Текст книги "Индийский хлопок и британский интерес. Овеществленная политика в колониальную эпоху"

«От силы один участок был засеян хлопчатником. Однако мы дважды видели по дороге перевозчиков, транспортировавших сырой хлопок в Каталу(?), рынок неподалеку от Каттака. Они получили этот товар в холмистых районах провинции, близ того места, где мы повстречали их. Удивительно, что они загружают повозки сырым хлопком, который, по их собственному утверждению, имеет ценность, только когда очищен от семян и грязи и составляет треть от первоначального веса. Они устанавливали начальную стоимость каждой партии груза в размере 6 рупий, транспортировки – в размере 5 рупий и рассчитывали на выручку в 20 рупий на рынке. Прибыль при продаже очищенного хлопка еще выше… Производство хлопка в Чхаттисгархе не может быть очень обширным, так как большое количество очищенного хлопка ежегодно вывозится из Нагпура. Там он иногда грузится на каноэ и маленькие лодки, которые спускаются к реке Маханади, однако навигация не очень выгодна, поэтому такая практика не распространена… Когда мы подъехали к Кхайрагарху, мы обнаружили хлопковые поля. Они перемежаются с посадками голубиного гороха и клещевины» [Там же: 228].

Генри Томас Колбрук

Спустя три года Колбрук после завершения дипломатической миссии возвращался в Мирзапур[82]82
  Вторая часть его дневника называется «Путешествие домой».


[Закрыть] другой, короткой дорогой через Джабалпур и Реву. Около Белхари он «встретил повозки, груженные шелком и сахаром для Нагпура; другие, направлявшиеся в сторону Мирзапура, везли хлопок. Это три главных предмета торговли между двумя городами» [Там же: 219]. А в Реве, когда уже начался сезон дождей (во второй половине июня), он видел «множество задержанных на таможне повозок с хлопком, владельцы которых препирались из-за нежелания платить еще одну мзду и теряли время, так и не получив освобождения от обязательств. Хлопок, в отличие от менее громоздкого груза, нельзя укрыть под переносным навесом. Если же он промокнет насквозь и не будет высушен в короткий срок, его невозможно будет продать. Поэтому благоразумные торговцы ищут пристанища на время дождей, хотя расстояние до Мирзапура очень короткое» [Там же: 228].

В составе миссии Колбрука был Дэвид Тернбулл, британский хирург на службе Ост-Индской компании. Б Кон в работе, посвященной европейцам в Бенаресе, упоминает его совсем в ином качестве. К началу XIX в. Тернбулл развернул в Мирзапуре коммерческую деятельность. «Он основал производство лаковых красителей, шеллака и чинца с набивным рисунком. Он построил семь складов для хранения хлопка и подготовки его к транспортировке; вел обширную торговлю семенами индиго. У него были агенты на всех сколько-нибудь важных рынках к северо-западу от Бенареса. Продукцию, которую они доставляли в Мирзапур, он переправлял дальше. Обширные операции Тернбулла привлекли в Мирзапур других европейских и индийских купцов. В результате Мирзапур стал таким же важным коммерческим центром, как и Бенарес, а по торговле хлопком даже превосходил его»[83]83
  Схема движения сырого хлопка в Мирзапур и из него, превращение его в полотно и схема движения готовых тканей на Ост-Индские склады в Калькутте описана и зарисована в [Хоссейн 1996: 115–142]. Также о превращении Мирзапура в хлопковый центр, через который сырье из Центральной Индии переправлялось в Бенгалию, см. [Ройл 1851: 41, 419].


[Закрыть] [Кон 1987: 451]. К. Бейли в книге о Северной Индии в эпоху британской экспансии назвал главной причиной неожиданного возвышения Мирзапура миниреволюцию, которая произошла в 1784 г. Тогда английский парламент сократил пошлины на импорт чая, что позволило радикально увеличить закупки этого продукта в Китае. Однако единственный товар, который китайцы брали взамен в тот период, был сырой хлопок. После 1784 г. его поставки в Кантон резко увеличились. Последовавший рост цен на хлопок из Сурата, традиционно переправлявшийся на рынки Бенгалии по морю, сделал сырье из районов вокруг Нагпура (мирзапурский хлопок), которое доставлялось по суше и Ганге, крайне выгодным [Бейли 1983: 235].

В целом Колбрук был очень увлечен исследованием коммерческой стороны жизни местного населения. Его текст пестрит описаниями содержимого проезжавших мимо него воловьих повозок, направления их движения, стоимости товаров и их транспортировки, размеров выручки. Разбросаны по тексту критические замечания, касающиеся таможенных сборов, не дающих развиваться торговле. Имеются заметки о системе налогообложения сельскохозяйственных производителей[84]84
  К моменту путешествия в Нагпур Колбрук уже создал обзор хозяйственной деятельности Бенгалии – «Remarks on the Husbandry of Bengal».


[Закрыть].

Весьма критическое отношение у него вызывали дороги, плохое состояние и небезопасность которых препятствовали развитию коммерции в регионе. Уже из Нагпура 29 июля 1799 г. он писал Р. Уэлсли по поводу пути из Мирзапура в Нагпур следующее: «Сырой хлопок… который является главной сельскохозяйственной продукцией Берара, пользуется большим спросом на мануфактурах Англии. Торговля им процветала в течение нескольких лет и ежегодно расширялась… Этому коммерческому успеху был положен конец анархией в Бунделкханде… Путешественников задерживают и вымогают у них деньги, товар часто грабится, поэтому дороги в настоящее время совершенно непроходимы для тех, у кого есть с собой груз или какие-либо ценности. Путь, который идет через территории Ревы, также небезопасен» (цит. по [Бейкер 1993: 29]).

Журнал Asiatic Annual Register был настроен более оптимистично и так оценивал в 1799 г. заслуги Колбрука: «Благодаря выдающимся способностям и знаниям г-на Колбрука и открытию им нового неведомого ранее канала связи с Мирзапуром[85]85
  Имеется в виду тот, по которому он ехал в Нагпур (через Реву), пытаясь обойти неспокойный Бунделкханд.


[Закрыть], огромным рынком хлопка, доставляемого из страны маратхов, мы можем питать самые радужные надежды по поводу коммерческих преимуществ, которые можно из этого извлечь. Г-н Колбрук изведал новый путь в Нагпур. Старая и самая прямая дорога в столицу была не приспособлена для провоза товаров. Весьма вероятно, что г-н Колбрук, исследовав со своим посольством этот маршрут, открыл для перевозчиков хлопка более безопасный, хотя и более длинный и не столь хорошо известный путь в Мирзапур» (цит. по [Рошер 2014: б.с. ]).

Годом ранее в другом журнале, Asiatic Researches (том V), появилась статья Колбрука «Об индийских мерах и весах», в которой он попытался на основе различных источников свести воедино множество стандартов, имевших одновременное хождение в разных или одних и тех же районах Индии [Колбрук 1873, II: 528–543]. В начале статьи он отметил, что эти сведения должны облегчить дальнейший труд других авторов, заинтересованных в исследовании этого предмета. А заинтересованность, несомненно, была, так как для создания цельной и пропорционально правильной картины Индостана важно было, образно выражаясь, измерять его линейками и взвешивать на весах с одинаковыми шкалами. Процесс унификации измерительных шкал занял у британцев почти век, начало ему было положено еще в XVIII в., и каждый следующий путешественник вносил в него свою лепту. Колбрук путешествовал по Центральной Индии с секстантом и термометром:

«Сделав измерения с противоположного берега Сона с помощью хорошего секстанта… я смог вычислить высоту пика, называемого Мангешвар, которая составила 480 ярдов над уровнем реки…» [Колбрук 1930: 182]. «27 января на рассвете термометр показал 24°F, а спустя десять минут после восхода только 26°. Вода замерзла в латунных сосудах, многие водоемы покрылись ледяной коркой, и она оставалась на них в тени через час после восхода. А иней на траве и земле даже через два часа. Днем температура поднялась до 62°, а к 10 часам вечера опустилась до 31°. Термометр, который использовался всю ночь, покрылся сосульками утром 28 числа и оставался на отметке в 21° после восхода. Другой термометр, находившийся в сумке, показывал 22,5° и поднялся до 24°, как только его извлекли из нее… Такой сильный холод между 23 и 24 широтой подтверждает общепринятое мнение, что климат в дикой местности холоднее, чем в окультуренном ландшафте. Хотя мы пересекали гористую местность, но это не было достаточно убедительным объяснением такого экстремального холода в тропическом климате» [Там же: 193].

Он досадовал от невозможности совместить собственные измерения дороги с местными «показателями». Пытаясь делать привалы в наиболее приспособленных к этому местах, путники

«сполна испытали на себе неразбериху с расстояниями… В этой части Декана единицей измерения является гондский кос (gondi cos), который равен двум мегхелейским косам (megheli или gao cos), а тот в свою очередь немного меньше банджарского коса (benjari cos). Четыре, если не пять разных систем исчисления, имеющих сходное название, являются источником постоянных трудностей; при такой большой единице измерения, эквивалентной 4–5 милям, ошибка при оценке дневного расстояния может составлять до четверти ее значения. Иногда мы даже ошибались на треть и часто обнаруживали, что наш дневной переход был намного длиннее или короче по сравнению с изначально предполагаемой дистанцией. По всему Индостану расстояния, как правило, измеряются в простых косах (common cos), и расчетная длина обычно не сильно отличается от реально вымеренной»[86]86
  Колбрук не упоминает, но из других источников известно, что в Могольской империи на основных дорогах устанавливались кос-минары («путевые башенки») с обозначением расстояний.


[Закрыть] [Там же: 211].

Что касается дипломатической миссии Г. Т. Колбрука, она оказалась неудачной. Ему так и не удалось получить четкого согласия раджи на альянс с низамом и британцами[87]87
  См. письма Г. Т. Колбрука генерал-губернатору Р. Уэлсли с отчетами о беседах с Рагхуджи от 26.04.1799, 25.05.1799, 25.06.1799 [Кале 1938: 24–31], 06.07.1800 [Там же: 51], 16.11.1800 [Там же: 70] и др. в том же томе.


[Закрыть]. В 1800 г. последние поставили условием такого союза размещение своих вспомогательных (субсидиарных) войск на территории нагпурских владений. Для раджи было неприемлемо вступить в отношения с Ост-Индской компанией, предполагавшие фактическую утрату его независимости, которую он только-только смог укрепить[88]88
  См. письмо Г. Т. Колбрука об этом Р. Уэлсли от 16.01.1801 [Там же: 81].


[Закрыть]. В 1801 г. Р. Уэлсли отозвал Колбрука из Нагпура[89]89
  См. письмо секретаря правительства в Форт-Уильяме Г. Т. Колбруку от 15.04.1801 [Там же: 87].


[Закрыть]. Однако за это время в пользу британцев закончилась Четвертая англо-майсурская война, в результате которой Ричард Уэлсли подписал субсидиарные договоры с Майсуром (1799) и поддержавшим Типу Султана Хайдарабадом (1800), поставив их внешнюю политику под свой контроль. Аналогичные договоры были заключены с навабом Ауда (1801) и Ананд-равом Гайквадом, раджой Бароды (1802), который объявил о независимости от маратхов и признал сюзеренитет британцев. Основные силы на субконтиненте были нейтрализованы – только в центре оставались все еще мощные маратхи. В 1802 г. в Пуне опять началось соперничество за трон пешвы, вылившееся в открытое столкновение между действующим пешвой Баджи-равом и Даулат-равом Синдией, с одной стороны, и Яшвант-равом Холкаром, с другой. Бежавший в стан британцев Баджи-рав 31 декабря подписал Бассейнский договор, по которому при дворе пешвы должны были постоянно находиться 6 тысяч английских солдат, для их содержания дистрикты с доходом более 2,6 млн рупий передавались под контроль Ост-Индской компании, пешва не имел право самостоятельно заключать какие-либо внешнеполитические соглашения. Для других членов Маратхской конфедерации договор стал поводом к войне. В результате нескольких победных для британцев битв (битва при Ассаи с соединенной армией Даулат-рава Синдии и Рагхуджи II, который отступил и предопределил поражение Синдии; битва при Аргаоне с армией Рагхуджи II, битва за крепость Гавилгарх с Рагхуджи II; несколько битв под Дели и Агрой с Синдией; битвы с Холкаром на территории его княжества Индора) с каждым из князей были заключены договоры, лишавшие их не только части территорий, но часто и самостоятельности в принятии внешнеполитических решений. По договору, подписанному Рагхуджи II в декабре 1803 г. в местечке Деогаон, где располагался лагерь командующего британскими войсками Артура Уэлсли, он лишался Ориссы, включая дистрикт и форт Баласор[90]90
  Подробнее перечень всех полученных земель см. [Синха 1950: xiii–xv].


[Закрыть], отказывался от любых территориальных притязаний западнее реки Вардха, т. е. лишался Берара, однако сохранял за собой взятые британцами крепости Гавилгарх и Нарналу, не имел права принимать на службу французов или европейцев – подданных воюющих с Англией стран, британцев без одобрения правительства Бенгалии, а также обязался обменяться резидентами, постоянными представителями при дворах каждой их сторон[91]91
  Полностью текст договора см. [Эйтчисон 1909: 415–417].


[Закрыть]. Этот договор сократил ежегодные доходы Рагхуджи чуть менее чем наполовину – на 45 лакхов. Британцы же в результате событий на рубеже XVIII–XIX вв. получили контроль почти над всем побережьем Индостана от Калькутты до Гуджарата за исключением Траванкура и небольшой области вокруг Гоа.

Индия в 1805 г. [Мэлком 2014: 176]

Глава 3
На другом конце континента: индийские муслины и английские мюль-машины

Пока на просторах Индостана шли жаркие баталии, велись хитрые дипломатические игры и параллельно тщательно исследовались земли, в Англии носили прекрасные индийские муслины. В 1835 г. Эдуард Бейнс, автор «Истории хлопчатобумажной мануфактуры в Великобритании», так оценивал их качество:

«Индийцы во все времена были недосягаемы и абсолютно совершенны в производстве тканей из хлопка. Кажется, что некоторые из них были изготовлены феями или насекомыми, но никак не людьми… Из-за красоты и дешевизны индийских муслинов, чинца, набивного ситца был период, когда почти все мануфактуры Европы разорились, не выдержав конкуренции. В XVII в. датская и Ост-Индская компании импортировали эти товары в больших количествах. Они пользовались большим спросом для пошива женского и детского платья, для драпировок и обивки мебели, грубые ткани шли на подкладки… Всего немногим более ста лет назад хлопковые изделия из Индии были столь прекрасны и дешевы, что почти все правительства Европы размышляли о необходимости запретить их ввоз или обложить их высокими пошлинами, чтобы защитить собственное производство» [Бейнс 1835: 56, 77, 81].

В Англии подобного рода запретительно-защитные меры были приняты в 1700 г., что, тем не менее, не приостановило импорт этих товаров. Помимо тканей в Англии использовалась индийская пряжа для производства собственных материй, и до «1760 г. машины, на которых они производились, были такими же примитивными, как и в Индии» [Ройл 1851: 5]. Сама же ткань была грубой и толстой.

Ситуация стала стремительно меняться после внедрения нескольких изобретений. В 1738 г. Джон Уайт и Льюис Пол получили патент на прядильную машину с механическим вращающимся цилиндром. В 1748 г. Пол изобрел кардовую (чесальную) машину. В 1764–1767 гг. Джеймс Харгривс сконструировал прядильную машину периодического действия (дженни). В 1769 г. Ричард Аркрайт усовершенствовал машину Уайта и получил патент на ватермашину. Затем он открыл в Кромфорде прядильное предприятие, которое использовало в качестве двигателя водяное колесо. Именно Аркрайта считают «основателем современной фабричной системы, создателем нового индустриального общества, трансформировавшего Англию в независимую страну, чья экономика из аграрно-ремесленной превратилась в мастерскую мира. Томас Карлейл считал его „историческим феноменом“, обеспечившим богатство XIX в. и давшим Англии „власть хлопка“» [Фиттон 1989: i]. Соединив принципы работы дженни и ватермашины, Сэмуэл Кромптон в 1779 г. создал мюль-машину. В 1785 г. Эдмунд Картрайт получил патент на механический ткацкий станок. В том же году из-за обвинений в интеллектуальном воровстве Аркрайт лишился патента на прядильную машину, и масштабы ее использования резко возросли. С 1790 г. Аркрайт перевел свое производство на паровые двигатели.

Ричард Аркрайт

Сэмуэль Кромптон

Дж. Ф. Ройл[92]92
  Ройл Джон Форбс (1798–1858) – британский ботаник. Родился и жил в Индии до 1837 г. Десять лет занимал пост суперинтенданта ботанического сада Ост-Индской компании в Гималаях, в Сахаранпуре. Собрал богатейшую коллекцию технических сельскохозяйственных культур Ост-Индии.


[Закрыть] писал в книге «О культуре и торговле хлопком в Индии…»:

«Теперь пряжа имелась в достаточном количестве и была улучшенного качества, ткачи могли получить ее в любом объеме и по умеренной цене и использовать хлопковую нить в качестве основы, тогда как до 1773 г. во всех хлопчатобумажных тканях основу составляли льняные нити. После изобретения прядильных машин английские мануфактуристы начали имитировать тонкие и элегантные индийские ткани, в чем они настолько преуспели, что отбросили всякие страхи по поводу конкуренции со стороны индийских товаров. В 1772–1773 гг. Аркрайт со своим партнерами предпринял удачную попытку изготовить набивной ситец, вскоре его начали производить в Блэкберне, который стал главным рынком этого товара. В 1780 г. они попробовали наладить производство более тонких тканей, муслинов, с использованием основы, сделанной на станке дженни. Попытка провалилась из-за грубости нити. Даже с индийской основой получившиеся муслины не могли конкурировать с восточными. Но когда в 1785 г. в широкое употребление вошли мюль-машины, в Англии начался выпуск как основной, так и уточной нитей, пригодных для изготовления муслинов» [Ройл 1851: 5–6].

К 1787 г. в метрополии было произведено 500 тыс. хлопчатобумажных отрезов. Э. Бейнс привел слова Уильяма Рэдклиффа, английского инженера, соавтора прави́льной машины: «С 1770 по 1788 г. в прядильном деле произошли радикальные перемены, шерсть полностью исчезла, лен почти исчез, хлопок, хлопок, хлопок стал универсальным материалом, ручные прялки выкинуты в чуланы, для изготовления пряжи используются обыкновенные дженни…» [Бейнс 1835: 338].

В «Отчете специальной комиссии Совета директоров Ост-Индской компании» за 1793 г. говорилось, что «каждый магазин [в Англии. – С. С.] предлагает британский муслин, ничем не отличающийся по внешнему виду от индийского, но с более элегантным рисунком, на четверть и даже на треть дешевле его» (цит. по [Там же: 334]). Оценивая эффект от внедрения технических новшеств Бейнс писал, что теперь «прядильщик за один день производит пряжи столько, сколько раньше за год, а отбеливание ткани занимает несколько часов по сравнению с прежними 6–8 месяцами» [Там же: 7].

Одновременно и Ройл, и Бейнс в своих трудах описали методы производства хлопчатобумажной продукции в Индии и использовавшиеся там инструменты и механизмы. Бейнс дал такую словесную зарисовку:

«В Индии хлопчатник произрастает почти везде, он столь же распространен, как и продовольственные культуры. Повсеместно женщины проводят часть времени за прядением, почти в каждой деревне есть ткачи, которые обеспечивают жителей необходимой одеждой. В качестве домашнего ремесла, использующего самые грубые и дешевые механизмы, оно не требует ни капиталовложений, ни фабрик, ни крупных торговых центров. Семена хлопка выбираются с помощью примитивного ручного волокноотделителя. Он состоит из двух тиковых цилиндров, по всей длине которых выточено по 5–6 бороздок. Верхний цилиндр, вращающийся за счет рукоятки, приводит в движение нижний. Через них пропускают хлопок, и семена, которые не могут пройти в щель между цилиндрами, падают с другой стороны от волокна. Следующая операция заключается в очистке хлопка от грязи и узелков. Для этого используется подобие гибкого лука с системой натянутых тетив. Когда в него вкладывается кипа хлопка, работник бьет по тетивам деревянным молотком, из-за вибрации узелки высвобождаются, пыль и грязь вытряхиваются, а хлопок превращается в пушистую копну… Женщины прядут приготовленный таким образом хлопок без предварительного расчесывания. Грубая пряжа изготавливается на деревянном тиковом колесе, выпускающем всего одну нить. Более тонкая пряжа получается при помощи металлического веретена иногда с использованием прялки, иногда без. Кусочек глины в качестве груза прикрепляется к одной стороне веретена. Прядильщица вращает его левой рукой, а правой подает хлопок. Ее пальцы всегда сухие, для этого она использует известковый порошок. Таким нехитрым способом индийские женщины, обладающие очень развитым чувством осязания, производят нити, превосходящие по тонкости и прочности любую из европейских пряжей, полученных машинным способом. Пряжа, намотанная на катушку самым примитивным образом, передается ткачу, чей станок является примером самого грубого инструмента, который только можно представить» [Бейнс 1835: 65–69].

Далее приводилось довольно пространное описание устройства индийского ткацкого станка. Также Бейнс отметил, что все эти инструменты использовались в Индии с незапамятных времен. Дополнительно Ройл и Бейнс снабдили свои описания рисунками. В сравнении с изображениями действовавших в этот же период времени английских машин, также размещенными в книге, они наглядно демонстрировали случившийся технологический разрыв между Великобританией и Индией и объясняли таким образом причины начавшейся утраты традиционных позиций последней на английском рынке.

Всего за несколько десятилетий состав импортно-экспортной торговли Великобритании кардинально изменился. Теперь метрополия нуждалась в сыром хлопке и сама была готова снабжать мир фабричной продукцией. Для сопоставления, в 1764 г. английская промышленность импортировала 3 870 392 фунтов хлопка из всех регионов мира вместе взятых, а экспортировала готовых товаров на сумму 200 354 ф. ст. В 1803 г. импорт сырья составил 53 812 284 фунтов, из них индийского хлопка было всего 3 182 960 ф. Экспорт готовой хлопчатобумажной продукции в этот год был на сумму 10 489 049 ф. ст. [Там же: 346–350, Ройл 1851: 80]. При этом импорт американского хлопка в 1800 г. составлял около 16 млн фунтов [Ройл 1851: 80]. Резко набиравшая обороты хлопчатобумажная торговля Великобритании нуждалась в рынках. Монопольным правом на торговые операции с Индией обладала Ост-Индская компания, что стало вызывать беспокойство у британских предпринимательских кругов. В это время в английском обществе по поводу восточных владений и проблем их управления начали складываться «идеи», получавшие теоретическое обоснование в трудах философов, экономистов, общественных деятелей. Некоторые из них были сформулированы в 1776 г. в книге «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, одного из идеологов доктрины либерализма. Один из ключевых моментов разработанной им теории политэкономии состоял в критике политики, которая сохраняла право торговли с колониями исключительно за метрополией и более того делегировала его одной компании.

Английские и индийские механизмы для очистки хлопка в конце XVIII в.

Английские и индийские прядильные механизмы в конце XVIII в.

Английские и индийские ткацкие механизмы в конце XVIII в.

«…Мы должны тщательно различать действия колониальной торговли и действия монополии колониальной торговли. Первое всегда и обязательно благотворно, второе всегда и обязательно вредно… Монополия колониальной торговли, подобно всем другим низменным и завистливым мероприятиям меркантилистической системы, подавляет промышленность всех других стран, главным образом колоний, ни в малейшей степени не увеличивая, а, напротив, уменьшая промышленность страны, в пользу которой она устанавливается… Монополия препятствует капиталу этой страны, каковы бы ни были в данный момент его размеры, занимать такое большое количество производительного труда, которое он в противном случае занимал бы, и доставлять трудолюбивым жителям такой большой доход, который он давал бы в противном случае… Все первоначальные источники дохода: заработная плата, земельная рента и прибыль на капитал благодаря монополии становятся гораздо менее обильными, чем это было бы при ее отсутствии. Одностороннее содействие ограниченным интересам одного немногочисленного класса в стране означает собою причинение ущерба интересам других классов и всех людей во всех других странах» [Смит 1962: 578–582].

Соединение же функций колониальной торговли и административного управления завоеванными территориями в руках Ост-Индской компании Смит находил и вовсе противоестественным, так как:

«В интересах Ост-Индской компании, рассматриваемой в качестве государя, чтобы европейские товары, привозимые в ее индийские владения, продавались там возможно дешевле и чтобы индийские товары, доставляемые оттуда, приносили туда наибольшую выручку или продавались по возможно более высокой цене. Но ее интересы как купца прямо противоположны этому. В качестве государя она имеет интересы, совершенно совпадающие с интересами страны, управляемой ею. В качестве купца ее интересы совершенно противоположны последним.… Во главе этого управления стоит по необходимости совет купцов – профессия, без сомнения, чрезвычайно почтенная, но ни в одной стране мира не обладающая тем авторитетом, который, естественно, внушает народу страх и без всякого применения силы вызывает его добровольное подчинение. Такой совет в состоянии добиваться повиновения только с помощью военной силы, которой он располагает, и его управление поэтому по необходимости носит военный и деспотический характер. Между тем его главное занятие – занятие купца. Оно состоит в продаже за счет его хозяев европейских товаров, доставляемых ему, и в покупке взамен индийских товаров для европейского рынка. Оно состоит в продаже первых так дорого и в покупке вторых так дешево, как только это возможно, а следовательно, в отстранении по возможности всех соперников от того рынка, где он держит свои конторы и магазины. Поэтому дух администрации компании, поскольку это относится к ее торговле, не отличается от духа ее правления. Он имеет тенденцию подчинять управление интересам монополии, а следовательно, ограничивать естественный рост по крайней мере некоторой части избыточного продукта страны ровно тем, что достаточно для удовлетворения спроса самой компании.

Итак, подобного рода монопольные компании во всех отношениях являются вредными, всегда более или менее невыгодными для стран, в которых они учреждаются, и гибельными для тех, которые имеют несчастье оказаться под их управлением» [Там же 1962: 605–607].

Однако реального сопротивления сложившейся ситуации предпринимательские круги Великобритании, еще не набравшие вес и влияние в обществе в конце XVIII в., оказать не могли. Обсуждение Хартии Ост-Индской компании в парламенте в 1793 г. прошло спокойно, действие документа было продлено на 20 лет. Пункт о монопольной торговле с Индией сохранился без изменения. Хотя некоторые попытки отреагировать на возросший спрос со стороны английских мануфактуристов Компания все же начала предпринимать. Они заключались в таких мероприятиях, как:

– призыв Совета директоров Компании к правительству Индии обратить внимание на производство хлопка и по возможности стимулировать его увеличение (1788);

– отправка из Англии в Индию специальных тисков для прессования хлопка (1789);

– подготовка специальных отчетов о культуре хлопка в Бомбее, Дакке, Бенаресе, Бенгалии и Бихаре. Наем доктора Андерсона для распространения семян хлопка с Маврикия и Мальты по всему Индостану (1790);

– отправка хлопкоочистительной машины в Индию (1794);

– организация плантации под надзором господинана Брауна в Рандатаре на Малабаре для разведения специй и экспериментов с хлопком (1797).

А также упоминается, что в 1799 г., когда резидентом в Нагпуре был Колбрук, из этого города были высланы семена местного хлопка для разведения в Сиркарах, при этом сиркарским производителям была обещана за это награда [Ройл: 86–87].

* * *

На протяжении всей второй половины XVIII в. интерес британцев к районам Центральной Индии ограничивался стремлением поддерживать мирные отношения с правящей там династией Бхосле, что диктовалось как потребностью если не в обладании подконтрольной радже прибрежной Ориссой, то хотя бы в безопасном и мирном ведении бизнеса и переброске войск на этой территории, так и целесообразностью иметь у своих границ союзника, а не врага. У. Хейстинг, оценивая методы политической игры на субконтиненте, с удивлением отмечал после заключения союза с Бхосле: «…перевес сил теперь в нашу пользу, и это гораздо важнее, чем может представляться в Европе, где политика наций определяется принципами, прямо противоположными тем, что господствуют в Азии. Там [в Европе. – С. С.] в споре наций более слабая поддерживается своими соседями, которые знают, насколько их собственная безопасность зависит от сохранения должного баланса. Но в Азии желание воспользоваться трофеями поверженной нации и страх навлечь гнев более сильной стороны являются основами политики, каждое государство желает ассоциироваться с силой, обладающей заведомым преимуществом» (цит. по [Уиллс 1926: 79]). До Второй англо-маратхской войны британские миссии в Нагпуре имели основной целью ведение переговоров с раджами, чей двор располагался в этом месте.

Параллельно парламентеры фиксировали свои наблюдения, составляя подробные описания пути и ландшафта. Т. е. еще до того, как британцы реально обосновались на этих землях, они начали процесс их «заочной» колонизации. В попытках обнаружить в текстах путешественников скупые упоминании о хлопке япробираласьвместе с ними в глубинные районы Центральной Индии, не отрывая пальца от карт, с трудом и часто безуспешно идентифицируя сильно искаженные в переложении на английский язык названия населенных пунктов. За три с небольшим десятка лет британцы добрались до Нагпура несколькими путями. Как указывает Ян Барроу в книге «Создавая историю, рисуя территорию…», в последней четверти XVIII в. продвижение по дорогам, фиксирование их траекторий и привязывание к ним других географических объектов (route или traverse and astronomical survey, дословно – маршрутное и астрономическое исследование) и являлось основным методом обследования территорий[93]93
  В начале XIX в. британцы будут использовать метод триангуляции, при котором вся территория на карте покрывается условными треугольниками.


[Закрыть] [Барроу 2003]. В результате британцы покрыли Центральную Индию условными криволинейными лучами, сходившимися в Нагпуре. Прилегание же основных владений Компании в Бенгалии и Бихаре к землям нагпурского раджи с северо-востока предопределило скопление этих лучей в диапазоне от севера до юга через восток. Такой маршрутный метод освоения пространства обусловил то, что хлопок в дневниковых записях читатель гораздо чаще видит не на полях, часто скрытых гористым ландшафтом от глаз путешественников, а в проезжающих мимо воловьих повозках – уже упакованным, взвешенным, имеющим рыночную цену. Т. е. в текстах XVIII в. он экспонируется в основном не как сельскохозяйственная продукция, а как товар, что вполне импонировало интересам Ост-Индской компании, пока еще занимавшейся в основном коммерцией и только-только вступившей на новое поприще администрирования территорий Бенгалии и Бихара. При этом хлопок был товаром преимущественно внутреннего спроса, необходимым для изготовления в местных мастерских полотна и высококачественных муслинов, которые становились предметами британского экспорта. Хотя Г. Т. Колбрук и упоминал привлекательность индийского сырого хлопка для английских мануфактур, однако объемы его потребления текстильной промышленностью Великобритании еще были не очень велики[94]94
  Эдуард Бейнс почти не упоминал индийский хлопок в качестве сырья на английских мануфактурах во второй половине XVIII в., а цены на бенгальский и суратский хлопок давал, начиная только с 1790 г. [Бейнс 1835: 313]. Журнал Королевского азиатского общества указывает, что первая поставка индийского хлопка в Англию зафиксирована в 1783 г. [Журнал Королевского азиатского общества 1860, XVII: 351].


[Закрыть].

Одним из результатов произведенных в пути исследований стало появление карты Индии и отдельно особенно подробной, на нескольких листах, карты Бенгалии и Бихара. Ян Барроу пишет, что, «по мнению авторитетных ученых конца XVIII в., карта Бенгалии была намного лучше, чем карта Британии… С момента учреждения в 1767 г. картографической службы Ост-Индская компания тратила все больше денег и времени на составление карт новых территорий» [Барроу 2003: 35–36]. В исследовании Барроу рассматривает карту как инструмент колониальной власти, призванный не только зафиксировать историю территориальных приобретений британцев, но и обосновать их право обладания ими. Он приводит слова британского географа Дж. Б. Харли о том, что «карты не бывают нейтральными, свободными от оценочной презентации мира. Они являются исключительно языком власти, а не протеста… Картография остается телеологическим дискурсом, материализующим власть, подкрепляющим статус кво, замораживающим социальные взаимосвязи в сетке прочерченных линий» [Харли 2001: 79]. Если с этой точки зрения взглянуть на карту Рэннела всего Индостана, то на ней владения Ост-Индской компании, визуализированные в цвете и двухмерной системе координат, на равных сосуществовали с другими государствами, в том числе с одним из ближайших соседей – Нагпурским княжеством, которое также обрело контуры, окрас, графический рельеф. Помимо утверждения и подтверждения политического суверенитета с помощью линий-границ на бумаге, карты служили и утилитарным целям – строительству дорог, установлению налогообложения, движению войск и товаров и т. д. Картографические и другие сведения о природе, погоде, сельском хозяйстве, населении и т. п. исследованных регионов делали британцев обладателями знаний и превращали «пустые» земли в территории. При всем разнообразии существующих сегодня дефиниций этого термина[95]95
  Подробнее о трактовках термина «территория» вообще и применительно к Южной Азии в частности см. [Глушкова, Бочковская 2016: 32–56].


[Закрыть], все они, так или иначе, сходятся в том, что территория является репрезентацией властного отношения к пространству. «„Чтобы земля, – пересказывает Барроу некоторые положения классического труда Ж. Готтманна „Значение территории“, – превратилась в территорию, требуется, чтобы она была населенной, освоенной или познанной в какой-то форме. Для того чтобы территория стала частью государства, на ней не обязательно должны жить его граждане, оно само должно присутствовать на ней. Это присутствие (habitation) может означать отправку посланников, чтобы они оставили след на острове, водрузили флаг на вершине или учредили суд в деревне“ [Готтманн 1973: 1–15]. В качестве альтернативы присутствие/обитание может означать пересечение земли, исследование ее с помощью теодолитов и картографирование ее. В любом из этих случаев государство предъявляет какие-то притязания на землю, помогая превращать ее в территорию. Поэтому процедуры обследования и картографирования являются ключевыми элементами трансформации земель в территории» [Барроу 2003: 13].