Текст книги "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну"

Воскресенье 1 июля 1900 г. в Рейхштадте выдалось серым и дождливым. В половине одиннадцатого утра под звон колоколов на башнях замка началось праздничное шествие к часовне. Эрцгерцог был в парадной белой форме генерала кавалерии, которую украшали ордена Золотого руна и Большой крест ордена Святого Стефана. Его сопровождали приемная мать и две его сестры. За ними следовала София. Опасаясь того, что его карьера государственного служащего могла пострадать, ее брат Вольфган, испытывая большую неловкость, сказал, что не сможет присутствовать. Вместо него она шла под руку со своим двоюродным братом и бывшим опекуном принцем Алоисом Лёвенштейн-Вертгейм-Розенбергом и в сопровождении ее племянника Карла Хотека в качестве главы семьи.

София, как писали газеты, выглядела «восхитительно красивой» и даже похожей на юную «девочку». Она была одета в белое атласное платье, украшенное шелковой вышивкой, оборками из шифона, кружевами и лентами, а также гирляндой из мирта и флердоранжа. Ее голову украшал венец из оранжевых цветов, а поверх него – бриллиантовая диадема, подарок императора на свадьбу, на шее – ожерелье из жемчуга и бриллиантов. Лицо прикрывала вуаль из тюля и старинных кружев, сзади тянулся семифутовый парчовый шлейф. В руках она несла созданный в Праге букет из лилий, мирта и флердоранжей.

Когда процессия вошла в часовню Святого Франциска и Святого Серафима, торжественно грянул орган. Музыка взлетела под своды часовни, отразилась от сводчатого потолка и фресок и вернулась к собравшимся, среди которых оказались не блестящие Габсбурги и придворные, а городские чиновники и служащие замка. Декан Вильгельм Хикиш, духовник Марии Терезы, стоял у мраморного алтаря, состоящего из двух колонн, который украшали пальмы в горшках и полевые цветы, собранные местными школьниками. Декан объявил: «Настал час, когда заветные желания ваших сердец осуществятся в неразрывной связи, через которую создастся ваш союз». Франц Фердинанд и София обменялись брачными обетами и клятвами, голоса их звучали громко и ясно. Декан благословил кольца, которые «являются залогом вашего безмятежного семейного счастья». «Эти кольца стали свидетелями самых теплых пожеланий миллионов людей и особенно тех, кто стоит сейчас рядом с вами». Последовали молитвы и гимны, поздравления присутствующих. Газеты писали, что свадебная церемония прошла «без придворного церемониала, без помпы и показной роскоши» и носила «максимально простой характер».

К полудню все закончилось. Участники сделали несколько фотографий в угловой комнате замка на первом этаже и приступили к завтраку. Эрцгерцог сидел в середине длинного стола, София справа от него, его сводная сестра Мария Аннунциата по левую руку, а напротив молодоженов – Мария Тереза. Группа офицеров из 94-го пехотного полка пела серенады и налегала на салат, жареную оленину, спаржу и шампанское. Практически единственным признаком того, что это была императорская свадьба, стал национальный гимн, который в конце исполнили гости праздника.

Свадьба Франца Фердинанда и Софии. 1900 г.

Хотя Франца Иосифа не было на свадьбе, он сделал так, что его присутствие ощущалось. Он оставил распоряжение для своего министра иностранных дел, чтобы тот послал телеграмму, составленную его адъютантом от его имени, словно бы демонстрируя этим, что личное письмо будет слишком большим знаком одобрения. В один прекрасный день Франц Фердинанд взойдет на трон как император Габсбург-Лотарингского дома, но не София. Она не сможет разделить не только положение мужа, но даже его имя. «Я искренне хочу поздравить с повышением морганатическую жену моего племянника, – писал император, – теперь вы присоединяетесь к древнему, свободному от налогов, аристократическому роду Гогенбергов и получаете статус «Fuerstliche Gnaden» (меньше, чем титул «Высочество», примерный эквивалент английскому «Ваша Светлость»).

Вежливый язык этого безличного послания не мог скрыть заключенную в нем острую, как нож, иронию: напоминание Софии о ее положении морганатической супруги. В 1245 г. Анна Гогенберг оставила свой родовой замок в Южной Германии и вышла замуж за главу семьи Габсбургов, став родоначальницей зарождающейся династии. Именем Гогенберг пользовался Франц Фердинанд, когда путешествовал инкогнито и не хотел быть узнанным как один из Габсбургов. Смысл, вложенный в послание императором, был ясен: София и ее возможные будущие дети навсегда будут связаны с этим именем ее мужа и таким образом отстранены от его императорского наследия.

Дождь все еще шел, когда два дня спустя молодые сели в карету и отправились на вокзал. София, одетая в легкое летнее платье и черную соломенную шляпку, благодарила школьников, бросающих полевые цветы в проезжающую мимо них карету. Пара поблагодарила мэра и села в поезд, чтобы провести свой медовый месяц в замке эрцгерцога Конопишт в Богемии. Как признавался Франц Фердинанд Беку, это был «самый счастливый день в нашей жизни».

Глава V
«НЕ ПОЗВОЛЬ ЕЙ СЧИТАТЬ, ЧТО ОНА ОДНА ИЗ НАС!»

В течение двух недель молодожены блаженствовали в Конопиште, радуясь своей победе. Через неделю после свадьбы Франц Фердинанд писал своей мачехе: «Мы оба несказанно счастливы и обязаны этим прежде всего вам. Где бы мы были сегодня, если бы вы так благородно и трогательно не взяли бы нас под свое крыло! Мы никогда не перестанем выражать вам благодарность, и эта благодарность безгранична. Мы не можем предложить вам взамен ничего, кроме нашей полной уверенности в том, что вы проделали такой важный для нас труд и сделали двоих ваших детей счастливыми на всю оставшуюся жизнь… Софи – это сокровище, и я безмерно рад ему! Она может так хорошо заботиться обо мне; я в отличной форме, здоров и намного меньше нервничаю. Я словно бы заново родился. Она обожает вас и постоянно говорит о вашей любви и доброте. Я имею твердое внутреннее ощущение, что мы оба будем несказанно счастливы до конца наших дней. Милая, добрая мама, вы были совершенно правы, решив помочь мне! Всемилостивый Господь, которому мы молимся с Софи два раза в день в церкви, обязательно вознаградит тебя, моя добрая мама, за все, что вы для нас сделали. Я обнимаю тебя и моих сестер, целую ваши руки, навечно ваш самый верный и любящий сын Франци».

Пара проводила свои дни в замковом саду, прогуливались вдоль Ober Kreuzweg. Так называлась улица в Дрездене, где скрывалась София со своей сестрой от негодования, вызванного ее любовным романом с эрцгерцогом, но эта улица была и символом упорной борьбы за их союз. Через две недели они покинули Конопишт и переехали в охотничий домик рядом с Лёллингом в Каринтии. Насколько возможно, они старались сохранять инкогнито, путешествовали по окрестным деревням, ходили на мессы и устраивали пикники в лесу среди ничего не подозревающих других парочек.

Но идиллия не могла продолжаться вечно. Те же венские газеты, что писали о их романтическом союзе как о торжестве любви, обратились к очередному королевскому скандалу в Европе. В разгар медового месяца Франца Фердинанда и Софии король Сербии Александр объявил о своей помолвке с фрейлиной своей матери Драгой Машин. Она была простолюдинкой, с сомнительной репутацией и считалась совершенно не пригодной на роль королевы-консорта. Журналисты, которые воздерживались раньше от осуждения морганатического брака Франца Фердинанда, сейчас выплеснули весь свой яд и проводили параллели между Софией и Драгой. Бездушные хроникеры спрашивали – как мог король жениться на той, кто гораздо ниже его по положению? Александр, выбрав себе такую неподходящую супругу, наносил удар по самому благородству престола. Он заботился больше о личном счастье, чем о долге. Франц Фердинанд, прочитав сообщения, содержащие тонко завуалированные нападки на его собственный брак, хотел жаловаться Францу Иосифу, но София остановила его, указывая на то, что они сами покажутся тогда слишком чувствительными и ранимыми.

В сентябре Франц Фердинанд и София приехали в Вену, остановившись на первое время во дворце Бельведер. Одно из красивейших зданий города в стиле барокко, это архитектурное чудо начало свою жизнь как летняя резиденция принца Евгения Савойского, высокопрофессионального наемника, спасшего Вену от завоевания турками. В начале 1717 г. архитектор Иоганн Лукас фон Хильдебрандт преобразовал уходящий вниз участок города в ослепительный дворцовый комплекс. Одноэтажный павильон с комнатами в строгом классическом стиле, получивший название Нижний Бельведер, располагался в нижней части комплекса. Строгая сдержанность этого места постепенно исчезала в поднимающихся по склону садах, с посыпанными гравием дорожками в тени раскидистых лип, мраморными скульптурами и живописными партерами, каскадами водопадов, впадающих в бассейны, становясь все более величественной по мере приближения к яркому Верхнему Бельведеру. Он располагался на вершине холма, доминируя над всей окружающей местностью. Его окна обрамляли кариатиды и резные колонны, а по краям размещались укрытые куполами беседки; фасад из бледного камня гармонировал с покрытой медью крышей, приобретшей со временем зеленоватый оттенок. Все это было настолько впечатляющим, что мало кто решался жить здесь на протяжении прошедших веков: последний раз Габсбурги пользовались этим дворцом в 1770 г., когда императрица Мария Терезия давала здесь прощальный ужин для своей младшей дочери Марии-Антуанетты как раз перед ее отъездом, чтобы стать злополучной королевой Франции.

Роскошный интерьер скрывался и за стенами дворца. Великолепная двойная лестница из белого мрамора поднималась между огромными фигурами херувимов и богато украшенными черными коваными фонарями. В центре дворца был Мраморный зал, его стены из красного мрамора украшали золоченые пилястры, а с высокого потолка спускались сверкающие хрустальные люстры. Пройдя через двери Французского входа на балкон над садом, взгляду открывалась панорама окружающего города с множеством церковных шпилей, за которой, казалось, угадывались далекие зеленые холмы Венского леса. Все три этажа дворца наполняли превосходные комнаты и залы, украшенные аллегорическими рельефными изображениями, потолками, расписанными в стиле trompe l’oeil («обман зрения»), с изображениями битв древних богов и полами с инкрустацией из редких и контрастных пород дерева.

Строгий и элегантный, наполненный отзвуками героического прошлого, дворец был замечательным. Но для проживания семьей дворец Бельведер не являлся самым комфортным местом. Франц Фердинанд потратил два года на его реставрацию, провел центральное отопление и электричество, установил современную сантехнику и ванные комнаты, и в сентябре 1900 г. дворец был готов для встречи его невесты. Потолки в частных апартаментах, выходящих окнами в сад, были снижены, чтобы комнаты стали более уютными и пара могла располагаться в любой из них, в зависимости от настроения и времени суток. Диваны и кресла в стиле неорококо были не совсем уместно обтянуты кожей или покрыты ярким английским ситцем и восточными коврами, пальмы в горшках боролись за лидерство с дамасским узором стен; столы заполняли фотографии в рамках, настольные лампы под балдахином и различные предметы викторианского bric-á-brac («брик-а-брака»). Все было выполнено в лучшем буржуазном вкусе, вполне комфортно, и совершенно неуместно в комнатах, исполненных в стиле барокко.

Император приехал сюда в начале сентября, чтобы осмотреть ремонтные работы и, что еще более важно, встретиться с женой своего племянника. «Все прошло достаточно хорошо, – писал Франц Иосиф. – Она была естественна и скромна», – признавался он и недобро добавлял, что София «не выглядела слишком молодой». Этот визит стал началом бурных и достаточно сложных отношений, где личное радушие сменялось династическим неодобрением, которые затрагивали практически все стороны жизни Франца Фердинанда и Софии. В эти первые дни императора все еще возмущал этот брак, который он считал нежелательной и вынужденной уступкой. Говорят, что когда он упоминал Софию, он называл ее «женщина из Бельведера» и даже якобы однажды признался: «Этот брак разрушает мою старость. Если бы я мог, я бы признал его недействительным».

«Некоторые люди, – писал один придворный, – видят в Софии злоумышленницу против древнего Императорского Дома». Два брата Франца Фердинанда, Отто и Фердинанд Карл, пытались делать вид, что Софии просто не существует, избегая любых ситуаций, где они могли бы вынужденно с ней встретиться. Дамы из императорской семьи были особенно жестоки, настаивая на том, что София «проложила себе путь в круг элиты, к которой она, естественно, не принадлежит». Как замечал один историк, «они относились к Софии как к простой фрейлине, которая вызвала к себе внимание Двора и его гнев за то, что поймала в свои силки наследника трона. Они вели себя с ней как с обычной фрейлиной, унижая ее». Эти властные женщины играли в злые игры. Когда София давала обед или устраивала небольшой прием, эрцгерцогиня немедленно назначала на этот же вечер крупное мероприятие. Согласно этикету, это заставляло гостей Софии отказываться от ее приглашения.

Только бывшая наследная принцесса Стефания сохраняла дружеские отношения с парой возлюбленных. Ее дочь Элизабет заработала «фанатичную ненависть и глубокое презрение» за то, что распространяла «злобные слухи и грубые сказки». Она жаловалась, что однажды, когда они обе присутствовали на одном аристократическом приеме, ей пришлось столкнуться с Софией. Она подчеркнуто грубо сокрушалась: «Только представьте себе! Она наклонилась через меня!» Эрцгерцогиня Изабелла также была не склонна прощать Софию, считая ее выскочкой и делая все возможное, чтобы увидеть ее лишенной всего.

Различные слухи о молодоженах ходили по всей Вене, и в большей степени они были иронично отрицательными. Одна популярная история утверждала, что однажды полиция гонялась за попугаем, залетевшим в город. К своему ужасу, они слышали, как птица периодически извергала потоки ругательств, называя эрцгерцогиню «шлюхой» и сокрушаясь, что император «будет, видимо, жить до ста лет». Молва считала, что попугай скорее всего сбежал из Бельведера, где Франц Фердинанд и София и научили птицу ее своеобразному словарному запасу.

Такие нелепые истории способствовали публичным оскорблениям, которые посыпались на супругу Франца Фердинанда. Один из авторов назвал их «методом мелких уколов», но эти «мелкие уколы» оказались ножевыми ранениям для беззащитных Франца Фердинанда и Софии. С молчаливого согласия императора руководил этими действиями непопулярный принц Альфред де Монтенуово. Как обергофмейстер двора Франца Иосифа, Монтенуово был категорически против этого брака, сделать уже ничего не мог, но и не старался изменить сложившееся у него мнение. Кроме того, что Монтенуово распускал слухи о том, что эрцгерцог был не первым, с кем графиня разделила постель, он распространял и официальные фотографии новой принцессы Гогенберг. По его указанию чиновники его кабинета предварительно ретушировали эти фотографии так, что Софии на них прибавляли морщин и старались сделать ее как можно более непривлекательной.

Монтенуово строго придерживался известного испанского этикета Габсбургского двора, реликвии былой славы правящей династии Европы, выгодно используя его, чтобы оправдать наносимые им унижения, объясняя их простым соблюдением архаичного протокола. Когда Франц Фердинанд высказал как-то некоторые возражения, Монтенуово ответил грубо: «Ваше Императорское Высочество, несомненно, милостиво согласится с тем, что я никогда не стеснялся отвечать на все вопросы, которые лежат в моей компетенции, и стоял на своих убеждениях… Если и возникали конфликты, то в основном из-за действий Вашего Высочества… Я должен помнить о том, что являюсь высшим должностным лицом дворцовой элиты… Я упоминаю об этом только для того, чтобы объяснить Вашему Императорскому Высочеству, что эти вопросы затрагивают мою совесть и мое чувство долга, и попросить Ваше Императорское Высочество не делать мне замечаний».

Это отношение задало тон и для правил, установленных Монтенуово для Софии и регулирующих ее жизнь. Как морганатическая супруга она была лишена почти всех привилегий, которыми обладали другие жены Габсбургов; в тех немногих случаях, где были сделаны уступки, они были преподнесены таким образом, что лишь подчеркивали ее неравное положение. Софии не разрешалось появляться с мужем на публике. Если он ходил смотреть гонки, присутствовал при открытии музея, осматривал завод или посещал школу, ей приходилось оставаться дома или быть в стороне, не попадаясь на глаза и скрываясь в тени. Если почетный караул салютовал Францу Фердинанду, она понимала, что к ней это не относится, что она как морганатическая супруга не имеет права на приветствия, обращенные к Габсбургам. Если в честь эрцгерцога играл национальный гимн, она знала, что он звучит не для нее, так как она не член императорской фамилии. Если какие-либо должностные лица обращались к ее супругу с приветственным обращением или докладом, Софии не позволялось стоять рядом с ним, и создавалось впечатление, что она гарантированно исключена из официального признания. Францу Фердинанду были воспрещены какие-либо упоминания его супруги в официальных обращениях. Софии запрещалось посещать вместе с Францем Фердинандом гонки, так как ее положение было признано несоответствующим, чтобы разделить вместе с ним место в императорской ложе.

Монтенуово также лишил Софию возможности быть в императорской ложе в театре, опере, балете, на концертах симфонической музыки – на всех важнейших событиях венского зимнего сезона. Смотрелось очень торжественно и великолепно, когда Габсбурги прибывали в Императорский оперный театр, поднимались по собственной лестнице из алебастра, между огромными канделябрами из мрамора и бронзы, и занимали свои места в белоснежной, украшенной золотом императорской ложе. Но не для Софии. Так как ей было запрещено быть в императорской ложе, Софии приходилось садиться в другом месте. Она не могла даже сидеть в относительной близости от своего мужа: двадцать шесть рядов амфитеатра были прерогативой членов высшего общества. Даже при посещении частного театра она не могла сидеть рядом со своим мужем и быть с ним на равных.

Габсбурги ехали в экипажах с золочеными спицами, как и иностранные дипломаты, актеры и певцы по императорским контрактам, и даже репетиторы императорских детей. Но императорские кареты были не для Софии. В Вене ей даже не разрешалось ездить вместе с мужем на одном транспорте. Она могла путешествовать только в вагонах, предназначенных по статусу для фрейлин Императорского двора, – неприятное напоминание о прежней должности.

Почетный караул в парадной форме всегда стоял на страже в Бельведере, когда там присутствовал Франц Фердинанд. Когда он ненадолго покидал дворец для встреч или других дел, Монтенуово сразу многозначительно отзывал караул. Хотя София и оставалась во дворце, но императорский двор считал ее недостойной для своих охранников.

Когда ее муж давал официальный прием или ужин, даже в уединенном Бельведере, Софии было запрещено на нем присутствовать. Дипломаты, члены королевских семей других стран, правительственные чиновники – все считали, что София недостаточно соответствует тому, чтобы быть им представленной. Нельзя сказать, чтобы ее отсутствие всегда проходило незамеченным. Монтенуово распорядился, чтобы за обедом для нее всегда было оставлено место и положены столовые приборы, причиняя таким образом постоянную незаживающую рану в гордости Франца Фердинанда и его любви к своей жене.

Осенью 1900 г. шах Персии прибыл в Вену, и сопутствующий этому визиту бал ознаменовал собой первое официальное появление Софии при дворе в качестве замужней женщины. Это исключительное событие стало поводом для разговоров по всей Вене. Но Монтенуово не закончил своей войны против пары, и бальный зал стал ареной боевых действий. «Не позволь ей считать, что она одна из нас», – якобы предупредила эрцгерцогиня Монтенуово, но он и сам не собирался допустить такой возможности.

Старинный дворец Хофбург был залит светом. Счастливчики, оказавшиеся среди приглашенных, поднимались по малиновой ковровой дорожке мраморной лестницы, вдоль которой выстроились солдаты почетного караула, и оказывались в огромных залах с колоннами, «настолько огромных, что казалось, что у них нет ни стен, ни потолков». Сложный аромат роз и орхидей наполнял воздух. Шелковому шелесту модных платьев вторили яркие мундиры офицеров, украшенные золотой тесьмой и отороченные соболем и лисой; в свете тысячи свечей хрустальных люстр переливались бриллиантовые ожерелья и сверкали ордена и медали.

Внезапно появился Великий мастер церемоний, облаченный в свой алый мундир, и громко стукнул в пол посохом из слоновой кости и серебра, возвещая тишину. Собравшиеся согнулись в поклонах и реверансах перед появившимся императором. Традиционно он должен был бы сопровождать мачеху Франца Фердинанда Марию Терезу как главную даму страны и мать наследника, но ни она, ни ее дочери, ни Габсбурги, поддержавшие и присутствовавшие на свадьбе эрцгерцога, не были приглашены. Вместо этого он вышел под руку с эрцгерцогиней Изабеллой, как знак его благоволения к ней, что многими было воспринято как несомненное доказательство его непринятия брака. Следующим следовал шах, за ним Франц Фердинанд и ведущие эрцгерцоги Императорского дома, эрцгерцогини, управительница гардероба предыдущей императрицы, герцогини, принцессы и вдовы из равных Домов, королевские дети, рожденные в равных по положению Домах, и наконец София в бриллиантовой диадеме, подаренной ей императором. Ей не было позволено сопровождать мужа, и она шла под руку с камергером двора. Эрцгерцогини и дамы, равные по положению с Императорским домом, шли по правую сторону в этом эскорте; София шла с левой стороны, что указывало на ее неравный статус. Монтенуово добавил последнюю каплю в унижение Софии перед двором. Двойные двери входа в зал были широко открыты, когда заходили члены императорской семьи; когда очередь дошла до Софии – одна из дверок была демонстративно закрыта, указывая, что она не имеет права на оказание такой любезности, и чтобы войти, ей пришлось повернуться боком.

Непредвиденными последствиями этих мелких унижений, как рассказывает правнучка, принцесса София, стало то, что принцесса Гогенберг оказалась окруженной вниманием и сочувствием многих. Она не показывала никаких признаков смятения и шла по залу с такими спокойствием и грацией, что даже ее самые отъявленные враги были поражены. Франц Фердинанд молча наблюдал все эти сцены, сжимая и разжимая кулаки в бессильной ярости.

Этот спектакль продолжился через несколько дней, когда Софии разрешили присутствовать в банкетном зале; Монтенуово постарался и тут сделать все возможное, оставив ей место между Изабеллой и Марией Кристиной. Гости, собравшиеся в зале, видели, как одна из створок массивных дверей закрылась при приближении Софии; она остановилась в замешательстве на несколько секунд, румянец смущения распространился по всему лицу, затем она резко развернулась и покинула дворец. Францу Фердинанду она сказала, что ей стало плохо. Только вернувшись в Бельведер, София поведала эрцгерцогу правду: подойдя к входу в зал, она осталась одна, с ней не было ни камергера, ни офицера эскорта, чтобы сопроводить ее в зал, и, испытывая стыд, она развернулась и ушла. На следующее утро пара стремительно покидает Вену. Но вспыльчивый Франц Фердинанд написал гневное письмо Монтенуово, в котором предупредил его воздерживаться в дальнейшем от подобных действий, и напомнил ему, что его собственные предки были бастардами, узаконенными лишь в последующем морганатическом союзе.

Теперь Монтенуово притворно показывал, что он оскорблен. Он побежал к императору и рассказал, что наследник престола унизил его, и пригрозил подать в отставку. Он утверждал, что допустил лишь небольшую ошибку. По просьбе Франца Иосифа он написал письмо, в котором принес свои извинения, но все полномочия были оставлены за Монтенуово и он не понес наказания. Имея императора на своей стороне, он даже не пытался в дальнейшем скрыть своей нелюбви к паре, открыто отзываясь о Софии как о простой «фрейлине».

По всей видимости, не Франц Иосиф придумывал все эти мелочные правила в отношении Софии, но он предоставлял полную свободу действий в их разработке Монтенуово. Император неоднократно утверждал, что, даже если бы и хотел, он уже просто слишком стар, чтобы лично разбирать все эти ограничения протокола. Когда после очередного произошедшего инцидента Франц Фердинанд пришел в ярость, София попыталась успокоить его: «Император просто слишком стар и немощен». София всегда старалась избежать возникновения вражды между императором и племянником. Правнучка Франца Фердинанда и Софии принцесса София видела императора человеком «с узким кругозором, упрямым, очень боявшимся совершить ошибку, если изменит какие-то правила и постановления». «Но я не думаю, что он был мстительным», – добавляла она.

Наверное, это действительно так. Но император вполне мог смягчить эти правила; его последующие уступки Софии показали, что он не был таким уж заложником традиций и этикета, как это часто изображают. Он редко вмешивался в деятельность Монтенуово, но многие придворные отмечали, что Франц Иосиф лично одобрял как большие, так и малые распоряжения, касающиеся жизни императорского двора. Целый ряд таких распоряжений отдавался на его личное утверждение, и он принимал решение исключительно по собственному усмотрению.

А Монтенуово? Похоже, он был целиком поглощен навязыванием своих бесконечных ограничений. Многие авторы говорят о нем как о «простом заложнике существующей тиранической системы социальных отношений» и не стремящимся «специально оскорбить» Софию. Но это звучит не очень убедительно. Принц испытывал личную неприязнь со стороны Франца Фердинанда. Его действия против брака и рвение, с которым он распространял сплетни о Софии, и то, как он использовал против нее данную ему власть, показывают его как человека, подверженного мелочной ненависти. Он с упорством и злобой называл ее в частных встречах только как «фрейлина», словно одно упоминание имени Софии было равнозначно анафеме. К сожалению молодоженов, Монтенуово обладал властью, которую мог использовать им во вред. Их правнучка принцесса София считала, что Монтенуово «был достаточно замкнутым и делал только то, что ему велели, строго придерживаясь протокола, что позволяло ему чувствовать собственную значимость».

Что касается Франца Фердинанда, он, конечно, не предполагал, что императорский двор будет использовать морганатический статус его супруги, чтобы унижать ее. Конечно, он предполагал, что впереди ждут определенные трудности, но разве время не сможет смягчить их? Он, видимо, считал, что первоначальные протесты против его супруги быстро сойдут на нет после того, как Императорский двор сможет увидеть ее достоинства. А если и нет, то, положа руку на сердце, как долго еще сможет прожить его дядя? Еще несколько лет, болезненных лет, но и они в конце концов пройдут.

На что же надеялись Франц Фердинанд и София? Конечно, не на то, что она сможет стать императрицей, это понятно. Но вполне вероятно, они рассчитывали на то, что настанет время, когда все будут относиться с уважением к жене эрцгерцога. Это был вопрос уважения Софии как жены-консорта наследника престола. Слишком многие считают, что они надеялись избавиться от морганатического статуса в свое время, когда на самом деле это был вопрос соответствующего уважения и отношения. Когда этого не произошло, Франц Фердинанд пришел в ярость, говорили, что он якобы вел список тех, кто не оказывал Софии соответствующего уважения. «Они еще узнают меня, – писал он, – когда я стану императором!»

Понимание того, что положение Софии в Вене вряд ли улучшится, сильно угнетало Франца Фердинанда. Как говорил его друг, он «сильно страдал из-за условий, сложившихся в результате неравного брака». София, со своей стороны, старалась успокоить его. Она как-то призналась, что это для нее так важно потому, что она не могла видеть Франца Фердинанда, испытывающего душевные раны. Как бы то ни было, она внешне спокойно переносила оскорбления, наносимые ограничением ее прав. Ее правнучка принцесса Анита объясняет это спокойствие «ее, по сути, спокойным характером и глубокой верой в Бога. Она также никогда не была так больна, как он. Ее единственная цель заключалась в том, чтобы сделать его счастливым».

В начале 1901 г. София узнала, что беременна, и уехала в Конопишт для рождения первого ребенка. В среду 24 июля, когда у его жены начались схватки, эрцгерцог в волнении провел несколько часов, меряя шагами комнату за дверьми ее спальни. Софии было тридцать три года, и хотя при родах присутствовали ее сестра Антония, доктор по имени Лотт (Lott) и акушерка Кэролайн Вовед (Caroline Woved), Франц Фердинанд позже признался, что он был «полуживой от страха» на протяжении всех родов. Наконец плач ребенка возвестил, что все закончилось: у Софии родилась дочка. Роды были сложными, и молодая мать оказалась на неделю прикована к постели, а Франц Фердинанд ежедневно осыпал ее розами. «Простите, что я пишу с помощью карандаша, – объяснял он Айзенменгеру, – но я пишу сидя на кровати моей жены, ей уже лучше. Слава Богу, что все благополучно закончилось, хотя роды были трудными. Но д-р Лотт выполнил свою работу прекрасно, и мы в восторге от нашего малыша – он восхитительный и сильный ребенок». Эрцгерцогиня Мария Тереза примчалась в Конопишт и стала крестной матерью нового младенца. Девочку окрестили как София Мария Франциска Антония Игнатия Альберта, принцесса Гогенберг. В семье ее звали Маленькая София и Пинки.

София Гогенберг (1901–1990) – Маленькая София

После рождения дочери и лечения Софии в Вене Франц Фердинанд стал еще более возмущенным неподобающим отношением к его супруге. Столица была не самым лучшим местом для них с постоянными угрозами прервать сложившуюся идиллию. Эрцгерцог принял судьбоносное решение, которое только отдалило его от своих будущих подданных. Замшелый императорский двор ничего не мог дать для них и сулил только неприятности. Начиная с 1901 г. эрцгерцог и его принцесса старались проводить как можно меньше времени в Бельведере и появлялись там только тогда, когда это требовали официальные обязательства. Вместо этого они нашли утешение и смысл жизни в семейном кругу, закрывшись в нем от враждебного мира. «Моя Софи, – признавался эрцгерцог, – все для меня в этом мире. Она – моя радость и мое будущее. Я просто не могу себе представить свою жизнь без нее!»