Текст книги "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну"

Глава II
ПУТЕШЕСТВИЕ И БОЛЕЗНИ

Крайности, бывшие привилегией юности Франца Фердинанда, сменились на более созерцательный и ответственный характер после Майерлинга. Он сокращает количество своих охот и легкомысленных выходок, как и участие в необузданных удовольствиях столь любимого брата Отто. Ходили разговоры о его любовнице, юной особе по имени Мила Куглер (Mila Kugler), якобы жившей в апартаментах на территории принадлежавшего Францу Фердинанду дворца Моденских (Modena Palais) в Вене. Эти слухи способствовали появлению новых предостережений от пронырливого старого эрцгерцога Альбрехта. Он настаивал, что Франц Фердинанд не должен следовать примеру «бедного Рудольфа», но вместо этого жить в соответствии со своим будущим званием.

Франц Фердинанд (1863–1914) – эрцгерцог Австрийский

Альбрехту не стоило волноваться. Франц Фердинанд вернулся в армию, был произведен в полковники и назначен командующим 9-м гусарским полком, расквартированным в Оденбурге (ныне Шопрон). Два года, проведенные им там, навсегда сформировали его отношение к венграм. Немецкий был официальным языком императорской армии; эрцгерцога был потрясло то, что венгерские офицеры игнорировали приказ и отдавали распоряжения на мадьярском. Но если чешский солдат осмеливался вымолвить хоть слово на своем родном языке, венгры безжалостно избивали его. Будапешт, по мнению Франца Фердинанда, являл собой опасный очаг национализма, призывающего к восстанию против Габсбургов. «Мы постоянно питались мифами, – сетовал он, – о многих честных и верных людях, которые населяют Венгрию. Я больше не верю в это».

Плохое состояние здоровья и беспокойство избавили Франца Фердинанда от Венгрии. В 1892 г., страдая слабыми легкими и принимая в расчет свои будущие обязанности, эрцгерцог загорелся идеей путешествия вокруг света. Это избавило бы его от морозной европейской зимы, а также расширило его кругозор. Франц Иосиф вовсе не был уверен в том, что эта авантюра достаточно благоразумна: он считал, что можно будет отлично справиться со своими обязанностями на троне и без такого далекого путешествия. Но Франц Фердинанд знал, что может обратиться к человеку, который отнесется к нему с большим сочувствием: его тете, императрице Елизавете. Она, прожившая всю жизнь на материке, поняла, что ее племянник хочет посмотреть мир. Она ходатайствовала за него перед императором и в конце концов добилась разрешения.

Королевские принцы и аристократы часто заканчивали период своего обучения таким путешествием, но лишь немногие из них были так стремительны, как Франц Фердинанд. Его тяга практически в буквальном смысле понесла его в путешествие вокруг света с такой скоростью, как ни одного австрийского эрцгерцога до него. Его отъезд 15 декабря 1892 г. на борту бронированного крейсера Kaiserin Elisabeth прошел на редкость эмоционально. Вся его семья собралась проводить его: это было первое Рождество, которое Франц Фердинанд проведет вдали от них. Он смотрел, как удаляется вдаль береговая линия, с внезапно захватившим его переживанием. «Откуда-то из глубины меня, – признается он в своем дневнике, который будет старательно заполнять на протяжении всего путешествия, – пришло неприятное чувство бесконечной тоски по родине… это была тоска по родине, которой я раньше не знал». Нельзя сказать, что он отправился в свое путешествие в одиночку: с ним была значительная свита из слуг, телохранителей, обслуживающего персонала и поваров, среди которых был даже таксидермист. Вместе с ним в круиз отправился и его кузен, эрцгерцог Леопольд Фердинанд. Они хотели создать ему в путешествии все возможные удобства и оградить от опасностей, сгладить любые дипломатические колкости и развлекать молодого человека на протяжении всего путешествия.

Из Триеста они доплыли до Далматинского побережья, ненадолго остановились в Египте перед отплытием в Индию. Надеясь избегнуть нежелательного внимания, Франц Фердинанд использовал имя «граф фон Гогенберг» в большей части поездки, хотя и не мог избежать посольств и посещений официальных лиц, которые наносили ему визиты с церемониальными протоколами приветствия. Посещение им Британской Индии вызывало сильную озабоченность в Лондоне. Будущий царь Николай II посещал экзотическую страну в предыдущем году, и этот принесший беспокойство визит рассматривался как неумышленный проступок. Только после личного вмешательства принца Уэльского и десятка писем между Калькуттой и Лондоном он был удостоен соответствующего приема со стороны британского вице-короля.

Недостаточное знание английского мешало Францу Фердинанду во время нахождения в этом аванпосту британского колониализма. Должностные лица считали его «внимательным и приветливым», отмечая его стремление «обходиться без церемоний настолько, насколько это только возможно». Он посетил Агру и знаменитый Тадж-Махал и остался, по-видимому, глубоко впечатлен этим памятником любви, оставляя о себе очень хорошее впечатление, где бы ни бывал. «Он обладает прекрасными манерами, – сообщал вице-король лорд Робертс, – но он совершенно естественен, приветлив и внимателен со всеми, с кем общается во время своих поездок, будь то европейцы или местные жители».

Как и другие аристократы, оказавшиеся в Индии, Франц Фердинанд охотился на тигров, пантер и кабанов. Ему нравилось это намного больше, чем нудные торжественные обеды, которые он часто вынужден был терпеть. Хотя эрцгерцог чудом избежал трагедии на Цейлоне, когда на охоте слон чуть не наступил на него. Он продолжил охотиться и в диких местах Австралии, а быстро изготовленные чучела добытых им кенгуру и эму были отправлены обратно в Австрию на корабле.

Но охота не могла больше скрывать проблему, растущую на борту корабля. Эрцгерцог и его двоюродный брат Леопольд, отмечал адмирал Миклош Хорти (Miklós Horthy), «были людьми совершенно разных темпераментов», так что беда была неминуема, если они путешествовали вместе. Леопольд открыто признавал, что он и Франц Фердинанд «уже давно ненавидят друг друга». Мелодраматичный, подверженный сомнительным полетам фантазии, Леопольд считал своего двоюродного брата «невежей», человеком, «начисто лишенным даже малейших проблесков чувствительности и тонких порывов души». Каждую ночь, рассказывал он, Франц Фердинанд напивался, кричал, что он рад, что Рудольф убил себя, называл императора «глупым старикашкой» и рассуждал о том, как он может «заставить старикашку уйти с пути». Не желая больше мириться с подобными сценами, Леопольд потребовал перевода на другое судно.

Это была версия Леопольда, высказанная им уже много лет спустя после смерти кузена; истина была совсем другой. Претензии о пьяных ссорах лишь маскировали проблемы, существовавшие в отношениях между двумя мужчинами, и были гораздо глубже простого личного конфликта. Леопольд использовал свое положение эрцгерцога Габсбургов с воинственной заносчивостью и снобизмом, высокомерно отказавшись ужинать вместе со своими товарищами-офицерами. Будучи несчастным на борту корабля, он не пропускал дня, чтобы громко не высказать надежду, что корабль потонет и это освободит его от исполнения служебных обязанностей. Еще хуже было увлечение Леопольда привлекательными молодыми матросами. Хотя он вообще не общался с офицерами, у него не было таких предубеждений относительно простых членов экипажа; как-то раз он провел много времени, запершись у себя с одним особенно красивым кадетом. Чтобы избежать в дальнейшем скандала, Франц Фердинанд высадил Леопольда с судна в Сиднее.

Когда эта неприятная ситуация осталась позади, Франц Фердинанд предпринял путешествие в Гонконг, а потом в Японию, встретился с императором Страны восходящего солнца и позировал фотографам в кимоно. На снимках видно, что он не совсем здоров. 26 августа он покинул Иокогаму на борту белоснежного лайнера Canadian Pacific Empress of China, направляясь в Северную Америку. Это была серьезная перемена после австрийского военного корабля: эрцгерцог вращался среди обычных пассажиров первого класса, играл на палубе в теннис с леди, с которой он свел знакомство, и жаловался на то, что только американские девушки осмеливались танцевать с ним ночью.

Первое свое впечатление о Северной Америке эрцгерцог получил 5 сентября, когда судно причалило в Ванкувере. Молодая женщина, стремящаяся увидеть такое экзотическое существо, как наследник европейского трона, пробилась на судно с криками: «Принц! Принц! Где здесь принц?!» Он отправился на юг, в штат Вашингтон, 19 сентября посетил Спокан только для того, чтобы увидеть, как поезд окружила толпа взволнованных молодых женщин, надеющихся на встречу с ним. Как ни странно, город показался ему странно интригующим, словно бы заброшенным и опустевшим, напоминающим отдаленную азиатскую деревню, но прежде чем изучить его, он уже оказался в частном пульмановском спальном вагоне, направляющемся на восток. Прошедший среди скал поезд доставил его в Йеллоустон. Вестибюль отеля Hot Springs Hotel был заполнен любопытными ковбоями, сплевывающими табачную жвачку, жаловался Франц Фердинанд. Он направился на осмотр знаменитого гейзера Олд-Фейтфул, но оказался раздосадованным тем, что рейнджеры запретили ему поохотиться на охраняемой территории национального парка. Расстроенный Франц Фердинанд смог добавить в свою охотничью коллекцию только скунса, дикобраза и несколько белок.

Когда поезд Франца Фердинанда прибыл в Омаху, его атаковали репортеры. Они толкались и выкрикивали вопросы, протягивая к нему руки, – это стало для эрцгерцога новым опытом, оставившим его сильно недовольным. Он прибыл в Чикаго и, по сообщению местной газеты, получил удовольствие от сытного завтрака, состоявшего из «разнообразных фруктов, бифштекса, яичницы с ветчиной, дичи и вин, включая шампанское». Город показался ему грязным и скучным, а когда он посетил Всемирную Колумбовскую выставку (World’s Columbian Exposition), стал раздраженным от толкучки и большого количества людей. Но во время встречи с группой операторов эрцгерцог ловко скрывал свое неудовольствие. Похоже, что его английский улучшился за время путешествия, газета Chicago Tribune сообщала, что он говорил «на отличном английском». Эрцгерцог сообщил репортеру: «Я пробыл на выставке сравнительно недолго… и смог увидеть не так много. Но то, что я увидел, мне очень понравилось, и мне жаль, что я не остался на более продолжительное время, чтобы посмотреть больше».

После осмотра Ниагарского водопада эрцгерцог отправился в Нью-Йорк. Он прибыл как «обычный, простой человек, без торжественных фанфар», сообщала газета New York Herald Tribune. Он обедал в знаменитом ресторане Delmonico’s Restaurant и часто посещал театр, но нашел этот город даже еще более шумным и удручающим, чем Чикаго. Где бы он ни оказывался, казалось, что все американцы озабочены только «всемогущим долларом». Более того, он был неприятно удивлен тем фактом, что в такой большой и процветающей стране, казалось, не существовало механизмов для оказания помощи бедным. «Для рабочего класса, – писал он, – свобода – это свобода умереть с голоду». После девяти месяцев и около 50 000 пройденных миль французский лайнер наконец вернул Франца Фердинанда к знакомым берегам Европы. Вместе с ним прибыли тридцать семь ящиков с упакованными охотничьими трофеями, оружием из Полинезии, снегоступами из Скалистых гор, предметами народных ремесел американских индейцев, декоративными куклами из Японии и резным азиатским нефритом.

Путешествие убедило Франца Фердинанда в двух вещах. Он понял, что Австрии нужен более сильный флот. Великобритания завоевала большую часть мира с помощью своих военно-морских сил; хотя он и не питал таких устремлений, эрцгерцог думал, что современный флот по крайней мере поможет Австрии в случае любого иностранного вмешательства на территории ее прибрежных провинций. И, несмотря на его неоднозначные чувства по поводу Америки, Франц Фердинанд видел в этой стране возможную модель для своей будущей империи. Союз государств с федеральным устройством, объединенных единой централизованной властью, по его мнению, мог быть тем, что стоило предложить Австро-Венгрии различным народам с их национальной индивидуальностью, проживающим на ее территории.

Периодическая и бульварная пресса занимала своих читателей сообщениями об иностранных приключениях эрцгерцога. Еще больше интересных подробностей удалось узнать, после того как Франц Фердинанд опубликовал дневник своего путешествия, воспользовавшись помощью своего бывшего наставника, Макса Владимира Бека. Вышедшие книги отличались эмоциональным повествованием и хорошим литературным стилем. По мнению многих людей, эта манера изложения была совершенно не свойственна тому холодному Францу Фердинанду, которого они знали, – так что истинное авторство многими было ошибочно приписано Беку. Изначально эрцгерцог не хотел публиковать свои записи, и сомнения людей в авторстве книг вызвали его искреннее возмущение. «Люди, – с горечью писал он, – почему-то считают, что каждый эрцгерцог должен быть простоватым дурачком».

Когда эмоциональное возбуждение после поездки улеглось, эрцгерцог вернулся в армию. На этот раз он сумел избегнуть Венгрии, заняв пост генерал-майора и приняв командование над 38-й пехотной бригадой в Будвайзе (Budweis) (ныне Ческе-Будеёвице) в Богемии. Францу Фердинанду был уже тридцать один год. Он стал более циничным, более раздражительным и открыто высказывал неприязнь, тщательно скрывая сентиментальность за строгостью. Случающиеся порой вспышки гнева и жесткость в поведении привели к появлению для него среди друзей прозвища Огр. Он не был таким страшным, как можно подумать по его прозвищу, но действительно становился безжалостным, когда сталкивался с некомпетентностью. Узнав, что полковой оркестр проигнорировал похороны молодого капрала ради местного праздника, он вспыхнул от гнева. «Бедный капрал отправился в свой последний путь без музыки только ради того, чтобы было немного больше музыкантов для крестьянского танца! – кричал он на командира. – Это полный позор!» Вскоре наказанный офицер подал прошение об отставке.

Но и в Богемии, как до этого в Венгрии, эрцгерцог стал жертвой своего неблагополучного состояния здоровья. Бледный, резко исхудавший и кашляющий кровью, Франц Фердинанд неохотно согласился на визит доктора летом 1895 г. Виктор Айзенменгер (Victor Eisenmenger), молодой врач венской клиники Schrötter Clinic, достаточно быстро диагностировал туберкулез легких, хотя и тщательно хранил страшную новость от своего нового пациента. Айзенменгер пытался защитить эрцгерцога от болезни, которая убила его мать. Когда Айзенменгер предложил Францу Фердинанду уйти на вынужденный отдых, камергер эрцгерцога граф Лев Вурмбранд (Leo Wurmbrand) язвительно заметил: «Это будет очень сложно. Эрцгерцог привык к определенному образу жизни, который совершенно противоположен тому, что вы ему предлагаете. Вряд ли его удастся удержать больше, чем на день. Я не спал в своей постели уже две недели, все время в поезде».

Чтобы форсировать события, потребовалось вмешательство императора. «Я должен обратить ваше внимание на тот непреложный факт, что вашим священным долгом является сейчас заняться своим здоровьем, – писал он своему племяннику. – Вам надлежит уехать в тихое место в горах, и так быстро, насколько это возможно, и вести там спокойную жизнь… и прежде всего следуйте инструкциям вашего лечащего доктора буквально и до последней детали. Это единственный способ улучшить ваше здоровье, и я надеюсь, хотя бы ради меня, что вы проявите немного терпения и настойчивости, пусть даже ваша жизнь будет достаточно однообразной».

Франц Фердинанд с неохотой согласился с императрицей, чтобы ему возвели дом в отдаленном уголке Доломитовых Альп, где, как он надеялся, горный воздух поможет ему вылечить слабые легкие. Эрцгерцог нашел, что принудительный отдых достаточно труден. Неусидчивый по натуре, он коротал свои дни в стрельбе по ветвям рядом стоящих деревьев и игрой со своим маленьким фокстерьером Муки. «Никто не сможет выдержать такое, – пожаловался он в конце концов. – Вы посадили меня под замок, подобно дикому животному». Столкнувшись с таким неусидчивым пациентом, Айзенменгеру пришлось в итоге сказать эрцгерцогу правду о его туберкулезе. Помрачневший Франц Фердинанд ничего не ответил, но его отец Карл Людвиг, приехавший тогда повидать сына, был не таким сдержанным. «Мой сын, – невесело поделился он с Айзенменгером, – никогда не поправится».

Эрцгерцогиня Мария Тереза убеждала Айзенменгера быть более энергичным и категоричным в своих рекомендациях пациенту, тонко демонстрируя, как это можно делать: «Франци, слишком ветрено. Надень свое пальто», «В этой комнате слишком накурено», «В такой холод ты не должен выходить на улицу ночью». Эрцгерцог всегда слушался, но Айзенменгер не имел над ним такой власти, как Мария Тереза. Думая, что, возможно, удастся добиться большего успеха в других условиях, он предложил провести продолжительный отдых в Египте, что позволило бы эрцгерцогу переключиться и оказаться в более теплом и сухом климате.

Неприятности последовали, как только Франц Фердинанд прибыл в Каир. «Я нуждаюсь в покое», – признавался эрцгерцог и просил избавить его от приемов и торжественных встреч. Но как только он прибыл в отель Gezireh, он увидел в холле посла Австрии графа Хайдлера фон Эггерегга (Heidler von Eggeregg) в окружении работников посольства, готовых к торжественной встрече. Франц Фердинанд промчался через холл и скрылся в своих покоях, отказавшись выходить. «Я намеренно повел себя так плохо, – признавался он, – чтобы показать, что никто не сможет меня заставить делать то, что я не хочу!» Граф пришел в ярость и говорил о том, что эрцгерцог должен доказать своим поведением, что достоин трона. Он отомстил несколько недель спустя, во время воскресной мессы. Франц Фердинанд попросил, чтобы его посадили вместе со всеми собравшимися. Но граф проигнорировал его просьбу и посадил его на возвышении в передней части собора, где эрцгерцог оказался на всеобщем обозрении на протяжении всей службы. Это было то, что эрцгерцог ненавидел больше всего. «Я не могу вынести, когда люди глазеют на меня!» – жаловался Франц Фердинанд.

После прогулок по музеям, посещения пирамид и совершения покупок на каирском базаре эрцгерцог взял в аренду лодку для совершения путешествия по Нилу. На первых порах это принесло приятную смену декораций: широкое и спокойное течение реки, нищие дети, собирающие прибрежный камыш, луна, поднимающаяся над древними монументами. На борту судна проходили даже выступления группы танцовщиц, хотя Франца Фердинанда это и не забавляло. Со временем его лодка стала для него похожей на тюрьму. «Если бы кто-нибудь знал, как я страдал от одиночества на борту этого орудия пытки XIX века! – писал он своей мачехе. – Нельзя описать словами, как я скучал по вам все это долгое время… А теперь я целую ваши руки и безумно жду вашего прибытия, которое спасет меня от этого бреда сумасшедшего!»

Его состояние постепенно улучшилось, хотя эрцгерцог порядком уже устал от своей болезни. Он совершил путешествие в Ривьеру, где завел дружбу с больным туберкулезом великим князем Георгием Александровичем, братом царя Николая II. Он был очень удивлен тем, что Георгий мог делать все, что ему вздумается, в то время как его жизнь находилась под контролем Айзенменгера. «Он ходит в казино, в театр и на балы, – жаловался он Айзенменгеру, – в то время как я живу фактически под замком. Я не буду больше подчиняться!» Но заботами Айзенменгера Франц Фердинанд был фактически спасен, в то время как великий князь в конце концов умер, однако эрцгерцог видел только негативные стороны своей изоляции. Газетная вырезка из будапештской газеты, попавшая к нему в руки, ничем не улучшила его настроения. В статье сообщалось, что эрцгерцог серьезно болен; если он умрет – венгерские борцы за свободу будут счастливы. «Для меня это является решительно непонятным, – писал он в гневе. – И такое возможно только в Венгрии, когда одной из самых читаемых газет страны, в которой еще правит монархия, разрешается на своих страницах печатать такой унизительный текст, позорящий Правящий Дом». Это событие лишь еще больше укрепило его предубеждение к своим будущим венгерским подданным.

В мае 1896 г. медицинская ссылка уступила место семейной необходимости. Карл Людвиг со своей семьей после посещения Франца Фердинанда в Египте предпринял путешествие в Палестину. Там, игнорируя предупреждения и находясь, по всей видимости, в религиозном экстазе, он пьет воду из реки Иордан; в Вену он возвращается уже больным тифом. Сообщение от мачехи заставило Франца Фердинанда срочно сесть на экспресс, идущий домой, но, прежде чем он добрался до Вены, пришло известие, что его отец скончался. Смерть отца в сочетании с болезнью и напряженной обстановкой в Вене чуть не сломили Франца Фердинанда. Опасаясь рецидива, императрица поспешила отослать эрцгерцога подальше от столицы, чтобы продолжить его лечение.

Череда событий, произошедших в Вене во время его отсутствия, окончательно укрепила нелюбовь Франца Фердинанда к императорскому двору в целом и в частности к принцу Альфреду де Монтенуово (Alfred de Montenuovo), императорскому обергофмейстеру и лорду верховному камергеру. Лежал ли в основе дальнейших событий непредсказуемый темперамент эрцгерцога? Или опасения людей, видевших в эрцгерцоге или опасного либерала, который стремился разрушить старый порядок, или фанатичного реакционера, представлявшего опасность стабильности трона? Или причиной стали болезни эрцгерцога, побудившие многих списать его со счетов? В случае последнего варианта эрцгерцог предполагал, что его «враги при дворе и в политике», пользуясь его заболеванием, хотели «изолировать его» и «сделать его импотентом». Монтенуово, думал Айзенменгер, с радостью воспримет «самые жесткие меры» и уже видит эрцгерцога «среди мертвых». Он объединился вместе с министром иностранных дел графом Агенором Голуховским (Agenor Goluchowski) в попытке устранения Франца Фердинанда и возведения на престол его младшего брата Отто.

Идея была абсурдной. К 1896 г. Отто признавался всеми как самый бесчестный из эрцгерцогов Дома Габсбургов, «один из самых страшных живущих людей», – утверждал один аристократ. После его брака без любви на принцессе Марии Йозефе (Maria Josepha), дочери короля Саксонии Георга, Отто был крайне неверным супругом и даже не пытался скрывать факты посещения борделей и соблазнения женщин по всей столице. Франц Иосиф отказался вмешиваться. Он всегда отдавал предпочтение Отто перед холодным Францем Фердинандом и прощал поведение своего племянника, говоря, что это не более чем «юношеские глупости».

В Хоффбурге Франц Фердинанд имел лишь несколько небольших комнат; Голуховский уговаривал императора, чтобы отдать Отто огромный дворец Аугартен, чья внушительная резиденция хорошо подходила для возможного наследника престола. Франц Фердинанд игнорировался, а Отто получил дом и личных слуг. Франц Фердинанд оставался в тени, а Отто выполнял общественные обязанности от имени императора и даже принимал официальные отчеты министров правительства. В 1896 г., когда царь Николай II и его жена приехали с официальным государственным визитом в Вену, Франц Фердинанд был демонстративно исключен из списка лиц, допущенных на императорские приемы и ужин; в следующем году для ответного визита в Санкт-Петербург Франц Иосиф взял с собой вместо Франца Фердинанда Отто.

Такие публичные оскорбления не остались в Вене незамеченными. Слухи утверждали, что Франц Фердинанд будет скоро исключен из престолонаследования, а популярные газеты говорили, что он едва цеплялся за жизнь. Все это, настаивал он, делалось для того, чтобы «похоронить его заживо». Франц Фердинанд жаловался графине Норе Фуггер: «Вы должны понять, что в этой жалкой и унизительной ситуации, в которой я оказался как наследник престола, находящийся, так сказать, на оплачиваемом отпуске, я не хочу показываться в Вене и чего-то там добиваться. Кажется невероятным, что Голуховский и его последователи, считающие, что действуют ради какого-то высшего блага, оскорбляют меня, отдаляют меня и просто убивают меня морально». Он не обвинял слабохарактерного Отто, но вымещал свой гнев на стоящих за ним чиновниках. «Я больше не берусь в расчет и просто игнорируюсь. Если бы они хотя бы спросили меня, как я отнесусь к тому, что обязанности, которые я не могу выполнять из-за своей болезни, будут возложены на моего брата Отто, – я бы так не расстраивался. Но все решается за моей спиной и так, словно бы я уже умер».

Вопреки ожиданиям и даже надеждам, Франц Фердинанд поправлялся. Болезнь все больше отступала, худоба проходила, грудь стала широкой и мускулистой, лицо перестало быть бледным и вытянутым. Когда эрцгерцог посетил Лондон в 1897 г., на шестидесятилетний юбилей королевы Виктории, герцогиня Эдинбургская отмечала, что «он превратился в упитанного, здорового человека». В марте 1898 г. венские газеты сообщили, что Франц Фердинанд по просьбе императора приступил к исполнению ряда государственных обязанностей и что ему было разрешено использовать великолепный дворец Бельведер в Вене, а его личный штат также переселился в новую резиденцию.

Несмотря на произошедшие изменения, Франц Фердинанд так и не получил титул наследного принца. Всем было понятно, что он будет наследовать престол, но казалось, что Франц Иосиф просто не хотел предоставить племяннику титул, который когда-то принадлежал Рудольфу. Когда Франц Фердинанд заводил речь о будущем, Франц Иосиф всегда останавливал его. Император ненавидел неприятные ситуации и относился без особой симпатии к своему племяннику, чувствуя себя достаточно неловко, когда заходила речь о необходимости обсудить его будущую роль. «Я также, как и вы, – признавался он Францу Фердинанду, – уже давно чувствую необходимость обсудить с вами все вопросы, которые вы поднимаете в своем письме, и многое другое. Я воздерживался от этого, так как вы нездоровы, и это может повредить вашему здоровью, так как наш разговор будет серьезным и не во всем слишком приятным; надеюсь, однако, что это поможет убедить вас, что я хочу только того, что будет лучшим для вас самого, хотя я всегда должен иметь в виду мой долг перед монархией и ответственность за благосостояние нашей семьи».

Император мог бы воспользоваться поддержкой своего племянника. 1898 г. стал свидетелем не только пятидесятой годовщины нахождения Франца Иосифа на троне, но и, как это часто бывало в последние годы правления Габсбургов, катастрофической трагедии. 10 сентября во время прогулки императрицы Елизаветы по берегу Женевского озера итальянский анархист ударом ножа прервал ее затворническую жизнь. «Никто никогда не узнает, – воскликнул Франц Иосиф в отчаянии, – как сильно я ее любил!» Отношения Франца Фердинанда и его тети всегда были очень теплыми и омрачались только частыми отлучками ее из Австрии. Ее поддержка оказывала сдерживающее влияние на императора, и, несомненно, ее смерть также сыграла роковую роль в последующие бурные годы.

Франц Фердинанд, как и его дядя, уже привык к случавшимся трагедиям. Потеряв мать, отца, любимого кузена и понимавшую его тетю, теперь он отдалился и от Отто. Во время своей болезни он узнал, что его младший брат представлял его состояние еще более плохим и издевался над ним на публике. Это знание наполнило его «большой горечью». Временами он казался всеми брошенным на произвол судьбы. Эрцгерцог также представлял для всех загадку. Не обладая изысканными манерами императора или шармом своего брата-красавца, он казался людям серьезным и странно отчужденным от всего человеком. Никто полностью не понимал эрцгерцога. Приятные любезности сочетались у него с внезапными вспышками эмоций, и он не мог скрыть своего презрения к тем, кого считал дураками или подхалимами. Болезнь и лечение укротили его гнев. Во время болезни он был списан и отодвинут на второй план и против него плелись заговоры, что сделало Франца Фердинанда постоянно подозрительным. «Вначале вам кажется, что каждый человек – это ангел, – объяснял он одному человеку, – но потом вы приобретаете печальное понимание обратного. Я же теперь подозреваю в каждом, с кем встречаюсь, подлеца. Со временем он сможет доказать мне, что я могу быть о нем лучшего мнения».

Слухи становились все более дикими. Некоторые люди подозревали эрцгерцога в том, что он, как и его покойный двоюродный брат Рудольф, был противником консервативной политики императора; в то же время многие были убеждены в том, что Франц Фердинанд являлся недалеким реакционером. Этот загадочный эрцгерцог словно бы вызывал и страх, и надежду в своих будущих подданных. Но он был настолько таинственным, что никто не мог утверждать, что знал о нем правду. Единственное, что представлялось людям несомненным, это то, что эрцгерцог был жестким человеком, словно бы напрочь лишенным всех обычных человеческих эмоций. Но вскоре это убеждение было разрушено. Общественность с изумлением узнала, что их эрцгерцог на самом деле, по-видимому, сентиментален, а роком ему было суждено оказаться в центре романа, потрясшего самые основы монархии Габсбургов.