Текст книги "Евпраксия – святая грешница"

Глава 5

Дорога все тянулась и тянулась к горизонту, то прорезая лесные чащи, то пролегая через зеленые равнины, прыгая через реки, взбираясь на пригорки и горы, сбегая вниз и нигде не заканчиваясь. Ей были нипочем дожди и солнцепек, она ловко обминала болота и овраги, не терялась в ночном мраке и не отказывала в прибежище никому.

После поражения в состязании немцы возненавидели спутников еще сильнее, чем прежде. Они раздражались по каждому поводу и даже пытались подгонять волов, казавшихся им чересчур медлительными. Им хотелось как можно скорее вернуться на родину и избавиться от возложенной на них обузы.

Вспыльчивость едва не стоила им жизни во время встречи с отрядом, следующим по той же дороге, но в обратном направлении. Евпраксия так и не разобрала, какого рода-племени были эти люди. Прежде ей не доводилось видеть мужчин с такими длинными волосами, что их приходилось заплетать в косы, и с висячими, как у сомов, усами, заменяющими бороды. Воины носили меховые безрукавки или же скакали вовсе голыми по пояс. Немцы, не сообразив, что видят перед собой лишь дозорных, пожелали проехать непременно первыми и преградили незнакомцам путь.

Произошло это на узкой гати, переброшенной через заболоченный участок леса. Усачи, столкнувшись с немцами, придержали коней и загорланили, призывая подмогу. Она не заставила ждать себя долго. Пока обоз из Киева подтягивался к бревенчатой гати, с другой стороны прискакали сотни две всадников и не просто потеснили немцев, а опрокинули их в болото. Не ограничившись этим, они заняли всю дорогу и стали цепью, пропуская своих. Процессия растянулась чуть ли не на версту, и все время, пока она шла, обозу Евпраксии пришлось стоять на месте.

Искупавшийся в грязи барон Фридрих фон Дюрент, униженный и обозленный, не придумал ничего лучше, чем заставить погонщиков идти по болоту вброд. Верблюды заартачились, как ни били их палками, волы же покорно полезли в слякотную жижу, увязли там по брюхо и остановились, оглашая окрестности тоскливым ревом, вызывавшим хохот проезжих.

К тому времени, когда их удалось вытащить на твердую землю, они уже были не белыми, а серыми и шерсть сосульками засыхала на их боках. Евпраксию так разозлила выходка фон Дюрента, что она была готова наброситься на него с кулаками, но благоразумие взяло верх, и княжна ограничилась тем, что обронила сухо:

– Не стоило вам беспокоиться, барон. И вы были бы чище, и несчастные животные тоже.

То, что его поставили на одну доску с волами и конями, вывело фон Дюрента из себя до такой степени, что он наговорил Евпраксии дерзостей и удалился, отказавшись просить прощения. Поразмыслив, она решила оставить выходку немца без последствий. В своем нежном возрасте девушке хватило ума сообразить, что иногда лучше не припирать подданных к стенке и позволять им выпустить пар.

До самой ночи путникам не встретилось ни одного чистого водоема, где можно было бы отмыться и очиститься после барахтанья в болоте. Они разбили лагерь посреди черной чащи под пугающе огромной, выпуклой луной, которая не походила на тот плоский диск, каковым была раньше. Лесная нечисть собралась вокруг, жутко вскрикивая на разные голоса: кто зверем, кто птицей.

Как выяснилось, остерегаться нужно было не оборотней и леших, а людей, которые всех хуже и опаснее в этом мире. Небо начало сереть, а звезды – блекнуть, когда Евпраксию разбудили воинственные крики, ругань и бряцанье оружия. То было внезапное нападение на лагерь. Разбойники решили сделать это ближе к рассвету, когда часовых сморит сон, но просчитались, ибо Горислав, как верный пес, каждую ночь караулил свою княжну, а сон его был по-звериному чуток. Увидев тени, подкрадывающиеся со всех сторон, он бросился в бой и успел зарубить двоих, прежде чем на помощь подоспели остальные.

Евпраксия, разбуженная шумом, высунулась в прорезное окно своего жилища и увидела звероподобного мужика с воинственно занесенным топором. Вместо того чтобы нанести удар, он охнул и застыл, пуская по бороде кровавые ручьи. Из его груди выдвинулся блестящий предмет, в котором Евпраксия узнала острие меча. Пронзивший разбойника немец не успел выдернуть клинок, когда на него налетели сразу двое, орудуя дубиной и косой, снятой с древка и обмотанной холстиной. Они легко взяли верх над одним противником, застигнутым врасплох, но восторжествовать не успели, поскольку обоих одновременно сразили мечи Горислава и Седрика.

Солнце еще не проглянуло в утренних сумерках, когда бой был окончен. Всего защитники обоза убили девятерых, ранив двоих и обратив десятка полтора в бегство. Барон фон Дюрент велел подвести к себе пленника, поставил рядом переводчика и сказал следующее:

– В моей власти предать тебя смерти легкой или мучительной. Выбирай, злодей.

Пленный высказался в том духе, что помирать, вообще-то, неохота, однако, если деваться некуда, он предпочел бы отправиться в последний путь без боли.

– Отлично, – одобрил решение барон. – Тогда скажи, как вышло, что вы собрались в таком большом количестве, чтобы напасть на нас, а не на каких-то других путников? Знали ведь, зачем пришли? Признавайся, злодей!

– Твоя правда, господин. Слухами земля полнится, а слухи те впереди вас бегут на тоненьких ногах. Говорят, сокровища несметные везете вы. Одних самоцветов десять сундуков полных, а золотом мешки набиты, как подушки – перьями. Еще говорят, будто мехов у вас столько, что в пять возов не вмещаются. Как тут не позариться… Много дней мы за вами крались, удобного случая дожидаясь. Вот и дождались. – Пленный кивнул на тела сообщников, уволакиваемых с поляны за ноги. – Что ж, видать, судьба такая.

Дослушав исповедь до конца, барон подал своим людям знак. Евпраксия поспешно отвернулась и заткнула уши. Прикосновение к плечу заставило ее вздрогнуть. Это был фон Дюрент.

– Все кончено, Ваше Высочество, – произнес он по-немецки. – И все только начинается. Теперь придется быть вдвойне осторожными. Немало найдется желающих завладеть вашим приданым, полагаю.

Горислав, заметив, что они беседуют вдвоем, следил за ними исподлобья. При этом он машинально вонзал меч в землю и вытаскивал его, очищая клинок от крови.

– Сегодняшний бой убедил меня в том, что я нахожусь в полной безопасности, – молвила Евпраксия.

Немецкий язык давался ей все лучше. Кроме того, ей нравилось изображать из себя взрослую женщину. Если на родине она была для всех лишь дочерью князя, то в пути успела зарекомендовать и почувствовать себя полноценной графиней, избранницей всемогущего саксонского маркграфа. Фридрих фон Дюрент это чувствовал и применил новую тактику, решив сыграть на тщеславных струнах девичьей души.

– Я и мои рыцари готовы головы сложить за вас, Ваше Высочество, – произнес он, отвешивая учтивый поклон. – Тем более обидно видеть то недоверие, с которым вы относитесь к нам в последнее время. С вашим умом, с вашей образованностью и интуицией вам следовало бы лучше разбираться в людях.

– Если вам показалось, что я несправедлива по отношению к вам, то прошу прощения, барон, – сказала Евпраксия с достоинством. – Сейчас я не вижу причин, которые бы побуждали меня усомниться в вашей самоотверженности и преданности.

Горислав с силой бросил меч в ножны и пошел прочь, давая понять, что крайне недоволен затянувшимся разговором хозяйки с напыщенным немцем.

Они оба проводили его взглядом, а потом посмотрели друг на друга.

– Благодарю вас, барон, – сказала Евпраксия, скосив глаза в сторону. – Я непременно расскажу его величеству о вашем подвиге.

– Это не подвиг, Праксида, а лишь исполнение долга, – ответил фон Дюрент. – И долг велит мне заботиться о вас, как о собственной возлюбленной… – Дождавшись появления румянца на нежных щеках девушки, он предусмотрительно прибавил: – Или сестры.

– Я ценю вашу заботу, – пробормотала она, потупившись.

– В таком случае, Ваше Высочество, позвольте мне проявить эту заботу в полной мере, – продолжал барон. – Ибо признание казненного злодея не дает мне покоя. Тайна, известная двоим, перестает быть тайной. А мы подверглись нападению целой шайки головорезов, которые были осведомлены о том, что мы везем богатое приданое. Сколько еще нам встретится таких шаек на пути? И каково будет число нападающих в следующий раз? Полсотни моих рыцарей, конечно, стоят тысячи вооруженных варваров, но нападение может произойти в лесу или ущелье, где невозможно выстроиться в боевой порядок…

– Вы забыли о десяти дружинниках Горислава, – вставила Евпраксия.

Немец пренебрежительно поморщился:

– Полагаться на них нельзя. Они недисциплинированные и плохо обученные. Сегодня бились с врагом мои соотечественники, Ваше Высочество. Горислав со своим отрядом держался позади.

Лучше бы он этого не говорил. Доверие к нему, которое начало зарождаться в душе Евпраксии, моментально испарилось. Она собственными глазами видела, как дрались киевляне, и не считала, что они хоть в чем-то уступали людям фон Дюрента. И не удержалась от желания нанести ответный укол.

– Вряд ли победа была бы одержана без Горислава, – сказала она. – Он и его воины начали биться, когда ваши рыцари, барон, еще только приходили в себя и искали оружие. Насколько я могу судить, нападение отражали двадцать человек. И лишь половина из них была в немецких доспехах.

Это была чистая правда, а потому она подействовала на Фридриха фон Дюрента особенно болезненно. Хладнокровие в очередной раз изменило ему. Вместо того чтобы мягко склонить княжну на свою сторону, он разразился желчной тирадой в адрес Горислава и вообще всех русских, которых уподоблял грязным животным. И снова Евпраксия умело парировала нападки, произнеся холодно:

– Оскорбляя моих соотечественников, вы оскорбляете меня, барон. И не вам судить об опрятности после недавнего купания в болоте.

С этими словами она окинула многозначительным взглядом наряд фон Дюрента, который действительно смотрелся не самым лучшим образом. Он задохнулся, подавившись своей ненавистью. План втереться в доверие к Евпраксии окончательно провалился. Барон намеревался предложить ей свое общество на протяжении дальнейшего путешествия, однако теперь было поздно. Он заранее знал, каков будет ее ответ.

– Я искупаюсь и вновь буду чистым, – надменно произнес он, вскинув голову так высоко, что собственный нос частично заслонил от него собеседницу. – Грязная же деревенщина всегда останется грязной деревенщиной, сколько воды на нее ни лей.

Не позволив Евпраксии парировать выпад и нанести ответный, барон развернулся и пошел прочь. Она осталась стоять на месте, задыхаясь от гнева. Камень, брошенный в ее огород, достиг цели. Уже давно Евпраксия не чувствовала себя такой неряшливой и грязной.

Глава 6

Путешествие возобновилось лишь днем, потому что с утра зарядил дождь и походило на то, что он будет лить весь день, размывая дороги. Тучи плыли низко над лесом, задевая верхушки елей, воздух наполнился сыростью и прохладой. Убитых разбойников никому не пришло в голову хоронить, и казалось, что их мокрые лица кривляются в потоках стекающей по ним воды.

Обозники варили каши и похлебки, прикрываясь пустыми мешками. Один даже нахлобучил на голову перевернутую корзину, но Евпраксия, смотревшая в окошко, даже не улыбнулась. Томительные, нерадостные мысли бродили в ее голове, на душе было так же пасмурно, как снаружи. Девушка думала о том, что здесь, в чужих краях, она никому не нужна по-настоящему: ни людям, ни духам, ни божествам. Здешние птицы пели по-другому, цветы пахли иначе, деревья росли не так. А дорога уводила еще дальше, гораздо дальше.

Дождь унялся, так и не сменившись ливнем, которого все опасались. Тучи рассосались, обернувшись облаками, растянутыми по краям горизонта. Солнце полыхнуло таким жаром, что вмиг высушило зелень и землю. Стало душно. Евпраксия решила ехать верхом, чтобы ветер обдувал лицо, покрывшееся испариной. Ей подвели рыжую кобылку Лиску, с которой она успела подружиться. Скормив Лиске яблоко, Евпраксия села в седло боком, свесив обе ноги в одну сторону. Приличия не позволяли взрослым девушкам скакать верхом, а княжна чувствовала себя более чем взрослой. Она прогнала Горислава, вознамерившегося держаться рядом, и поехала впереди процессии, пропустив перед собой лишь троих дозорных, которые по обыкновению проверяли путь.

Лиска шла ровной рысью, почти не подбрасывая всадницу, однако посадка боком все равно утомляла и казалась ненадежной. Оглянувшись через плечо и убедившись, что Горислав следует далеко позади, Евпраксия устроилась на лошадиной спине так, как привыкла с детства, когда прекрасно обходилась без седла и сбруи, держась на лошади цепко, как блоха на собаке. Для этого пришлось подоткнуть под себя юбки, которые были достаточно просторными, чтобы прикрывать ноги до самых лодыжек, так что можно было не опасаться взглядов встречных путников.

Их хватало даже здесь, в лесной глуши. Дорог было мало, а путников – предостаточно. Брели странники, шли священники, ехали купцы, скакали гонцы с грамотами. Время от времени на обочинах попадались кости и черепа тех, кто тоже стремился куда-то, да не добрался. Присмотревшись, можно было заметить прячущихся в кустах людей, но то необязательно были преступники или беглые рабы, а бабы, дети и старики, которые боялись нарваться на опасную ватагу. Сопровождаемая вооруженным отрядом, Евпраксия чувствовала себя вполне уверенно. Редко кто осмеливался нападать на столь большие обозы, как тот, что тянулся за нею следом. Они были силой, способной постоять за себя, и уступали разве что военным отрядам, но те редко отваживались на беззакония и соблюдали писаные и неписаные обязательства пропускать через свои земли знатных лиц с их свитами.

Лес постепенно густел, меняя светло-зеленую окраску на темную, холодную. Но дорога, вынырнувшая из кудрявой поросли, просматривалась здесь гораздо лучше. Обзор теперь заслоняли не развесистые древесные кроны, а ровные, гладкие стволы, уходящие далеко вверх, в небо. Внизу росли лишь папоротники и неприхотливые кустарники, черпающие силы у сырой земли и не стремящиеся к солнечному свету. Да еще упавшие деревья виднелись там и сям, подобно поверженным богатырям.

Копыта Лиски колотили утоптанную землю уверенно и дробно, порождая слабые отголоски лесного эха. Задумавшаяся Евпраксия не сразу осознала, что слышит и другой топот, стремительно приближающийся из чащобы. Потом за толстыми стволами замелькали скачущие дозорные, которые, оглядываясь и подстегивая коней, вылетели на открытое пространство. Лиска захрапела, попятившись на подогнутых задних ногах.

– Зубры! Зубры! – крикнул дозорный предостерегающе. – Тикай, княжна!

Он проскакал мимо нее, продолжая кричать. Евпраксия попыталась развернуть лошадь, чтобы помчаться за дозорными в сторону обоза, но Лиска заупрямилась и, громко хрипя, попятилась.

Из-за поворота вылетела огромная бурая туша и заскользила, упираясь в землю четырьмя ногами. Даже издали размеры зубра потрясали воображение. Все быки, которых доводилось видеть Евпраксии прежде, выглядели бы рядом с ним полугодовалыми телятами. Высокий, как скала, горб затрясся, когда зубр заметил всадницу и ринулся на нее. Из его левого бока торчал обломок стрелы или копья. Он был ранен и разъярен причиненной ему болью. Но хуже всего было то, что следом за ним на дорогу выбежало еще несколько лесных исполинов.

Лиска наконец осознала степень нависшей угрозы и взяла с места в карьер. Правда, поводьев она не слушалась. Вместо того чтобы поспешить под защиту людей, она свернула с дороги и понеслась между толстых стволов. Евпраксия услышала за спиной голос Горислава, но, обернувшись, не увидела его, потому что взгляд ее был прикован к преследующему ее стаду.

Сейчас не имело значения, что незадачливый охотник попытался убить вожака стада. Важно было лишь то, что лесные быки были вне себя от злости и кипели желанием поквитаться с людьми. Потеряв из виду дозорных, они погнались за одинокой всадницей и не отставали, проявляя поразительную для своих размеров прыть.

Всякий раз, когда Евпраксия отваживалась бросить взгляд через плечо, она обнаруживала, что зубры никуда не делись, а продолжают ломиться через папоротники и кустарники, вздымая вверх тучи зеленой трухи. Правда, осталось их только два – раненый вожак и самец поменьше с обломанным рогом. Но их пыхтения и рева хватало, чтобы гнать Лиску по лесу с такой скоростью, что стволы мелькали то справа, то слева, не давая всаднице возможности ни управлять скачкой, ни отмечать путь, чтобы можно было вернуться обратно.

В какой-то момент Евпраксия обнаружила, что зубры уже не гонятся за нею, а находятся в отдалении, постепенно растворяясь в тени леса. Еще какое-то время они виднелись среди деревьев, подобно двум мохнатым утесам, а потом пропали из виду. Тем не менее, стремясь оказаться подальше от зубров, Евпраксия не сразу решилась натянуть поводья. Когда же она наконец сделала это, лошадь даже не подумала подчиниться. Вся в пене, она продолжала мчаться вперед, закусив удила.

Вековые деревья сменились подлеском, представлявшим собой для Евпраксии не меньшую опасность, чем зубры. Ветви и сучья летели в лицо со всех сторон, не давая опомниться. Вместо того чтобы усмирять Лиску, всадница была вынуждена припадать лицом к лошадиной гриве или клониться вправо и влево, спасая не только глаза, но и голову, ибо вполне могла лишиться ее, будучи вышибленной из седла на всем скаку.

Перемахнув через поваленный ствол, лошадь стремглав помчалась вниз по склону, ведущему к реке. Пытаясь удержать ее, Евпраксия намотала уздечку на руку и всем телом отклонилась назад, почти упав на круп. Лиску это не остановило, а вот девушка упала. Волочась по песку и илу, Евпраксия чудом не была зашиблена копытами. Не успев задержать дыхание, она хлебнула воды, взбаламученной лошадиными ногами, а в следующее мгновение поплыла, беспомощно дергая рукой, попавшей в западню.

Намокший сыромятный ремешок упорно не желал отпускать руку. Увлекаемая течением, Лиска невольно тянула за собой княжну. Избавиться от петли на уздечке удалось лишь за плесом, где русло сужалось, а скорость потока увеличивалась.

Лошадь тоскливо заржала, уносимая в неведомые дали. Минуту или две Евпраксия гналась за ней, надеясь вывести ее на берег, но ей мешали намокшие одежды, сковывающие движения и увлекающие ко дну. Пришлось бросить Лиску на произвол судьбы. Девушке не хотелось уплывать слишком далеко, поскольку ей и без того предстояло искать своих в полном одиночестве, бродя по незнакомому лесу, населенному грозными зверями, людьми и духами.

Уносясь все дальше и дальше, лошадь, вытянув шею, издавала призывные звуки.

– Сама виновата, – сердито сказала Евпраксия.

Ей было немного жаль Лиску, но гораздо сильнее было жаль саму себя. Преодолевая течение, она медленно приближалась к берегу, затемненному деревьями, склонившимися над водой. Неподалеку плеснул то ли сом, то ли разыгравшийся водяной. Из-под обрыва шмыгнула выдра и проплыла совсем рядом, меряя Евпраксию настороженным взглядом своих глазок-бусинок. Никого другого рядом не было. Лес жил своей жизнью, равнодушный к появлению девушки. Или же умело изображал безразличие.

Выбираясь из реки, Евпраксия несколько раз сорвалась и перепачкалась в глине с головы до ног. Косы, забитые сором, расплелись, а шея была обмотана ожерельями водорослей. Хуже всего, что кожаные башмаки потерялись во время вынужденного купания и теперь юной княжне предстояло пробираться через лесную чащу босиком.

Первым делом Евпраксия стащила с себя одежду и, отыскав пологий спуск, все простирнула, смывая пыль и грязь дальней дороги. Тщательно выкручивая вещи, она раскладывала их поверх кустов, чтобы дать им хоть немного высохнуть, когда до ее ушей долетел топот приближающегося животного. Неужели зубр оказался настолько злопамятным, что до сих пор не прекратил преследования? Стараясь не потревожить ветви, Евпраксия стала спускаться, чтобы пересидеть под обрывистым бережком, когда в очередной раз поскользнулась на раскисшей глине и шумно скатилась в воду.

Топот прекратился, по лесу разнесся человеческий голос, усиленный эхом:

– Княжна! Ты здесь… здесь… здесь?

Голос, принадлежавший Гориславу, приближался. Евпраксия инстинктивно попятилась, пока не погрузилась в воду по шею. Ее распущенные волосы расплылись по поверхности среди прибрежных кувшинок.

– Княжна?

Глядя снизу вверх на берег, она увидела едущего шагом Горислава. Утомленный конь мотал головой и раздувал бока, приходя в себя после быстрой скачки. Он заметил Евпраксию первым и повернул в ее сторону морду, принюхиваясь.

– Вот ты где! – обрадовался Горислав.

– Отвернись! – потребовала она, высунувшись из воды по глаза, словно лягушка.

Он не услышал. Спрыгнул с коня, набросил уздечку на ветку и принялся стаскивать сапог, прыгая на одной ноге.

– Речка – это хорошо, – приговаривал он, занявшись вторым сапогом. – Весь взмок, покуда за тобой гнался, княжна. Давно искупаться пора.

– Не смей! – запротестовала Евпраксия, приподнявшись.

И опять ее слова пролетели мимо его ушей. Увидев, как он преспокойно оголяется у нее на глазах, она зажмурилась.

– Ныряю, – предупредил Горислав. – Посторонись.

– Тут мелко! – испугалась Евпраксия и машинально открыла глаза.

Не обратив внимания на ее предупреждение, он уже бежал к обрыву. Она увидела его всего, от загорелого лица до белых ног, отталкивающихся от земли. Соски у него были маленькие и бледные, живот запавший, под ним ворох светлых волос и еще что-то, болтающееся на ходу. Ахнув, Евпраксия прикрыла глаза и теперь наблюдала за дальнейшим сквозь полуопущенные ресницы.

В момент прыжка ступня Горислава попала на мокрый клочок земли. Вместо того чтобы прыгнуть ласточкой, как он собирался, юноша начал падать, переворачиваясь в воздухе. С поистине кошачьей ловкостью он умудрился извернуться, но это не уберегло его от падения. Евпраксия услышала, как екнула селезенка Горислава, когда он ударился спиной об землю. Сгоряча он попытался приподняться, но обмяк и остался лежать под обрывчиком, погрузившись по колено в воду.

Убился или покалечился, поняла Евпраксия. Позабыв обо всем, она выскочила из воды, упала возле Горислава на колени и склонилась над ним, тормоша:

– Эй! Эй, ты меня слышишь?

– Да, – ответил он, обхватил ее обеими руками и привлек к себе.

Ее холодное влажное тело вздрогнуло, соприкоснувшись с его горячей, липкой от пота кожей.

– Отпусти! – потребовала она, но окончание слова прозвучало неразборчиво, потому что его рот обхватил ее губы и втянул в себя вместе с языком.

Евпраксия затрепыхалась пойманной рыбешкой. Удерживая ее за талию и затылок, Горислав не прерывал свой затяжной, изматывающий, удушающий поцелуй. Что-то твердое уперлось Евпраксии в живот. Когда она догадалась, что именно, Горислав уже перевернул ее на спину и возился сверху, пристраиваясь.

– Нет! – взмолилась она. – Не надо!

– Лучше я, чем немец, – пробормотал Горислав и, сопя, стал проталкиваться в нее.

Евпраксия уперлась ногами в землю, чтобы стряхнуть его, но лишь облегчила ему задачу. Проскользнув с легкостью обмылка в кулаке, Горислав оказался внутри и задергался как припадочный. Евпраксию обдало чужим теплом, которое сразу же начало остывать, порождая тоскливое чувство неудовлетворенности.

– Все? – спросила она.

– Полезли купаться, – буркнул Горислав и, не тратя силы на то, чтобы подняться и выпрямиться, плюхнулся в реку.

Евпраксия села с разведенными ногами и посмотрела на себя.

– Дурак! – крикнула она сквозь слезы. – Ты хоть понимаешь, что наделал?

Горислав не ответил. Он не слышал ее, поскольку нырял и резвился в реке.

Евпраксия вошла в воду по колено и присела. Худенькая, с торчащими ребрами и лопатками, она была совсем еще девчонкой, и плач ее тоже был детским, горьким, но недолгим. Еще раз обозвав Горислава дураком, она пошла одеваться.