Текст книги "Ромео для балерины"

Вэйс подъехал поближе и ловко вытряхнул её из грязных джинсов.

– Дальше – сам! Пойду в машинку заброшу, – бросил на ходу Уваров, разворачивая коляску и перемещаясь в ванную.

Когда он вернулся, Илья всё ещё стоял с халатом в руках.

– Водолазку снимать? – спросил он Вэйса.

– Не увлекайся! Она грязная?

– Нет, вроде.

– Тогда не надо. Халат одевай.

Илья нерешительно стал натягивать халат.

– Да, не проснётся она до утра: усталость плюс водка, помноженная на стресс.

Ватутин стал действовать увереннее.

– Теперь давай неси её в мою спальню, там кровать удобнее.

– А ты где спать будешь?

– Не беспокойся, Ильюшенька! Я вообще спать не буду: мне программу дописывать – клиент послезавтра приедет. А я тут по твоей милости в куклы играю: барышень одеваю-раздеваю… – с лёгким сарказмом поддел Уваров.

– Ты ж сам понимаешь, мне её домой нельзя. Мама и отчим: мы и так с ним на ножах. Не оставлять же мне её было на кладбище… – виновато засопел Илья.

– Ты всё правильно сделал. Молодец! У меня останешься?

– Нет, домой поеду. А с ней что? – кивнул он в сторону спальни.

– Проснётся – поговорю, родных вызванивать буду. Сейчас уже поздно: одиннадцатый час.

– Ну, так я поехал?

– Давай. Э! Пиво-то привёз?

– Забыл, – хлопнул себя по лбу Илья.

– Ну вот… – разочарованно протянул Вэйс. – Барышню привёз, допинг – нет…

– Прости, – с сожалением протянул Ватутин, стоя уже на пороге.

Дверь закрылась. Вэйс заехал в спальню, поправил одеяло на Лее, сочувственно вздохнул:

– Не повезло тебе, девочка, белое платье поносить. Значит, так надо было…

Потом он вернулся в кабинет, разбудил дремлющий комп и, сосредоточенно глядя в экран, застучал по клавишам.

Минут через пятнадцать хлопнула калитка. "Ильюха вернулся? Что-то оставил?" Но в дверь вошла Натали, снимая мотоциклетный шлем и расстёгивая чёрную кожанку.

– Это я!!!

      Уваров, узнав её голос, оставил работу и выехал к двери.

– Неожиданно… – без особой радости в голосе произнёс он.

– Сюрприз ! – игриво воскликнула она и обхватила его за плечи. – Ты что, не рад мне?!

– Мда, – мрачно заметил он. – Вечер богат на сюрпризы…

Потом он представил, как эта девочка проснётся, увидит их вдвоём. Натали будет, как обычно, липнуть к нему…

– Тебе лучше уехать.

– Ты издеваешься? Я через всю Москву перлась.

– Уезжай. Так надо, встретимся в следующий раз.

Только сейчас она заметила коричневую курточку и женскую обувь. Она вспыхнула и закусила губу.

– Кто у тебя?!

Уваров сидел к кресле с непроницаемым лицом, скрестив на груди руки. Натали бросилась в спальню, вылетела, как ошпаренная.

– Ну и скотина ты, Вэйс!

      И выбежала, хлопнув дверью. Уваров заехал в спальню. Лея спала, он с минуту послушал её размеренное дыхание. Затем вернулся в кабинет работать.

* * *

Лея открыла глаза. Голова гудела, во рту был странный привкус, хотелось пить. Она пыталась вспомнить: что это за комната? Как она сюда попала? Но боль в висках мешала думать. Она только помнила кладбище и могилу Меркулова.

Турава откинула одеяло. "Откуда на ней этот халат? Почему она босиком?" Она выскользнула из комнаты и пошла по дому. Нашла санузел и ванную, привела себя в порядок. На батарее в ванной обнаружила свои чистые сухие джинсы, надела их, побрела дальше. На кухне отыскала чайник, напилась воды. "Что ж голова-то так раскалывается?!"– подумала Лея и толкнула дверь в следующую комнату.

В инвалидном кресле сидел парень и, уронив голову на клавиатуру, спал. Волосы чёрные, шевелюра пышная и густая, с причёской, как у Маяковского. Широкий лоб, прямой нос, резкие, мужественные черты лица. Одет по-домашнему: чёрные джинсы и чёрная кофта на голое тело. На краю стола стояла чашка с недопитым кофе. Лея увидела сумку, её сумку! Осторожно, чтобы его не разбудить, Турава потянулась за ней и задела чашку. Та упала на пол и разбилась. Парень поднял голову.

– Извини, кажется, я твою чашку разбила, – тихо сказала Лея и потянулась рукой к осколкам.

Он резко перехватил её руку, остановил.

– На кухне в углу веник с совком.

Она скрылась и пришла с щёткой и совком, собрала осколки, унесла их на кухню. Потом вернулась в комнату, молча подошла к столу. Подняла глаза на парня в кресле. Он очень внимательно смотрел на неё пронизывающими тёмно-карими глазами. "Как у папы, – подумала она и, не выдержав его взгляд в упор, отвернулась.

– Как голова? Болит? – вдруг спросил он.

– Раскалывается!..

Уваров развернул кресло и поехал к двери.

– Пойдём.

Девушка стояла поникшая, безучастная, даже не шевельнулась.

– Иди за мной, Лея! – приказал Вэйс мягко, но настойчиво.

И она подчинилась."Странно… знает моё имя. Мы знакомы?! Ничего не помню!" На кухне он достал из бара бутылку водки, стограммовый стакан.

– Открой холодильник, сок апельсиновый достань.

Смешав водку с соком, протянул стакан Тураве:

– Выпей, будет легче.

Она поморщилась и покачала головой.

– Пей!!! – настоял Уваров, и она выпила двумя большими глотками.

Потом присела на плетёное кресло у обеденного стола. Через пять минут уже не мутило, голова перестала болеть.

– Спасибо. Я… не помню, кто ты и как я оказалась здесь, – призналась Лея.

Уваров улыбнулся.

– Ты не помнишь, потому что мы незнакомы. Ты заснула вчера на Троекуровском кладбище, мой друг-таксист нашёл тебя и привёз сюда, в мой дом.

– А… – протянула она.

Упоминание о кладбище напомнили ей причину, по которой она там оказалась. Боль вернулась резко, захлестнула её, тяжёлая каменная плита в груди придавила, не давая дышать. Она стала задыхаться, судорожно ловя воздух ртом. Уваров тоже ощутил эту каменную тяжесть.

– На улицу! Быстро! – заорал он и быстро ринулся к двери, показывая выход.

За задним двором начиналась берёзовая роща, там они остановились.

– Кричи!

– Что?! -не понимала она.

– Кричи, как тебе больно, громко кричи! Что есть мочи.

Кажется она поняла. Попробовала. Изо рта вышел только сдавленный звук, больше похожий на писк. Она пробовала ещё и ещё.

Тогда Уваров заорал на неё:

– Всё! Он умер!!! Его больше никогда не будет в нашем мире!!! Слышишь, ты?! Никогда!!!

И тут она закричала. Страшный душераздирающий крик вырвался из груди, поднимая птиц с верхушек деревьев, за ним ещё и ещё один. Потом она упала на ствол дерева и зарыдала.

Уваров выдохнул с облегчением:

– Умница!..

Каменная плита крошилась и осыпалась песочком…

Алекс вернулся к калитке, оставив Лею одну у дерева. Только сейчас вспомнил, что она босиком, но тревожить не стал. "Даже если и простынет – это такая мелочь по сравнению со всем остальным".

Минут через десять она подошла к нему, тихая, умиротворённая, с грустными, но посветлевшими глазами. "Она удивительная!" – подумал вдруг Вэйс.

– Замёрзла?

– Немножко…

– Пошли в дом.

Они вернулись на кухню. Он заварил чаю. Пока тот настаивался, Уваров попросил:

– Сходи в спальню за пледом, он в шкафу, правая дверца, а то мне долго шарахаться.

Лея принесла.

– Укройся.

– Спасибо. Вообще, спасибо за всё! Неловко как-то, я даже как зовут тебя не знаю.

– Уваров. Алексей… Я понимаю, имя звучит как издевательство в твоём случае. Впрочем, так меня редко кто зовёт. Чаще Алекс, друзья зовут Вэйс.

– Вэйс… – тихо повторила она. – А почему Вэйс?

– В переводе с немецкого «знающий, осведомленный». Наверное, понял кое-что в жизни, когда ноги переломал, – усмехнулся он.

От него и правда исходила огромная внутренняя сила, заставляющая соглашаться с ним, подчиняться его приказам. Такое же ощущение полной защищённости она испытывала только рядом с отцом.

      Уваров продолжал "сканировать" её, прислушиваться к ней. Он чувствовал: боль ушла. Внутри осталась страшная сосущая пустота.

– Мы все в своей утрате ведём себя, как эгоисты. Думаем о том, как нам плохо без них, а не о тех, кто ушёл…

Лея широко раскрыла глаза.

– Что ты удивляешься?! Что ты вообще знаешь о его душе?! Может быть, этой смертью она очистилась от сотни грехов и сейчас ликует? Может, он родился для этого подвига? А ты ему под конец была дана как награда, как утешение, как лучшая страница его жизни.

Помолчав, она, роняя слёзы, сказала:

– Всё так… Но как мне дальше жить?..

– Ты сейчас очень похожа на меня: такой же инвалид… Ничего, будешь заново учиться жить, как заново учатся ходить. Маленькими шажками. Все через это проходят рано или поздно. Мой друг, Славка Зорин, друг с детства, мы с ним с 8 лет вместе, на моих глазах погиб: в прыжке на мотоцикле ошибку допустил. Так когда он погиб, у меня башню снесло: две недели смерти искал – рисковал почём зря. Тренер матери позвонил, она меня – за шиворот и в храм. Там мне мозги вправили.

– Почему ты мне всё это рассказываешь?

– Уж очень похожие симптомы… Что решила? Снотворное? В окно выйти? – потом понизил голос до шёпота. – Поэтому ты не испугалась, как нормальная девчонка, проснувшись в чужой спальне, поэтому и не звонишь родным… Ты всё уже для себя решила!

Лея с ужасом смотрела на Вэйса: "Как?! Как он прочёл её мысли?!"

И Уваров понял, что попал в точку:

– Молодец! Давай!!! Чтоб душа его вечно маялась, зная, что ты сгубила свою из-за него.

Лея молчала. Никто никогда не говорил с ней так.

– Когда он тонул, ему не было страшно. Что дискомфорт тела по сравнению с душевной болью?! Сейчас ты и сама это знаешь… А вот теперь ему по-настоящему страшно! Он стоит рядом с тобой и ничего не может уже сделать!..

Уваров в сердцах развернул кресло и выехал с кухни.

* * *

Наумов уже звонил в Милан. Из разговора с худруком, Борисом Аркадьевичем, он узнал, что Лея ещё 5 апреля поменяла билет. Знакомые в полиции сделали запрос: самолёт из Рима прилетел вовремя, Турава была в списке пассажиров. "Значит, она в Москве".

Потом был звонок в Академию МЧС, где ему дали адрес и телефон матери Алексея, Меркуловой Татьяны Сергеевны. Дочь в Дмитрове не появлялась. О чём они говорили с Татьяной Сергеевной, Байер не слышал: говорили на кухне. Только после разговора Александр Николаевич сел и закрыл лицо руками.

– Саш! Почему ты не сказал мне, что они подали заявление?!

Байер ушёл в спальню Леи и принёс два авиабилета. "7 апреля. Домодедово -Курумоч. Меркулов. Турава". Положил перед Наумовым.

– Лея просила не говорить. Он после конкурса собирался просить её руки у Вас, Александр Николаевич, и Дарьи Георгиевны… Принести Вам воды?

– Принеси…

В час ночи Байер осторожно сказал:

– Я бы начал обзванивать больницы. Может, вы отдохнёте, дядя Саша? Будут новости – разбужу.

Наумов заставил себя лечь поспать. Сашка обзвонил сначала больницы, потом морги. После ужасной ночи свалился, как подкошенный: "Психолог, блин! В МЧС собрался! Самого трясёт. Где же она может быть?!"

Первое, что сделал Наумов, когда проснулся, набрал телефон дочери. "Абонент временно недоступен". Страшная мысль змеёй вползала в голову: "Временно недоступен… Пусть. Только бы не навсегда!!! Дарико не переживёт… Да и он тоже".

И он растолкал Байера:

– Сашка! Что может делать женщина, когда погиб её возлюбленный, кроме… ну, ты понимаешь?

Сонный измученный Байер, не разлепляя глаз, пробормотал:

– Скорбеть на могиле может, оплакивая любимого.

– Сашка! Ты – умница! Мне нужно ещё раз съездить на Троекуровское кладбище. А ты спи!

В начале одиннадцатого его машина уже была у ворот. Наумов шёл по правой аллее. Шёл и боялся… Боялся, что опоздал. Перед глазами всплывала одна и та же картинка: дочь и Меркулов стоят, обнявшись, в аэропорту.

"Не забирай её у меня! Я прошу тебя, не забирай! Прости меня, парень!" – повторял он мысленно уже который раз. Проходя мимо нищенок, просивших милостыню, пошарил в кармане куртки, остановился и высыпал пригоршню мелочи в жестяную банку, повернулся, чтобы идти дальше, как вдруг услышал тихий голос старухи:

– Не переживай, он простил тебя: ты же попросил прощения там, у могилы… молодец, хорошо сделал. Не ищи её там: она с Алексеем. Он утешит её…

Наумов остолбенел, на секунду забыв, куда шёл.

– Живи спокойно, воспитывай сына, – продолжала тем временем бормотать старуха в зелёном платке. –      Назови сына в его честь, он просил за тебя…

"Она с Алексеем… – жаркая волна прилила в голову Александра Николаевича. – Джульетта ушла вслед за Ромео…" Он уходил быстро прочь от этой нищенки.

На могиле никого не было. Наумов немного отдышался. Голова снова начинала ясно мыслить. "Хорош! Он – технарь и реалист – поверил словам какой-то сумасшедшей старухи". "Воспитывай сына! Дарико не сможет больше иметь детей, а другой жены у него не будет, – горько усмехнулся Наумов. – Неувязочка вышла с предсказанием!"

* * *

Она обошла весь дом: ни инвалидного кресла, ни Вэйса нигде не было. Лея надела сапожки и вышла во двор. Вэйс подтягивался на турнике. Мышцы ритмично сокращались, как будто и не напрягаясь совсем. Потом, по системе турников, он перебрался на брусья и продолжил отжимания на них. Лея, как заворожённая, смотрела на тренировку Уварова. В конце, обессилев, он ловко приземлился обратно в кресло, взял полотенце, вытер пот и увидел девушку. Она посмотрела на него, опустила глаза и едва слышно сказала:

– Я пообещала ему, что…

Вэйс понял:

– Первая хорошая новость за это утро.

– Вэйс! Помоги мне… – вдруг попросила она. – Научи, как начать жить. Маленькими шажками… Что мне делать?

– Ну, для начала, зайти в дом и приготовить что-нибудь поесть.

– А ты?

– А у меня ещё пара подходов.

Когда он вернулся в дом, ароматы с кухни проникли во все комнаты, включая ванную. Поэтому на душ Уваров не стал тратить много времени, сразу зарулил на кухню. Его ждали горячие бутерброды, яичница с беконом, салат.

– Вот. Всё, что нашла в холодильнике…

– А я почему-то думал, что он пустой… – удивлённо протянул Вэйс, усаживаясь за стол. – Я прощаю Ватутину забытое пиво!

Лея только немного поковырялась в салате.

– Ты почему ничего не ешь?! – упёрся в неё взглядом Алекс.

– Не хочется… Да и не занималась уже сутки. Ты-то вон потренировался.

Лея натянула ворот водолазки до середины лица, будто хотела спрятаться, остались только глаза: глубокие и печальные.

– Вы каждый день занимаетесь? – поинтересовался Вэйс, вспомнив её стопы.

– Да.

– А если нет репетиции и спектакля?

– Всё равно приходим. Разминка у станка обязательна, иначе слабеют мышцы.

Уваров подумал, что ему неплохо бы увеличить нагрузку. Она опять ушла в себя, стала похожа на тень.

– Родным не звонила?

– Нет. У меня что-то с телефоном.

– Так разрядился поди.

– Нет, он влажный был. Может, в грязь или мокрый снег упал. Я не помню.

– Я посмотрю.

Потом Вэйс не выдержал:

– Всё! Сейчас я даю тебе снотворное, и ты отправляешься спать.

Он достал из шкафа постельное бельё, одеяло.

– Наверху, на втором этаже, есть три гостевые комнаты. Выбери на твой вкус. Уж не знаю, прибраны они или нет: не поднимался туда чёрт-те сколько времени. Там тебя никто не побеспокоит.

Потом он заставил её выпить таблетку, сунул за неимением художественной литературы "Историю программирования" и проводил до лестницы.

– Телефон в сумочке?

Она кивнула и поднялась на недосягаемую высоту – 2 этаж.

* * *

Вэйс достал телефон Леи.

– Действительно, не работает.

Он вскрыл и вынул симку. Выдвинул ящик со всяким хламом, достал какой-то старый телефон, вставил симку в него. Телефон ожил. Нашёл контакты, стал просматривать.

– О! "Папа". Похоже, отец, – оживился Вэйс и набрал номер.

– Алло!

– Вы – отец Туравы Леи Александровны?

Сердце Наумова ударилось о рёбра, в глазах потемнело. Он притормозил, съехал на обочину.

– Да, – глухо отозвался Наумов.

– Вы можете забрать дочь, Лея находится по адресу: Калужское шоссе, 31 км, дачный посёлок Листовое, улица Лесная, 7.

–Она… умерла?! – еле выговорил Александр Николаевич.

– Нет, почему, она спит.

– Дайте ей трубку, – потребовал Наумов.

– Не дам! Я же сказал, она приняла снотворное, и теперь спит!

– Вы… удерживаете её! Я выполню любые условия, только не причиняйте ей вреда… Что я должен за неё?! Назовите любую сумму! – трясло Наумова.

– Ну, если честно, от ящика пива я бы не отказался, – хмыкнул Вэйс, удивляясь, как неадекватно порой ведут себя люди, и положил трубку.

Звонок от отца девушки повторялся ещё и ещё. Вэйсу это надоело: он отправил смс-ку с адресом и отключил телефон.

Наумов не вошёл – влетел в дом, не разуваясь, и стал лихорадочно обшаривать комнаты.

– Где она?! Что вы с ней сделали?!

– Не надо кричать… Ваша дочь в целости и сохранности.

Вэйс выехал из кабинета в гостиную. Наумов чуть не сшиб его: вовремя остановился в нескольких сантиметрах от колеса. Глаза Уварова встретились с глазами Наумова. "У мужика – сильнейший стресс, и, похоже, уже давно…"

И он сказал:

– Не стоит обо всех думать плохо, даже если жизнь сталкивала Вас с подонками!

Слова парня в инвалидной коляске прозвучали для Александра Наумова как холодный душ. Ещё минуты две он был на взводе, потом почти пришёл в себя.

– Да нет, вроде Бог миловал.

– Лея и правда спит, не нужно её будить! Сейчас для неё сон – как лекарство. Пойдёмте на кухню, – скорее мягко приказал, чем пригласил хозяин дома.

Наумов прошёл. Вэйс открыл бар и достал коньяк, налил в бокал.

– Пейте. Вам нужно выпить и успокоиться, – сказал Уваров, потом добавил, убеждая. – Я ещё раз повторяю: Вашей дочери в моём доме ничего не угрожает. Не могу сказать, что она в порядке: ещё сегодня утром она подумывала о суициде.

Наумов взял бокал и разом осушил его, не чувствуя вкуса коньяка.

– Я хочу на неё посмотреть, – не унимался он.

– Поднимитесь на второй этаж. Лестница ведёт из гостиной, я провожу.

Наумов поднялся наверх. В маленькой дальней комнате на широкой кровати спала его Лея. Джинсы и водолазка аккуратно развешены на стуле. Со всех сторон подоткнула, подмяла под себя одеяло. "Как в детстве…" – прошептал Наумов, и из глаз его покатились слёзы облегчения. Он наклонился, погладил её рыжие локоны и поцеловал в лоб. Лея даже не пошевелилась. "Хорошо, спи, моя девочка, – прошептал он тихо, потом набрал Байера. – Саш! Отбой! Она рядом со мной. С ней всё хорошо – спит. Потом, всё потом расскажу".

Потихоньку Александра Николаевича отпускало. Он огляделся. Вся комната была обклеена фотографиями: парни на мотоциклах в шлемах, в цветных экипировках позируют, улыбаясь. Мотоцикл, летящий в воздухе, и человек в зелёной экипировке над ним вниз головой держится руками за седло. Снова летящий мотоцикл, человек в той же экипировке стоит прямой, держась ногами за руль. Затем фотография того же парня, но без шлема, в котором он узнал хозяина дома.

«Мотофристайл! Лихо!»

Он спустился в гостиную, с интересом посмотрел на Вэйса.

– Ну и?..

– Спит в маленькой комнате с фотографиями.

– Надо же: мою бывшую спальню выбрала, – усмехнулся Алексей.

Ему почему-то это было приятно.

– Тебя как зовут? – спросил Александр Николаевич.

– Вэйс. Точнее, Уваров Алексей.

"Она у Алексея, "– вдруг всплыли в мозгу Наумова слова нищенки с кладбища. Вэйс рассказал, как Лея попала в его дом.

– В комнате на фотографиях ты? – вдруг поинтересовался Наумов.

– Я и наша команда.

– На фристайл давно перешёл?

– Года два-три, – ответил Уваров.

– А до этого эндуро? мотокросс?

– И то, и другое…

Вэйс с удивлением смотрел на отца Леи: "Неужели шарит в мотоциклах?"

– У тебя какой мотоцикл был: КТМ, Kavasaki, Husqvarna, Yamaha?

– Почему был? Он и сейчас в гараже хозяина ждёт, – ухмыльнулся и хлопнул по ноге Вэйс. – Yamaha.

– Ну, в принципе да, – чуть подумав, одобрил Наумов. – Для прыжков он удобнее. Какой объём двигателя: 250, 150 кубов?

– 85 кубов… Лёгкий, – изумился Вэйс: мужик знал, о чем говорил!!!

– И, скорее всего, более высокий руль добавили и рулевой стабилизатор… – продолжал шокировать Уварова отец девушки.

Алексей смотрел на Наумова во все глаза:

– Без стабилизатора никак: в воздухе болтает – трюк не сделать! Вы… занимались мотогонками?!

– Было дело, – скромно ушёл от ответа Александр Николаевич.

– А можно спросить, – зажёгся Вэйс. – Вот я – от Коломны, а Вы – от какой команды участвовали?

– Самара.

– Ну, Самарских наши в то время делали, кроме одной парочки. Лидировали там двое: потом один от мотоспорта отошёл, а другой остался. Был такой легендарный мотогонщик Александр Наумов. Да и сейчас он в Самаре, президент мотоклуба. Может, пересекались?

– Может, и пересекались, – загадочно улыбнулся Александр Николаевич.

Вэйс внимательно посмотрел на него:

– Это Вы?.. Александр Наумов – это Вы?!

– Да я это, я! Только в бывшие-то меня не записывай: я ещё участвую в соревнованиях по своему возрасту. Ближайшие в мае в Туле будут.

– Александр..? – забыл отчество Алексей.

– Николаевич, – подсказал тот.

– Александр Николаевич, а запчасти к мотоциклам и мотоциклы в Самаре – это тоже Ваше предприятие?

Наумов включил телефон, покопался в нём и ответил:

– На прошлой неделе в Коломну 20 мотоциклов отгрузили. Как из Японии пришли, так сразу и отгрузили.

– А в Москве планируете точку открыть? – поинтересовался Уваров.

– Так уже открыта.

– Ах, ну да, я не при делах!

– И давно?

– Что давно? – не понял Вэйс.

– Не при делах, – намекнул Наумов, кивнув на кресло.

– Восемь месяцев.

– Восстанавливаться собираешься?

– Так одну операцию уже сделали в Германии. Сейчас денег наскребу – вторая плановая операция будет. 2/3 суммы уже внёс, за месяца три, думаю, остальную сумму осилю.

– Что за клиника?

– Университетская клиника Шарите в Берлине, лучшая по травматологии.

– Чем зарабатываешь?

– Я программист: заказами не обижен, работа всегда есть.

– А выкарабкаешься, потом что? Завяжешь с мотофристайлом или вернуться собираешься?

– Нет! Мне трюк один сделать надо. Мы с другом его придумали, со Славой Зориным.

– Зорин твой друг?! Он же погиб два года назад! – вспомнил Наумов.

– Вы и это знаете, Александр Николаевич!.. – тихо вздохнул Вэйс.

– Ну, как же: страна знает своих героев! Я держу руку на пульсе. И он погиб при выполнении этого трюка, – предположил Наумов.

– Да, – покачал головой Алекс.

– И ты разбился на этом же трюке, – подытожил отец Леи.

– Почти сделал: небольшая ошибка помешала!

– Дорогая ошибка, не находишь?! Родителей не жалко?

      Вэйс помолчал, потом ответил:

– Так отец, военный лётчик-испытатель, 5 лет тому назад разбился. Он меня всегда понимал и поддерживал, сам такой же отчаянный. Мама всегда говорила, я – его вылитая копия.

– А мать?

– Мама 1,5 года как от рака умерла. Так что оплакивать некому, если что, – усмехнулся Уваров.

* * *

Лея спустилась вниз: ей показалось, что она слышит голос отца.

– Папа! – вскрикнула она, увидев Наумова, и бросилась ему на шею.

Вэйс деликатно отъехал в сторону, чтобы не мешать.

– Папа! Его больше нет! Я не могу… Я не могу без него, – плакала она, прижимаясь дрожащим телом к отцу. – Мне больно, и боль не уходит: утихает, а потом снова возвращается. Я просыпаюсь без него и не хочу жить… Не хочу никуда идти, есть, пить, дышать! Что мне делать, папа?!

Наумов обнимал свою любимицу, вспоминая тот страшный период, когда от него ушла Дарико. Собрала вещи и исчезла из его жизни. "А здесь ещё горше: умер накануне свадьбы… Ох, Лисёнок, такое в 18 лет!"

– Нужно жить и стараться загрузить себя делами по полной так, чтобы времени на размышления не было! Убрать все вещи, все фотографии, которые могли бы напомнить о нём, пока так больно… – серьёзно сказал он.

Лея постепенно затихла на его груди.

– Ты продашь квартиру возле театра? – умоляюще посмотрела она в глаза отцу.

– Обе продам, – уверенно пообещал тот. – Звонил худрук, через три дня тебя ждут в Милане. Для тебя это – шанс скорее перевернуть горькую страницу.

– Знаешь, о чём я больше всего жалею?! Что сама упросила его пока не заводить детей… И он, дурак, меня послушал! Я ведь больше никого не смогу полюбить… А так от него хотя бы ребёнок остался!..

      Из её глаз вновь закапали слёзы.

– Ты ещё встретишь своё счастье, – сказал он и поцеловал в волосы дочь.

Вдруг она подняла опущенную голову и в упор посмотрела в его карие глаза:

– А ты бы смог полюбить кого-то кроме мамы?!

И это был удар ниже пояса…

Наумов проглотил комок в горле и честно сказал:

– Нет, Лисёнок! Она – единственная.

* * *

Этот разговор стал откровением для Вэйса. Женщины не играли особой роли в его жизни, кроме матери. Главное: работа, любимое дело, увлечение! А женщины – хлопотная необходимость, они существовали для удовольствия. Если связь с женщиной переставала его устраивать, он заводил новую: благо недостатка не было! Нет, Уваров, как мог, заботился, проявлял знаки внимания, помогал, чем мог, той, с кем у него были в тот момент отношения. Он честно давал понять женщинам, что привязка – не для него, рискующего жизнью каждый день. Он не боялся кого-то из них потерять: боялись они потерять его, Вэйса…

И сейчас 28-летний Уваров с интересом наблюдал за Наумовым, невольно сравнивая себя с этим гонщиком. "Сколько ему? 45 лет? 48 ? До сих пор в форме, в седле. Успешен! Счастлив в браке: растит чудесную дочь, наверняка от той Единственной… Видно, как любит и дорожит обеими! И эта рыжеволосая Лея, она что, шутит, что никого никогда не полюбит? Вот потерять лучшего друга, похоронить мать – это да, совсем другое дело: их не заменить никем! Неужели можно так убиваться из-за парня, даже такого крутого, как Меркулов? " Всё это не укладывалось в голове Вэйса.

Наумов посмотрел на часы. Лея поняла отца с полувзгляда, подошла, что-то горячо зашептала ему на ухо. Александр Николаевич кивнул, взял барсетку, оделся и вышел. В окно Вэйс увидел, как отъехал его серый BMW. "Он что, уехал? Без дочери?" Самое интересное, что он, Вэйс, был не против…

Лея поднялась на второй этаж, собрала постельное бельё со всех трёх комнат, загрузила в стиральную машину, включила. Потом отправилась на кухню, вымыла посуду. Вэйс ей не мешал, занялся починкой её телефона.

Хлопнула входная дверь. Наумов с двумя большими пакетами прошёл на кухню, оставил пакеты там и, найдя Уварова в кабинете, спросил:

– Ну что, может, покажешь своего железного коня?

– Можно, – обрадовался Уваров.

Александр Николаевич сходил до машины, принёс из багажника спецодежду, снял пиджак, и они прошли в гараж. Пять мотоциклов разных марок стояли, закрытые чехлами.

– Все на ходу?

– Все. Хоть сейчас на гонку, – заверил хозяин.

От внимательного взгляда Наумова не ускользало ничего. Он оценил порядок: инструменты были в одном месте, детали, запчасти – в другом, смазочные материалы – в третьем. В углу заметил сварочный аппарат:

– Сам варишь?

– Приходится.

Наумову было интересно всё. Особенно внимательно рассматривал Yamaha, на которой выполнял трюки Вэйс. Потом попросил бумагу и карандаш, что-то стал рисовать. Подозвал Алексея:

– Смотри, если немного изменить конструкцию, маневренность на земле останется прежней, а в воздухе мы получаем ряд преимуществ…

И два мужика склонились над чертежом.

– Так, Александр Николаевич, таких деталей нет, – погрустнел Вэйс.

– Уже есть, Уваров, я каталог видел. Они, японцы, тоже не стоят на месте. Вы, фристайлеры, их подстёгиваете.

– Александр Николаевич! – прямо расцвёл Уваров. – Спасибо! Я чертёж себе оставлю?

– Конечно. Ты с ногами разберись, а с деталями я тебе помогу… Ладно, пошли обедать, там Лея, наверное, уже обед приготовила.

– Лея?

– Да, она у меня девочка сообразительная, намекнула, что у тебя холодильник пустой…

– А балерины умеют готовить? – изумился Вэйс.

– Не знаю, как другие: Лея хорошо готовит. Правда, до мамы ей далеко: у меня жена потрясающий кулинар, любит это дело, – сказал Наумов, снимая спецовку и надевая пиджак.

Лея уже ждала их на кухне: разливала борщ, доставала из духовки жаркое с курицей и творожную запеканку.

– Что успела на скорую руку, – извиняясь, прошептала, Лея, прислонясь к отцовскому плечу.

Наумов приобнял её, поцеловал в лоб.

– Всё замечательно! Садись, поешь с нами.

Турава съела половинку помидора и огурец без соли. После обеда отец ей помог развесить мокрое бельё, она прибрала кухню. И оба уже стояли на пороге.

Вэйс подал ей телефон.

– Проверь, набери мой номер.

Он продиктовал ей цифры, она набрала, телефон Уварова запиликал.

– Сохрани мой телефон, вдруг понадоблюсь…

      Она кивнула.

– Стоп! Александр Николаевич! – вдруг напрягся Вэйс. – А кто поведёт машину?

– А машину поведёт Лея. Я её лично учил с 15 лет.

– И на мотоцикле?

– Нет, – слабо улыбнулась Турава. – Как ни просила – ни в какую! И вторым пилотом сзади не разрешает ни к кому садиться: только с папой или дядей Дэном.

– Ну, всё, Вэйс, бывай! Земля круглая – увидимся ещё… Спасибо за Лисёнка, за Лею.

Наумов крепко пожал руку Уварову и вышел.

      Лея тоже подошла, протянула маленькую узкую ладонь.

– Спасибо за всё, Вэйс. Я запомнила: "маленькими шажками…"

Она подняла свои серо-голубые глаза и смотрела в его карие, пока он держал её руку, после опустила глаза и вышла вслед за отцом. Вэйс смотрел из окна, пока рыжий огонь её волос не скрылся в салоне BMW. Потом машина тихо тронулась и исчезла из вида.

Обычно после отъезда гостей Уваров испытывал радость и облегчение. Сейчас он ощутил странную пустоту. Ещё долго он слонялся по дому, как потерянный. Где-то через час захотел пить, сунулся на кухню, открыл холодильник в поисках минералки и остолбенел: в холодильнике стояла… упаковка пива.

* * *

Алексей сел за компьютер. Программу он закончил ещё сегодня ночью: заказчик должен быть доволен! За новую браться не хотелось: не было настроения. Он забил в поисковике "Алексей Меркулов "Брандспойт". Часа два слушал песни двух его альбомов. Слушал и понимал: "Это она его вдохновила…" Потом взялся за телефон.

– Самойленко! Это Вэйс. Слушай, узнай для меня по своим каналам, кто аранжировщик у "Брандспойта"? И пусть он мне позвонит.

– Ладно, Алекс, сделаю.

– Если моя помощь нужна, обращайся!

– Да нет, Вэйс, наши работают с твоей программой – горя не знают! Вот у конкурентов всё летит. Ну, это нам только на руку.

На следующий день Вэйс выбрался в Москву. Аранжировщик с интересом смотрел на Уварова.

– Ты и есть тот самый Вэйс, о котором все гудят?

– Чё говорят? – усмехнулся Алексей. – Ругают или хвалят?

– Хвалят. Говорят, программист от Бога! Что за дело у тебя ко мне?

– От Меркулова много набросков осталось?

Игорь сразу погрустнел:

– До сих пор отойти не могу… Такие музыканты – на вес золота! Бывает так: человек с музыкальным образованием, а из него не идёт ничего. Или напишет: и красиво, вроде, а не цепляет. А из Меркулова – как их рога изобилия! Душа у него была такая, что ли?! Один раз неделю с девочкой своей не виделся – к ней отец приезжал, у ней останавливался – так он за эту неделю пять песен написал: две сразу, и три потом добил. Во потенциал у человека!!!

Игорь помолчал, потом, вздохнув, продолжил:

– Грустно всё это… Он мне пригласительный на свадьбу прислал. И девочку жалко. По-моему, она была его Музой: все альбомы ей посвящал.