Текст книги "Деяния, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости"

УК бывших союзных республик едины с российским УК, пожалуй, только в наличии и в наименовании в них двух обстоятельств: необходимой обороны и крайней необходимости, т. е. собственно тех обстоятельств, которые еще в советский период из Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. «попали» в республиканские УК. Полное же совпадение с УК РФ в регламентации рассматриваемой проблемы мы наблюдаем только в УК Республики Таджикистан. Далеко не во всех УК находит свое отражение такое ОИПД, как физическое или психическое принуждение. Оно отсутствует в УК Грузии, Кыргызской, Азербайджанской, Эстонской, Латвийской и Литовской Республик, Республики Беларусь[50]50
  В УК Республики Узбекистан данное обстоятельство оценивается по правилам крайней необходимости, о чем специально говорится в ст.  38.


[Закрыть]. Не предусмотрено оно в числе ОИПД и в Модельном УК. Ряд УК наряду с регламентацией необходимой обороны предусматривает отдельно еще и мнимую оборону (например, УК Латвийской Республики, Украины), распространяя в одном случае правила уголовно-правовой ее оценки еще и на крайнюю необходимость, и задержание лица, совершившего преступление (УК Республики Беларусь). Используемое в последнем случае понятие «ошибки» (в наличии обстоятельств, исключающих преступность деяния) (ст.  37) весьма отдаленно напоминает содержание этого же понятия в УК Грузии (ст.  36).

В УК Украины, Республик Казахстан и Беларусь в числе ОИПД предусмотрено такое, которое легально – на уровне уголовного закона – оправдывает возможность причинения вреда правоохраняемым интересам при «выполнении специального задания по предупреждению или раскрытию преступной деятельности организованной группы либо преступной организации» (ст.  43 УК Украины) или более того – при «осуществлении оперативно-розыскных мероприятий» по всем преступлениям, совершаемым группой лиц (ст.  34-1 УК Республики Казахстан), и даже в связи с «пребыванием среди соучастников» (ст.  38 УК Республики Беларусь). При этом требование к определенному соответствию (по правилам крайней необходимости) причиняемого в этой связи вреда совершаемым преступлениям содержится только в УК Республики Казахстан. Еще дальше в развитии этой идеи пошел эстонский законодатель, который из четырех законодательно определенных ОИПД предусмотрел такое, как «имитация преступлений» (наряду с необходимой обороной, задержанием преступника, крайней необходимостью). Согласно ст.  13.2 УК Эстонской Республики «не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но направленное на выявление преступления или личности преступника и совершенное лицом, уполномоченным компетентным государственным органом имитировать преступление»[51]51
  Уголовный кодекс Эстонской Республики. СПб., 2001. С. 47.


[Закрыть]. Подобное обстоятельство предусмотрено и в УК Литовской Республики (ст.  32 «Исполнение задания правоохранительной инстанции»). И это без каких-либо оговорок в отношении категорий выявляемых преступлений, при полном игнорировании такого общеизвестного системно-правового принципа криминализации деяния, как процессуальная возможность («осуществимость») его доказывания без провокации преступной деятельности[52]52
  См.: Основания уголовно-правового запрета (криминализация и декриминализация). М., 1982. С. 234.


[Закрыть].

УК Литовской Республики в качестве самостоятельных обстоятельств, «исключающих уголовную ответственность», предусматривает исполнение профессиональных обязанностей (ст.  30) и научный эксперимент (ст.  35). При этом последнее обстоятельство регламентируется наряду с оправданным профессиональным или хозяйственным риском (ст.  34).

В дополнение к сказанному заметим, что в УК Республики Узбекистан, в отличие от всех других УК рассматриваемой группы, перечень ОИПД дополняется таким, как малозначительность (ст.  36). Содержательная характеристика этого обстоятельства ничем не отличается от его определения в рамках соответствующих статей УК о понятии преступления. И если такое законодательное решение – результат стремления на законодательном уровне объединить все обстоятельства, юридически исключающие преступность деяния, то не совсем понятно, почему, например, на своем прежнем месте в структуре данного УК – в гл. 5 «Вина» – осталось невиновное причинение вреда (ст.  24), т. е. обстоятельство, исключительный характер которого обусловлен отсутствием одного из обязательных признаков преступления согласно ст.  14 этого же самого УК.

Существующие различия в круге обстоятельств, относимых тем или иным законодателем к числу исключающих преступность деяния, дополняются отсутствием единообразия в их определении и содержательной характеристике.

Как уже отмечалось, все УК бывших союзных республик называют в числе ОИПД необходимую оборону и крайнюю необходимость. Однако нормативный материал об этих обстоятельствах, и прежде всего о необходимой обороне, в отдельных УК обладает существенным своеобразием. Так, указанная выше поливариантность в определении основания обороны сопровождается многообразием в описании ее объектов, в качестве которых, в сравнении с УК РФ, дополнительно (или отдельно) называются «жизнь и здоровье» (ст.  36 УК Азербайджанской Республики, ст.  34 УК Республики Беларусь), «права предприятия, учреждения или организации» (ст.  13 УК Эстонской Республики), «жилище, собственность, земельный участок» (ст.  32 УК Республики Казахстан, ст.  28 УК Литовской Республики – без указания на земельный участок). В ст.  28 УК Грузии при характеристике объектов необходимой обороны используется одна общая формулировка: «свои или чужие правовые блага». Имея в виду опыт российского законодателя в этом вопросе, следует отметить, что ни в одном УК не предусмотрена дифференциация режима обороны в зависимости от ценности охраняемого блага. Вместе с тем в ст.  36 УК Украины нашли свое отражение не менее принципиальные вопросы действия института необходимой обороны: об уголовно-правовом значении «сильного душевного волнения» для оценки правомерности обороны[53]53
  Подобный вопрос оговаривается также в ст.  28 УК Литовской Республики. В этой связи следует отметить, что в конце 2002 г. в Государственную Думу РФ был внесен законопроект о дополнении ст.  37 УК нормой следующего содержания: «Не являются превышением необходимой обороны действия обороняющегося, вызванные волнением, страхом или испугом вследствие неожиданности посягательства». Однако Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. эта идея была реализована в несколько ином – усеченном – виде: «Не являются превышением пределов необходимой обороны действия обороняющегося лица, если это лицо вследствие неожиданности посягательства не могло объективно оценить степень и характер опасности нападения» (Российская газета. 2003. 16 дек.). ⁵⁴ Уголовный кодекс Украины. СПб., 2001. С. 38.


[Закрыть], а также о возможности «применения оружия или любых других средств либо предметов для защиты от нападения вооруженного лица или нападения группы лиц, а также для предотвращения (курсив наш. – С. П.) противоправного насильственного проникновения в жилище либо другое помещение». В последнем случае превышение пределов необходимой обороны исключается «независимо от тяжести вреда, причиненного посягающему». Тем самым украинский законодатель, во-первых, «привязывает» регламентацию необходимой обороны к более или менее типичной жизненной ситуации и, во-вторых, допускает использование средств защиты в автономном режиме, т. е. решает те вопросы, которые в российской правоприменительной практике до настоящего времени вызывают трудности.

При регламентации необходимой обороны в двух УК специально оговариваются правила уголовно-правовой оценки умышленной провокации посягательства с целью нанесения вреда (ст.  37 УК Республики Узбекистан, ст.  40 УК Республики Таджикистан), т. е. те правила, которые в отечественной практике хотя и применяются, но лишь на уровне толкования уголовного закона.

Что касается нормативного материала о крайней необходимости, то здесь обращают на себя внимание два момента: во-первых, то, как определяется форма выражения поведения лица в состоянии крайней необходимости, и, во-вторых, определение размера вреда, с которым тот или иной законодатель связывает превышение пределов данного состояния.

В большинстве случаев превышением пределов крайней необходимости считается причинение вреда более значительного (большего), чем вреда предотвращенного. На первый взгляд, это означает, что причинение вреда равного тому, который предотвращается, является правомерным, тем более что в большинстве зарубежных УК рассматриваемой группы освещение этого вопроса предваряется указанием на явное несоответствие причиненного вреда характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых эта опасность устранялась. Следовательно, причиненный вред, равный вреду предотвращенному, не может одновременно быть явно ему не соответствующим. Однако сделанный выше вывод сохраняет свое значение только в отношении тех УК, в которых используется указание именно на более значительный вред (УК Украины, Республик Узбекистан, Беларусь). В тех же случаях, когда в рассматриваемом вопросе используется формулировка менее значительного вреда, причиненный вред не может быть равным вреду предотвращенному. И такого рода ситуации уже подпадают под превышение пределов крайней необходимости (УК Эстонской, Литовской и Латвийской Республик).

Очевидно, подобная по сути позиция в вопросе об определении пределов крайней необходимости присутствует и в УК Азербайджанской Республики, Республик Казахстан и Таджикистан, в которых используется формулировка равного или более значительного вреда[54]54
  Именно такой подход к определению пределов крайней необходимости нашел свое отражение и в ст.  39 УК.


[Закрыть]. Вместе с тем такого рода формулировка вряд ли удачна стилистически, так как, с одной стороны, недопущение причинения вреда, равного вреду предотвращаемому, как условие правомерности крайней необходимости избавляет от необходимости говорить о более значительном вреде. С другой – обозначение причиненного вреда только как более значительного, при том что фактически не допускается причинение и равного вреда, заставляет законодателей названных УК говорить и о равном вреде. В этой связи представляется наиболее правильным говорить просто о менее значительном вреде, раскрывая содержание последнего (если в этом есть необходимость) так, как это делается в УК Кыргызской Республики, в котором в ч. 1 ст.  37 «Крайняя необходимость» сначала речь идет о менее значительном вреде, а при определении превышения пределов крайней необходимости в ч. 2 – о причинении вреда равного или более значительного.

Оригинальную позицию в рассматриваемом вопросе занимает грузинский законодатель, который решение вопроса о правомерности крайней необходимости ставит в зависимость не от размера причиненного вреда, а от значимости блага, которому он (вред) причиняется: «…если блага, которым был причинен вред, были менее значительными, чем спасенные» (ст.  30 УК Грузии). Дело однако в том, что сами эти правовые блага в УК Грузии не называются и не ранжируются в зависимости от их ценности. Причем этот вопрос обходится стороной не только в рамках обсуждаемой проблемы, но и при определении задач, стоящих перед УК. Тем самым данный вопрос полностью «отдается на откуп» правоприменителю.

По нашему мнению, критической оценки заслуживает и другой аспект регламентации крайней необходимости в УК бывших союзных республик. Речь идет о том, что в отдельных из них поведение лица в данном состоянии характеризуется не как причинение вреда (как это имеет место в УК Украины, Азербайджанской, Кыргызской Республик, Республик Таджикистан, Казахстан), не через понятие деяния (УК Республик Молдова, Узбекистан, Литовской Республики), а только как действие (УК Грузии, Республики Беларусь, Латвийской, Эстонской Республик). Между тем хорошо известно, что именно крайняя необходимость относится к числу тех немногочисленных ОИПД, которые могут быть реализованы не только путем действия, но и бездействия.

В двух УК рассматриваемой группы традиционный нормативный материал о крайней необходимости дополняется указаниями «льготного» характера на уголовно-правовое значение сильного душевного волнения, вызванного угрожавшей опасностью и затрудняющего оценку соответствия причиненного вреда этой опасности (ст.  39 УК Украины), и наступления вреда в ситуации, когда «действия, совершенные с целью предотвращения опасности, не достигли своей цели и вред наступил, несмотря на усилия лица, добросовестно рассчитывавшего его предотвратить» (ст.  36 УК Республики Беларусь). Оба эти вопроса и особенно последний имеют важное значение и, к сожалению, в отечественной практике решаются лишь на правоприменительном уровне и порой не столь однозначно. В противоположность такому подходу литовский законодатель уделяет дополнительное внимание условиям, ограничивающим рамки правомерного поведения лица в состоянии крайней необходимости:

«Лицо, своими действиями создавшее опасную ситуацию, может опираться на положения о крайней необходимости лишь в том случае, если опасная ситуация была создана по неосторожности. Лицо не может оправдать неисполнение своих обязанностей пределами крайней необходимости, если оно по профессии, занимаемой должности или иным причинам обязано действовать в экстремальных условиях» (ч. 2, 3 ст.  31 УК Литовской Республики)[55]55
  Уголовный кодекс Литовской Республики. СПб., 2003. С. 146.


[Закрыть].

Наибольшие расхождения в УК бывших союзных республик наблюдаются при обозначении иных обстоятельств. Так, причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, присутствующее в числе ОИПД во всех УК, обозначается не только приведенной формулировкой (как это имеет место в УК Республик Беларусь и Таджикистан, Азербайджанской и Кыргызской Республик), но и «Причинением вреда при задержании лица, совершившего посягательство» (ст.  33 УК Республики Казахстан)[56]56
  При том что при определении понятия преступления в ст.  9 данного УК о посягательстве вообще ничего не говорится.


[Закрыть], «Причинением вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное посягательство» (ст.  39 Республики Узбекистан)[57]57
  При том что в числе признаков преступления в ст.  14 данного УК присутствует и другой – виновность.


[Закрыть], «Задержанием лица, совершившего преступление (ст.  38 УК Украины, ст.  29 УК Грузии)», «Задержанием лица, совершившего преступное деяние» (ст.  29 УК Литовской Республики), «Задержанием преступника» (ст.  13.1 УК Эстонской Республики), «Задержанием с причинением лицу вреда» (ст.  31 УК Латвийской Республики).

Приведенное терминологическое разнообразие по существу обозначает одно и то же явление – причинение вреда лицу, совершившему (или совершающему) преступление, при его задержании. И, например, из содержания ст.  31 УК Литовской Республики однозначно вытекает, что в данном случае речь идет не о любых лицах, как это следует из названия этой статьи, но именно о тех, которые совершили преступление.

Несомненно больший интерес привлекают другие моменты в регламентации рассматриваемого обстоятельства. В частности, представляется вполне обоснованным стремление некоторых законодателей легально определить круг лиц, имеющих «право на задержание», хотя более правильно, по-видимому, было и в этом вопросе говорить о праве на причинение вреда (ч. 3 ст.  33 УК Республики Казахстан, ч. 4 ст.  39 УК Республики Узбекистан, ч. 3 ст.  41 УК Республики Таджикистан, ч. 3 ст.  35 УК Республики Беларусь). В этом плане оригинальна и по названию, и по содержанию ст.  13.1 УК Эстонской Республики, предусматривающая в качестве ОИПД «Задержание преступника» не причинение вреда при задержании, а «действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но направленное на задержание»[58]58
  Уголовный кодекс Эстонской Республики. С. 47.


[Закрыть].

Два УК – Республик Узбекистан и Таджикистан – на законодательном уровне закрепляют и такие общеизвестные теоретические положения, что «при оценке правомерности причинения вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное (преступление – УК Республики Таджикистан) деяние, учитываются его действия по избежанию задержания, силы и возможности задерживающего, его душевное состояние и другие обстоятельства, связанные с фактом задержания»[59]59
  Уголовный кодекс Республики Узбекистан. С. 78–79; Уголовный кодекс Республики Таджикистан. СПб., 2001. С. 55–56.


[Закрыть]. А УК Литовской Республики легально определяет еще и правила конкуренции рассматриваемого обстоятельства с необходимой обороной: «В отношении лица, оказавшего сопротивление при задержании лица, совершившего преступное деяние, применяются правила необходимой обороны, предусмотренные статьей 28 настоящего Кодекса»[60]60
  Уголовный кодекс Литовской Республики. С. 145.


[Закрыть].

Немало разноречий в УК бывших союзных республик наблюдается при регламентации и двух оставшихся из числа традиционных ОИПД: исполнения приказа или распоряжения и обоснованного риска. Многообразие их законодательных определений, наряду с отмеченной выше тенденцией в некоторых УК к «дроблению» данных обстоятельств на частные случаи проявления, в большинстве своем отражает общее состояние теории об ОИПД, истоки которого уходят еще в советский период отечественной науки уголовного права.

При том, что явно доминирующая в последние годы в советской литературе тенденция обозначать ситуации, связанные с риском, общим родовым понятием «обоснованные» находит свое отражение в большинстве зарубежных УК рассматриваемой группы, она перекликается с другой, когда стремление найти общее определение для риска, сводится к обозначению его в качестве «правомерного» (УК Грузии) или через такую формулировку, как «деяние, связанное с риском» (УК Украины). В двух УК риск определяется через такие видовые понятия, как «профессиональный или хозяйственный» (УК Литовской Республики и Республики Узбекистан)[61]61
  Наряду с этим в УК Литовской Республики самостоятельно регламентируется еще и научный эксперимент.


[Закрыть], и лишь в одном – только как «профессиональный» (УК Латвийской Республики). Однако во всех этих случаях характеристика риска дополняется указанием на его оправданность.

Практически во всех УК присутствует оговорка о подчиненности деяний, связанных с риском, достижению общественно (социально) полезной цели и зависимости их правовой оценки от возможного причинения вреда только тем отношениям (интересам, объектам), которые охраняются тем или иным УК. В последнем случае исключение представляет УК Республики Таджикистан, в ст.  41 которого речь идет об «охраняемых законом интересах», в то время как при определении понятия преступления – об «объектах, охраняемых настоящим Кодексом» (ст.  14)[62]62
  В связи с рассмотрением данного вопроса не совсем понятно, коррелирует ли в УК Украины и Кыргызской Республики формулировка «правоохранительные интересы», используемая при определении риска, с содержанием тех формулировок, которые используются при определении задач УК и понятия преступления.


[Закрыть].

Более или менее единообразно в УК рассматриваемой группы решается и вопрос, связанный с определением круга благ, при заведомой угрозе которым риск признается необоснованным (неоправданным). В этой связи, как правило, речь идет об угрозе экологической катастрофы, общественного (стихийного) бедствия или жизни людей. Вместе с тем в последнем случае в качестве одного из показателей необоснованности риска называется угроза для жизни не только «многих людей», как это имеет место в ст.  41 УК РФ, но и для жизни «нескольких лиц» (ст.  33 УК Латвийской Республики), «других людей» (ст.  42 УК Украины), просто – угроза «гибели людей» (ст.  41 УК Республики Узбекистан, ст. 44 УК Республики Таджикистан, ст.  40 УК Кыргызской Республики). В этом вопросе присутствуют и такие крайности, как отсутствие вообще каких-либо указаний на необоснованность (неоправданность) риска (ст.  34 УК Литовской Республики, ст.  31 УК Грузии) либо указание на угрозу не только жизни, но и здоровью людей (ст.  35 УК Республики Казахстан). Правда в последнем случае в ст.  39 УК Республики Беларусь оценка обоснованности риска ставится в зависимость от согласия лица «на то, чтобы его жизнь или здоровье были поставлены в опасность»[63]63
  Уголовный кодекс Республики Беларусь. СПб., 2001. С. 112.


[Закрыть].

Узбекский законодатель дополняет регламентацию риска важным с точки зрения практики указанием на правовую оценку оправданного, но безуспешного риска: «При оправданном профессиональном или хозяйственном риске ответственность за причиненный вред не наступает и в том случае, если желаемый общественно-полезный результат не был достигнут и вред оказался более значительным, чем преследуемая общественно-полезная цель»[64]64
  Уголовный кодекс Республики Узбекистан. С. 80.


[Закрыть].

Что касается законодательной регламентации такого ОИПД, как исполнение приказа или распоряжения, то в УК бывших союзных республик она привлекает двумя моментами: наименованием данного обстоятельства и решением вопроса об уголовной ответственности лица, отдавшего незаконный приказ или распоряжение.

Спектр законодательных определений рассматриваемого обстоятельства достаточно широк. Характерное для большинства УК название «исполнение приказа или распоряжения» дополняется такими названиями, как «исполнение приказа или иного распоряжения (иной обязанности») (ст.  39 УК Кыргызской Республики, ст.  40 УК Республики Узбекистан), «исполнение профессиональных обязанностей» и «исполнение законного приказа» (ст.  30, 33 УК Литовской Республики), «выполнение преступного приказа и преступного распоряжения» (ст.  34 УК Латвийской Республики). При этом в ряде случаев в тексте статей, регламентирующих рассматриваемое обстоятельство, присутствует указание еще и на исполнение «должностных обязанностей (обязанностей, предусмотренных должностью)», «указаний»; обращается внимание на процедурные моменты посредством таких формулировок, как «отданные в установленном (установленном законом) порядке».

Приведенное терминологическое разнообразие не принципиально, поскольку в большинстве своем оно в полной мере коррелирует с содержанием соответствующих статей. По этому параметру выгодно отличается ст.  41 УК Украины, в которой приводится единственное в своем роде легальное определение законности приказа или распоряжения: они являются законными, если «отданы соответствующим лицом в надлежащем порядке и в пределах его полномочий и по содержанию не противоречат действующему законодательству и не связаны с нарушением конституционных прав и свобод человека и гражданина»[65]65
  Уголовный кодекс Украины. С. 41.


[Закрыть].

Весьма своеобразно в некоторых УК бывших союзных республик регламентируется уголовная ответственность за причинение вреда при исполнении незаконного приказа или распоряжения. Во всех УК этот вопрос вполне естественно решается (хотя и не единообразно) в отношении исполнителя таких приказов или распоряжений. Вместе с тем в четырех из одиннадцати УК без ответа остается вопрос об ответственности главного субъекта – лица, отдавшего незаконный приказ или распоряжение (УК Республики Узбекистан, Литовской, Латвийской, Кыргызской Республик). Можно предположить, что за этим не скрывается принципиальная позиция об исключении уголовной ответственности лица, отдавшего незаконный приказ или распоряжение, и оно подлежит ответственности в рамках соответствующих норм Особенной части УК. Однако это всего лишь предположение, поскольку никаких оговорок на этот счет в названных УК не приводится, а в одном из них лицо, исполнившее приказ или распоряжение, подлежит уголовной ответственности даже тогда, когда оно не сознавало их преступный характер и «его преступность не была очевидной» (ст.  34 УК Латвийской Республики).

В заключение краткого обзора уголовного законодательства бывших союзных республик обратим внимание на решение вопроса об уголовной ответственности за превышение пределов реализации ОИПД. Как правило, специально этот вопрос регламентируется только применительно к двум обстоятельствам: необходимой обороне и причинению вреда при задержании лица, совершившего преступление. При этом практически все зарубежные УК рассматриваемой группы предусматривают уголовную ответственность за убийство при превышении пределов необходимой обороны и с некоторыми исключениями – за убийство при превышении мер задержания[66]66
  По нашим сведениям, только УК Эстонской Республики вообще не предусматривает института превышения мер задержания.


[Закрыть]. Что же касается превышения пределов реализации названных обстоятельств, связанного с причинением вреда здоровью, то большинство УК предусматривают уголовную ответственность за причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью (в некоторых УК – телесных повреждений). В УК Украины, Республик Казахстан и Узбекистан уголовно наказуемым объявляется умышленное причинение только тяжкого вреда здоровью (тяжких телесных повреждений). В целом же ряде случаев рассматриваемый вопрос решается дифференцированно, когда за превышение пределов необходимой обороны уголовная ответственность наступает в связи с причинением тяжкого вреда здоровью, а за превышение мер задержания – в связи с причинением и тяжкого, и средней тяжести (в некоторых случаях – менее тяжкого) вреда здоровью (УК Республик Беларусь, Таджикистан, Азербайджанской Республики). Тем самым, на наш взгляд, обоснованно предъявляются более жесткие требования к реализации права на задержание, по сравнению с правом на необходимую оборону.

Своеобразно вопрос о превышении пределов реализации ОИПД решается в УК Литовской Республики. Нормативный материал по этому вопросу сосредоточен лишь в статьях Общей части УК и касается практически всех ОИПД. При этом факт превышения пределов реализации ОИПД одновременно может выступать и в качестве обстоятельства, смягчающего ответственность (п. 8, 9 ст.  59 УК), и в качестве условия назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено законом (п. 5, 6 ст.  62 УК). Не менее оригинален в решении этого вопроса и УК Республики Молдова: за исключением физического или психического принуждения, ни одно ОИПД, из числа предусмотренных в этом УК, не сопровождается в соответствующих статьях Общей части (ст.  36–40) указанием даже на общий механизм наступления уголовной ответственности за превышение пределов их реализации, что можно объяснить, по-видимому, отказом молдавского законодателя от самого понятия превышения пределов[67]67
  Уголовный кодекс Республики Молдова. СПб., 2003. С. 132–135.


[Закрыть].

Сравнительный анализ отечественного и зарубежного уголовного законодательства на предмет отражения в нем ОИПД уместно дополнить краткой характеристикой уголовного законодательства тех стран, которые и до, и после распада СССР являлись и являются зарубежными.

Повышенный интерес российской юридической общественности, проявленный к зарубежному уголовному законодательству при разработке УК РФ 1996 г., нашел в нем свое отражение при регламентации целого ряда норм и институтов (в частности, закрепляющих принципы и приоритеты уголовно-правового регулирования, виды наказаний, конкретные составы преступлений). Приходится, однако, констатировать, что этот интерес никак не коснулся положительного опыта зарубежного уголовного законодательства об ОИПД или, по крайней мере, этот опыт не нашел своего отражения в новом российском УК. А перенимать, на наш взгляд, было что, в том числе из уголовного законодательства стран бывшего так называемого «социалистического» лагеря.

При том, что зарубежные УК далеко не всегда имеют структуирование нормативного материала, аналогичное УК РФ, это обстоятельство не отразилось на том, что, например, в УК Республики Болгарии предусмотрены фактически те же ОИПД, что и в российском уголовном законодательстве. Не обособленные структурно в УК и не объединенные общим названием, это все те же – необходимая оборона, крайняя необходимость, причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, оправданный хозяйственный риск и исполнение приказа. Привлекают внимание, однако, два момента: во-первых, описание каждого из названных обстоятельств с использованием формулировки «не является общественно опасным деяние…», что с точки зрения социально-правового значения ОИПД является более предпочтительным, чем формулировка «не является преступлением…», и, во-вторых, дифференцированное определение режимов необходимой обороны в зависимости от ценности охраняемого блага и конкретных ситуаций, в которых реализуется право на оборону. Последнее обстоятельство, на наш взгляд, выгодно отличает болгарский УК от неоднократных попыток усовершенствовать российский УК в этом вопросе. Согласно ч. 3 ст.  12 УК Республики Болгарии «независимо от характера и опасности защиты нет превышения пределов необходимой обороны, если: нападение совершено путем проникновения в жилище с использованием насилия или взлома; нападение не может быть отражено другим способом»[68]68
  Уголовный кодекс Республики Болгария. СПб., 2001. С. 32–33.


[Закрыть].

Названное обстоятельство, в сочетании со структурной обособленностью ОИПД в отдельную главу, на наш взгляд, еще более последовательно отражено в другом европейском УК – Франции. В числе оснований «ненаступления уголовной ответственности или ее смягчения» (гл. 2 раздела 2 «Об уголовной ответственности») называются: психическое или нервно-психическое расстройство (ст.  122-1); воздействие силы или принуждения (ст.  122-2); ошибка в праве (ст.  122-3); действие, предписанное или разрешенное положениями закона или регламента (ст.  122-4); действие, вызванное необходимостью правомерной защиты (ст.  122-5, 122-6); защита в состоянии неминуемой опасности (ст.  122-7). Регламентация необходимой обороны в данном случае привлекает внимание не только названием этого ОИПД – «действие, вызванное необходимостью правомерной защиты», – в котором более точно расставляются акценты в ответе на вопрос, почему и для кого необходимая оборона является необходимой, но и дифференциацией режимов обороны в зависимости от ценности охраняемых благ. Здесь одна группа нормативных установлений регламентирует процесс «взаимодействия» обороняющегося с посягающим, когда речь идет об уже совершенном посягательстве на самого обороняющегося, других лиц, на отношения собственности; другая – регламентирует акт обороны в ситуации, когда посягательство еще не началось, но существует реальная угроза его осуществления. И наконец, специально оговаривается ситуация, связанная с так называемой беспредельной обороной: «Считается действующим в состоянии правомерной защиты тот, кто совершает действие: п. 1. С целью отразить проникновение, осуществляемое путем взлома, насилия или обмана, ночью в жилище; п. 2. С целью защитить себя от совершающих кражу или грабеж, сопряженных с применением насилия»[69]69
  Уголовный кодекс Франции. СПб., 2002. С. 81.


[Закрыть].

В сравнении с российской законодательной и правоприменительной практикой, УК Франции решает и такой принципиальный для института необходимой обороны вопрос, как применение средств обороны в автономном режиме, т. е. в отсутствии обороняющегося в месте совершения посягательства. Согласно ч. 2 ст.  122-5: «Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое для пресечения (курсив наш. – С. П.) совершения преступления или проступка против собственности совершает необходимое действие по защите, за исключением умышленного убийства, если используемые средства защиты соответствуют тяжести преступного деяния». Этот УК примечателен еще и тем, что в числе ОИПД присутствует такое, как «действие, предписанное или разрешенное положениями закона или регламента». Как уже отмечалось при характеристике Модельного УК, именно данное обстоятельство создает общее правовое основание для причинения вреда правоохраняемым интересам. И именно такая норма, к сожалению, отсутствует в УК РФ.

В связи с рассмотрением вопроса о законодательной регламентации необходимой обороны не меньший интерес вызывает американское уголовное законодательство, которое в этом аспекте носит еще более детальный и дифференцированный характер. Так, например, в гл. 5 УК Пенсильвании (Свод законов Пенсильвании – титул 18) «Общие принципы оправдания» использование силы в целях защиты определяется, прежде всего, как оправдывающее обстоятельство: «Поведение, необходимое, как полагает исполнитель, для избежания вреда или зла, причиненного ему самому или другому лицу, будет считаться оправданным, если…» (§ 503). В сравнении с УК Франции (да и другими зарубежными УК), в данном случае специально регламентируются ситуации, связанные с использованием силы в целях самозащиты, в целях защиты других лиц, имущества. Немаловажно с точки зрения интересов обороняющегося и то, что определение правомерности использования силы осуществляется путем указания на конкретные случаи ее неправомерного использования. Согласно § 505 использование силы против другого лица в целях самозащиты правомерно, «если исполнитель полагает, что такая сила необходима для защиты против незаконной силы другого лица». В п. «б» данного параграфа содержится исчерпывающий перечень случаев, когда использование силы не может быть оправдано. Здесь по существу даются ответы на многие вопросы, которые в России обсуждаются лишь на уровне доктринального и судебного толкования, например, о недопустимости использования силы против правомерных действий должностного лица[70]70
  Соединенные Штаты Америки: Конституция и законодательные акты. М., 1993. С. 659–662.


[Закрыть].