Текст книги "В дебрях Камасутры"

В экземпляре книги, сосканированной в Либерее Ивана Грозного, есть указание на то, что загадочные иллюстрации, дающие нам надежду отыскать пропавшую девушку, были списаны с каменных изображений на стенах храма Каа-мы близ Сионийских гор.

– Не может быть! Да у кого же рука поднялась поместить ТАКОЕ в храм?

– Эротические мотивы в той или иной форме присутствуют во многих индуистских храмах. Любовное соединение мужчины и женщины, связанное с магией плодородия, считается служением божеству...

– Ладно, допустим. Так что там у нас с храмом Каа-мы?

– Олег Сапожков, разрабатывая материалы по теме, обнаружил любопытную вещь: первоначально этот храм назывался иначе! Мы предполагаем, что имеет смысл начать поисковую экспедицию с момента переименования храма – благо дата этого события известна – и затем двигаться по исторической шкале в сторону более поздних времен, пока не удастся найти какие-либо свидетельства о пребывании в тех местах Сони. Есть серьезные опасения, что девушке пришлось вести жизнь рупадживы...

– Какой ужас! – в праведном негодовании воскликнул главшеф и на всякий случай уточнил: – А что такое «рупаджива»?

Птенчиков смутился:

– Ну, если перевести дословно, то рупаджива – это «живущая красотой». А если буквально... публичная женщина. Что-то вроде греческой гетеры. По уровню образования и интеллекта она изрядно превосходила женщин-домохозяек...

– О, разумеется, Соня должна была стать рупадживой! – убежденно закивал главшеф.

– Вот я и говорю, что нужно немедленно высылать спасательную экспедицию, – жестко заключил Птенчиков.

– Как дела? – поинтересовалась секретарша, когда Птенчиков покинул кабинет начальства.

– Отлично! – искренне ответил Иван, которому удалось добиться разрешения на очередной штурм минувших веков.

– Вас искал начальник полиции. Соединить?

– Ох, Мариночка, будьте так любезны! И когда же я научусь не забывать мобильный?

– Никогда, – рассмеялась секретарша. – Гении должны быть рассеянны.

– Вы так считаете? – Птенчиков пригладил волосы, размышляя, настолько ли он гениален, насколько забывчив.

Экран видеофона высветил грузную фигуру начальника полиции, надвигающуюся откуда-то из глубины служебного кабинета.

– Мэтр! Наконец-то. – Генерал опустился в удобно изогнувшийся модульный трансформер. – Долго же вы занимались Ка... э... ну... – Он неожиданно смешался и замолчал.

– Извините, главшеф никак не отпускал, – простодушно пояснил Птенчиков. Секретарша фыркнула в кулак, начальник полиции покрылся нервным румянцем.

– О... я понимаю. Я бы тоже... в смысле, я бы ни за что! Но... уф... – Он утер вспотевший лоб.

– Казалось бы, что нового можно обнаружить в «Камасутре»? – риторически продолжал Птенчиков.

– Ну... – задумался генерал.

– А ведь сумели! – Птенчиков торжествующе воздел палец к потолку. – Но об этом как-нибудь при встрече. Что с вами?

Поперхнувшийся генерал натужно закашлялся.

– Не беспокойтесь, мэтр... я польщен... но, как человек традиционной ориентации, вряд ли смогу... ох! – зашелся, он в новом приступе кашля.

– Я вижу на вашем столе графин. Вы попейте, попейте! – озабоченно посоветовал Птенчиков.

– Ничего, мэтр. Я уже в норме. – Генерал перевел дух. – Я хотел с вами проконсультироваться. Получить, так сказать, квалифицированный совет.

– Всегда рад, – ободряюще улыбнулся Иван. – Что вас тревожит?

– Понимаете, вопреки вашим недавним прогнозам, никто... кроме вас, конечно... так и не сделал мне непристойного предложения!

– Да?! – Глаза Птенчикова округлились. – Надо же...

Он тщетно попытался припомнить, что именно мог предложить генералу, однако решил, что лучше не уточнять.

– Это, конечно, проблема. А если вам взять инициативу в свои руки?

– В смысле сделать непристойное предложение самому? – растерялся начальник полиции.

– Вот именно.

– Интересная мысль. Но кому?

– Ну, знаете ли! – возмутился Иван. – Может, еще прикажете вам рупаджив из Индии выписать?

– Ру... – По лицу генерала снова поползли пятна. – Так вы считаете, что в деле о хищении моей фуражки замешаны рупадживы? Но какие они могут выдвинуть требования?

– Ах, фуражка! – уловил, наконец, суть разговора Птенчиков. – Неужели она до сих пор не нашлась?

– Стал бы я вас беспокоить по менее важному поводу, – проворчал полицейский. – Так какими вы располагаете сведениями о деятельности индийских рупаджив?

– Самыми разнообразными, – честно признался Иван. – Чего только не приходилось делать бедняжкам! Они были обязаны осваивать искусства пения, рисования и татуировки, а кроме того, такие экзотические виды деятельности, как украшение кумира рисом, укладку на полу мозаики из цветного стекла, игру на наполненных водой музыкальных стаканах, хранение воды в акведуках, уж не говоря о приготовлении благовоний, изготовлении искусственных попугаев, навыках маскировки, скандирования, фехтования, плотницкого ремесла. Помимо всего прочего, они должны были иметь знания о копях и карьерах, а также об обучении скворцов говорению...

– Боже, зачем же им моя фуражка?!

Птенчиков осекся на полуслове.

– Да, думаю, им ваша фуражка ни к чему. – Он заметил отчаяние, отразившееся на лице начальника полиции. – Не падайте духом! При чем здесь вообще индийские рупадживы? Оглянитесь вокруг! Мало ли рядом интересных женщин?

– Шерше ля фам? – задумчиво протянул генерал.

– Вот именно!

– Вы полагаете, в деле замешана тайная поклонница-фетишистка? Спит, прижимая к груди мою фуражку? – Глаза генерала заблестели. – Интересная версия!

– Да, неординарная, – вынужден был признать Птенчиков, не ожидавший от собеседника такого полета фантазии.

– Спасибо, мэтр! Вы подарили мне надежду! – Начальник полиции легко вскочил на ноги и исполнил прощальный пируэт.

ГЛАВА 5

Варя с Егором сидели на краю самоходного тротуара, медленно продвигаясь в сторону дома. Снег на городских улицах давно растопили работники ГИБДД, и первые цветы мать-и-мачехи с любопытством тянули из травы желтые головки, опережая своих деревенских родственников едва ли не на месяц.

Егор обнял девушку за плечи:

– Как это чудесно – вернуться из мрачных подвалов коварного и неуравновешенного царя и заглянуть в твои лучистые глаза!

Варя лукаво прищурилась:

– Герой мой, я тебя не узнаю! Почему столь тонкие мысли излагаются в прозе? Здесь должен последовать весенний лимерик! Ну, давай: «Один престарелый поэт...

– Сочинил неприличный куплет, – фыркнул Егор. – Даме сердца своей посвятил поскорей...

– Но в него полетел табурет», – строго заключила Варя. – Почему сразу «неприличный»? Вот и отпускай тебя в командировки!

– Не сердись, я все время находился под присмотром учителя.

– Учитель и сам-то хорош: из всей Либереи выбрал «Камасутру»! Нет бы привезти что-нибудь нетленное, о спасении души...

– Кто виноват, что твоя любимая подруга позировала для «Камасутры», а не для цикла «Жития святых»!

– Кстати, о друзьях. Ты знаешь, что ребята из Колледжа готовят к нашей свадьбе сюрприз?

– Постановку «Конька-Горбунка»? – оживился Егор. – Жаль, что мы будем только зрителями. Ты бы великолепно смотрелась в роли Царь-девицы!

– В роли твоей невесты я буду смотреться еще лучше, – застенчиво улыбнулась Варя, перебирая пальцами тяжелую косу. – Между прочим, пока ты был в командировке, я времени даром не теряла, и у меня тоже есть для тебя сюрприз.

– Какой?

– Потрясающий! Тянет на защиту диссертации. Да что диссертация – на Нобелевскую премию!

– С каких это пор стали раздавать Нобелевские премии в области сюрпризов? Или... – Егор в притворном испуге схватился за голову. – Варя, скажи честно, это как-то связано с натурологией? В какую глушь ты опять собираешься меня затащить?

– Что ты, любимый, никуда ехать не надо. Мой сюрприз вполне универсален. Могу тебя порадовать где угодно. Думаю, лучше всего сделать это прямо в день нашей свадьбы, когда соберутся гости...

– Варвара, не томи! Я сгорю от любопытства прямо на этом тротуаре, не дожив не то что до свадьбы – даже до защиты диплома!

– Ну хорошо, – сдалась невеста. – Помнишь волшебный рецепт Царь-девицы?

– Чтобы враз помолодеть?

– Не только.

– Ну да, еще «красавцем учиниться». Как же, помню: нужно «челядь нам заставить три котла больших поставить и костры под них сложить. Первый надобно налить до краев водой студеной, а второй водой вареной, а последний – молоком, вскипятя его ключом».

– Я раскрыла секрет котлов, – просто сказала Варя.

– Не верю, – выдохнул Егор.

– Правда.

– Не верю, что ты хочешь заставить меня прыгнуть в кипящую воду.

– Не в кипящую, а в «вареную». Я рассчитала состав этого «бульона» и абсолютно убеждена, что...

– Значит, я тебя не устраиваю?

– Егор, процедура совершенно безвредна! Обещаю, что нырну в котел первой.

– Тебя не устраивает верный и преданный Егор Гвидонов, такой, как он есть! Как же, помним: несовместимость по «гамма-параграфу», диссонанс консонансных эклектограмм...

– Егор!

– Я-то думал, что после спасения из рук палача, совместного прыжка в бездну с крыши каменной башни, стрелы, пронзившей мое плечо...

– Прекрати истерику. Я люблю тебя, ты же знаешь!

– Стоит лишь ненадолго отлучиться в мрачные подвалы Средневековья, и девушка, которой ты безраздельно доверяешь, решает, что ты ее недостоин! Изобретает извращенные методы преобразования твоей личности, готовит котлы с ядовитыми зельями! Не напрягайся, Гвидонов, – станешь молодец, красавец, удалец, впадешь в младенчество и будешь радостно агукать при ее приближении...

– Все, с меня хватит! – Варя соскочила с тротуара. – Извини, что хотела разделить с тобой радость открытия. Вероятно, мы и впрямь несовместимы. – Она махнула рукой, подзывая аэротакси.

Егор спохватился:

– Ладно, Сыроежка, не кипятись. Подумаешь – не оценил оказанного доверия, бывает и хуже. Вот куплю литруху, и преобразуется моя личность безо всякого кипячения!

Варя вскочила в аэробот.

– Подожди, изобретательница!

– Прощай, Егор. Извини, если чем обидела.

Весеннее солнышко осветило гордый профиль Варвары Сыроежкиной. Аэробот нетерпеливо дернулся и взмыл к облакам.

Сидя на коврике со скрещенными ногами, Птенчиков пытался управлять потоками праны. Упражнение называлось Нади Содхана. Расположив левую руку на колене ладонью вниз, правую требовалось поднести к лицу и прижать мизинцем носовую перепонку, чтобы блокировать одну ноздрю. Затем через свободный носовой ход следовал медленный вдох, потом пауза, во время которой выполнялась Мула Бандха. Левая ноздря освобождалась, правая в свою очередь зажималась большим пальцем, и усмиренная прана – энергетическая основа всего сущего – плавно вытекала из носа.

Сосредоточиться не удавалось. Иван то и дело сбивался с ритма, и мысленный образ потоков праны замещался картинами более реалистическими. Ему не давал покоя недавний спор с учениками, артистами экспериментального театра.

Спор носил характер этический и разгорелся вокруг образа Царь-девицы в предстоящей постановке «Конька-Горбунка». Ребят возмутила та расчетливая жестокость, с которой прекрасная дева отправила на мученическую смерть влюбленного в нее царя. Подумаешь – не молод! Подумаешь – приглянулся ей другой! Да это же преднамеренное убийство. И абсолютно аморально воздавать этой коварной особе в конце спектакля честь и хвалу. Окажись прекрасная Царь-девица, скажем, в США веке в XX, и посадили бы ее не за свадебный стол, а на электрический стул.

В гневном шуме всеобщего осуждения раздавались, правда, голоса, утверждавшие, что сваренный царь и сам был отнюдь не ангелом. Однако этической сути проблемы это не меняло: девица погубила престарелого жениха исключительно из личных соображений, а не в борьбе за идеалы свободы, равенства и братства. Которые, впрочем, тоже смертоубийства не оправдывают.

Учитель пытался объяснить разгорячившимся артистам, что произведение, облеченное в сказочную форму, нельзя толковать буквально. Пресловутые котлы являются не орудием убийства, а литературной аллегорией: по законам жанра зло должно быть уничтожено, а положительный герой обязан восторжествовать. Царь-девица лишь запустила в действие механизм «воздаяния по заслугам».

– Не совсем логично, – прервал рассуждения Птенчикова один из учеников. – Почему зло было наказано в лице царя, если по ходу действия главному герою постоянно вредил некий Спальник?

...Птенчиков выдохнул очередной поток праны и досадливо высморкался. Нет, сегодня ничего не получается. Придется прервать занятие: неправильное выполнение пранаям опасно для здоровья. Индийские мудрецы утверждают, что энергия праны, вышедшая из-под контроля, способна даже убить!

Он скатал коврик и отправился на кухню, планируя достать из холодильника бутылочку пивка. Денек выдался погожий, и с сосулек за окном резво сбегали веселые капельки. Птенчиков сосульки не сбивал: они ему нравились. Он распахнул окно. Влажный весенний воздух азартно рванул в неосвоенное помещение. Вот где потоки вселенской энергии! Одной ноздрей не справишься... С многообещающим чмоканьем слетела крышка с бутылки. Птенчиков присел на подоконник и бездумно прикрыл глаза.

За окном раздался свист, и спортивный аэробот, заложив крутой вираж, пошел на посадку. Иван высунулся в окно. Так и есть: Гвидонов лихачит. Эх, женить бы его поскорее, уж Варвара-то парня образумит!

Егор выглядел неважно: лицо бледное, глаза лихорадочно блестят, пальцы бестолково перебирают планки комбинезона. Птенчиков молча извлек из холодильника еще одну бутылку.

– Что-то ты сегодня в одиночестве. А где Варвара?

– Иван Иванович, вы представляете – мы поссорились!

– Ну наконец-то.

– Что?! – опешил Егор.

– Слишком уж вы сахарные были последнее время. Не переживай: милые бранятся – только тешатся, – назидательно изрек учитель. Гвидонов сник:

– Банальностью горя не осушишь...

– Как патетично! Кстати; это не банальность, а народная мудрость.

– Народ – понятие обобщенное, а моя Варя – единственная на свете. И она от меня ушла. Навсегда. Спрыгнула с тротуара...

– Спрыгнула... Да что ты мне голову морочишь! – возмутился Птенчиков. – Тротуар низкий!

– Ну и что? – Егор взглянул на него с недоумением.

– Чтобы уйти навсегда, прыгают не с тротуаров, а с высотных домов.

– Еще не хватало... Умеете вы, Иван Иванович, утешить! – Гвидонов поежился. – Разве я говорю о самоубийстве? Просто Варя посчитала, что я проявил черствость и непростительное равнодушие, и умчалась прочь в аэротакси.

– Так-так, – протянул Птенчиков. – И к чему же ты остался равнодушен?

– К ее гениальному изобретению. Я не захотел поддержать научный эксперимент и нырнуть в котел с кипящим молоком.

Птенчиков поморгал:

– Старик, не поверишь – я тебя понимаю! Подожди, как ты сказал: котел с кипящим молоком? Это не по сказке ли Ершова?

– Точно. Варя утверждает, что раскрыла секрет Царь-девицы, и предлагает опробовать волшебный рецепт прямо на нашей свадьбе.

– Потрясающе, – мрачно произнес Птенчиков. – И что за ученики пошли в двадцать втором веке? Прочитаешь им «Сказку о царе Салтане» – летят воровать доспехи у богатырей, упомянешь «Конька-Горбунка» – и уже затевается извращенное смертоубийство. Кстати, зачем вам нырять в котел? Вы вроде и без того молоды да хороши собой.

– Нет предела совершенству, – пробормотал Егор. – Может, Варя хочет таким образом вылечить кариес.

Птенчиков швырнул пустую бутылку в утилизатор.

– Это ж надо... Секрет Царь-девицы. – Он прошелся по кухне. – А что, она его действительно раскрыла?

– Не знаю. Я подопытных животных посмотреть не успел, мы сразу разругались.

– А напрасно! – Глаза учителя начали разгораться пламенем вдохновения. – Если твоя невеста и впрямь нашла рецепт вечной молодости, это значит, что отныне человечество обречено на бессмертие!

– Э... – озадаченно протянул Гвидонов.

– Проблема перенаселения планеты, конкурентная борьба за право обладания волшебной формулой, миллионные очереди из желающих окунуться в котлы, пенсионеры и инвалиды рвут друг друга зубами, чтобы прорваться вперед и победить в гонке за право на жизнь...

– Может, все еще не до такой степени глобально? – робко предположил Егор. – Если исходить из текста сказки, то заявление Царь-девицы о том, что существует способ помолодеть, могло оказаться уткой, ловушкой для глупого царя! Иван-то в детство не впал, только собой похорошел.

– Я понял! – вскричал Птенчиков. – Все верно, пресловутый закон сказки: зло наказано, добро вознаграждается. Результат купания будет целиком зависеть от моральных качеств ныряльщика. Хорошие люди станут еще прекраснее, плохие – постепенно вымрут...

– И наступит рай на земле. Не забыть бы только заранее уничтожить все яблоки.

– Экий ты скептик, – проворчал Иван. – Кстати, почему Варя никому не рассказывает о своем открытии?

– Она серьезный ученый. Ни за что не обнародует непроверенные данные. Погрязла в лабораторных исследованиях и наслаждается видом хорошеющих день ото дня морских свинок.

– Понятно. – Птенчиков побарабанил пальцами по гладкой поверхности автоповара. – Помирился бы ты с ней. Хорошая девушка.

– Я бы рад, только как?

– Воспользуйся советами «Камасутры».

Егор вскинул изумленные глаза на учителя. Птенчиков смутился:

– Я имею в виду, что там много рекомендаций психологического характера. «Камасутра» – не только трактат о сексе, там описано поведение мужчин и женщин, начиная с личной гигиены и заканчивая проблемами супружеской жизни. Обустройство дома, ведение хозяйства...

– Иван Иванович, – прервал учителя Егор, – не нужно пересказывать книгу, я ведь ее глотал!

Прикрыв глаза, Егор старался как можно точнее воспроизвести в памяти тезисы – точнее, сутры – главы «О проявлении чувств во внешних признаках и поступках». Рекомендации попадались весьма своеобразные:

«Мужчина должен делать то, что приносит девушке наибольшую радость. Можно показать ей мяч, раскрашенный в различные цвета...».

Гвидонов живо представил выражение лица своей невесты: несомненно, радостное. Далее по тексту предлагалось дарить объекту нежных чувств фигурки из дерева, такие, как «стоящие мужчина и женщина, пара баранов, козлов и овец», а также устройства для разбрызгивания воды, природный лак, красный мышьяк, киноварь и мазь для глаз. Егор уныло вздохнул. Пока единственным разумным советом казалось послать к девушке, с которой поссорился, «виту», «видушаку» или «питхамарду». Сутра утверждала, что после их посещения она должна вернуться домой и провести ночь в объятиях своего возлюбленного. Очень удобно. Жаль только, что среди ближайших знакомых нет ни единого «питхамарды».

В мучительных поисках красивого решения проблемы Егор незаметно добрался до дверей Вариной квартиры. Вопреки опасениям невеста его впустила. Перешагнув порог, незадачливый жених рухнул на колени.

– Ты что? – испугалась Варя. – Споткнулся?

– «Как бы ни была рассержена женщина, она никогда не станет пренебрегать мужчиной, стоящим перед ней на коленях», – торжественно процитировал Гвидонов.

– Прекрати паясничать, – поморщилась Варя. – А это еще что?!

– Клетка для попугаев, кукушек, скворцов, перепелов и куропаток. В часы тихого досуга мы будем обучать их говорению и, возможно, найдем с тобой общий язык...

– Гвидонов! – Варя побледнела от гнева. – Вон отсюда, и не смей больше ко мне приближаться!

– Как скажешь. – Егор покорно поднялся с колен, окинул прихожую взглядом и вдруг, схватив с полочки ключи, кошелек и расческу, принялся напряженно подкидывать их в воздух.

– Что... что ты делаешь?!

– «Он может поразить ее, жонглируя различными предметами, – голосом зомби произнес Гвидонов. – Если же она проявляет большое желание посмотреть различные искусства...».

– Так, – протянула Варя, – кажется, я начинаю понимать. Переел «Камасутры»?

– Как ты догадалась? – Егор сверкнул ослепительной улыбкой.

– Чего еще от тебя ожидать! Пакость-то какая...

– Вовсе и не пакость. Там, между прочим, есть очень разумные мысли. Вот, например: «Добродетельная женщина, любящая своего мужа, должна поступать в соответствии с его желаниями, как если бы он был божественным созданием».

– Ты – «божественное создание»? Не кощунствуй! – фыркнула Варя.

– Или вот еще: «С самого начала жене следует постараться завоевать сердце своего мужа, постоянно выказывая ему свою преданность, хороший нрав и мудрость», – ничуть не смущаясь, продолжал Егор. – «А когда он находится в отъезде...».

– Куда это ты собрался? – насторожилась невеста.

– В Индию. По следам Соньки.

– Скажи лучше: по следам «Камасутры»! – Варя окинула Егора холодным взглядом. – Вот и прекрасно. Поезжай искать истоки Камасутры как учения – самое подходящее занятие для такого эгоистичного, самовлюбленного типа. А я займусь лабораторными исследованиями. Нужно вычислить долгосрочный эффект воздействия ершовских котлов на высокоорганизованный биологический организм. Кстати, мне уже пора, пропусти. Егор укоризненно покачал головой.

– Эх ты, Сыроежка... И что развоевалась? Люблю я тебя. Прости, что нечаянно обидел. Был не прав, – неожиданно улыбнулся он. – А ссоришься ты неправильно. Вот послушай, что говорят мудрецы: «Если возникает ссора, женщина начинает плакать, рассыпает по плечам волосы и, срывая с себя гирлянды цветов, бежит к выходу из комнаты. После чего ей следует с рассерженным видом опуститься на пол возле двери и вновь расплакаться, но не уходить, потому что тогда ее можно будет обвинить в том, что она покинула своего возлюбленного».

Варя ехидно прищурилась:

– Уж не заболел ли ты, дорогой? Пропускаешь целые абзацы! Помнится, прежде чем выбежать из комнаты, женщина, которую ты так рекомендуешь мне в качестве образца для подражания, принимается «таскать обидчика за волосы и, ударив его один, два или три раза ногой по рукам, голове, груди или спине...».

– Хватит, хватит! – замахал руками Егор. – Сдаюсь. Ты умнее, гениальнее и великодушнее, чем я. Именно поэтому ты меня простишь и не будешь больше мучить холодным презрением. Предлагаю срочно применить «прижимающее объятие» и ни когда больше не ссориться!

Варя звонко расхохоталась и вдруг о чем-то задумалась.

– Милая, не пугай меня чересчур интеллектуальным видом, – жалобно попросил Егор.

– Мне вот что пришло в голову... В Индии очень много опасных зверей. Слишком много.

– Ничего, отстреляемся!

– Вот и глупо! – припечатала краса факультета натурологии. – Зачем отстреливаться, если у нас есть зоотранслейтор? Между прочим, кроме обеспечения личной безопасности он может принести ощутимую пользу расследованию. Согласись, в целях конспирации гораздо разумнее побеседовать с каким-нибудь дворовым псом, чем сразу обращать на себя внимание местных жителей!

– Скорее не псом, а павлином. – Егор в восторге взглянул на Варю: – Сыроежка, ты чудо! Спасибо за идею, обязательно возьму с собой этот прибор!

– Зоотранслейтор возьму с собой я, – Варя степенно поправила косу, – как полноправный изобретатель. Уж не думаешь ли ты, дорогой, что я отпущу тебя без присмотра в край рупаджив?