Автор книги: Светлана Шнитман-МакМиллин
Жанр: Критика, Искусство
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
…лисицы имеют норы, а птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову.
Матф. 8: 20
Перейдем к событиям дня. Утренний маршрут: подъезд – улица – привокзальная площадь – платформа – поезд. Отсутствует описание остановки в магазине, где закупалось спиртное. Каждая веха пути обладает в общем контексте книги не только реальным, но и мистическим значением.
Подъезд – «Гефсиманский сад» героя «Москвы – Петушков», исходный пункт его дороги к распятию:
Что это за подъезд, я до сих пор не имею понятия; но так и надо. Все так. Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян (124).
Сравним случайный ночлег на каменной ступеньке с ветхозаветным рассказом:
И пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте.
И увидел во сне: вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней…
И встал Иаков рано утром…
И положил Иаков обет, сказав: если Бог будет со мной и сохранит меня в пути сем, в который иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться,
И я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом.
Быт. 28: 11–17
И Веничка Ерофеев возвратится на «одно место», где он ночевал на камне, «потому что зашло солнце». «Господь»-алкоголь приведет его сюда, и камни лестницы случайного приюта станут молчаливыми свидетелями богооставленности и смерти. «Все будет правильно, – говорит булгаковский Сатана, – на этом построен мир»[43]43
Булгаков М. Мастер и Маргарита. С. 797.
[Закрыть].
Единственным спутником героя в подъезде оказался чемоданчик с купленными накануне подарками. Момента возникновения и реализации этого импульса любви и заботы зафиксировать не удалось. Расширение мелкого личного факта до проблем мироздания: «Боже милостивый, сколько в мире тайн! Непроницаемая завеса тайн! До кориандровой или между пивом и альб-де-дессертом?» (126), – напоминает гротескную контрастность гоголевского стиля: «Господи, Боже мой! Николай Чудотворец, угодник Божий! Отчего у меня нет такой бекеши!»[44]44
Гоголь Н. Т. 2. С. 223.
[Закрыть] Логика такого сопоставления представляется понятной для В. Е., так как чемоданчик с подарками, замещая присутствие любимых, оказался единственным спасением от вселенского ночного одиночества. Намек на это содержат слова: «Да я и в ресторане, если хотите, прижимал его к сердцу, а водки там еще не было. И в подъезде, если помните, тоже прижимал, а водкой там еще и не пахло!..» (130–131).
Выйдя на улицу, неопохмелившийся герой пребывает в состоянии чистого «созерцания»: «Вон – аптека, видишь? А вон – этот пидор в коричневой куртке скребет тротуар. Это ты тоже видишь. Ну вот и успокойся» (124). Успокаивает, очевидно, каждодневная повторяемость этой картины – векового спутника человеческого существования. Аптека – место, где ждут больных, чтобы позаботиться о них и облегчить страдания. «Я болен душой», – признается В. Е., и, очевидно, вид аптеки вносит налет успокоения в его сердце. Дворник в городе, как петух в деревне, – знак окончания ночи и приближения нового дня. Выбор жаргонного слова «пидор» (педераст) свидетельствует, вероятно, об отношении В. Е. к социальному существованию дворника. Во всяком случае, схожая терминология употребляется в «поэме», только когда речь идет о «работающем» контролере Семеныче (187–188). Ни об одном из собутыльников, ни – боже сохрани! – когда речь идет о возлюбленной (сплошное многоточие) герой не выражается сходным образом. Перенесение сексуальной терминологии на общественные и политические стороны жизни – явление, широко распространившееся в русской литературе и фольклоре[45]45
См., например: «Неподцензурная русская частушка», а также книги А. Зиновьева, Л. Копелева «Хранить вечно» и т. д.
[Закрыть]. В тексте «Москвы – Петушков» такие примеры многократны:
Нинка из 13‐й комнаты даян эбан? (138)
Я остаюсь внизу, и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы – по плевку. Чтобы по ней подыматься, … надо быть пидорасом, выкованным из чистой стали с головы до пят. А я – не такой (141).
У публики ведь сейчас что на уме? Один только гомосексуализм (187).
Примеры легко умножить. Дворники обычно используются как осведомители и обязуются наблюдать за жильцами. В качестве понятых они часто присутствуют при обысках или арестах: «…днем числились служащими домоуправления: слесарями, дворниками, водопроводчиками – не потому ли у нас всегда текут краны? – а по ночам, в случае надобности, торчали до утра в чужих квартирах»[46]46
Мандельштам Н. С. 11.
[Закрыть]. А потом утром за плату, едва обеспечивающую прожиточный минимум, дворники исполняли свои нелегкие физические обязанности. Таким образом, власть использовала их по своему усмотрению и для своих целей. Приведем параллельный пример употребления слова «пидор»:
Я попал в тюрьму за то, что – как бы это сказать, – слишком люблю товарища Сталина, за то, что проявлял свою любовь в неположенных формах и… неуместно. Вот именно – неуместно. А в этом как раз и повинна водочка – Зеленый змий! Стоит мне выпить, и я уже не могу сдержать своих чувств. Вот как сейчас…
Он говорил, кротко улыбаясь, не замечая насмешливых взглядов, не слыша злых голосов: «Что он, псих или сука?», «Хлебнул на копейку, а выгребывается на рубль, пидор верноподданный»… «Чего ты свистишь, фрей недобитый, если кто дунет, что ты здесь одеколон сосал, тебе и Сталин не поможет!»[47]47
Копелев Л. С. 91.
[Закрыть]Лев Копелев. «Горе от любви»
Употребление этого слова было нередким. Я слышала в Одессе, как мальчик лет пяти ругал своего товарища, с которым играл в паре в домино: «Пидер македонский!» Интересно, что и власть платила той же монетой: скульптор Эрнст Неизвестный рассказывает в мемуарах, как Хрущев, не сойдясь с ним в эстетических оценках, обвинял его в гомосексуализме[48]48
Неизвестный Э. С. 12.
[Закрыть]. Двусмысленно-активная роль государства в отношении собственных граждан, отраженная в текстах и фольклоре, показывает на редкость малосимпатичную картину социально-политической ситуации в стране. Таково утреннее впечатление от улицы, которую В. Е. проходит с чувством подступающей тошноты.
Шизофреничность сознания героя сказывается в болезненном количестве собеседников: голоса ангелов, Господь, озвученные контроверсии «сердца» и «рассудка», беседы с самим собой. На площади В. Е. слышит «ангелов». Для начала посланники Господа предлагают поберечь себя, не рассматривая слишком пристально окружающую действительность: «Зажмурься, чтобы не так тошнило…» (125). Ангелы направляют путь: «А ты вот чего: ты зайди в ресторан вокзальный. Может, там чего и есть. Там вчера херес был. Не могли же выпить за вечер весь херес!..» (125). И удивительная осведомленность, и стиль речи представителей небес настораживают исключительной заземленностью. Но действие развивается – как по библейскому канону: «Се, я посылаю ангела Моего перед лицом Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Матф. 11: 10).
Голоса «ангелов» служат алкоголю. Ресторан – храм этого «Господа», место соборности. «Молнии Его освещают вселенную; земля видит и трепещет…» – сказано в Псалтири. Веничкин «Господь» является к нему «…весь в синих молниях» – горящее спиртовое пламя (131). Работники ресторана – «ангелы»: «…все трое в белом». Но суровый персонал самым неприятным образом разрушает Веничкины надежды. Вместо приветливого привратника у дверей торчит примитивный вышибала, рассматривающий жаждущего «прихожанина» «как дохлую птичку или как грязный лютик» (126). Вместо духовного пения слух оскорбляют светские арии. Вместо всеобщего примирения – угрозы: «Жди-жди… Дождешься!.. Будет тебе сейчас херес!» (127). В причастии отказывают с неслыханной грубостью: «Сказано же тебе русским языком: нет у нас хереса!» (127). «…Дом Мой есть дом молитвы» – сказано в Евангелии о храме (Лк. 19: 46). «Сущность молитвы заключается в сознании своего бессилия, глубокой своей ограниченности», – писал Розанов[49]49
Розанов В. Избранное. С. 83.
[Закрыть]. В привокзальном «храме» все происходит наоборот:
Отчего они все так грубы? А? И грубы-то ведь, подчеркнуто грубы в те самые мгновения, когда нельзя быть грубым, когда у человека с похмелья все нервы навыпуск, когда он малодушен и тих? Почему так?! О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом – как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! – всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигам. «Всеобщее малодушие» – да ведь это спасение ото всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства! (128)
Начало приведенного отрывка перекликается с записью Розанова в «Опавших листьях» (трудно и утверждать, и отрицать цитацию):
«В жизни всегда есть место подвигам» – горьковские слова, напоминающие о «красных уголках», комнатах отдыха и пропаганды со стендами, плакатами, демонстрирующими энтузиазм, подвиги, свершения – все то, что Веничкой однозначно обозначено «суетой» жизни. Самоуверенная безоглядная практическая созидательность, уводящая от духовных терзаний, понята героем «Москвы – Петушков» в религиозном контексте, близком Достоевскому, как грех гордости, забывшей о человеческих границах.
Князь Мышкин, герой «Идиота», почти ранит окружающих отсутствием этой черты. Вспомним реакцию Епанчиных, когда при первом посещении князь упоминает о разговоре с лакеем в передней. Конечно, это не просто вопрос непривычного демократизма. Во время одной из гневных выходок Аглая обрушивается на князя: «Зачем вы все в себе исковеркали, зачем в вас гордости нет?!» «Малые души», «маленькие люди» – ряд героев русской литературы, духовно близких персонажу Достоевского: «…будешь стыдиться, Ганька, что такую… овцу (он не мог приискать другого слова) оскорбил!» – говорит Рогожин[51]51
Достоевский Ф. Т. 8. С. 54.
[Закрыть]. Слово, произнесенное им, никак не случайно: достаточно вспомнить, что «овца» в христианской иконографии – символ стада Христова. Князь Мышкин задуман был как образ совершенного человека, приближающегося во многих чертах к великому христианскому идеалу. В этом персонаже присутствуют черты апокрифического повествования – момент, сближающий героя «Идиота» с его жизненным антиподом Веничкой Ерофеевым. Растерянный, рассеянный, скромный, страдающий психическим расстройством и кончивший, после интенсивного соприкосновения с реальностью, полной потерей и смертью разума, князь Мышкин – образ, глубоко созвучный Веничке Ерофееву.
Из подъезда В. Е. ушел сам: оставаться там по пробуждении было бы невозможно. Из «храма» его изгоняют «торгующие», оборот событий, противоположный евангельскому повествованию: «И вошед в храм, начал выгонять из него продающих в нем и покупающих» (Лк. 19: 45). Отметим, что Веничка желал бы оказаться среди «покупающих». Со своим мистическим отношением к бытию герой неуместен среди простой и грубой суеты настолько, что, как и его шизофренического предка в русской литературе господина Голядкина, В. Е. выбрасывают на улицу:
…подхватили меня под руки и через весь зал – о, боль такого позора! – и через весь зал провели меня и вытолкнули на воздух. Следом за мной – чемоданчик с гостинцами; тоже – вытолкнули (128).
Об «ангелах» в белых одеяниях, выпроваживающих его из ресторана, Веничка говорит: «палачи» (128). При нарастании чувства более чем сомнительной роли «ангелов» в судьбе В. Е. посланники небес добросовестно выполняют свое предназначение: указывают путь. «Если будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» – сказано в Евангелии (Матф. 17: 23). Попав на площадь, герой, как верно замечают Гаспаров и Паперно, «живой картиной» изображает распятие[52]52
Ср. Гаспаров Б., Паперно И. С. 388.
[Закрыть]:
…мутно глядя в вокзальные часы, я стою как столб посреди площади Курского вокзала. Такси обтекают меня со всех четырех сторон. Люди – тоже, и смотрят так дико: думают, наверное, – изваять его вот так, в назидание народам древности, или не изваять? (129)
_______________
И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, другого по левую сторону.
Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды его, бросая жребий.
И стоял народ и смотрел (Лк. 23: 33–35).
Традиционно Лобное место в России – городская площадь. При дикости внешнего вида героя его монумент – насмешка над памятниками всех деятелей, украшающими пространства городов. Идея об изваянии «в назидание народам древности» наводит на мысль о родоначальнике абсурда в русской литературе герое «Бесов» Достоевского капитане Лебядкине. Пьяница капитан собирался завещать в назидание потомству собственный скелет с надписью «Раскаявшийся вольнодумец». Следует отметить, что фактическая сторона желания капитана была все же исполнима, даже если бы легкомысленное потомство и не извлекло серьезного урока из его костяка. «Народы древности» совершенно лишены возможности воспринять Веничкины нравоучения. Но живость отношения показывает, что у героя есть с ними, то есть с историей человечества, свои непростые счеты. Одинокая трагическая фигура посреди площади – больной и трагический памятник многовекового пути.
В память о пережитом герой предлагает воспользоваться гудком: «Если есть у вас под рукой какой-нибудь завалящий гудок, нажмите на этот гудок» (129). Гудок – обязательный элемент официальных траурных церемоний: «Вся страна гудками паровозов, фабрик, заводов в глубоком трауре и т. д.» (о похоронах Ленина)[53]53
История СССР. С. 28.
[Закрыть]. Но в мистическом контексте повествования – это отзвук труб Страшного суда, призыв апокалипсической катастрофы:
И видел я семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им было семь труб…
______________
И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить (Откр. 8: 2, 13).
Мобилизовав для чествования гудком знакомую каждому советскому человеку трибунную лексику: «…Я обращаюсь ко всем людям доброй воли… Это не должно повториться… Почтим минутой молчания…» – В. Е. к концу значительно сужает круг собеседников, обращаясь только к тем, «чье сердце открыто для поэзии и сострадания» (129). В поисках выхода и спасения от «Лобных мест» и «трубных голосов» герой движется от площади к заветному направлению Курского вокзала. Странный голос доносится там с небесных высот:
И нарушает эту тишину лишь сиплый женский бас, льющийся из ниоткуда.
«Внимание! В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится поезд до Петушков…» (129).
Петушки – путь к воскресению. «Ангельски» двуполый тембр голоса призван оттенить мистическое значение происходящего.
Веничка пытается найти пункты соприкосновения с жизнью и мыслями других людей, и от этого возникает новый персонаж – читатели (они же зрители). Обобщенную их характеристику можно вывести на основании книжного диалога.
1. Читатели – народ интеллигентный. Это явствует из упрека, что сам Веничка – «примитив».
2. Духовной тонкостью эта публика не отличается. Тонкая разница между «тошнотой» и «блевотой» ускользает от них совершенно.
3. Читатель знает интимные тайны героя и относится к ним с иронией: «Твой чемоданчик теперь тяжелый? Да? А в сердце поет свирель?» (129).
Свирель – пасторальный инструмент, символ пастушеской идиллии. В «Москве – Петушках» несколько раз упоминается Римский-Корсаков, написавший оперу «Снегурочка». Ссылка на Снегурочку встречается в эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика»[54]54
Ерофеев В. Глазами эксцентрика. С. 46.
[Закрыть]. Пение свирели, от которого вспыхивает любовь Снегурочки к еще невидимому ею пастуху Лелю, было первым предвестником ее гибели. «А насчет свирели говорить еще рано», – отклоняет Веничка неприятную тему (129).4. Читатели – народ доброжелательный: «Мы тебе добра хотим» (130). Словом, люди как люди, каких на земле много: «…рассеянные по моей земле», – как говорит о них Веничка (130), парафразируя Библию: «И сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли» (Быт. 11: 4).
В начале пути В. Е. старается обосновать необходимость того шизофренического существования, которое ему приходится вести. Человек, не пытающийся найти выход из мира трех измерений, как бы он ни комбинировал свои замыслы, проблемы, усилия и мечты, – «дрянь», «деляга», «посредственность», «подонок» и «мудозвон». Жизнь этого человека – «бесполезняк» и «мудянка» (131). Ибо говорил Экклезиаст (мудрец, с которым, как мы увидим позднее, идентифицирует себя герой «поэмы»): «И оглянулся я на все дела мои и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем» (Ек. 2: 11). Проверенный способ выхода за эти пределы – алкоголь: «Потому что магазины у нас работают до девяти, а Елисеевский – тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшной бездны…» (131). Смысловой оксюморон «подняться до бездны» придает Веничкиной целеустремленности оттенок безнадежности. Сознание замкнутости этого круга давит самого героя: «…и вдруг затомился я весь и поблек» (131).
В начале было стремление к другой неназванной глубине: в мире Кремля, среди суеты людей душа не находила ни ответа, ни отклика: «Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует моя душа!» (131). В этих стенаниях слышится тоска Экклезиаста: «Только то я нашел, что Господь сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы» (Ек. 7: 29).
Место Бога, средоточия мирового духа, занял алкоголь. Бог – в несуществующих Петушках. Алкоголь – в мире Кремля и в тех Петушках, которые легко найти на карте на северо-востоке от Москвы. Алкоголь – Веничкин путь к чуду преображения бытия, ведущий к распятию так же, как страстная молитва святой Терезы – к стигматизации (132). (Во второй части работы мы еще вернемся к образу святой Терезы.) Стигматы – сопереживание земного пути и муки Христа, раскрывающее духовный и мистический жизненный горизонт, – явление первенства духа над материей. Спирт, как моление, вводит героя в мир действия иных сил, перспектив и возможностей, давая надежду на чудо – прорыв трансцендентальности в законы материи[55]55
Schaper Е. С. 156.
[Закрыть]. Молитва и экстаз подменяются процессом питья и алкогольной горячкой, и в этом – страшный, саморазрушительный бунт личности. В достижении этого состояния заключается Веничкина цель. Заплаченная за это цена – содержание «поэмы» «Москва – Петушки».
Вместе с выездом из тупика начинается восхождение на Голгофу, мистический путь героя: «Мой дух томился в заключении четыре с половиной часа, теперь я выпущу его погулять» (132). Дух, как понятно, сидел в бутылке, в чем можно усмотреть намек на собрание арабских сказок «1001 ночи», где сидевший в бутылке джинн (заметим, недобрый дух), вырвавшись на свободу, устраивает массу неожиданных коллизий. Духовный загул В. Е. сродни очень национальной установке Розанова:
Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока душа моя выпущена была на белый свет; и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй «по морали».
Нет, я ей скажу: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй, как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к Богу.
ибо жизнь моя есть день мой…
«Дух» просится наружу. Господь молчит. Герой «Москвы – Петушков», прихватив четвертинку, отправляется в путь: «Есть стакан и есть бутерброд, чтобы не стошнило. И есть душа, пока еще чуть приоткрытая для впечатлений бытия» (130). Немецкий писатель В. Бергенгрюн, посвятивший немало строк алкоголю, утверждал, что такой багаж включает в себя все человеческие потребности:
Мы не материалисты. Мы – дети Земли и живем тем, что дарует нам Мать. Духом сотворенных вещей. И… на самом деле, есть только четыре вещи, которые нужны человеку для жизни: шнапс, ломтик черного хлеба, щепотка соли и кусочек копченого сала. Они включают все творение: царство животных, царство растений и царство камней. Противоположности в их идеальном сочетании: жидкое и твердое, обжигающее и холодящее, тленное и нетленное[57]57
Бергенгрюн В. (Bergengruen W.) С. 156.
[Закрыть].
Нет никаких указаний на то, что автор «Москвы – Петушков» читал приведенные строки. Но родственность их духа была бы ему, наверное, отрадна. Готовясь принять в себя «все творение», герой «поэмы» обращается к небу: «Раздели со мной трапезу, Господи!» (132). В этом призыве слышится библейское: «Приклони ухо Твое к молению моему» (Псал. 86: 3).
* * *
Так кончается период «созерцания». Знак трагической двойственности повис над жизнью героя:
Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть – больше того – есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона (126).
Физическое состояние разорвано между Москвой и Петушками.
Духовная жизнь – между несоответствием районного центра Петушков городу вечной весны, к которому стремится Веничка.
Мистическая, сверхдуховная – в осознанно-противоречивом уравнении двух неравных величин. Бога и алкоголя.
Пронизывая весь текст, звучит тема гибели героя.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
