. Раннее утро. Вылетаем по маршруту Москва – Новосибирск – Магадан.

Место в самолёте 13-е. Самолёт сворачивает со взлетной полосы. Разбирают мотор. Хорошее начало. Задержка 2,5 часа. Вылетаем. Новосибирск. Нас высаживают на полтора часа и забывают объявить посадку. Мы из окна аэровокзала вдруг видим, как наш самолёт выруливает на посадку. Больше половины пассажиров, те, кто был в аэровокзале, так там и остались. Наш отряд в том числе. Вещи улетели. Ждём 7 часов. Наконец летим.

Якутия. Туман, туман. Временами туман прорывается и открывает тесно сдвинутые,

беспорядочные горы, извилистые ручейки, снег. Туман стелется по долине, как зверь с аморфными лапами . . ."Аллах на шайтана был страшно зол . . .". Словно вспаханная гигантским плугом дьявола земля, с редкими, как лишаи, кусочками леса. Сравнения, сравнения – и всё совершенно ни с чем не сравнимое.

Магадан. 23 часа по московскому времени, и утро здесь. Из 30-градусного московского пекла в "умеренное" тепло Магадана: + 5 градусов утром. В аэропорту пытаемся получить свои вещи. Сидим в служебной каморке, составляем по памяти опись нашего багажа. Дежурный долго перетряхивает каждую единицу багажа, сверяя опись с содержимым. Несколько щекотливое положение у начальника партии Серёжи. Во-первых, он взял с собой 2 бутылки марочного армянского коньяка – отметить коллективный день рождения 3-х человек и окончание полевых работ. Тут сразу два нарушения: в этом крае сухой закон, и запрещение провоза спиртного самолётом. Во-вторых, начальнику партии выдали боевой карабин с двумя комплектами патронов. Это единственное реальное оружие в партии, и Серёжа отвечает за него по всем военным правилам. Разрешение на провоз в самолёте оформлено, с этим всё в порядке. Но вот, один комплект патронов Серёжа положил в вещи, т.е. в общий багаж, что не положено. Если он укажет его в описи – это письменное свидетельство его безответственности. Подумав, Серёжа не включил в опись ни коньяк, ни патроны в надежде, что не заметят или не среагируют. Но не заметили только мы. При перетряске его вещей дежурный тоже ничего не обнаружил и отдал вещи нам. Мы почти возликовали, но быстро сникли: в чемодане не было патронов и одной бутылки коньяка. Понятно, что заявлять об этом было не только бесполезно, но и . . . В рюкзаке, с которым Серёжа не расставался, остался один комплект патронов. Карабин, конечно, он тоже в самолёте не оставлял. Наконец нас выпустили.

Поехали в город. Несмотря на серое утро, нервную усталость и нашу неподготовленную к погоде экипировку (хотя свитера мы надели), город нам сразу понравился аккуратной самобытностью и чем-то ещё непонятным.

В гостинице мест нет. И здесь как везде. На улице холодно и промозгло. Герман побежал по геологическим начальникам, звонит в Москву. Устроил-таки гостиницу.

29-е июня. Проклятая сырость! Холодно. А в Москве 29° тепла. Горло распухло, и всю ночь температура под 40°. Утром еле поднялась и поползла в аптеку. К нашим не показывалась. Все заняты своими заботами, меня никто не хватился. Из гостиницы выселяют – предупредили. К вечеру снова температура. Валяюсь в полубреду. Где ты сейчас, Валька? Как бы хотелось написать тебе. Кто-то заходит, приносят горячий чай с какими-то травами.

Утром 1-го выселили. Сижу в вестибюле гостиницы. Все разбежались по делам. В середине дня собрались, утащили меня в кино – деваться же некуда. Смотрели "Любовь под вязами" и "Время, вперёд", две серии. Вернулись ночью в гостиницу. Разместили на одну ночь. "Мы бездомные бродяги . . ." – пели лиса Алиса и кот Базилио.

Ещё в Москве Вера сказала, что поскольку она, геолог, много месяцев проводит в поле, то в городе (в экспедиции) всегда одевается в городскую нормальную одежду. "Мы ведь не туристы!" В результате, мы перед вылетом в Москве оделись как обычно: туфли на каблуках, лёгкое платье. В Магадане мы рассчитывали провести не больше одного дня, нас должна была ждать машина для выезда на маршрут – "полевые" задаром никто платить не хочет. Но оказалось, что машина есть, а шофёра – нет, исчез и неизвестно куда и насколько. Так мы и застряли в Магадане. А в Магадане – туманы и температура 7-12 градусов. В полевых штанах по городу никто не ходит, хотя полно всевозможных геологов, геодезистов. Мы с Верой решаем срочно утепляться: купили облегчённое пальтовое, дешёвое сукно. Я – в некрупную кирпично-чёрную клеточку, Вера – в коричнево-синюю полоску (что нашли). Шить швы на руках – дело неблагодарное и долгое, придумали фасон: с большим запахом, т.е. просто завернули ткань с "нахлёстом", а по талии вместо пояска – широкая резинка. Простенько, но с претензией, и за пару часов сделали.

Ангина прошла, чувствую себя бодро. Небо, вдруг, поголубело, выглянуло солнце. Гуляем по Магадану. Мир прекрасен! И город – тоже. Высокие современные (как их принято называть в Москве, "сталинские") дома, прямые улицы, тротуары вымощены шестигранными плитками. Лиственницы рядами, с двух сторон окаймляют тротуары. У города своё, изящно-северное лицо. Зашли в продуктовый магазин посмотреть, что там есть. С продуктами значительно менее привлекательно, но выбор лучше, а цены выше, чем везде. Мы весело о чём-то болтаем. Вдруг, к нам обращаются:

– А, москвичи, привет! Мы из Питера, геологи, распределились сюда и вот уже второй год здесь. А вы?

Мы ответили. Завязалась оживлённая беседа скоротечного знакомства. А когда я сказала, что только что была в Ленинграде, вопросам не было конца. Они поведали нам, что здесь живёт эстрадный певец Вадим Козин, который, отбыв свой срок, не захотел возвращаться. Они у него бывают, наверное, он будет рад с нами, молодыми москвичами, встретиться. Они спросят у него, и, если мы не уедем . . .

Вечером снова пошли в кино. "7 невест для 7 братьев". Никогда в жизни не смотрела подряд столько фильмов! Уже 2-е июля. Говорят, что перевалы закрыты, ехать всё равно нельзя, поэтому шофёр и смотался по своим делам. Герман с Серёжей срочно пересматривают маршрут.

3-е июля. Поехали к океану, в сторону от города, бухта Весёлая. Магадан расположен на берегу Тауйской губы, с западной стороны полуострова Старицкого, образующего бухту Нагаево. Бухта Весёлая – это та же Тауйская губа, но через узкий (7 – 10 км) перешеек полуострова с его восточной стороны.

Океан! Тёмно-синяя вода и необъятная ширь. Отлив. На море плавают огромные айсберги причудливой формы, некоторые задержались на берегу. Вот рядок огромных грибов, вот чудовищная птица распласталась на камнях, высоко подняв длинную шею с пушистой головой, вот олень, и японские пагоды, а в воде плавает большой блочный дом по типовому проекту. В лужах, оставшихся после отлива – морские звёзды рубинового цвета, морские ежи, рыба.

В бухту мы собрались ехать, как всегда, внезапно. Камера хранения была закрыта, переодеться мы не смогли. Так я и топала на шпильках. Очень удобно и, главное, экстравагантно. На камнях у воды не выдержала, разулась и прыгала босиком как коза.

С утра наши геологи были заняты в картографической библиотеке. Для прохода туда нужен "допуск". У меня его, конечно, не было, и я одна отправилась в бухту Нагаево. Мне захотелось побродить одной.

Вся бухта окутана дымкой. Плоский берег. Семейка красновато-коричневых деревянных домиков, сквозь дымку освещённых солнцем. Бледно-голубая с проседью вода внутри широкой подковы невысоких, серо-зелёных сопок. Около причала сидят несколько местных жителей, продают рыбу и крабов, сырых и варённых. Крабы – размером с большую столовую тарелку. Я купила две штуки, одного завернула, чтобы принести ребятам, а другого мне положили на тарелку, которую я обещала вернуть на обратном пути. Я пошла направо вдоль берега и, когда надоело идти, села на камни и стала смотреть в море, медленно выламывая кусочки и выбирая нежную сочную мякоть. Так вкусно! Так тихо! Так мир и вечность растворились в тумане.

Сколько я просидела – не знаю. Замёрзла. Пора возвращаться. Собрала мусор в газету, ополоснула тарелку и пошла назад. Сидящие на причале люди приглашают меня приходить ещё, желают счастья. Я им тоже пожелала счастья и удачи в уловах.

После некоторых споров наши начальники решили, что 4 человека выезжают в поле на самолёте. Герман, техник-геолог невозмутимый Коля, Толя и я. Куплены билеты, собраны вещи. Всё переносить на себе, поэтому взято только самое необходимое. Боже мой! Сколько его! По багажной квитанции – 240 кг груза.

Вечером заходят питерцы:

– Вадим Алексеевич Козин ждёт нас сегодня, идёте?

– Что купить? Чем порадовать?

– Если привезли свежий чеснок, лук – лучшего подарка не надо.

Как здорово! У нас с собой чудесный Израильский чеснок и не менее чудесный Средне-Азиатский лук. Насыпали полную сумку.

Пятеро из нас и двое питерцев идём в гости к самому Козину!

Хозяин был чуточку старомоден и немного отстранён в пространстве. Мы были из разных временных эпох, хотя ему в это время только исполнилось 63 года. Это был возраст наших отцов. Но он прошёл ЭТО. Мой отец, прошедший сквозь тот же ад, временами тоже смотрел на всё как бы со стороны. Но у него была семья, она и согревала и требовала заботы. Сильно отстраняться было некогда. Возможно, отец за это и расплачивался сейчас своим здоровьем.

Квартирка свидетельствовала о нехитром холостяцком хозяйстве, что позволило нам быстро покончить с неловкостью. Мы вручаем хозяину сумку с чесноком и луком, вываливаем на стол нехитрые наши покупки из местного магазина, ставим на плиту чайник. Козин действительно очень обрадовался чесноку и луку, тем более такого чудесного качества он, возможно, давно или совсем не видел (израильский чеснок у нас в Москве мы увидели впервые). Хозяин достал небольшой графинчик водочки, неведомыми путями презревший сухой закон, и, хотя выпивка была чисто номинальной, мы почувствовали себя легко и грустно.

Мы просим его рассказать о себе, спеть нам, а он расспрашивает о нашей жизни там, куда он никогда не вернётся. От разговоров о годах, проведённых за колючей проволокой, ушёл деликатно, но бесповоротно. Зато пел охотно. Радовался нашему вниманию и явному удовольствию. Сначала пел известные и любимые нами романсы. А под конец спел новое, Магаданское. Слова написаны его товарищем по лагерям Петром Нефёдовым.

Козин поёт, как от себя:

Давным –давно я с вами не был вместе.

И вы, конечно, вспомнив про меня,

Рукой махнёте – никаких известий,

Он где-то очень далеко, друзья.

. . . . . . . . . .

У нас зима в свои права вступила.

Такая, что и рассказать нельзя,

Вот так мы и живём, а то, что было,

Давно ушло в историю, друзья.

Поздний час. Мы понимаем, что хозяин устал, хотя старается это не показывать. Козин не хотел, чтобы мы уходили, снова о чём-то расспрашивал, вглядывался в наши лица, как бы искал в наших чертах что-то из своего прошлого. Вечер прошёл быстро и оставил ощущение нереальности: мы были в гостях у недосягаемой, известнейшей, но запрещённой звезды эстрады!

7-го июля рано утром самолёт Ил-14 вылетает по курсу Магадан – Сеймчан. Это к северу от Магадана около 600км. Город стоит на речке Сеймчан недалеко от её впадения в Колыму. Прилетели благополучно. Жаль, что нельзя снимать с самолёта: необычайные, суровые и красивые картины. Из магаданских туманов, умеренной (7 – 12º) температуры и порывистых ветров приземлились в мглистый зной 30-ти градусов Сеймчана. Шерстяные носки, брюки, свитеры, туристические ботинки, которые сейчас, кажется, весят килограмм 5, явно не к месту. Настроение приподнятое. После надоевшего бездействия предчувствуем райскую жизнь на берегу солнечной Колымы.

От аэродрома до города не более 3-х км. Очень симпатичный городок, зелёный, уютный. В гостинице, как всегда, мест нет. Но тут выходит соседка Веры по магаданской гостинице, геолог, вернее начальник отряда гидрогеологов. Всё сразу улаживается. Я поселяюсь к ней, ребятам предлагают явиться попозже. Оставлена броня для районных депутатов "спешащих" на сессию. Скорее всего, они не приедут. Очень милая администраторша, нам повезло.

На следующий день, другая, была куда обычнее и никого не пускала даже на свободные места. Здесь мы должны пробыть несколько дней, пока не найдётся оказия: нам нужен транспорт, чтобы отправиться на 30 – 40 км вниз по Колыме.

Утром Герман пошёл искать транспорт, а мы пошли купаться на речку Сеймчан. Река неширокая, несудоходная, но прозрачная, быстрая, ледяная, течёт между лесистых сопок почти в городе. Комары! Позорно бежим из леса. Местные жители смеются: их сейчас, оказывается, мало – травили, как раз перед нашим приездом, т.е. в течение тех дней, что мы будем в Сеймчане, они будут довольно милосердны.

Суббота. Идём на пристань (она на Колыме) узнать про транспорт. Есть! Через час мы должны сидеть на барже со всем скарбом! Срочно покупаем некоторые продукты и посуду, пакуем. Солнца уже нет и в помине. Дождь. Быстро холодает. Рассматриваем это как временное явление. А что нам остаётся? Под проливным дождём бежим на корабль. Успели! Погрузились. Плывём. По ровной глади баржа петляет вокруг невидимых мелей. В 8-ми км от Сеймчана одна из мелей оказывается слишком невидимой для пьяного капитана. Врезались на полном ходу. Сидим прочно посреди гальки, которая холмиком окружает нашу баржу. А где же вода? Несколько поодаль. Пытаемся откопаться. На барже, кроме нас, капитана и механика, ещё 6 геодезистов. Им ехать после нас примерно полтора суток. Все попытки спихнуть баржу бесполезны. Вторая баржа, которая шла вместе с нами, побоялась сесть на мель и, не обращая внимания на все наши крики о помощи, встала невдалеке на якоре.

Располагаемся на ночь на палубе. Закусываем хлебом с колбасным фаршем. Стелим кошмы, достаём спальные мешки. Здесь, в экспедиции, я узнала, что в спальные мешки вкладываются бельевые мешки – вкладыши, которые служат ту же службу, что постельное бельё. В туристических походах мы тогда пользовались одеялами, спальники нам были не по карману.

10-е июля. Рассвет. Солнце светит в глаза. Очень яркое солнце. Ветер, не жарко. Греем чай на примусе. Снова открываем банки с колбасным фаршем. Хвала создателю этих консервов. Жизнь прекрасна и удивительна! Вот бы ещё стронуться с места.

Внимательно изучаем окружающие камни: есть ли надежда, что размоет? Скорее наоборот. Усилиями 11 здоровых молодцев (включая капитана и механика) пытаемся спихнуть баржу. Безнадёжно. Вторая баржа стоит тихо, как мышка: вперёд мимо нас пройти не может, боится также сесть на мель, а назад не хочет. Наконец, придумали: бросают назад якорь и подтягиваются к нему на лебёдке. Ох, какие молодцы! Как приятно вновь почувствовать зыбкую палубу. Пошли! Вновь плывут мимо сопки голые, лиственничные, тополиные.

Часов в 7 вечера приплыли. Выбираем широкий галечный пляж. Галька, правда, необычная: это пластинки из камня, из каких обычно состоят осыпи на склонах гор. Вот она какая, тополиная тайга! Широким полукругом окружает она пляж, а за нею – сопки, сопки. От солнца уже одни воспоминания. Разбиваем лагерь. Ставим палатки на камнях, не на солнце, которого видимо долго придётся ждать, а это значит у левого края пляжа со стороны реки. Крепко вбиваем колья – не на одну ночь. У нас две палатки. В одной размещается Герман с продуктами, приборами, документами и картами. В другой – мы: Коля, Толя, я. Сооружаем в камнях большую мачту для антенны к нашему хилому приёмничку "Альпинист". Отличный пень с толстым корнем-аркой сама природа предназначила для костра. Дрова – словно специально приготовленный завал. Костёр готов. Обстоятельно сооружаем погреб, мусорную яму. Готовим обед. Интересно сколько времени, и во сколько – темнеет? Ведь возимся мы уже очень долго.

Ого! 2 часа ночи. Спать совсем не хочется. Совсем светло. То ли не стемнело, то ли рассвело. К четырём решаем спать. Завтра в маршрут.

Просыпаемся часов в 11. Дождь мерно шелестит по палатке. Ленивый дождь. Маршрут откладывается. Холодно. Развлекаемся, кто как может. Хилый "Альпинист" не принимает даже Магадана. Вдруг приходит Коля: