Текст книги "Деяния, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости"

Так, еще задолго до кардинального реформирования института ОИПД в уголовном законодательстве в 1996 г. в качестве аргументов против отражения внешнего сходства ОИПД с признаками преступления называлось, в частности, то, что под признаки деяния, предусмотренного уголовным законом, может подпадать лишь действие, содержащее признаки преступления[131]131
  Вышинская З. А. Некоторые вопросы необходимой обороны по советскому уголовному законодательству // Учен. зап. ВИЮН. М., 1963. Вып. 16. С. 78–79.


[Закрыть]; что уголовный закон может предусматривать ответственность исключительно за преступления, и поэтому он ни формально, ни по существу не может признавать под него подпадающими или содержащими его признаки не общественно опасные деяния[132]132
  Кузнецова Н. Ф. Состав преступления: спорные вопросы // Вестник МГУ. Серия 11. Право. 1987. № 14. С. 26.


[Закрыть]; что указание на такое сходство противоречит сущности ОИПД и может привести к неправильной оценке данных действий, оказать на них сдерживающее воздействие[133]133
  Козак В. Н. Вопросы теории и практики крайней необходимости. Саратов, 1981. С. 54–56. См. также: Ляпунов Ю. И. Категория «преступление» // Социалистическая законность. 1987. № 7. С. 31–32.


[Закрыть]. К этим аргументам теперь уже при действии УК РФ 1996 г. прибавились другие, когда, например, приводится ссылка на уголовный закон, не предусматривающий указания на такое сходство, а также на то, что не оно (это сходство) влияет на решение вопроса о правомерности, в частности, необходимой обороны, а другие ее признаки[134]134
  См.: Истомин А. Ф. Обстоятельства, исключающие преступность деяния: необходимая оборона // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2003. № 2. С. 358.


[Закрыть].

Учитывая, что ранее мы уже обозначили свою позицию по обсуждаемому вопросу, а также то, что приведенные суждения получили достаточно обстоятельный критический анализ в литературе, обратим внимание на несколько иные аспекты в этой дискуссии.

Действительно, вряд ли можно считать удачным обозначение внешнего сходства ОИПД с преступлением так, как это предлагает, например, Ю. В. Баулин, когда в определении понятия таких обстоятельств автор говорит о «внешнем сходстве с преступлениями общественно полезного (социально приемлемого) и правомерного поступка»[135]135
  Баулин Ю. В. Обстоятельства, исключающие преступность деяния. С. 41.


[Закрыть]. Даже при всей относительности единства социально-политического содержания и юридической формы правового поведения, на чем автор специально до этого акцентирует внимание, полемизируя с Ю. И. Ляпуновым[136]136
  Там же. С. 22.


[Закрыть], логически некорректно одно и то же явление характеризовать одновременно и как преступление (хотя бы и с точки зрения его внешнего восприятия), и как общественно полезное, и как правомерное. Однако приведенный пример не исчерпывает всего многообразия отражения внешнего сходства ОИПД с преступлением и не подтверждает сомнения о принципиальной его допустимости. Кроме того, насколько состоятельны сами эти сомнения?

Во-первых, под признаки деяния, предусмотренного уголовным законом, может подпадать деяние, содержащее признаки не только преступления, но и признаки непреступного уголовно-противоправного поведения (в частности, уклонения от отбывания некоторых видов наказания – ч. 5 ст.  46, ч. 3 ст.  49, ч. 3 ст.  50, ч. 4 ст.  53 УК), и признаки правомерного уголовно-правового поведения (закрепленные, например, в ст.  31, 79, 93 УК). И это заставляет усомниться в обоснованности другого из числа приведенных выше суждений: в тезисе об уголовной ответственности только за преступления[137]137
  См.: Звечаровский И. Э. Уголовная ответственность: понятие, виды, формы реализации. Иркутск, 1992.С. 17–29.


[Закрыть].

Во-вторых, указание на внешнее сходство ОИПД с преступлением (или, что то же самое в данном случае – на связь ОИПД с признаками преступления) не только не противоречит сущности таких обстоятельств, а, напротив, обнаруживает и фиксирует ее. И вопрос лишь в том, в чем эта сущность видится самим уважаемым оппонентам. Потому что если она усматривается, например, в причинении вреда правоохраняемым интересам, как это полагает А. И. Бойко[138]138
  См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Ростов-н/Д, 1996. С. 133.


[Закрыть], то это действительно может оказать сдерживающее воздействие на реализацию предписаний гл. 8 УК и поставить в затруднительное положение того, кто ее оценивает, т. е. правоприменителя. Причинение вреда правоохраняемым интересам (отношениям, охраняемым уголовным законом) действительно присуще ОИПД. И именно поэтому, как и «обычные» преступления, они регламентируются уголовным законом. Однако, в отличие от преступлений, ОИПД даже при их вредоносности объявляются непреступными, в чем как раз и выражается их сущность.

В-третьих, представляется не лишенным явного противоречия утверждение А. Ф. Истомина о том, что «в прежнем кодексе (УК 1960 г. действия, совершенные в состоянии необходимой обороны, считались противоправным причинением вреда только в том случае, когда имело место несоответствие защиты характеру и опасности посягательства, то есть превышение пределов необходимой обороны. В остальном действия, направленные на противодействие посягательству, как бы совпадали с признаками преступления»[139]139
  Истомин А. Ф. Обстоятельства, исключающие преступность деяния… С. 358.


[Закрыть]. Однако как «до», так и «после» реформирования института ОИПД в уголовном законодательстве поведение лица в состоянии необходимой обороны считалось и считается противоправным не только при превышении ее пределов, но и при несоблюдении условий ее правомерности, исключающем само состояние необходимой обороны и влекущем отрицательную уголовно-правовую оценку содеянного на общих основаниях. И в том и в другом случае такое поведение вовсе не «как бы», а вполне реально совпадало и совпадает с признаками преступления, что подтверждает и сам автор, когда ниже говорит о многообразии показателей («признаков») противоправности необходимой обороны.

С учетом сказанного, а также принимая во внимание предложенную нами замену понятия ОИПД на понятие «деяния, преступность которых исключается» (ДПКИ), мы не видим никаких препятствий для отражения связи ДПКИ с признаками преступления в определении понятия таких деяний. Вместе с тем, во-первых, такая связь должна отражать корреляцию ДПКИ с признаками не общего понятия преступления, не с абстрактной уголовной противоправностью, не с общественной опасностью и виновностью вообще, а с признаками деяния, предусмотренного в Особенной части УК в качестве преступления, а, во-вторых, принимая во внимание различия в функциональной нагрузке, которую несут нормы-определения (нормы-дефиниции) и нормы, регламентирующие отдельные ДПКИ, полагаем, что отражение указанной связи должно иметь место, как правило, только в общем определении понятия таких деяний. Исключение из этого правила касается тех отдельных ДПКИ, регламентация которых осуществляется путем указания на отсутствие в них конкретного признака преступления. Что же касается основной группы ДПКИ (предусмотренных в настоящее время в гл. 8 УК), то здесь указание на данную связь излишне так же, как указание на признаки преступления, предусмотренные ст.  14 УК, в конкретных уголовно-правовых запретах.

На основании изложенного можно предложить следующее – «чисто» юридическое – определение понятия ДПКИ: «Деянием, преступность которого исключается, признается такое действие (бездействие), которое хотя формально и содержит признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но согласно специальному предписанию преступлением не является».

К приведенным выше суждениям по поводу отражения в данном определении признаков не общего понятия преступления, а конкретного деяния, предусмотренного уголовным законом в качестве преступления, добавим еще одно.

Принимая во внимание то, что определение понятия преступления на законодательном уровне в России всегда испытывало на себе влияние идеологии, равно как и отказа от нее, мы вполне допускаем такую ситуацию, когда однажды признаки преступления, перечисленные в ст.  14 УК, будут заменены одним: указанием на уголовную противоправность. Тем более такая тенденция характерна для уголовного законодательства многих цивилизованных зарубежных стран и отголоски ее все чаще встречаются на страницах отечественной литературы по уголовному праву[140]140
  См., напр.: Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: Курс лекций. М., 1996. С. 121; Курс российского уголовного права. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. С. 147.


[Закрыть]. И тогда, осмелимся предположить, объяснение непреступности рассматриваемых деяний нужно будет усматривать не в ссылках на отсутствие того или иного признака преступления, а, например, на необходимость, вынужденность их совершения либо на отсутствие в некоторых из них признаков состава преступления.

Определение видов ДПКИ предопределено в уголовном законе и их исчерпывающий на первый взгляд перечень содержится в гл. 8 УК. Говоря об исчерпывающем характере перечня таких деяний, мы имеем в виду лишь то, что как за традиционным понятием ОИПД, так и за предложенным нами понятием ДПКИ могут «скрываться» только те обстоятельства (деяния), которые регламентированы законом. Включение в этот перечень иных обстоятельств (деяний) со ссылкой на опыт судебной практики, как это порой предлагается в литературе, противоречит не только установленному в гл. 8 УК перечню ОИПД, но и принципу законности, согласно которому преступность деяния, а соответственно и ее исключение определяются только УК. В этой связи можно рассуждать лишь о полноте данного перечня, оставаясь в рамках нормативного материала УК, либо о целесообразности его дополнения другими обстоятельствами (деяниями), например, таким как причинение вреда с согласия потерпевшего. Действительный же статус ДПКИ со всеми вытекающими из этого правовыми последствиями «согласие потерпевшего» получит лишь с законодательной его регламентацией. Поэтому к числу ДПКИ на сегодняшний день бесспорно можно отнести следующие: необходимую оборону; причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление; крайнюю необходимость; физическое или психическое принуждение; обоснованный риск.

Однако насколько полно с юридической точки зрения и с точки зрения предложенного нами определения понятия ДПКИ нормативный материал УК представлен в гл. 8 УК?

Среди многочисленных исследований, посвященных вопросам о понятии и видах ОИПД, характеристике отдельных из них, пожалуй, нет ни одного, в котором бы в той или иной форме не делались оговорки по поводу ОИПД, регламентированных за рамками гл. 8 УК. Примечательно и другое: что, например, и малозначительность деяния, и невиновное причинение вреда при этом называются не иначе как ОИПД. Однако на вполне закономерный вопрос о том, почему эти обстоятельства не входят в установленный законом перечень ОИПД, обстоятельный ответ, как правило, не дается. В рамках прежнего уголовного законодательства, не знавшего ни понятия ОИПД, ни структурного их обособления, подобного рода обстоятельства убирались из перечня обычно анализируемых ОИПД с различными оговорками: например, под тем предлогом, что они (эти обстоятельства) в отличие от необходимой обороны, крайней необходимости, причинения вреда при задержании не являются полезными[141]141
  См.: Слуцкий И. И. Обстоятельства, исключающие общественную опасность… С. 11; Шавгулидзе Т. Г. Необходимая оборона. С. 22–23.


[Закрыть]; со ссылкой на то, что, в частности, малозначительность характеризует само деяние, а необходимая оборона и крайняя необходимость – «обстановку, при которой деяние совершается и которая деяние вызывает»[142]142
  См.: Курс советского уголовного права. Часть Общая. Т. 1. С. 460.


[Закрыть]. Одна из немногих попыток «узаконить» малозначительность в статусе ОИПД была предпринята в Теоретической модели уголовного закона. Однако и в этом случае наряду с констатацией единства юридической природы данного обстоятельства с традиционными ОИПД приводилась оговорка, по существу ликвидирующая это единство, когда речь шла о сохранении при малозначительности противоправности[143]143
  Уголовный закон: Опыт теоретического моделирования. С. 121.


[Закрыть].

Отмеченная неоднозначность в оценке деяний, регламентированных за рамками гл. 8 УК, характерна и для современных исследований. Так, например, Ю. В. Баулин, рассматривая ОИПД в качестве системного образования, говорит о его «вхождении в систему более высокого порядка, где поступки, исключающие преступность деяния, выступают в качестве компонента системы обстоятельств, исключающих уголовную ответственность»[144]144
  Баулин Ю. В. Обстоятельства, исключающие преступность деяния. С. 75–76.


[Закрыть]. При этом, называя в числе ОИПД (обстоятельств, исключающих общественную опасность и противоправность деяния) только те, которые традиционно относятся к их числу (необходимую оборону, крайнюю необходимость и т. п.), автор относит малозначительность к обстоятельствам, исключающим общественную опасность, свойственную преступлению; невменяемость, казус, ошибку – к обстоятельствам, исключающим признаки преступления. Полагая, что эти группы обстоятельств наряду с другими, называемыми автором в данном случае, имеют различную социальную и юридическую характеристику, он тем не менее подчеркивает их общее свойство: «они, каждый со своей стороны, исключают основание уголовной ответственности – преступное деяние»[145]145
  Там же. С. 77–78.


[Закрыть]. Но если это так, если каждое из названных Ю. В. Баулиным обстоятельств в одном ракурсе всегда исключает уголовную ответственность, а в другом всегда – ее (уголовной ответственности) основание, т. е. преступность деяния, не свидетельствует ли это о классификации (группировке) одного и того же явления, но по различным основаниям? И не превалирует ли в решении и данного вопроса несомненно имеющаяся специфика социально-правового значения отдельных из рассматриваемых обстоятельств над их общими юридическими параметрами?

Итоговый вывод Ю. В. Баулина дает основание надеяться, что малозначительность деяния, невиновное причинение вреда, невменяемость и другие подобные обстоятельства, распределенные автором на подгруппы, все-таки остались в числе исключающих либо противоправность (преступность) деяния, либо уголовную ответственность за него, т. е. в рамках одного и того же по своей юридической природе явления – ОИПД.

Более своеобразную позицию в рассматриваемом вопросе занимает В. А. Блинников, который сначала, определив ОИПД в качестве «внешнего фактора, исключающего преступность деяния», а систему ОИПД – «как совокупность таковых обстоятельств, закрепленных Уголовным законом Российской Федерации», затем предпринимает попытку «определиться с соотношением таких обстоятельств с другими основаниями исключения уголовной ответственности лица», к числу которых автор относит малозначительность деяния, добровольный отказ от преступления, «извинительную» фактическую ошибку и освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением срока давности (привлечения к уголовной ответственности)[146]146
  Блинников В. А. Обстоятельства, исключающие преступность деяния… С. 30–32.


[Закрыть]. Выбор этих «оснований, исключающих уголовную ответственность» В. А. Блинников объясняет тем, что «именно они в разное время причислялись разными авторами к ОИПД», а игнорирование «правоположений относительно отсутствия субъекта преступления (малолетний возраст, невменяемость)» – тем, что «исключение признака субъекта преступления исключает возможность признания содеянного по основанию отсутствия состава преступления»[147]147
  Там же. С. 32–33.


[Закрыть].

Итак, перед нами в очередной раз гиперболизация самостоятельности и изолированности преступления и его законодательного понятия – состава преступления. Мы в очередной раз наблюдаем логически необоснованное противопоставление уголовно-правовых последствий основанию, их вызвавшему. Не лишен избирательности и выбор В. А. Блинниковым самих «оснований исключения уголовной ответственности»[148]148
  К тому же с названными основаниями «мирно уживается» и основание не исключения, а освобождения от уголовной ответственности (ст.  78 УК).


[Закрыть] потому, что к числу ОИПД в литературе причислялись и другие обстоятельства, оставшиеся без внимания автора (в частности, исполнение закона, невиновное причинение вреда). Неясно также и то, почему освобождение от уголовной ответственности только в связи с истечением сроков давности попало в поле зрения автора в рассматриваемом им соотношении, а не вследствие, например, деятельного раскаяния?

С точки зрения концепции понимания ОИПД в качестве «внешнего фактора», предложенной В. А. Блинниковым, следовало ожидать, что отказ в статусе ОИПД рассматриваемым «основаниям» произойдет именно по этому признаку. И мы действительно наблюдаем такой подход, правда, в оценке всего лишь двух оснований. Дело, однако, в том, что если для автора ОИПД – это одновременно и внешний фактор, и основание исключения уголовной ответственности, то логично предположить, что и другие основания исключения уголовной ответственности обладают свойством такого «фактора». И хотя В. А. Блинников исключает воздействие внешнего фактора при добровольном отказе от доведения преступления до конца и при освобождении от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности, при желании его вполне можно усмотреть и в первом (обусловленность отказа страхом перед возможным наказанием, угрозой быть изобличенным в содеянном и т. п.), и во втором (временной «фактор») случаях. Более же принципиально в оценке названных оснований другое: они изначально в силу своей юридической природы не способны порождать такое уголовно-правовое последствие, как исключение уголовной ответственности. Именно поэтому, в частности, в ст.  78 УК речь идет об освобождении от уголовной ответственности. Что же касается ст.  31 УК, то, учитывая дискуссионность вопроса о юридической природе добровольного отказа, обратим на это «основание» особое внимание.

В содеянном лицом до момента добровольного отказа уже содержатся признаки преступления. Последнее хотя и неокончено в данном случае, но уголовно-противоправно и наказуемо (ст.  30 УК). Поэтому отказ от доведения преступления до конца не меняет юридическую природу того, что уже объективно существует и что уже порождает возникновение обязанности подлежать уголовной ответственности. Исключить эту обязанность при таких условиях юридически невозможно. От нее можно только освободить при наличии для этого дополнительных оснований, чем совершенное преступление, руководствуясь в том числе соображениями нецелесообразности уголовного преследования. Добровольный отказ – это новый юридический факт, в сравнении с уже существующим юридическим фактом (неоконченным преступлением), который не исключает уже существующее правоотношение, а лишь прекращает его. И такое прекращение является результатом проявления целесообразности не на уровне оценки уже совершенного преступления (хотя и неоконченного), а на уровне оценки послепреступного поведения. В силу этого добровольный отказ с юридической точки зрения не может исключать уголовную ответственность за уже содеянное. Он может влечь за собой только те уголовно-правовые последствия, которые предопределены реализацией содержания охранительного уголовного правоотношения. Эти последствия могут выражаться только в освобождении лица, совершившего преступление, либо от обязанности понести уголовную ответственность, либо – и это принципиально допустимо, и может быть продиктовано целесообразностью – от одной из форм реализации уголовной ответственности после осуждения лица.

В оценке соотношения ОИПД с двумя другими основаниями исключения уголовной ответственности В. А. Блинников использует аргументацию, не связанную с действием (бездействием) «внешнего фактора». Так, автор отказывает малозначительности деяния в статусе ОИПД по причине того, что исключение преступности деяния по ст.  37–42 УК происходит вследствие констатации самим законом непреступности факта причинения вреда интересам, охраняемым уголовным законом, в то время как непреступность малозначительности отражает «целесообразность (может быть, все-таки «нецелесообразность»? – С. П.) уголовной ответственности за формально преступное деяние, не причинившее вред объекту уголовно-правовой охраны». И далее: «К тому же исключение противоправности является краеугольным фундаментом любого из названных (очевидно, закрепленных в ст.  37–42 УК. – С. П.) обстоятельств»[149]149
  Блинников В. А. Обстоятельства, исключающие преступность деяния… С. 34.


[Закрыть]. Однако нельзя не заметить, что этот же самый «краеугольный фундамент-камень» заложен и в ч. 2 ст.  14 УК, и именно в нем, как справедливо отмечает автор, сущность ОИПД, а не в том, что они (ОИПД) причиняют либо не причиняют вред интересам, охраняемым уголовным законом. К слову сказать, в двух случаях из шести, регламентированных в ст.  37–42 УК, речь идет о причинении вреда не названным интересам, а посягающему (ст.  37 УК) либо лицу, совершившему преступление (ст.  38 УК). Отметим также, что не представляющими общественной опасности принято считать и в этой связи относить к числу ОИПД, например, такие традиционные обстоятельства, как необходимая оборона и крайняя необходимость.

Казалось бы, сделанные замечания бесспорно ставят под сомнение позицию В. А. Блинникова в оценке малозначительности как обстоятельства, лишенного признаков ОИПД. Тем более что большинство специалистов, называя виды ОИПД, с различными оговорками все-таки упоминают и ее. Вместе с тем один момент в суждениях автора заставляет задуматься вот над чем: что скрывается за законодательной формулировкой малозначительности в ч. 2 ст.  14 УК? Если малозначительность деяния выражается в том, что оно (деяние) не представляет общественной опасности, т. е. не только не причиняет вред, но и не создает угрозу его причинения охраняемым уголовным законом интересам, то такое деяние вообще находится вне пределов уголовно-правового регулирования, даже несмотря на формальное соответствие его признакам какого-либо деяния, предусмотренного УК. И тогда значение предписания, закрепленного в ч. 2 ст.  14 УК, заключается в том, что оно дополнительно к ч. 1 данной статьи определяет границы преступного и непреступного. Это своеобразная законодательная характеристика одного из признаков преступления[150]150
  Несмотря на то что Федеральным законом от 20 мая 1998 г. формулировка, раскрывающая сущность общественной опасности, была исключена из ч. 2 ст.  14 УК, в теории уголовного права и на практике понимание этой сущности осталось прежним.


[Закрыть]. И не более того, поскольку, подобно тому как наличие общественной опасности фиксируется при определении понятия преступления в ч. 1 ст.  14 УК, таким же образом в ч. 2 данной статьи через указание на ее нижний предел обозначается ее отсутствие[151]151
  См.: Звечаровский И. Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие посткриминальное поведение личности. Иркутск, 1991. С. 47. Сказанное в отношении юридической природы норм о необходимой обороне и крайней необходимости, это суждение, на наш взгляд, уместно именно в отношении законодательного определения малозначительности деяния.


[Закрыть]. Если же законодательную формулировку малозначительности трактовать как констатацию хотя и малозначительной, но общественной опасности, присущей преступлению, если усматривать за ней скрытую целесообразность уголовного преследования даже за формально преступное деяние, деяние, не причинившее вред объекту уголовно-правовой охраны, как об этом пишет В. А. Блинников, тогда малозначительное деяние с юридической точки зрения равнозначно преступлению со всеми вытекающими отсюда последствиями. И вопрос лишь в том, какую меру уголовно-правового реагирования следует избирать (считать целесообразной) правоприменителю.

Противоречивость последней трактовки содержанию ч. 2 ст.  14 УК, по нашему мнению, более чем очевидна. Поэтому, если не обращать внимания на словосочетание «не является преступлением», которое обычно и вызывает ассоциации о схожести малозначительности деяния с ОИПД (ДПКИ), данное обстоятельство никак нельзя подвести под юридические параметры последних.

Наряду с рассмотренными, отказ малозначительности в «статусе» ОИПД происходит в литературе и по другим основаниям. В частности, С. Келина обосновывает подобный вывод тем, что малозначительное деяние не только «не причиняет вреда, объективно равному вреду, причиняемому при совершении преступления», но и в отличие от ОИПД не совершается из общественно полезных побуждений, не исключает, как они, всякую иную ответственность[152]152
  Келина С. Обстоятельства, исключающие преступность деяния: понятие и виды // Уголовное право. 1999. № 3. С. 5.


[Закрыть].

Думается, однако, что два последних параметра если и характеризуют ОИПД, то далеко не все из них. Например, их трудно усмотреть в обстоятельствах, предусмотренных ст.  40, 42 УК. Поэтому главную роль в решении рассматриваемого вопроса играет только первый из названных С. Келиной признаков.

По поводу рассмотрения В. А. Блинниковым соотношения ОИПД с «извинительной ошибкой» отграничимся двумя замечаниями.

Во-первых, складывается невольное впечатление, что автор недостаточно четко проводит отграничение юридической ошибки от фактической. Потому что в уголовном законодательстве некоторых зарубежных стран не фактическая, как полагает автор[153]153
  Блинников В. А. Обстоятельства, исключающие преступность деяния… С. 35.


[Закрыть], а юридическая ошибка называется в качестве обстоятельства непривлечения к ответственности. При этом речь идет о той ее разновидности, которая в отечественном правоведении обычно нивелируется известным неписаным правилом: «незнание закона не освобождает от ответственности». Именно в этой связи в ст.  122-3 УК Франции говорится о том, что «не подлежит уголовной ответственности лицо, которое может доказать, что оно в результате заблуждения в праве, избежать которого оно было не в состоянии, считало, что может совершить данное действие законно (курсив наш. – С. П.)»[154]154
  Новый Уголовный кодекс Франции. М., 1993. С. 11. См. также: Уголовный кодекс Франции. С. 80.


[Закрыть].

Во-вторых, ОИПД (равно как и ДПКИ) соприкасаются с невиновным причинением вреда в том виде, как оно регламентировано в ст.  28 УК дважды: не только опосредованно (через мнимость того, что В. А. Блинников сначала называет «внешним фактором», а потом сам себе противоречит, говоря о «мнимости ОИПД, в частности – мнимой обороны»[155]155
  Блинников В. А. Обстоятельства, исключающие преступность деяния… С. 35.


[Закрыть]), но и непосредственно (когда речь идет о любом уголовно-противоправном деянии, совершенном невиновно). Отказав «извинительной ошибке» в статусе ОИПД со ссылкой на ст.  28 УК, автор автоматически исключил из поля зрения и последний аспект соотношения ОИПД с невиновным причинением вреда, хотя как раз он прежде всего заслуживал внимания в данном случае, имея в виду устоявшиеся правила оценки мнимости.

При относительной самостоятельности признаков преступления, указанных в ст.  14 УК, невиновно причиненный вред охраняемым уголовным законом интересам формально может считаться противоправным. Однако дает ли эта констатация сама по себе основание не считать его ОИПД? – Думается, что нет, поскольку в контексте обсуждаемого вопроса преступность деяния обусловливается только совокупностью всех его признаков, а исключается отсутствием хотя бы и одного из них. Кроме того, виновность выступает признаком и преступления, и состава преступления. И ее отсутствие исключает и то, и другое. Сказанное, на наш взгляд, сохраняет свое значение и в отношении такой предпосылки виновности, как вменяемость, определяемой в ст.  21 УК методом от противного. Вменяемость, как и возраст уголовной ответственности, характеризует прежде всего субъекта преступления как живое физическое лицо, а потом уже – как абстрактное физическое лицо в качестве элемента такого законодательного понятия о преступлении, каким является состав преступления.

Таким образом, любое ОИПД (равно как и ДПКИ) влечет за собой исключение уголовной ответственности и в этом смысле выступает основанием последней. Любой факт исключения уголовной ответственности выступает следствием только непреступности деяния. И в этом смысле недалеко от истины суждение Т. Орешкиной о том, что ОИПД «в широком смысле являются такие, не входящие в главу 8 УК обстоятельства, как малозначительность деяния, невменяемость, недостижение возраста уголовной ответственности, добровольный отказ от совершения преступления, невиновное причинение вреда»[156]156
  Орешкина Т. Уголовно-правовое значение непреодолимой силы // Уголовное право. 2003. № 2. С. 57.


[Закрыть]. Тем самым, с учетом ДПКИ, регламентированных в гл. 8 УК, перед нами, казалось бы, исчерпывающий перечень таких деяний в рамках нормативного материала УК, за исключением из него, как было отмечено выше, малозначительности деяния и добровольного отказа от доведения преступления до конца. Отсутствие в данном перечне уголовно-правового запрета, называемого порой в литературе в качестве ОИПД, обоснованно тем, что деяние, даже будучи общественно опасным и виновно совершенным, но лишенным признака уголовной противоправности, не входит в сферу уголовно-правового регулирования и потому не способно причинить вред объекту уголовно-правовой охраны. И этим данное обстоятельство принципиально отличается от невменяемости и невиновного причинения вреда.

Наша оговорка по поводу полноты названного перечня ДПКИ связана с тем, что та же самая Т. Ю. Орешкина в более поздней своей работе расширила перечень таких деяний (обстоятельств) за счет включения в него тех, которые регламентированы в примечаниях к ст.  308, 316, 322 УК. По мнению автора, нормы Особенной части УК, устанавливающие изъятия в круге субъектов уголовной ответственности за отдельные преступления против правосудия и порядка управления, предусматривают не общие, а специальные ОИПД (ДПКИ). При этом юридическая и социальная природа последних едина с теми, которые регламентированы в гл. 8 УК[157]157
  Орешкина Т. Ю. Специальные обстоятельства, исключающие преступность деяния // Уголовное право: Стратегия развития в XXI веке. М., 2004. С. 190–194. Усматривая всего лишь внешнее сходство такого рода норм с теми, которые предусмотрены в гл. 8 УК, в уголовно-правовом значении отказывает им В. В. Сверчков (см.: Сверчков В. В. Право человека на причинение защитительного вреда (нетрадиционный уголовно-правовой аспект) // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2003. № 3. С. 187).


[Закрыть].

Не исключая обоснованности проявления научного интереса к исследованию практики сопровождения норм Особенной части УК подобного рода примечаниями и, в частности, высказываемых в этой связи суждений Т. Ю. Орешкиной на предмет изменения регламентации примечаний к ст.  291, 204 УК, мы все-таки усомнимся в состоятельности утверждения автора о полной юридической и социальной тождественности «специальных ОИПД» с теми, которые предусмотрены в гл. 8 УК. Заметим, что «специальными» обстоятельства, предусмотренные в примечаниях к ст.  308, 316, 322 УК, стали по воле законодателя лишь в 1996 г., а до этого – в рамках прежнего УК – они (и подобные им) достаточно мирно уживались в Общей части УК (например, в ст.  18, 19 УК РСФСР 1960 г.). А потом, следуя логике, необходимо весь нормативный материал УК, характеризующий условия действия нормы-запрета в части определения ее субъекта (например, закрепленный в диспозициях ст.  150, 151 УК), также включать в перечень регламентирующего специальные ОИПД. Однако этого не происходило и не происходит, на наш взгляд, потому, что за «общими» и «специальными» ОИПД (ДПКИ), как будет показано ниже, скрываются социально разнородные обстоятельства, закрепляемые в уголовном законодательстве различными юридическими нормами.

Таким образом, при первом приближении к ответу на вопрос о видах ДПКИ к числу последних, придерживаясь порядка возрастания нумерации соответствующих статей УК, можно отнести следующие – общие ДПКИ: недостижение возраста уголовной ответственности (ст.  20 УК); невменяемость (ст.  21 УК); невиновное причинение вреда (ст.  28 УК); необходимую оборону (ст.  37 УК); причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст.  38 УК); крайнюю необходимость (ст.  39 УК); физическое или психическое принуждение (ст.  40 УК); обоснованный риск (ст.  41 УК); исполнение приказа или распоряжения (ст.  42 УК).

Названные виды «деяний», преступность которых исключается, объединяет то, что все они, хотя и причиняют вред охраняемым уголовным законом интересам, тем не менее объявляются непреступными. Вместе с тем мы не случайно закавычили слово «деяние». Приведенный перечень наименований конкретных ДПКИ наглядно демонстрирует их рассогласованность как между собой, так и явлений, которые они обозначают. Явно «выбивается» из этого перечня наименований такое, как «причинение вреда…», хотя, по сути, оно подразумевается за каждым другим наименованием. Если судить по названию, мало общего между недостижением возраста уголовной ответственности, невменяемостью и, например, необходимой обороной; равно как не интересует уголовный закон само по себе исполнение приказа или распоряжения.

При том, что каждое из приведенных названий может претерпеть изменения в процессе последующей характеристики явлений, которые они обозначают, при том, что наименование отдельных деяний складывалось десятилетиями и даже столетиями и в силу устоявшихся традиций отказываться от него нецелесообразно, в том числе и с точки зрения восприятия его на стадии реализации уголовного закона, уже на данном этапе исследования осмелимся перед каждым из них, за исключением тех, которые присутствуют в названиях ст.  28, 38 УК, поставить словосочетание «причинение вреда при… (или – «в состоянии»)». Этим пока и ограничимся.